одится.  В  этом,  по-моему,  должны  быть
заинтересованы все исследователи,  работающие  над  силициевой  проблемой.
Господа, я готов в  любое  время  доставить  из  Пога  в  Макими  все  три
приспособления  и  немедленно  начать  разведку.  Я  убежден:  мы   найдем
кристалл, если вы его не накроете колпаком из чистейшего кремния.
   Это было уже слишком, но нам пришлось принять от Асквита и эту  пилюлю.
Положение у нас было отвратительным. Не верить Асквиту мы  не  могли:  он,
кажется, и в самом деле готов был продемонстрировать свои приборы.  Однако
и мы недоумевали, откуда мог взяться в Макими Сиреневый  Кристалл.  Теперь
мы больше всего боялись, как бы не перестали работать его лодочки. В  этом
случае была бы задета честь университета, Асквит раззвонил бы о  похищении
Сиреневого Кристалла и... В общем  было  противно.  Можно  было,  конечно,
пренебречь  мнением  Асквита,  но,  признаться,   нас   стала   привлекать
перспектива найти Сиреневый  Кристалл,  коль  скоро  он  мог  оказаться  в
Макими.
   Вызов Асквита был принят, и  начались  переговоры  о  том,  как  именно
провести эксперимент, как начать хлопоты по поводу  разрешения  на  допуск
асквитовских групп в столицу Восточного  Паутоо.  Доктор  Ямш  уладил  все
необходимые формальности довольно  быстро,  и  мы  приступили  к  проверке
доводов Асквита.
   Все три прибора Асквит привез  в  Макими,  их  расставили  на  окраинах
города, и начались замеры. В каждой из трех групп находились люди Асквита,
сотрудники нашей лаборатории и ученые, так сказать, нейтральных стран.  По
обоюдному согласию прессу решено было пока не приглашать.
   Вычисления были сделаны опытными геодезистами быстро, и  мы  убедились:
приборы точнейшим образом показывали на Паутоанский  университет.  Решение
перенести приборы на территорию университета возникло сразу же, как только
мы убедились в правильности замеров. В этот же день  наблюдательные  точки
перенесли, замеры сделали и к вечеру стало  очевидным:  приборы  точнейшим
образом показывали на нашу лабораторию.
   Мы во второй раз собрались для беседы с Асквитом за  круглым  столом  в
холле  нашего  "силициевого  клуба".  Началось   совещание,   напоминавшее
дипломатические  переговоры  о  том,  как   организовать   "контроль   без
шпионажа". В роли  наиболее  непримиримого  дипломата  неизменно  выступал
профессор  Мурзаров.  Обсуждение  затягивалось,   переговоры   становились
томительными, обстановка делалась нервозной. Никому из нас,  зная,  что  в
университете нет и не было Сиреневого Кристалла, не хотелось соглашаться с
предложениями Асквита, которые представлялись нам унизительными, а  Асквит
посмеивался, давая понять, что и нас уличил в поступках неблаговидных. Это
злило  все  больше  и  больше.  Даже  доктор  Ямш,  человек  сдержанный  и
находчивый, всегда  отменно  вежливый  и  сообразительный,  никак  не  мог
предложить что-то такое, что решило бы вопрос и, самое главное,  позволило
бы сохранить  достоинство  университета.  Все  устали,  всем  надоела  эта
процедура до чертиков, но  откладывать  решение  до  следующего  дня  было
невозможно, так как могли возникнуть неприятные для нас подозрения.
   Большие  часы  в  холле  пробили  одиннадцать,  и   в   это   время   с
наблюдательных постов, на которых находились  приборы  Асквита  и  Золотая
Ладья, сообщили, что все приборы вдруг засуетились. Совещание  прервалось,
начали производить новые наблюдения, подсчеты.
   Лодочки уже не указывали на нашу лабораторию.
   - Прелестно, господа, - теперь Асквит не улыбался, в его  узких  темных
глазах поблескивали злорадные огоньки. - Кажется, вы добились своего. Пока
мы здесь  совещались,  кто-то  из  ваших  сотрудников  вывез  кристалл  из
университета.
   - Господин Асквит! - доктор Ямш встал  из-за  стола,  и  мы  не  узнали
всегда добродушного ректора. - Я считаю ваше заявление оскорбительным. Все
сотрудники лаборатории  налицо,  за  исключением  Севены  и  Ару,  которые
сегодня работают на аппаратуре, находящейся  в  технологическом  институте
Макими.
