ять слух, что, как  только  найдена  будет
учеными святыня, на Паутоо обрушатся беды, что потревоженное божество, как
и тысячу лет назад, обратит свой гнев  на  нечестивых  и  горе  тому,  кто
содействовал осквернителям храма!
   Участились непослушание, дерзость. Ныряльщики все с большей  и  большей
неохотой опускаются  под  воду.  Как-то  ночью  начался  пожар  на  складе
припасов,  на  другой  день  над  самым  ухом   немца-водолаза   пролетела
отравленная стрела, выпущенная  из  длинной  тонкой  трубки  -  сумпитана.
Обстановка накалялась.
   Вудруму в высшей степени неприятно было просить защиты  у  губернатора,
но пришлось в конце концов прибегнуть к этому, и вскоре лагерь  экспедиции
стал охраняться солдатами.
   Но беда следует за  бедой.  Однажды,  явно  по  чьему-то  сигналу,  все
паутоанцы,  в  том  числе  и  ныряльщики  -  искатели  жемчуга,   покидают
экспедицию.
   В это трудное время Вудрум особенно доволен тем, что  не  только  довез
Шорпачева до Макими,  но  и  приютил  соотечественника  в  экспедиции.  Он
оказался смелым и смышленым, ловким и преданным. О нем Иван  Александрович
много раз упоминает не только в дневниках, но и  в  письмах  в  Петербург,
жене: "В энтузиазме  этого  юноши  какая-то  стихийная,  покоряющая  сила.
Александр, видимо, привязался к этому молодому  человеку,  и  теперь  я  с
каждым днем замечаю, как исчезает у него столь претившая мне суховатость и
несколько надменное отношение  к  людям,  особенно  стоящим  ниже  его  по
положению (откуда это?!).
   Неплохо, если  бы  с  Борисом  он  был  более  близок,  чем  со  своими
петербургскими  "сверхчеловеками".  Не  хочу   предугадывать   события   и
обольщать себя пустыми  надеждами,  но  поверь,  Натали,  все  меняется  к
лучшему. Ты бы не узнала теперь Александра. Не  только  предпринятое  нами
путешествие, но  и  общение  с  этим  молодым,  но  уже  много  повидавшим
человеком ему явно на пользу".
   Молодых людей, таких разных по  интересам,  воспитанию  и  образованию,
объединяло дело, которому они стали посвящать все больше и больше времени.
Теперь они находили взаимное и всепоглощающее удовольствие проводить дни и
долгие вечера вместе, старательно готовясь  к  осуществлению  задуманного.
Александр  выхлопотал  у  Николая  Николаевича  большую  лодку,   Шорпачев
оборудовал ее таким образом, что в ней можно было  не  только  приготовить
еду, но и устраиваться на ночь.
   Вскоре в самом отдаленном конце залива, скрытая глубоко  врезавшейся  в
море косой,  выросла  как  бы  вторая,  почти  никому  не  известная  база
экспедиции. Знал о их затее, пожалуй, только один Иван  Александрович;  он
притворно ворчал, но тайну молодых людей хранил. А  тайна  возникла  из-за
того, что еще в самом начале подводных поисков предложение Шорпачева самим
освоить скафандры встретило рьяное сопротивление привезенных  из  Германии
водолазов. Шорпачев первым подсказал профессору, что не следует  надеяться
только на немецких водолазов, надо самим  научиться  работать  в  новейших
подводных костюмах. Вудрум согласился с этой мыслью, но не мог  преодолеть
упрямство  обоих  водолазов,  считавших,  что  право  работать  в  опытных
фирменных  костюмах  -  их  монополия.  Александр  и  Шорпачев   монополию
нарушили. Тайком даже от Плотникова  запасной  комплект  оборудования  был
увезен на "подпольную"  базу,  и  там  по  очереди,  помогая  друг  другу,
разбираясь  в  инструкциях  и  постепенно  овладевая  трудным,  опасным  и
увлекательным делом, молодые люди все глубже и глубже проникали в  морское
царство. Оно открывалось для них как новый, наполненный жизнью, блестевший
необыкновенными красками мир, пронизанный мягким, зеленоватым светом.
