ею руководил не химик,  а  известный  биолог  Асквит,
работавший с паутоанским ученым Куаном Родбаром. В лаборатории проводились
исследования, связанные с загадкой древнего Паутоо, однако какие именно  -
оставалось тайной.
   В лабораторию  Асквита  проникнуть  не  удавалось.  Несколько  человек,
работавших с Родбаром, - почти все паутоанцы - были совершенно неподкупны.
Сам Родбар вел странный, отшельнический образ жизни. Паутоанец, сын одного
из богатейших плантаторов Тансея, он юношей приехал в метрополию, закончил
колледж и продолжил образование в Англии. По окончании Кембриджа  вернулся
в метрополию и вскоре получил место на кафедре столичного  университета  -
тогда это был единственный профессор паутоанец.  Несколько  лет  назад  он
встретился с профессором Асквитом,  который  в  это  время  уже  занимался
силициевой  проблемой.  Асквит  предложил  Куану  Родбару  сотрудничество;
Родбар  согласился,  оставил  университет  и   обосновался   в   институте
Ченснеппа, в Таркоре. Больше о прошлом, о связях, семье  и  привязанностях
Родбара почти ничего не удавалось узнать. Замкнутый по  натуре,  одержимый
какой-то целиком охватившей его идеей, биолог,  как  моллюск  в  раковину,
ушел за крепкие стены секретной ченснепповской лаборатории, где не  только
работал, но и жил.
   - Чего же добивается Отэн Карт? - спросил я у Юсгора. - Видимо, ему  не
дают покоя лавры Нума Ченснеппа? Он что, и  у  себя  намерен  организовать
такую же таинственную лабораторию, предложив руководство вам?
   - Интересно, - подхватил Мурзаров, - кажется, в метрополии стало модным
поручать руководство  подобными  лабораториями  ученым-паутоанцам.  Там  -
Родбар, у Карта - Юсгор.
   - Нет, дело, конечно, не  в  моде.  Карт  позволил  себе  роскошь  быть
откровенным. Он считал,  что  мне,  как  паутоанцу,  да  еще  знакомому  с
профессором Куаном Родбаром, легче будет устроиться в Таркоре. Ну и если я
проникну туда, то... то  я  должен  буду  информировать  концерн  Карта  о
работах, ведущихся в секретном отделении лаборатории Асквита - Родбара.
   - Каков наглец!
   - Я ему так и заявил.
   - И он приказал вас вышвырнуть из своего сугубо абстрактного кабинета.
   - Ничуть. Кнопку он действительно нажал, в кабинете появился его личный
секретарь, принесший лед и виски. Вот  тут-то  Отэн  Карт  стал  обольщать
меня, предлагая условия такие, от  которых,  как  он  полагал,  отказаться
немыслимо.  Разумеется,  я  отказался  и  от  виски,  и  от   "сказочного"
вознаграждения за подлость. Тогда он довольно ловко все обернул  в  шутку,
однако сумму уменьшил вдвое и предложил работать у него в  лаборатории.  Я
сказал Карту, что не покину университет в Макими. Карт по-прежнему любезно
пытался   объяснить   мне   разницу   между   возможностями   Паутоанского
университета и теми, которые будут созданы для меня его концерном.
   - Что же вы ему ответили?
   - Индонезийской пословицей: "Пусть на чужбине идет дождь золотой,  а  у
нас каменный, все равно на родине  лучше".  Карт  понял  меня  и  поубавил
любезность. Теперь, вероятно, я нажил себе сильного и злобного врага.
   - Вас это очень огорчает?
   - Как вам сказать, Ханан Борисович?.. Скорее,  вызывает  озабоченность.
Наше положение сложно и трудно. Мы, правда, никогда с вами не заблуждались
на этот счет. Но знаете, при  всех  трудностях  и  сравнительно  небольших
силах не хватало  нам  только  борьбы  с  Картом  да,  пожалуй,  еще  и  с
Ченснеппом. Но надо признаться, огорчает меня другое. Подлость врага - это
полбеды,  а  вот  то,  что   я   не   сумел   удержать   друга   от   явно
недобропорядочного поступка, - вот это уже  беда!  Худжуб  оставил  нас  и
поступил на работу к Ченснеппу.
   - Худжуб?
   - Да, представьте себе. В столице метрополии Западного Паутоо он  успел
разведать больше, чем вся  сыскная  система  Отэна  Карта.  В  Таркоре,  у
Ченснеппа,  профессор  Куан  Родбар  работает  с  зародышами,   найденными
Вудрумом.