   - Прошу простить меня, господин ректор, - спокойно поднялся  со  своего
места Асквит. - Я был очень далек от  того,  чтобы  высказать  в  чей-либо
адрес что бы то ни было обидное, а  тем  более  оскорбительное.  Я  только
констатировал  факт.  Посудите  сами,  приборы   уже   указывают   не   на
лабораторию, как это было  час  тому  назад.  Все  три,  подчеркиваю.  Это
говорит о том, что предмет нашего наблюдения, то есть Сиреневый  Кристалл,
удаляется от вашей лаборатории с довольно большой скоростью.  Может  быть,
кто-нибудь из присутствующих здесь предложит какое-либо другое  объяснение
этому явлению?
   Никто из нас предложить ничего другого не мог.
   Утром,  плохо  отдохнувшие,  больше  обычного  возбужденные,  мы  снова
собрались на этот раз уже в кабинете ректора. Замеры  были  проделаны  еще
раз, еще раз произведены расчеты - все три лодочки указывали на Австралию.
   Совещание, как и накануне, было довольно тягостным и бесплодным до  тех
пор, пока Мурзаров, как человек самый  бдительный  из  нас,  не  предложил
проверить, какие самолеты ушли вчера вечером в направлении Австралии.  Все
поняли, что это выход из создавшегося положения, легче вздохнули. Проверку
произвели быстро. Накануне в 22:35 в регулярный  рейс  Макими  -  Мельбурн
вылетел большой лайнер. На борту его находилось тридцать шесть пассажиров.
   Доктор Ямш еще дозванивался в аэропорт, стараясь выяснить,  кто  именно
числился в списках вылетевших в Австралию, когда в кабинет вошел секретарь
и подал ему записку. Ректор прочел записку, положил трубку  на  аппарат  и
обратился к собравшимся:
   - Мне сейчас сообщили, что следственным органам выдан  ордер  на  арест
сотрудника лаборатории Юсгора лаборанта  Ару,  обвиняемого  в  хищении  из
университета силициевой плазмы и  в  преступной  связи  с  контрабандистом
Баокаром.
   Не трудно было заметить, как изменился в лице Асквит.  Нельзя  сказать,
что эта новость оставила спокойным кого-либо из нас. Ару мы верили, с  ним
начали работу, и вот теперь...
   Ару значился в списках пассажиров,  накануне  вылетевших  из  Макими  в
Австралию. Приборы Асквита, видимо, и в самом деле  работали  превосходно,
коль  скоро  они  были  строго  ориентированы  по  направлению  Австралии.
Оставалось непонятным, откуда у Ару, который никуда не выезжал из  Паутоо,
взялся Сиреневый Кристалл, пропавший в Таркоре?
   Впрочем, как я узнал впоследствии, это было загадкой  для  всех,  кроме
Асквита.
   Как только  официальная  часть  встречи  с  профессором  Асквитом,  так
неудачно старавшимся уличить нас в  неблаговидных  поступках,  окончилась,
Ханан Борисович подошел к нему и уже без всякой запальчивости, даже как бы
участливо спросил:
   - Вы огорчены, профессор?
   - Чем именно?
   - Потерей такого превосходного разведчика.
   - Вы позволите мне не отвечать на этот вопрос?
   - О, разумеется. Мне и так все ясно. Ару не только совершал подлости по
отношению к нам, но и вас подвел порядком. Ну что же, все это закономерно,
господин Асквит. "Ченснепповская система" не может быть  совершенной:  она
подбирает людей, способных предавать. Жаль только,  что  мы  не  раскусили
этого парня своевременно.
   - От меня он никуда не денется, - спокойно и зло заключил Асквит.
   Это  прозвучало  приговором.  Мурзаров  был  больше  всех  удовлетворен
выигранным сражением. Повеселели все мы, но  ненадолго.  В  этот  же  день
события повернулись так, что всем нам уже было не до Ару и не до  проектов
Асквита, который предлагал запеленговать похитителя Сиреневого Кристалла в
Австралии. Вскоре и Асквит вынужден был отложить свои намерения.
   Надвигалась беда, с  которой  надо  было  бороться,  собрав  все  силы.
Угрожала опасность, для  борьбы  с  которой  стоило  даже  объединиться  с
людьми, работающими в Западном Паутоо и в метрополии, -  погибал  огромный
цветущий край.