   Александр и Шорпачев  не  уставали  любоваться  коралловыми  зарослями,
причудливыми, бесконечно разнообразными, окружавшими их как  заколдованный
сказочный лес, в котором то плавно, то с быстротой молнии мелькали  стайки
невиданных,  неправдоподобных  рыб.  Среди  толстых,  неподвижных   ветвей
кораллов виднелись яркие, словно органные трубы, тубинофоры; свисали синие
ниточки гефей; протягивали свои руки-щупальца  изящные  офиуры.  Красочные
морские  звезды,  морские  ежи  с  черными   угрожающими   иглами,   целый
увлекательный набор полузарывшихся в песок диковинных раковин  -  все  это
разнообразилось красными, бурыми,  зелеными  водорослями,  все  это  жило,
интенсивно поглощало друг друга, размножалось и  умирало,  заполняя  собой
все вокруг, надежно скрывая от исследователей следы древней,  ушедшей  под
воду    цивилизации.    Увлечение     красотами     впервые     увиденного
волшебно-привлекательного мира омрачалось мыслью о том, что вся эта буйная
растительность, кораллы, раковины уж слишком плотно  замуровали  развалины
храма Небесного Гостя. Утешали себя молодые люди мыслью о том, что  здесь,
на сравнительном  мелководье,  они  только  тренируются.  Успех  их  может
ожидать там, на глубоких местах, где день ото дня совершаются  погружения,
исследуется квадрат за квадратом.
   А  дни  шли  томительно,  не  принося  никаких  успехов.  Мрачнел  Иван
Александрович,  все  более  скептически  начинал  высказываться  о   затее
подводных раскопок Шираст, и в это время экспедицию постиг новый удар.
   Под вечер усталые после безрезультатных поисков водолазы возвратились с
плота на базу. На маленькой пристани они вылезли из лодки и направились  к
своему бунгало. До ужина оставалось еще больше часа. Немцы расположились в
своих плетеных креслах на затененной веранде, овеваемой  легким  ветерком.
Высокие  казаурины,  раскидистые  габитусы  почти  вплотную  подступали  к
бамбуковому домику, их запутанная, переплетающаяся зелень могла скрыть  не
только человека, но и  слона.  Никто  не  разглядел  прячущихся  в  темной
тропической  чаще  врагов.  Услышали  только  выстрел.  Сухой,   короткий,
всполошивший колонию  исследователей.  Через  минуту  все  были  у  домика
водолазов. Один из них, окровавленный,  бледный,  лежал  на  плетенном  из
бамбука полу веранды. Очаковский оказал первую помощь водолазу, его  сразу
же водворили на катер и отвезли в Макими. Ранение было не очень серьезным,
однако последствия этого нападения  были  тяжелы  для  экспедиции.  Второй
водолаз наотрез отказался продолжать  работу  на  Себату,  и,  как  только
немного поправился раненый, оба немца немедленно отправились в Европу.
   Все замерло в  маленьком  поселке.  Без  водолазов,  без  паутоанцев  -
рабочих и ныряльщиков - продолжение изысканий представлялось немыслимым.
   Но однажды, возвращаясь с очередной поездки в Макими, Вудрум  застал  в
лагере оживление: бежавших от  опасностей  водолазов  с  успехом  заменили
Александр и Борис. Снова бодро стучит двигатель, попеременно  сменяя  друг
друга, члены экспедиции трудятся у насосов.  Вечерами  все  собираются  на
веранде домика Вудрумов. Здесь намечаются планы на следующий день, ведутся
оживленные  споры.  Настроение  поднялось,  но  все  понимают,   что   без
вспомогательной  силы,  без  рабочих-паутоанцев,   не   обойтись.   Шираст
предлагает на  время  приостановить  работы,  нанять  рабочих  на  дальних
островах и  только  после  этого  продолжить  изыскания.  Предложение  его
принимается только наполовину. Все соглашаются с  его  мыслью  попробовать
завербовать  рабочих  в  тех  местах,  где  еще  не  знают  о  провокациях
фанатиков, но  никто  не  считает  возможным  прервать  работу.  И  поиски
продолжаются изо дня  в  день.  Однако  силы  постепенно  оставляют  самых
выносливых. Все с  нетерпением  ждут  приезда  Шираста,  отправившегося  в
путешествие по архипелагу.
   Проходит неделя, кончается вторая, исследуются новые и  новые  участки,
но нигде не находят следов древнего храма. Теперь уже никто не  оспаривает
необходимости временно приостановить работы:  все  истомлены  до  предела.