   - Этого не может быть!
   - Юсгор, надо думать, Худжуб ошибся. Вероятно, его ввели в заблуждение.
Вы рассказали ему о наших изысканиях в Ленинграде?
   - Разумеется. Я  показал  Худжубу  добытые  нами  документы,  фотокопию
завещания. Это его не убедило. Он продолжал настаивать на своем.
   - И все же Худжуб ошибается.  Как  могли  попасть  зародыши  в  Европу?
Давайте, друзья, обсудим. - Мурзаров положил свой большой блокнот на  стол
и  стал  в  колонку,  нумеруя,  записывать  высказываемые  соображения  по
порядку.  Проку  в  этом  было  мало.  Просто  Ханан  Борисович  несколько
успокаивался, когда вооруженная пером его рука привычно  бегала  по  листу
бумаги. Мы перебирали все варианты, так и не  найдя  ни  в  одном  путь  к
разгадке.
   - Юсгор, а что вам известно о судьбе Шираста? Не тянется ли ниточка  от
него?
   - Шираст?  Его  постигла  участь  всех  остальных  членов  вудрумовской
экспедиции. Только несколько позже. Яду досталось ему,  видимо,  поменьше.
Он успел все же добраться  до  Макими.  Заболел  и  умер  он  уже  там,  в
городской больнице.
   - Значит, он... Впрочем, он ничего  не  мог.  У  него  была  коробка  с
обломками, подсунутыми Шорпачевым, и Золотая Ладья. Он ничего не мог знать
о намерении Вудрума запрятать зародыши в тайник.
   - Совершенно верно, Алеша. Материалы экспедиции,  отчеты  о  ней  после
смерти Шираста действительно попали Гуну  Ченснеппу,  их  унаследовал  Нум
Ченснепп, но  о  тайнике  с  зародышами  упоминается  только  в  завещании
Вудрума, содержание которого знали мы, и никто больше.
   Тропический ливень не утихал. Удары грома время  от  времени  сотрясали
все  вокруг,  молнии  прорезывали  тяжелые  тучи,  нависшие  над   Макими.
Опустился живой серый занавес дождя. Из окон коттеджа уже не  стало  видно
университетских зданий, так приветливо белевших в утренних лучах.  Высокие
гибкие пальмы, теряя крупные вайи, раскачивались  из  стороны  в  сторону,
будто стараясь вынырнуть из сплошного потока. Потемнело, и  Юсгор  включил
настольную лампу. Стало душно. Думалось трудно... Потратить  столько  сил,
средств и времени, с огромным трудом добыть адрес тайника, приехать сюда и
вдруг... Неужели каким-то невероятным образом кто-то смог все же добраться
до тайника, не зная его описания?  Это  казалось  невозможным.  Как  могли
узнать о нем, найти его? Ведь это  было  не  легче,  чем  найти  песчинку,
оброненную на многокилометровом пляже. В тропической глуши, в местах,  где
сотни  лет  не  появляется  человек,  среди  диких  скал,  увитых   буйной
растительностью, разыскать выдолбленную в камне лунку со спрятанной в  ней
горсточкой зерен? Нет, нет, не верилось...
   - Юсгор, - прервал молчание Мурзаров, - а что вам известно о намерениях
Худжуба?
   - Я рассказал Худжубу о наших планах, однако он не согласился  с  ними.
Бунтарь, человек нетерпеливый, он не разделял  нашу  тактику,  назвал  все
наши  намерения  блужданием  в  потемках  и  мелкой  возней.   Он   жаждет
деятельности, свершений немедленных, действий рискованных и  впечатляющих.
Когда я передал ему разговор с Отэном Картом, он решил  сам  проникнуть  к
Родбару.
   - Ого!
   - Да, мои уговоры не помогли. Худжуб  настаивал  на  своем.  Я  не  мог
одобрить его намерения тайно проникнуть  к  Родбару,  мне  противны  такие
методы. Все это и привело к разрыву наших давних и очень теплых отношений.
   - Это прискорбно, конечно, но все же у меня не выходит из головы мысль:
что же стало с зародышами? - недоумевал Ханан Борисович.
   - Вчера вечером, после того как я отвез вас сюда, в коттедж, я встречал
еще один самолет. Он прилетел из метрополии Западного Паутоо. Мне передали
записку.
   - От Худжуба?
   - Да. Вот она.
   Записка была короткой:

   "Юсгор!
   Я был прав. Действовать нужно решительно,  а  если  потребуется,  то  и
проникать в логово врага.
   Зародыши у Родбара!
   Худжуб".


