вляться   на   Паутоо   слишком
рискованно и, пожалуй, просто бессмысленно.
   На другой день Вудрум приехал  к  Парсету  с  Плотниковым,  привез  (по
требованию Парсета) всю документацию  экспедиции.  Втроем  они  сидели  до
поздней  ночи,  подсчитывая,  прикидывая   все   возможности   и   пытаясь
предусмотреть случайности, однако  выходило  так,  что  Парсет  был  прав:
рисковать было слишком безрассудно.  С  этого  дня  Арнс  Парсет  начинает
развивать бурную деятельность.
   "Парсет беспощадно добр, - пишет Иван Александрович  Евдокимову,  -  вы
понимаете, он, не задумываясь, не взвешивая, что произойдет вскоре  с  ним
самим, готов вложить в наше ненадежное дело все свое маленькое  состояние,
все свои накопленные трудом  ученого  скромные  средства.  Я  не  хотел  и
слушать об этом, тем более что эта жертва может  оказаться  бессмысленной.
Последнее время произошли события (мы о них не  знали),  изрядно  меняющие
наши представления  о  способах  подводных  археологических  раскопок.  На
Средиземном море совсем недавно проведены работы, опыт которых доказывает,
что намечавшиеся нами методы уже устарели и, более того,  могут  оказаться
опасными для людей. Учитывая  все  это,  следует  специально  хлопотать  о
приобретении  в  Германии  новейшего  водолазного  снаряжения  и  нанимать
водолазов-профессионалов, знакомых именно с  этим  оборудованием.  Словом,
все это повлечет издержки непосильные. Парсет согласился наконец, что даже
наши  совместные  усилия  будут  недостаточны,  и   стал   незамедлительно
действовать по-другому. Вскоре  у  него  начали  появляться  всякого  рода
дельцы и предприниматели.
   Дорогой Елизар Алексеевич,  как  тяжело  мне  наблюдать  все  это,  как
тревожно за его здоровье, но ничего поделать  я  не  могу.  Парсет  упорно
решил  добиться  своего,  составив  себе  убеждение,  что   в   каких   бы
обстоятельствах я ни был, а довести до конца задуманное обязан.  Несколько
примиряет меня  с  этим  то,  что,  занявшись  устроением  наших  дел,  он
помолодел, воспрянул духом и весь отдался пристальной работе.  Да,  он  не
потерял еще охоты к деятельности и в  результате,  кажется,  преуспел.  Он
решил меня познакомить с неким  господином  Ширастом.  Вы  знаете,  Парсет
чуждается всякого преувеличения,  резкости,  всегда  преисполнен  любви  и
чуткого расположения к людям, умея видеть в них хорошее и радоваться, умея
угадывать в них плохое, понимать и прощать. О господине Ширасте он говорит
сдержанно. Насколько  известно,  это  довольно  толковый  молодой  ученый,
происходящий из состоятельной семьи,  владеющий,  кажется,  капиталом.  За
ним, собственно, не  значится  никаких  особенных  достоинств.  Он  давно,
старательно, но без всякого блеска и заметных открытий занимается историей
Паутоо. Парсет полагает, что он заинтересуется нашими начинаниями и,  быть
может, примет участие в финансировании экспедиции. Посмотрим. Положительно
не знаю,  как  все  это  обернется.  Трудно,  Елизар  Алексеевич,  трудно,
дорогой. Но что делать? Возвращаться в  Питер?  Я  считаю  это  решительно
невозможным. Днями Шираст должен приехать в Амстердам..."



5. ГОСПОДИН ШИРАСТ

   Настроение  у  членов  маленькой  группы  было  отвратительным.  Вудрум
всячески подбадривал своих сотрудников, однако  это  слабо  помогало.  Все
понимали  сложность  создавшегося  положения,  не  допуская  и   мысли   о
возвращении в Петербург. Плотников и Очаковский  всячески  убеждали  Ивана
Александровича решиться на поход с имеющимися средствами и оборудованием.
   - Я очень уважаю старого Парсета, - говорил Николай  Николаевич,  -  но
думаю, это все западные штучки, Иван Александрович,  поверьте  мне.  Здесь
привыкли ко всяческому комфорту и не мыслят без сверхновых  приспособлений
консервную  банку  открыть.  А  список  всего  необходимого,  предложенный
господином  Парсетом...  Конечно,  хорошо   все   иметь   в   изобилии   и
совершенстве, но...  Обойдемся,  Иван  Александрович,  управимся.  Давайте
рискнем!