   Матуан, река, берущая начало в горах Восточного Паутоо, орошает большую
плодородную долину, неисчислимые  рисовые  плантации.  Это  Нил  Западного
Паутоо. И вот жизненосный поток, кормилец миллионов людей, иссякает.  Беда
двойная: не только убавляется вода в Западном Паутоо,  но  и  прибывает  в
Восточном, затопляя поля и поселки.
   В горах, в том месте, где нашли труп  Баокара,  начала  свое  нашествие
силициевая плазма. Что именно произошло с контрабандистом  в  то  время  -
сказать было трудно, но факт оставался фактом; именно  здесь  начала  свой
разрушительный  путь  силициевая  плазма,  уничтожая  все  живое,  местами
окаменевая, забивая живительные  потоки,  наступая  на  страну,  лишая  ее
урожая, губя селения и скот.



13. ГЕНЕРАТОР ЗАПАХОВ

   Кировские острова. Утро. Легкий морозец, розовый  иней  на  деревьях  и
сине-сиреневые тени за сугробами. До Института электроники  далеко,  но  я
оставил машину и иду пешком. Времени у меня мало. Нет ни минуты лишней,  а
я все равно решаю идти пешком, хочу вдыхать полной грудью холодный воздух,
впитывать и впитывать  эту  ни  с  чем  не  сравнимую,  подернутую  нежным
утренним  туманом  красоту  аллей,  старинных   дач,   дворцов-санаториев,
мостиков, перекинутых через речушки и каналы. В  моем  распоряжении  всего
три дня. На все. На  встречи  с  родными,  на  любование  Ленинградом,  на
приемку в институте генератора. Но в это утро я не в силах  был  экономить
минуты и шел пешком. Шел долго, терзаясь и радуясь.
   Солнце поднялось, засверкали кристаллики снега  на  вершинах  деревьев,
подступающих к  реке  Крестовке,  таяла  сизая  дымка,  скрывавшая  Елагин
остров... Солнце показалось из-за яхт-клуба. Огромное,  багрово-красное  и
совсем ручное. Неужели это то же самое солнце, которое неистовствует  там,
на Паутоо? Такое казалось неправдоподобным. Ведь  там,  на  Паутоо...  Вот
тогда я забываю об искрящемся кружеве  заколдованных  морозом  деревьев  у
Крестовки, вспоминаю бушующую у истоков Матуана пену.  Перед  моим  взором
встают гигантские окаменевшие исполины тропиков,  умерщвленные  силициевой
плазмой джунгли, и я вскакиваю в автобус.
   Уже  в  вестибюле  института,  просторном  и  теплом  (тут   только   я
почувствовал, как продрог утром), меня обрадовали и огорчили одновременно:
генератор действительно готов к сдаче государственной  комиссии;  получено
сообщение о введении чрезвычайного положения на всем архипелаге Паутоо.
   Три дня, проведенные в Ленинграде, промелькнули  незаметно.  Из  Паутоо
непрерывно  поступали  тревожные  телеграммы.  Никто   из   нас,   занятых
генератором, не давал себе отдыха. Питались мы кое-как, на  ходу,  уезжали
на часок-другой отдохнуть и все остальное время не покидали  испытательную
площадку.
   Последняя регулировка,  оформление  документации,  испытания.  Проверка
агрегата вновь и вновь и наконец последняя проба на плазме, выпущенной  на
испытательный участок.
   Сосновые  ветки,  стволы,  сучья,  сваленные  на  выложенной  чугунными
плитами площадке, пришлись силициевой плазме по вкусу  ничуть  не  меньше,
чем пальмы и ротанги на Паутоо. Пенистая масса подбиралась все к  новым  и
новым порциям приносимого ей в жертву сосняка. Но вот включался генератор,
установленный на  расстоянии  сорока  метров,  и  все  прекращалось.  Пена
затвердевала, мертвела. Портативный, мощный, изящно выполненный  генератор
своими невидимыми лучами смело и безотказно  разил  надвигающееся  на  нас
чудище.
   Рядом    лежащие    стволы    свежесрубленных    деревьев    оставались
неповрежденными,  все  такими  же  синевато-зелеными,  чуть  припудренными
снежком.
   Успех вызывал чувство огромного удовлетворения, а тревога  не  покидала
ни на миг: вести из Макими не радовали.
   На следующее утро я уже прощался с Ленинградом. К полудню в специальный
скоростной самолет был погружен генератор, и я вместе с главным  инженером
института вылетел в Макими.