Шорпачев, самый неугомонный и крепкий, уговаривает Вудрума  разрешить  ему
обследовать еще  один  участок  вблизи  места,  где  они  тренировались  с
Александром.  Иван  Александрович  соглашается  на  это  крайне  неохотно:
выбранное Шорпачевым место лагуны практически не обследовано и  погружение
может оказаться опасным для недостаточно опытного водолаза.
   Медленно  спускается  по  веревочной  лестнице  облаченный   в   полный
водолазный костюм Шорпачев. Вот за толстым стеклом шлема в  последний  раз
показалась его приветливая физиономия, и шлем ушел в воду. Тянется за  ним
шланг, сигнальная веревка. Он опускается  все  глубже  и  глубже,  уже  не
проглядываются сквозь толщу воды блестящие части шлема, и  вскоре  молодой
водолаз скрывается в мрачной глубине.
   Беспрерывно сменяются дежурные у насоса, нагнетающего воздух  водолазу.
Проходит десять, двенадцать минут. Иван Александрович распоряжается подать
сигнал к подъему, но Борис отвечает условным сигналом  "нет".  Вудрум  сам
становится  к  насосу,  сменяя  истомленных  жарой  и  работой  товарищей.
Мучительно долго идет время, и наконец сигнал.  Подъем  ведется  медленно,
чтобы не вызвать у водолаза кессонной болезни.  Кажется,  конца  не  будет
этой трудной и беспокоящей всех операции, но  вот  шлем  показывается  над
водой. Шорпачева подхватывают под  руки,  помогают  подняться  на  плот  и
быстро снимают с него шлем. Лицо  его,  вспотевшее,  измученное,  выражает
предельное утомление и вместе с тем радость. Он почти без  сил  опускается
на канаты, сложенные на палубе, и произносит только одно слово:
   - Там!
   Забыта усталость. Подводные поиски ведутся не только днем, но и  ночью.
Теперь и Вудрум, по примеру молодежи освоивший водолазный  костюм,  иногда
совершает погружения. Сомнений нет: они у древнего храма Небесного  Гостя.
Храм оказался на меньшей глубине,  чем  это  предполагалось,  поиск  вести
стало легче, но возникли новые трудности. Мало найти  храм.  Нужно  добыть
материальные остатки, которые подтвердили бы гипотезу, найти что-то такое,
что неоспоримо доказывало бы существование  Века  Созидания,  подтверждало
правильность реалистического толкования легенды о Рокомо и Лавуме.  А  для
этого нужно попытаться проникнуть в святая святых - в  обрушившуюся  часть
храма. Она расположена на возвышенном участке дна, работать  здесь  легче,
но хаотическое  нагромождение  камней  не  дает  возможности  добраться  к
заветному.
   Вудрум и Плотников выехали в  Макими,  с  тем  чтобы  нанять  несколько
рабочих-европейцев, закупить подъемные краны, лебедки. Теперь, когда  цель
была так близка, злила каждая неудача, раздражали затруднения, возникавшие
по пустякам.
   Больше недели прошло,  пока  удалось  приобрести  оборудование,  нанять
людей. Наконец  механизмы  установлены  на  баржах-плотах.  С  их  помощью
оттащили отбитые под водой, обросшие кораллами части скал, однако и это не
решило задачи. Тогда Вудрум счел необходимым взорвать часть преграды.
   Применение взрывчатки привело к результатам эффективным и вместе с  тем
довольно неожиданным. Неподатливые подводные скалы были удалены, подход  к
затонувшему святилищу подготовлен, но при первых же взрывах,  всполошивших
тихую  лагуну,  доблестная  охрана,  состоявшая  из  паутоанских   солдат,
покинула лагерь.
   Такой оборот дела мог означать только одно: успешное продвижение к цели
исследователей пришлось не по вкусу  жрецам  Паутоо.  Было  очевидно,  что
лагерь теперь не оставят в покое, и уж если спровоцировано бегство солдат,
то следует ожидать всего самого худшего. И  действительно,  на  другой  же
день вокруг  лагеря  были  обнаружены  засады.  Стало  понятно:  готовится
нападение.
   Иван Александрович созвал  "военный  совет",  на  котором  было  решено
работы  не  останавливать  и  в  пролом,   образовавшийся   после   удачно
произведенного взрыва, пройти возможно быстрее. Все понимали, что  времени
терять нельзя. Нападение на лагерь могло привести  к  таким  потерям,  при
которых  продолжать  работы  уже  не  удастся.  Выход  был  только   один;
пробраться к святилищу до наступления ночи - наиболее  вероятного  времени
нападения.