   Очаковский беспрерывно протирал пенсне, смущался  больше  обычного,  но
стоически поддерживал Плотникова. Василий Афанасьевич  чутьем  бывалого  и
очень добросовестного  человека  понимал  правоту  Вудрума,  высказываний,
конечно, он никаких себе не позволял, а все  свое  добродушие  и  старание
употреблял на то, чтобы в эти дни всем членам  экспедиции  было  удобно  и
сытно.
   Что касается Александра, то он меньше всех принимал участие в спорах и,
казалось, не интересовался дальнейшей судьбой экспедиции, всецело посвятив
себя изучению достопримечательностей города,  главным  образом...  ночных.
Накануне приезда Шираста Иван  Александрович  не  на  шутку  обеспокоился,
узнав, что, несмотря на четвертый  час  ночи,  Александр  не  появлялся  в
отеле. Василий Афанасьевич, всегда знавший все и вся, смущенно  заулыбался
и сказал, что они все еще на Ворме-страат.
   Отдых перед решающим днем был испорчен. Заснуть Иван Александрович  так
и не смог, оделся и вышел на Дамрак. Пройдя канал, он незаметно для самого
себя очутился на Ворме-страат - одной из трущоб,  расположенных  в  центре
огромного  портового  города.  Опутанная  сетью   темных,   подозрительных
переулков, она и в этот поздний час кишела  народом,  привлеченным  сотней
маленьких  кафешантанов   с   кричащими   названиями:   "Палас   Индиана",
"Эльдорадо", "Валгала", странными и весьма сомнительными  заведениями,  из
которых неслись звуки органов, шарманок, оркестриков, гомон, крики и брань
на всех языках и наречиях. Было странно, что здесь, в центре, совсем рядом
с добропорядочными на вид, чинными и чистенькими улицами идет эта  темная,
буйная, стоном стонущая всю  ночь  жизнь...  И  где-то  здесь  в  каком-то
отвратительном вертепе  Александр.  Что  с  ним?  Чего  он  ищет,  на  что
надеется?.. Чужой, метущийся, непонятный...
   Утром собрались у Парсета.  Первое  впечатление  Шираст  производил  не
очень приятное, настораживающее и вместе с тем незаурядное. "Весь какой-то
острый,  -  писал  Иван  Александрович  Евдокимову,  -   не   смотрит,   а
всматривается во все, щуря зеленоватые, узкие и чуть раскосые  глаза.  Мне
никак не удается уловить его взгляд и понять, когда он искренен.  Но  едва
заговорили  о  деле,  лицо  его  стало  умнее,  значительнее,  даже  глаза
потемнели и сделались не такими зелеными. Ну, да  бог  с  ним,  ничего  не
попишешь - люди бывают разными. Похоже, что он может быть полезен,  а  это
сейчас главное.  Деловит,  несомненно.  Толково  и  обстоятельно,  выказав
необходимые познания, знакомился с имеющимися у нас материалами..."
   Шираст  с  неожиданной  готовностью  принял  смелую  гипотезу  Вудрума.
Однако, разбираясь в ее отдельных положениях  и  знакомясь  с  дальнейшими
планами  русского  ученого,  он  ничего  не  принимал  на  веру.  Споря  и
размышляя,  Шираст  старался  вникнуть  во  все  досконально   и   оценить
объективно.
   - Значит, вы предполагаете, господин профессор,  что  силициевая  жизнь
могла быть занесена на Землю из мирового пространства?
   - Несомненно. Вы ведь знаете, что  в  некоторых  метеоритах  обнаружены
вещества довольно сложного строения, по  всей  вероятности  относящиеся  к
органическим. Я убежден, что, находясь в метеорите, могли попасть на  нашу
планету  зародыши  жизни,  состоящей  из  силициевых  соединений.  Они  не
разрушились  ни  при  высокой  температуре,  развившейся   при   вторжении
метеорита в атмосферу, ни от холода Вселенной.  Ну  так  вот,  паутоанские
предания относят пришествие Небесного Гостя к концу VIII - началу IX  века
нашей эры. Интересно, что и  в  старинных  записях  китайцев,  индийцев  и
княжества Чосон [древняя Корея] встречаются  упоминания  о  необыкновенном
свечении неба, о пролетевшем, ярко светящемся теле. Даты, указанные в этих
рукописях, совпадают с датой легендарного пришествия Небесного Гостя.