   Так неожиданно усложнилась наша и без  того  нелегкая  задача.  Неужели
вопреки последней воле Вудрума  зародыши,  добытые  и  распознанные  ценой
таких невероятных трудов и жертв, попали в ненадежные руки? Что происходит
с ними в таинственных лабораториях Таркора?.. А  если  профессору  Родбару
удастся их оживить? Такое предположение больше  пугало,  чем  радовало.  С
новой силой нахлынули тревожные соображения о судьбе силициевой жизни и  о
силе, вероятно таящейся в зародышах. Больше  всего  хотелось  думать,  что
экспансивный Худжуб ошибся. Впрочем, все эти раздумья и сомнения не мешали
нам продолжать начатое.
   В Паутоанском университете  закончилось  строительство  и  оборудование
комплекса новых лабораторий, выполняемого по проекту  и  под  руководством
советских  специалистов,  и  наша  группа  разместилась   в   превосходных
помещениях.
   Сомнения сомнениями, а поход к тайнику с зародышами и к Верхнему Храму,
где, по данным экспедиции  Вудрума,  находились  Сиреневые  Кристаллы,  мы
готовили.
   Все шире разворачивались работы по исследованию куска метеорита, теперь
уже  получившего  официальное  название  Себарао.  Мы  предполагали,   что
оплавленная оболочка его заключала в себе зачатки _двух_  форм  силициевой
жизни. Одна из них, возможно, таилась в зародышах, спрятанных Вудрумом,  а
другая, простейшая, судя по легенде о Рокомо  и  Лавуме,  начала  стихийно
проявлять  себя  еще  в  древности.  Освобожденная  из  метеорита  ударом,
нанесенным Рокомо, и, быть  может,  под  влиянием  электрических  разрядов
бушевавшей  в  то  время  грозы,  эта  форма  воспрянула  к  жизни.  Найдя
благоприятные условия - большое количество  веществ,  содержащих  силиций,
являющийся для нее питательной средой, она стала  бурно  развиваться.  Эта
низшая форма, вероятно, представляла собой нечто вроде  подвижной  плазмы,
чрезвычайно реакционно способной, как многие  другие  известные  на  Земле
соединения силиция, а также крайне ядовитой:  она  мгновенно  убивала  все
живое (смерть Рокомо и Лавумы!). Углеродистые вещества - земные растения и
животные - являлись как бы ферментами для силициевой жизни. Она стремилась
распространиться главным образом в живых существах, заполняя их,  проникая
во все клетки тканей, силицируя их. Но в природе все построено  на  борьбе
противоположных сил. Находятся благоприятные условия для развития той  или
иной формы жизни, но и возникают условия, ее  угнетающие.  Такими  и  были
дымы  фимиама  Раомара.  Как  силициевая  плазма,  будучи   ядовитой   для
углеродистых существ, мгновенно убивала их, так и вещества, содержащиеся в
смолах, сжигаемых в курильницах древнего храма, оказались губительными для
силициевой  плазмы.  Это  и  помогло  древним   паутоанцам   приостановить
дальнейшее развитие чужеродной жизни в растениях,  которыми  она  успевала
овладеть, и плазма окаменевала в них. Таким  образом,  сугубо  эмпирически
был найден в древности способ созидания.
   Конечно, это была только  рабочая  гипотеза,  но  она  довольно  быстро
завоевала среди ученых университета право гражданства.
   К нашим работам отнеслись в Макими трезво,  сочувственно,  и  все,  кто
только имел возможность, старались помочь нам.
   Теперь  принято  в  широкой  печати   замалчивать   роль   Паутоанского
университета и значение открытия, сделанного Вудрумом. Я считаю совершенно
необходимым объективно, приводя имеющийся  у  меня  фактический  материал,
обрисовать обстановку, в которой были достигнуты первые успехи  в  решении
задачи, вскоре взбудоражившей весь мир.  Нельзя  забывать  и  о  том,  что
первые практические шаги были начаты  в  Макими,  первые  результаты  были
получены в университете Восточного Паутоо, а не в  Таркоре.  Больше  того,
благодаря этим успехам лаборатория в Таркоре смогла  осуществить  то,  что
она осуществила.
   Итак, начали мы с того, что условно назвали  низшей  формой  силициевой
жизни. Это она, бушевавшая в священной роще храма Небесного Гостя  в  виде
"пены  гнева",  при  ударе  Рокомо  возникла  из  органических  включений,
обнаруженных нами при  микроскопическом  исследовании  метеорита  Себарао.