   "Военный  совет"  заседал  несколько  минут,   решение   было   принято
единодушно, и погружения начались тотчас же.
   Шаг за шагом прокладывается под  водой  путь  к  тому  месту,  где,  по
предположениям профессора  Вудрума,  должна  находиться  статуя  Небесного
Гостя. Расчистка взорванной породы  оказалась  делом  более  сложным,  чем
предполагалось. День подходил к концу, а до святилища  так  и  не  удалось
добраться.
   Короткие сумерки - и на лагуну накинулась ночь. Был момент, когда вдруг
усталость показалась безмерной, настороженность -  преувеличенной,  угроза
нападения - скорее вымышленной, чем реальной, и даже Ивану  Александровичу
подумалось, что, быть может, работы следует отложить до следующего дня. Но
благоразумие взяло верх над усталостью и сомнениями.  Прорыв  к  заветному
решено было продолжать и ночью.
   Горят   подводные   прожекторы,   мерно    стучит    движок    походной
электростанции, насосы  неустанно  качают  воздух  спускающимся  под  воду
смельчакам.  Работы  не  прекращаются  ни  на  минуту,  все  увлечены,   с
нетерпением ждут, что же принесет столь мучительный поиск, что же  удастся
извлечь из-под  воды,  и  вместе  с  тем  никто  не  забывает  о  нависшей
опасности. Катера наготове. По первому сигналу следует поднять водолазов и
уходить в открытое море.
   Только к десяти  часам  вечера  удалось  наконец  расчистить  последний
завал. Вход  в  святилище  свободен.  Если  и  там  не  окажется  останков
Небесного Гостя...
   Вудрум надевает скафандр и вместе с Шорпачевым начинает погружение.
   Николай Николаевич Плотников писал в своем дневнике, что восемь  минут,
которые провел профессор под водой, показались ему самыми долгими и самыми
трудными в жизни. Этому легко поверить, если представить, что произошло  в
лагере за эти восемь минут.
   Члены экспедиции,  находившиеся  в  "дозоре",  внимательно  следили  за
берегом и морем, но и они не смогли заметить, как один, а  может  быть,  и
несколько   паутоанцев   сумели   бесшумно    пробраться    к    плавучему
островку-барже, где размещалось оборудование подводников. В момент,  когда
Вудрум подал сигнал "подъем", замолк движок,  погасли  огни,  остановились
насосы. Стало темно и тихо. На  какое-то  мгновение.  Тотчас  же  отовсюду
раздались крики  паутоанцев,  устремившихся  к  плавучей  базе  на  легких
лодчонках. Во тьме вспыхнули выстрелы, завязалось сражение.
   Подъем спущенных под воду профессора  Вудрума  и  Шорпачева  Плотников,
Очаковский и два рабочих производили с возможной скоростью.  Спешить  было
нельзя, чтобы не вызвать у  Вудрума  и  Шорпачева  кессонной  болезни,  но
нельзя было  и  медлить:  нападающие,  несмотря  на  выстрелы  отчаянно  и
мужественно обороняющихся исследователей, уже приблизились  на  расстояние
нескольких десятков метров от плавучей базы.
   В момент, когда оба шлема показались  над  водой,  стрела  вонзилась  в
плечо Очаковского. Продолжая крутить лебедку одной  рукой,  он  позвал  на
помощь Жерднева. Василий Афанасьевич выпустил в темноту несколько  пуль  и
бросился к лебедке. В это же время стрелами серьезно  был  ранен  один  из
рабочих.
   Положение  ученых  представлялось  безнадежным.   Усилившиеся,   скорее
победные, чем отчаянные крики нападающих стали нестерпимы.  Казалось,  еще
немного - и баржа  заполнится  фанатиками,  готовыми  разорвать  на  части
людей, которые все же осмелились проникнуть в затонувший храм.
   Вот тут-то Василий Афанасьевич и оставил  лебедку.  Плотников  вынужден
был один управиться с подъемом Вудрума.
   Раздался  оглушительный  взрыв  -  и  торжествующие  крики   нападающих
умолкли. Отставной моряк  оказался  прав,  покинув  лебедку  на  попечение
Николая  Николаевича.  Не  швырнул  бы  он   вовремя   динамитную   шашку,
неизвестно, чем бы обернулось для ученых ночное сражение.