   - Это очень убеждает, господин профессор. Действительно, если  откинуть
мистические представления древних паутоанцев, то можно считать, что именно
в это время на какой-то остров Паутоо упал метеорит,  которому  они  стали
поклоняться. Но я никак не могу уловить связи между ним и  найденным  вами
сосудом. Допустим, в нем могли быть какие-то зачатки  силициевой  жизни  -
ваши микробиологические исследования впечатляют, но, может быть, это никак
не связано с легендой, с Веком Созидания в княжестве  Себату,  которое  до
сих  пор  считается  мифическим.  Почему  только  один  обрядовый  сосудик
сохранился  от  этого,  очевидно,  богатого  событиями  и   произведениями
материальной культуры времени?
   - А я, - вступил  в  разговор  Парсет,  -  считал  и  считаю,  что  раз
сохранился хотя бы один предмет, то уже по нему ученый обязан восстановить
картину  прошлого,  ну  и,  конечно,  постараться  отыскать  новые  факты,
подтверждающие его предположения.
   - Но где?
   - На дне моря, господин Шираст, - ответил Вудрум.  -  Долго  я  не  мог
найти решения, и вот  как-то,  просматривая  описание  извержения  вулкана
Кракатау, которое произошло в 1883 году, я  подумал:  а  что,  если  нечто
подобное произошло и на Паутоо? Во время этого извержения, как вы  знаете,
исчезла большая  часть  острова  Кракатау,  оно  сопровождалось  выбросами
мельчайшей вулканической пыли, которая  поднялась  высоко  в  атмосферу  и
разнеслась ветром на огромные расстояния.  Вулканическая  пыль  вследствие
незначительных  размеров  частиц,  ее  составляющих,  годами  держалась  в
воздухе. Небо приняло красноватый оттенок.
   - О, я начинаю догадываться - "красные  зори"!  Вы  считаете,  что  это
оптическое явление должны были наблюдать за сотни миль от извержения?
   -  Совершенно  верно.  Это  и  подбодрило  меня,  натолкнуло  на   путь
дальнейших  поисков.  Я  опять  обратился   к   старинным   рукописям   и,
представьте, нашел в них записи о красных зорях, наблюдавшихся в тридцатых
годах XII века. Затем мне удалось установить, что в это  время  на  Себату
действительно  произошло   вулканическое   извержение   и   в   результате
тектонического опускания  почвы  большая  часть  острова  ушла  под  воду.
Княжество Себату нельзя считать мифическим. Оно существовало и,  по  моему
мнению, подобно Атлантиде было поглощено океаном.
   - Допустим, что именно так погибла неведомая нам культура. Но до этого,
в годы  расцвета  ее?  Почему  тогда  не  распространились  силицированные
предметы? Почему они до сих пор никем еще, кроме вас, не найдены?
   - Пока,  господин  Шираст,  пока  не  найдены.  Больше  того,  кое-что,
возможно, и было найдено, но не изучено как подобает. И именно потому, что
при изучении находок не руководствовались гипотезой  о  силициевой  жизни.
Доказано будет ее существование, и, поверьте, находки  последуют  одна  за
другой.
   - Итак, вы все объясняете катастрофой?
   - Не только катастрофа покончила с Веком Созидания. Это был первый  акт
трагедии. Культура Паутоо во время могущества  княжества  Себату  достигла
большого, хотя  и  очень  своеобразного,  расцвета,  и  все  же  она  была
обречена. Культура Века Созидания была понятна и любима только избранными,
этакой "аристократией  духа".  После  катастрофы  уцелевшая  кучка  жрецов
сосредоточила  в  своих  руках  все,  что  людям  посчастливилось  извлечь
полезного из необычайной силициевой жизни, держала в глубочайшей  тайне  -
вспомните египетских жрецов! - все способы управления созидательной силой,
и это привело необыкновенную  культуру  к  гибели.  Социальные  неурядицы,
набеги соседних диких, еще не приобщенных к культуре Себату племен  вконец
сломили ее. У нее не было крепких  корней  в  народе,  она  не  стояла  на
Себату, как могучий баобаб, а цвела ярким  изнеженным  цветком.  Нашествия
кончились, но они уничтожили все на своем пути, и только немногие из числа
посвященных в высшие таинства уцелели и сделали записи, видимо намереваясь
оставить потомкам хотя бы какое-нибудь представление о Веке Созидания.  По
словам этих легенд и преданий я стараюсь  воссоздать  картины  расцвета  и
гибели древней, не похожей ни на какую другую культуры.