Вероятно, условий, которые были достаточными для стимуляции низшей  формы,
не хватило для зародышей, обнаруженных Вудрумом, и они остались такими же,
какими прибыли со своей далекой родины.
   Нашей  мечтой  стало  повторить  "подвиг  Рокомо".  На  более   высоком
техническом уровне, разумеется, с  применением  современной  аппаратуры  и
новейших методов исследования. Повторить непременно!
   А зародыши? О них мы не  забывали  ни  на  минуту,  считая  необходимым
проверить, сохранились ли они в тайнике Вудрума. На первых порах все  дело
было за  подходящим  вертолетом.  Мы  не  собирались  пускаться  в  поход,
преодолевая те же трудности, какие выпали на долю Вудрума и его спутников.
Обстановка изменилась, и притом в благоприятную для нас сторону. Почти все
жрецы Буатоо  после  победы  народа  в  Восточном  Паутоо  переселились  в
Западный  Паутоо.  Храм  влачил  жалкое  существование.  Нам  не   грозило
нападение фанатиков, как  это  было  во  времена  Вудрума,  но  джунгли...
Джунгли оставались все такими же, и мы решили не тратить  времени  и  сил,
пробираясь через них пешком.
   Юсгор сумел выхлопотать подходящий для нас вертолет.  День  вылета  уже
был назначен, а накануне Юсгору позвонил  из  Западного  Паутоо  профессор
Асквит.
   Юсгор прибежал ко мне в лабораторию, запыхавшийся, возбужденный:
   - Алеша, пойдемте  поскорее  в  кабинет  начальника  лаборатории.  Меня
вызывают из Пога. Асквит. Разговор будет, вероятно, интересным.
   Мы поспешили к телефону. Пока телефонистки готовили  соединение,  Юсгор
дал мне трубку параллельного телефона и успел отдышаться.
   - Алло! Алло! Макими? Говорит профессор  Асквит.  Я  прошу  к  аппарату
господина Юсгора.
   - Я вас слушаю, профессор.
   - А, Юсгор, здравствуйте. Я с удовольствием  приветствую  вас  в  вашем
университете.
   - Благодарю вас, господин профессор. Здравствуйте.
   - Юсгор, я поздравляю вас с правильным решением.
   - Я не совсем понимаю вас.
   - Вы хорошо сделали, не соблазнившись  предложением  Карта.  Молодчина!
Как это вы его обрезали, отказываясь от  золотого  дождя?  Ага,  вспомнил.
Пусть на родине идет каменный. Превосходно!
   Юсгор многозначительно и недоуменно посмотрел на меня.  Асквит  знал  о
разговоре у Отэна Карта в таких подробностях, будто сам присутствовал  при
этом.
   - Дорогой Юсгор, - продолжал Асквит. - Вы  собираетесь  в  вудрумовские
места?.. Что за черт! Почему там такой дикий треск?  Алло!  Алло!  Макими?
Юсгор?.. Ага, вот теперь хорошо... Юсгор, дорогой, вы хотите  вылететь  на
поиски зародышей. Напрасно. Не теряйте сил и времени. В тайнике вы  ничего
не найдете.
   - Вы  очень  любезны,  профессор,  но  мы  все  же  намерены  совершить
намеченное путешествие к тайнику. Меня трогает ваша забота, но,  если  мне
не изменяет память, вы отличались способностью ставить свои интересы  выше
чьих бы то ни было. Откуда вдруг такой приступ альтруизма?
   - Я не изменился, Юсгор, и не огорчаюсь по этому поводу. Вы правы: я  и
сейчас  пекусь  исключительно  о  собственных  интересах.  Просто  мне  не
хочется, чтобы вы попусту теряли время, пробираясь к  пустующему  тайнику.
Меня больше устроит, если вы  продолжите  работу,  остроумно  названную  в
Макими "подвигом Рокомо". Примите мой совет: плюньте на тайник и займитесь
плазмой, коль скоро вы являетесь обладателем куска метеорита с силициевыми
микровключениями...


   Человеку присуще любопытство. Неизвестно, как пошел бы  прогресс,  если
бы эта черта не была так сильна в человеке. Во  всяком  случае,  открытий,
книг и кинофильмов было бы меньше, а  путешествия  не  занимали  бы  столь
значительного места в жизни людей. Если  не  вдаваться  в  лингвистические
тонкости,  не  обсуждать  вопрос,  где  же  грань  между  любопытством   и
любознательностью,  то  можно  смело  утверждать:   в   наше   время   для
удовлетворения этих страстей человеческих изобретены отличные средства.  Я
имею в виду телевидение и вертолеты. Мне не раз  приходилось  пользоваться
вертолетами, но только на Сеуноре я почувствовал,  насколько  это  удобно.
