, отобьют их скудный хлеб. Но этого не случилось. Насколько я знаю,
они и теперь, как и сотни лет назад их  предки,  продолжают  свой  трудный
промысел, вылавливая для верующих священные губки.  Верующие  все  так  же
возлагают на жертвенники губки, и они там постепенно засыхают. Выловленные
аквалангистами обитательницы подводных долин нашли у  нас  несколько  иное
применение.
   Эксперимент был обставлен  тщательно.  Мы  действовали,  как  говорится
затаив дыхание. Ведь если не придутся нашей плазме по вкусу губки,  задача
наша усложнится стократно.
   Губка  плазме  понравилась.  Осторожно  опущенный  в  золотой   тигелек
маленький кусочек губки - и уже  слегка  помутневшая  жидкость  становится
прозрачной, подвижной. Бросаем еще и еще крохотные кусочки. Плазма  вокруг
них вспенивается, они нацело растворяются в плазме, и  объем  ее  начинает
увеличиваться. Мы переливаем плазму в другой сосудик, она и  там,  питаясь
этим кормом, совершенно несъедобным для всего земного,  растет,  ее  можно
размножать, сколько это угодно  экспериментаторам.  Они  уже  расхватывают
плазму по капелькам, разносят по лабораториям,  исследуют  ее  свойства  и
повадки, Физиологи вводят ее животным - и животные мгновенно погибают  (но
не окаменевают!). Химики изучают ее состав, физики  определяют  физические
свойства,  биохимики...  Впрочем,  всего  не  перечесть.  Как  только   мы
убедились, что с соблюдением необходимых предосторожностей живое  вещество
можно транспортировать, несколько  граммов  его  с  приложением  губок  на
специальном самолете было отправлено  в  Институт  космической  химии  для
всестороннего изучения.
   В это же время появились публикации о сделанном открытии, и  в  это  же
время в Макими приехал из Пога профессор Асквит.
   Асквит производил в общем  приятное  впечатление.  Узкое,  умное  лицо,
породистый  с  горбинкой  нос  и  глаза,  окруженные  мелкими   морщинами,
казалось, всегда смеющиеся, то вдруг ясные  до  наивности,  то  колючие  и
озорные. Подвижный, складный, выглядевший намного моложе  своих  лет,  он,
видимо, обладал завидным здоровьем. Седина не старила  Асквита,  а  делала
его  моложавое  лицо  привлекательным  и  значительным.  Все  в  нем,   от
элегантного платья до интонации голоса, было прилично, солидно,  и  только
руки с большими неспокойными пальцами, казалось, принадлежали  не  ему,  а
какому-то другому,  не  очень  располагающему  к  себе  жадному  человеку.
Скептик,  откровенный  циник,  человек   незаурядного   ума,   находчивый,
изворотливый и вместе с тем бесцеремонный, он  одновременно  располагал  к
себе и настораживал.  Асквит  предложил  нам  совместно  разработать  план
решения  силициевой  проблемы.  Однако  предлагаемое   им   сотрудничество
показалось уж слишком однобоким: Асквит хотел как можно скорее получить  у
нас силициевую плазму, но не спешил поделиться информацией о проводившихся
им и Родбаром работах.  Он  охотно  и  подробно  рассказывал  о  неудачных
попытках оживить заключенные в осколке метеорита (добытого в храме Буатоо)
силициевые микровключения, но для нас это уже  был  пройденный  этап.  Нас
интересовало другое - зародыши. О том, как  идут  работы  с  ними,  Асквит
умалчивал,  предпочитая  пространно  описывать  историю  поисков   тайника
Вудрума.
   По его  словам,  все  началось  с  того,  что  Нум  Ченснепп,  разбирая
документы, оставшиеся от отца, обнаружил записи, сделанные  Ширастом,  его
дневники, отчеты вудрумовской экспедиции  и  шкатулку  с  Золотой  Ладьей.
Наследник Гуна Ченснеппа по традиции  уделял  самое  пристальное  внимание
островам Паутоо и,  естественно,  заинтересовался  найденным  после  отца.
Золотая Ладья упорно, как и много  лет  назад,  указывавшая  на  архипелаг
Паутоо, особенно заинтересовала Нума Ченснеппа: значит, таят  еще  острова
загадку, видимо, никуда не делись Сиреневые Кристаллы.
   Ченснепп поручил профессору Асквиту заняться силициевой тайной, выделил
для этого специальную лабораторию, пригласил в институт  профессора  Куана
Родбара. Родбар превосходно изучил летописи  Паутоо  и  материалы  русской
экспедиции, верил, что древним паутоанцам, как это  утверждала  легенда  о
Рокомо  и  Лавуме,  удалось  использовать  силициевую  жизнь   для   целей
созидательных, и считал необходимым повторить их  опыт.  Концерн  к  этому
времени  уже  широко  производил  силициевые  каучуки,  клеи,  эластомеры.