   Обсуждение продолжалось долго.  Шираст  согласился  с  планом  Вудрума,
собиравшегося организовать подводные раскопки у берегов Себату.  Увлечение
его представлялось искренним, а энергия, с какой он взялся  способствовать
экспедиции, -  обнадеживающей.  Денег,  однако,  Шираст  не  предложил,  а
посоветовал Вудруму  обратиться  к  Гуну  Ченснеппу,  владельцу  множества
каучуковых плантаций на Паутоо. Такой оборот дела порядком смутил Вудрума.
Парсет  мрачнел,  дулся,  попыхивая  трубочкой,  а  в  отсутствие  Шираста
отпускал по его адресу меткие, притом  не  совсем  лестные,  словечки,  но
скрепя сердце все же пришел к выводу,  что  совет  этот  принять  следует,
особенно учитывая огромное влияние старого плантатора на Паутоо.
   - Поверьте, господин профессор, -  уговаривал  Шираст,  -  удастся  вам
заручиться поддержкой Гуна Ченснеппа, и перед экспедицией отворятся  такие
ворота, которые без этого будут закрыты наглухо.
   Нам не удалось найти  описания  встречи  Вудрума  с  Гуном  Ченснеппом.
По-видимому, Иван Александрович выехал  из  Голландии  на  несколько  дней
вместе  с  Ширастом.  Известно,  что  Ченснепп  согласился   финансировать
экспедицию на двух условиях:
   1. Отчеты экспедиции будут доставлены фирме "Ченснепп-каучук".
   2. Шираст входит в  состав  экспедиции  как  доверенный  и  полномочный
представитель Гуна Ченснеппа.
   Вудрум принял оба условия.
   По возвращении из  поездки  к  Ченснеппу  Вудрум  собрал  членов  своей
маленькой группы, представил им Шираста  уже  как  сотрудника  экспедиции,
поделился обнадеживающими планами и  тут  же  предложил,  не  медля,  всем
отправиться на Торгово-промышленную выставку. Приподнятое настроение Ивана
Александровича  передалось  остальным.  Повеселевшие,  радуясь  редкому  в
Амстердаме погожему дню,  все  направились  пешком  вдоль  канала  Сингль,
окаймленного садами, широкими улицами  с  постройками  новейшего  типа,  к
Дворцу Промышленности. Дворец  окружали  галереи  с  магазинами,  и  нашим
путешественникам  представилась  возможность  закупить  и   заказать   все
необходимое. День прошел деловито, оживленно и весело. Вечером, уставшие и
довольные, они уселись за столиками в уютном саду,  примыкавшем  к  Дворцу
Промышленности, и бокалами зеленоватого рейнвейна отметили  новый  этап  в
жизни экспедиции.
   Дни заполнились новыми сборами.  Плотников  с  Ширастом  отправились  в
Германию, чтобы договориться с фирмой о поставке специальных скафандров  и
о привлечении в экспедицию  водолазов.  Иван  Александрович  с  Очаковским
продолжали  производить   закупки   приборов   и   оборудования.   Василий
Афанасьевич не отставал от них, заказывая  недостающее  ему  хозяйственное
имущество. Александр уже не посещал Ворме-страат, однако  особо  активного
участия в сборах не  принимал,  флегматично  и  точно  выполняя  отдельные
поручения. Как только Плотников с Ширастом вернулись из Германии,  успешно
завершив сделку  с  фирмой  и  наняв  водолазов,  экспедиция  двинулась  в
далекий, трудный путь.
   Амстердам остался позади.
   Окончены хлопоты по погрузке разросшегося теперь имущества  экспедиции,
все устроились по своим каютам, и началось  довольно  комфортабельное,  но
пока малоинтересное путешествие.
   В течение всего перехода морем, как это и  намечал  Вудрум,  все  члены
экспедиции были заняты той или  иной  работой,  готовились  к  предстоящим
исследованиям, вели дневники, обучались паутоанскому  языку.  Словом,  все
были деятельны, несмотря на  то  что  немало  времени  и  сил  уходило  на
поглощение бесконечного  числа  блюд,  предлагаемых  пароходной  компанией
"Пакетваарт" и составляющих одно из отличий и  приманок  для  туристов  на
океанских пароходах. Различие в нравах и  привычках  членов  экспедиции  в
этом замкнутом бортами парохода пространстве было особенно заметно. Каждый
проводил оставшееся от занятий время по-своему, стараясь найти развлечения
на свой вкус и на этом зачастую довольно неустойчивом кусочке тверди.