Начиная  с  полета  над  берегом,  окаймленным  узкой  полосой  беловатого
кораллового  песка,  к  которому  вплотную  подступали  казаурины,  издали
похожие на наши ели, и кончая мрачными ущельями у самой  вершины  Сеунора,
мы не отрывались от окошек. Под нами неистовствовали  джунгли.  Все  такие
же, как и пятьдесят, тысячу,  десять  тысяч  лет  тому  назад,  -  хищные,
безжалостные к человеку и все же пленяющие.
   Горное ущелье, по которому мы  пролетали,  замыкалось  почти  отвесными
скалами. С них низвергался поток воды.  Быстрый,  пенистый,  рассыпающийся
мириадами искр, радужно сверкавших на солнце. По обе стороны горной речки,
клокотавшей внизу, на гребне обрывистых склонов высились перевитые лианами
высокоствольные исполины с шатрообразной вершиной. Вряд ли  кто  взбирался
когда-либо на их восьмидесятиметровые вершины. Мы это проделали  запросто,
медленно, словно на  спокойном  лифте,  поднимаясь  вдоль  зеленой  стены,
рассматривая причудливые переплетения,  яркие,  огромные,  порой  растущие
прямо из стволов цветы. Пилот доставил нам возможность вволю  и  безопасно
насладиться созерцанием чудес дикого тропического леса.  Впрочем,  как  мы
поняли несколько позже, его неспешное прочесывание джунглей  было  вызвано
не   только   желанием   удовлетворить   нашу   любознательность,   но   и
необходимостью найти подходящее место для посадки. Оказывается,  это  было
не так-то просто. Однако пилот у нас был отменный, и  мы  довольно  удачно
приземлились на маленькой скалистой площадке.
   Через  полчаса  мы  добрались  до  места,  обстоятельно  описанного   в
завещании, нашли скалу, прикрытую  большим  плоским  камнем,  под  которым
должна быть лунка, и уже собирались с Юсгором отодвинуть ее,  но  Мурзаров
попросил пока ничего не трогать.  Он  осмотрел  все  вокруг  и  начал  нам
пространно  рассказывать  о  том,  с  какой  скоростью   в   этих   местах
произрастает  тропическая  растительность.  Казалось,  он   просто   решил
испытать наше  терпение  и  выдержку.  Покончив  со  своими  ботаническими
выкладками, профессор Мурзаров заявил:
   - Под плитой, возможно, лунку мы обнаружим. Ну а зародыши?..  Зародышей
там нет.
   - Ханан Борисович, вы что же, пророчествуете?
   - Вовсе нет. Я просто внимательно рассмотрел  все  здесь,  прикинул,  с
какой скоростью прорастает этот,  как  его  называют  на  Паутоо,  наураз.
Посмотрите, наураз обвил все вокруг, а у камня он реже, побеги  не  успели
проникнуть в расщелину. Вот я и решил: примерно год назад у тайника кто-то
побывал. Двигали этот плоский камень и...  Ну  что  же,  давайте  все-таки
двинем и мы.
   Камень мы с трудом столкнули, лунку обнаружили, нашли  в  ней  жестянку
из-под леденцов "Бликен и Робинсон". На ней еще виднелась  полу  истлевшая
надпись: "Санктъ-Петербургъ", но зародышей в тайнике не было.
   Наш маленький отряд продолжил поход, с  тем  чтобы  побывать  на  месте
гибели отважных русских исследователей. Потратив немало сил  на  расчистку
тропических зарослей, мы наконец  отыскали  могилы  участников  трагически
закончившейся экспедиции. Нашли большой плоский камень, на  котором  Борис
Шорпачев выбил прощальные слова, немудрящие и очень искренние. Мы  сделали
все возможное, чтобы могилы не заросли вновь, хотя бы на то время, пока не
установят здесь достойный памятник.
   Сейчас на месте гибели русской экспедиции стоит обелиск из  специальной
стали, который уже не покроется зарослями.
   Приведя  в  порядок  могилы  участников  вудрумовской  экспедиции,   мы
устроили привал, расположившись в тени  эпифитных  папоротников,  дававших
удобное, хотя и кратковременное, убежище от солнца. Отдыхая,  перечитывали
те строки дневника  Ивана  Александровича,  в  которых  он  описывал  свою
последнюю стоянку. Все точно. Вот перед  нами  скала  высотой