   Время было выиграно. Катера экспедиции успели  уйти  в  открытое  море.
Брошено  было  все,  кроме  раненых,  разумеется.  Казалось,  погибло  все
предприятие, которое так долго и упорно готовилось Вудрумом, но он ликует.
   - В Макими! Полный, самый полный в Макими! Мы победили, друзья мои!
   Еще никто, даже сын, не видел его в таком радостном настроении.  Он  ни
на шаг не отходил от поднятого со дна обломка.
   Этот обломок был частью статуи Небесного Гостя.



7. ЗОЛОТАЯ ЛАДЬЯ

   На базу в Макими исследователи добрались только  к  исходу  ночи.  Рана
Очаковского оказалась, к счастью, не очень опасной.  Немедленно  вызванный
врач сделал ему перевязку, дал порядочную дозу хинина, и  через  некоторое
время Серафим Петрович почувствовал себя  значительно  лучше.  У  рабочего
ранение было серьезнее, и его пришлось госпитализировать.
   Следующего дня едва дождались. Волнения, испытанные накануне, бурные  и
опасные переживания вскоре были забыты, о потере базы в  лагуне  почти  не
вспоминали - так сильно было возбуждение, вызванное долгожданной находкой.
Началось самое интересное - тщательная расчистка "божества",  пролежавшего
под водой несколько веков. Исследования подтвердили, что  "божество"  было
явно космического происхождения, но такое, которое, вероятно, еще  никогда
не попадало на Землю.
   Материалы  этого  исследования  дошли  до  нас  почти  полностью,   они
цитированы во  многих  специальных  работах,  хорошо  освещены  в  научных
трудах, и, мне кажется, приводить их в этих записках не имеет смысла. Жаль
только, что нам так и  не  удалось  найти  фотоснимки  находки,  сделанные
профессором Вудрумом в те дни. Судя  по  записям  в  его  дневнике,  часть
фотографий обломка статуи была отослана Арнсу Парсету. В архиве профессора
Парсета, хранящемся в Национальной  академии  наук,  эти  снимки  тоже  не
найдены,  однако  письмо,  с  которым  они  были  отосланы  в   Голландию,
сохранилось. Сохранилось и  письмо,  отправленное  Иваном  Александровичем
профессору Евдокимову. Оно, на мой взгляд, очень любопытно. У меня имеются
фотокопии этого письма, и здесь я могу привести выдержки из него.
   Вудрум не мог представить,  как  случилось,  что  его  экспедиция  была
встречена  столь  недружелюбно,  не  мог  простить  себе,  что,  увлекшись
организацией поисков, тратя силы и время на преодоление связанных  с  ними
трудностей, не сумел наладить отношения с местным населением. В письме  он
пишет:
   "...Очень жаль, что вам не довелось встречаться с представителями этого
спокойного, изысканно-вежливого и мудро-гостеприимного народа. Паутоанцы в
массе своей красивы. Золотисто-бронзовая их кожа, стройные тела, прямой  и
не лишенный достоинства взгляд - все это вызывает восхищение, располагает.
Мягкая и одновременно могущественная природа здешняя наложила определенный
отпечаток на их характер. Они поражают своей общительностью  и  простотой,
свойственной разве только нашим хорошо воспитанным и интеллигентным людям.
В движениях,  в  речи,  во  всем  своем  повседневном  обиходе  они  умеют
соблюдать меру и приличие. И заметьте, Елизар Алексеевич, эти  определения
я отношу отнюдь не к классу избранному или привилегированному, а  к  самым
широким слоям этого очень симпатичного, имеющего свою  древнюю  историю  и
культуру народа. Народ Паутоо, несомненно, должен быть  отнесен  к  богато
одаренным, и его ожидает, я уверен в этом, лучшая будущность  сравнительно
с настоящим его подчиненным положением.
   Теперь вы понимаете,  какое  тягостное  впечатление  произвели  на  нас
описанные мной события, нарушившие  ход  всего  дела  нашего,  но,  должен
сказать,  нисколько  не  поколебавшие  мою  веру  в  добропорядочность   и
благородство паутоанцев. Нет и еще раз нет! Здесь  не  отвращение  к  нам,
европейцам, тем более ни настороженность  или  неприязненное  отношение  к
ученым - здесь сыграло роль другое. Уверен:  в  данном  случае  действовал
чей-то злой умысел, чья-то злобная и коварная рука направляла покушавшихся
на нас людей. Сейч