   Теперь, рассматривая потрепанные записные книжки  тех  боевых  дней,  я
удивляюсь, как мы успевали справляться со всем  навалившимся  на  нас  так
внезапно. Из Ленинграда я вылетел  18  февраля,  а  22-го  мы  уже  начали
наступление на самом ответственном участке бедствия - у водопада Никтеу.
   В Макими я застал  обстановку,  напомнившую  дни  войны.  Правительство
заседало почти беспрерывно. Создан был  комитет  по  борьбе  с  силициевой
опасностью. Доктор Ямш и Юсгор несколько раз в день выступали по  радио  и
телевидению, призывая все население островов собирать туароке. Газеты были
полны сообщениями о "продвижении противника".
   Плазма надвигалась, захватывая все новые и новые площади.
   На Паутоо в это  время  во  всех  местах,  мало-мальски  пригодных  для
производства смолы, день и ночь шла  работа.  Сотни  тысяч  людей  сносили
кустарник в кучи, рубили его, варили,  вытапливали  смолу.  И  уже  тысячи
костров окружают силициевое живое вещество в горах Канатура,  и  там,  где
дымки туароке окутывали потоки плазмы, она каменела, замирала, становилась
не такой уж страшной. Весть об этом дошла до населения  Западного  Паутоо.
Вскоре и там стихийно начался сбор туароке.
   Туароке в какой-то мере спасал положение. К окуриванию  плазмы  удалось
привлечь огромное количество людей, но все же дымки душистой  смолы  не  в
состоянии были нацело  ликвидировать  опасность.  Чуть  заметный  ветерок,
слегка  отклонившийся  в  сторону  поток  дыма  -  и   плазма   оставалась
нетронутой, находила лазейку, растекалась и завоевывала новые  участки.  В
часы, когда низвергались с неба ливневые потоки, костры мгновенно тухли, а
живое  силициевое  вещество,  освеженное,   приободрившееся,   действовало
особенно бурно и гордо.
   Все надежды в то время мы  возлагали  на  генератор  запаха.  Ночью  21
февраля его установили на  вертолет,  и  еще  до  рассвета  мы  с  Юсгором
ринулись в бой. Возбуждение было столь велико,  что  не  замечался  грохот
мотора. Внимание привлекало только одно - вершина Канатура, уже розовевшая
на темном небе. Что там делается? Как удастся справиться с  нашествием?  Я
пристально всматривался в таящие угрозу горы, с нетерпением ожидая момента
встречи с плазмой, стараясь представить, что она уже успела натворить.
   Внизу, в долине, все выглядело привычным, мирным, ничего не говорило  о
надвигающейся беде.
   Восток быстро светлел, и, как только показался раскаленный диск солнца,
все озарилось золотым блеском. Террасы рисовых полей  засияли  смарагдовой
зеленью, среди маленьких,  зеркально  голубевших  прудиков  уютно  темнели
участки  еще  не  тронутого  топором  тропического  леса.  Все  постепенно
оживало. Задымились лесные порубки, в паутоанских деревушках,  прятавшихся
среди кокосовых пальм, бананов,  хлебных  деревьев,  показались  люди.  По
красному латеритовому шоссе уже шли грузовики, полные рабочих,  едущих  на
каучуковые и ананасные плантации. Вертолет уносил нас все дальше и  дальше
от океана. Кончалась цветущая, прорезанная речушками и  каналами  равнина,
начинались холмы, поросшие лоланг-лолангом, а вскоре под нами  заклубились
темные непроходимые джунгли, показались скалистые обрывы, в  ярком  солнце
четко обозначились глубокие расщелины в вулканических массивах Себарао.
   В окнах  замелькали  тени  от  вращавшихся  над  головой  лопастей.  Мы
снижались, стремительно приближаясь к могучим лесным исполинам.  В  первый
момент я не мог сообразить, что с ними произошло. Казалось, каким-то чудом
за несколько минут из нежащихся под солнцем  тропиков  мы  перенеслись  на
далекий  север.  Я  не  узнавал  джунглей.  Лесные   великаны,   опутанные
переплетением  лиан,  двуперистые   вайи   стройных   пальм,   древовидные
папоротники, бамбуки, как струи фонтана взвивающиеся ввысь,  длиннобородые
мхи, эпифиты, огромные, похожие на слоновые уши листья таро - все  это  не
было,  как  обычно,  зеленым  всех  тонов  и  оттенков,  а  представлялось
заснеженным, скованным лютым морозом. Перламутровые, опаловые,  то  словно
посыпанные  солью,  то  будто  припорошенные  тончайшей  слюдой,  растения
искрились в лучах солнца, переливались радужным блеском. Но блеск этот был
каким-то холодным, не верилось, что все это  происходит  вблизи  экватора.