   Что касается Ивана Александровича  и  Шираста,  то  они  все  свободное
время, особенно вечера, проводили на деке, удобно  устроившись  в  длинных
креслах.  Шираст,  не  теряя  времени  попусту,   углубился   в   изучение
материалов, продолжая работу при всяком удобном случае. Его не  переставал
мучить вопрос: почему исторические документы, касающиеся  Века  Созидания,
практически отсутствуют,  а  те,  что  есть,  туманны,  невразумительны  и
противоречивы?  Продолжая  и  на  пароходе  знакомиться   с   изысканиями,
касающимися силициевой загадки, он как-то порадовал Ивана  Александровича,
найдя довольно интересное объяснение, удачно дополняющее гипотезу Вудрума.
   - Я считаю, что здесь  все  дело  в  борьбе  религиозных  течений.  Для
сторонников древнего верования "пришествие" Небесного Гостя  было  ударом.
Они всячески боролись с все возрастающим новым культом. Но  вот  произошла
катастрофа и вновь воспрянула древняя  вера.  Ее  жрецы,  воспользовавшись
гибелью  храма  Небесного  Гостя,  приложили  все  усилия  к  тому,  чтобы
искоренить веру в него. Вероятно, всякое упоминание о  Веке  Созидания,  о
великом Раомаре стало кощунственным. Не исключено, что  известные  нам  из
истории Паутоо кровопролитные войны, происходившие в  конце  XII  века,  в
основе своей были религиозными войнами. Тогда-то, видимо,  и  уничтожалось
все имевшее отношение к Веку Созидания, к культу Небесного Гостя.
   Иван Александрович с удовлетворением принял вклад  Шираста.  Обсуждение
вопросов, интересовавших их обоих, становилось все живее и увлекательнее.
   К  концу  января  путешествие  на  благоустроенном  океанском  красавце
кончилось. В Сингапуре все перегрузились на маленький пароходишко, который
должен был доставить экспедицию в Макими.
   Здесь, пожалуй, уместно вновь  привести  странички  из  дневника  Ивана
Александровича.


   "26 января 1914 года

   Ушел еще один  день.  Один  из  последних  дней  почти  двадцатилетнего
ожидания. Завтра на рассвете должны показаться вершины  Шонганоу.  Его  мы
увидим первым из островов архипелага Паутоо. Что ждет нас  там,  в  стране
гористых островов, джунглей, древней культуры и древних  загадок?  Видимо,
каждый из членов нашей экспедиции  так  или  иначе  задает  себе  подобный
вопрос, ожидая, что вот-вот появится земля,  для  большинства  никогда  не
виданная и для всех таящая так много нового, увлекательного и опасного.
   Сегодня все оживлены по-особенному. Кончилась монотонность  длительного
морского перехода, и, несмотря на дурманящий влажный жар,  все  деятельны,
подтянуты. Молодежь особенно нетерпелива и  уже  готовится  к  прибытию  в
столицу, хорошенько проглаживая залежавшиеся в кофрах костюмы.
   "Принцесса Эмма" после порта Шонганоу зайдет еще в несколько портов  на
маленьких островках архипелага, везде оставляя почту из Европы, захватывая
пассажиров, и только на третьи сутки доставит нас в Макими.
   Сегодня  работалось  отвратно.  Чем  ближе  к  цели,  тем   с   большей
озабоченностью думается о затеянном,  становится  все  более  ощутительно,
какую принял ответственность. Нет, до последнего своего часа буду уверен в
правильности  сделанных  выводов.  Беспокоит  другое.  Вспоминая  хлопоты,
искательства, перебирая в памяти все, что удалось  стяжать  для  оснащения
экспедиции, возникает сомнение: достанет ли сил и средств вырвать тайну  у
людей и природы?
   Да, почти двадцать лет назад мы также  приближались  к  этим  островам.
Парсету тогда было примерно столько  же,  сколько  мне  сейчас.  Молодость
беспечно радостна. Перед ней всегда  широкие  горизонты,  вера  в  большую
жизнь впереди... Спокойно было тогда, с Парсетом, а он,  уже  обремененный
годами, был, надо полагать, не спокоен за нас, молодых...
   Написал письмо Парсету, и  захотелось  узнать,  что  делает  А