Проделки  злого  волшебника  породили  красоту  мертвящую,  от  созерцания
которой сжималось сердце.
   А в глубине джунглей, в  тех  местах,  где  силициевое  живое  вещество
хозяйничало дольше, пугающая красота сменялась  тускло-серым  хаосом.  Там
пропитанные  плазмой  и  не  закрепленные  дымками  туароке  растения  уже
разбухли, превратились в бесформенные груды никому не  нужного  материала,
таящего в себе разрушительную силу.
   Мы  опустились  на  небольшую  полянку.  Еще  зеленую,  не   охваченную
всепоглощающей пеной, еще безмятежно радующуюся солнцу, жизни,  источающую
ласковые ароматы. В десяти - пятнадцати метрах от нас  начинался  передний
край. Безмолвная битва шла совсем  рядом.  Миллионы  миллионов  прозрачных
искристых капелек, пришедших из  неведомых  глубин  Вселенной,  вели  свое
неутомимое наступление на  теплые,  полные  живых  соков  творения  земной
природы. Окаменевая, растения в течение некоторого времени  еще  сохраняли
свои  формы,  становясь  звонкими,  хрупкими  и  безжизненными,  а   потом
разбухали, превращаясь в грязно-зеленую бесформенную массу.  Эта  пористая
каменная масса забивала все ущелья, не давала ручьям  стекать  в  реки,  а
рекам - в долины, к плодородным полям. Силициевые громады  вздымались  все
выше и выше, подбираясь к скалистым утесам  гор,  преображая  все  вокруг,
грозя омертвить весь цветущий край, перебраться на другие острова, а может
быть, и на континенты, проникнуть в глубины морей и океанов...
   В той части горного хребта, где приземлился наш  вертолет,  наступление
силициевой плазмы проходило особенно успешно. Здесь  преобладали  холодные
воздушные течения, медленно сползавшие с гор в долины, и дымки от  костров
из туароке не достигали фронта. Здесь назревала катастрофа. Как только  мы
снова поднялись в воздух, оставив приветливую лужайку,  нам  представилась
величественная и грозная картина. Оба склона  огромного  ущелья  уже  были
завоеваны плазмой.  В  низовье,  почти  у  самой  долины,  она  образовала
колоссальную плотину, забив выход для стекавших с гор  потоков,  и  ущелье
наполнилось водой. Вода уже  просачивалась  через  возведенную  силициевым
веществом дамбу небольшими струйками, и мы ясно представили себе, что  вот
накопится она до краев, образуется  слишком  большой  запас,  преграда  не
выдержит, вода хлынет в долину  и  стремительным  потоком  смоет  деревни,
плантации, сахарные заводы, дороги, склады.
   "Гидросооружение" мы осмотрели минут за десять, и вертолет  вернулся  к
месту нашей первой  посадки.  Всего  прошло  каких-нибудь  полчаса,  минут
сорок, не больше, а сесть на приглянувшуюся нам полянку  уже  не  удалось:
она была оккупирована плазмой. Пришлось немедленно радировать в  Макими  и
поставить Комитет по  борьбе  с  силициевой  опасностью  в  известность  о
прогрессивно увеличивающемся наступлении плазмы.
   Генераторы! Нужны были генераторы! Мы пустили в ход  наш  единственный,
видели, как он успешно справляется с опасностью, понимали, что это  мощное
средство борьбы, но что мы могли поделать с одной установкой!
   Методично, повисая над передним краем наступления, мы облучали  участок
за участком. Скорость продвижения противника уменьшилась, мы  видели,  как
враг подавляется  нашим  излучением,  однако  это  успокаивало  нас  мало:
занятая плазмой территория была огромна.
   К двум часам дня нам прислали еще один вертолет. Теперь мы могли, меняя
вертолеты, действовать  беспрерывно.  К  вечеру  были  организованы  смены
операторов, и облучение шло круглосуточно.
   Я  не  собирался  покидать  фронт,   пристроился   в   палатке   быстро
организованного лагеря, но вечером  23  февраля  меня  вызвали  в  Макими.
"Главнокомандующим" остался Юсгор.
   На  следующий  день  утром