Органические  силициевые  производные  входили  в  практику   повсеместно,
промышленность нуждалась в них все больше и больше.  Стало  известно,  что
они незаменимы для оболочек космических ракет. Ученых не покидала мысль  о
возможности использовать плазму для проведения синтеза.  Что,  если  с  ее
помощью, мечтал Асквит, удастся производить не сказочные дворцы и храмы, а
силициевые материалы, необходимые  промышленности.  Такой  подход  к  делу
устраивал Нума Ченснеппа, и он щедро финансировал лабораторию  энергичного
и предприимчивого профессора. Главной  задачей  Асквит  и  Родбар  считали
исследование органических форм, заключенных  в  куске  метеорита  Себарао,
оживление их, получение  живого  силициевого  вещества.  Но  оживление  не
получилось. Повторить "подвиг Рокомо" им  не  удалось.  Однако  Асквит  не
унывал.  Чтобы   поддержать   заинтересованность   Ченснеппа   в   работах
лаборатории, он решил отправиться на Паутоо.
   К этому времени на архипелаге  положение  несколько  стабилизировалось:
образовалась свободная, независимая  республика,  но  часть  территории  -
Западный Паутоо - все еще принадлежала метрополии.  Гражданская  война  то
утихала, то вспыхивала с новой силой. Однако  Асквит  рискнул  вылететь  в
Пога. Здесь Золотая  Ладья  указывала  на  остров  Себату,  где,  судя  по
описаниям профессора Вудрума и по  дневникам  Шираста,  находился  Верхний
Храм. Несмотря на то что остров Себату все еще переходит из  рук  в  руки,
Асквит со своим паутоанским помощником  Дагиром  ухитрился  опуститься  на
вертолете вблизи развалин Верхнего  Храма.  Где-то  неподалеку  идут  бои,
рвутся снаряды, но Дагир, посланный  Асквитом,  как  змея,  пробирается  к
развалинам и вынимает "глаз божества".
   Так Сиреневый Кристалл оказался в метрополии еще задолго до  того,  как
мы с Мурзаровым прилетели в Макими.
   Асквит, прибыв для переговоров  в  Макими,  держался  уверенно,  словно
дипломат  могущественной  державы,  и  настаивал  только  на  одном  -  на
выделении институту Ченснеппа небольшого количества плазмы.
   Ситуация  была  сложной.  Доктор  Ямш  считал   необходимым   выяснить,
согласится  ли  Асквит  на  обмен  информацией,  расскажет  ли  о  работах
секретной лаборатории  в  Таркоре,  пойдет  ли  на  то,  чтобы  поделиться
зародышами, и решил созвать совещание.
   На совещание  кроме  ученых,  непосредственно  занимающихся  силициевой
проблемой, были приглашены руководители  кафедр  университета  и  директор
Химико-технологического института. Доктор Ямш сделал все, чтобы  совещание
не носило официального характера, а представляло собой встречу ученых,  на
которой должен произойти  обмен  информацией,  интересующей  обе  стороны.
Собрались мы не в кабинете Ямша, а в небольшом прохладном  холле  главного
корпуса и расположились вокруг стола, уставленного бутылками с охлажденной
минеральной водой  и  вазами  с  фруктами.  Асквит,  видимо,  готовился  к
выступлению более официальному, однако быстро  сориентировался  и  в  этой
обстановке, сразу приняв ее как  нечто  само  собой  разумеющееся.  Он  не
развернул принесенные с собой рулоны каких-то таблиц, а только поставил на
стол  коробочку  с  Золотой  Ладьей.  Совещание   действительно   поначалу
напоминало  непринужденную  беседу  людей,  занимающихся   увлекательными,
имеющими огромное значение вопросами,  но  не  желающих  превратить  обмен
информацией в спор трудный и неразрешимый уже потому, что слишком различны
цели, намерения и подход к вопросу у каждой стороны.
   Асквит начал беседу, именно беседу, а не  доклад,  легко,  неторопливо.
Рассказывал  он  о  своих  похождениях  на  Паутоо  с  юмором,  а  работы,
проводившиеся в  Таркоре,  описал  содержательно  и  вместе  с  тем  живо,
образно. Поведав нам,  как  ему  удалось  добыть  Сиреневый  Кристалл,  он
перешел  к  сообщению  об  исследованиях,  проводящихся  в  ченснепповском
институте. Для изучения кристалла были привлечены  различные  специалисты,
применены  всевозможные  приборы  и  самая  разнообразия  аппаратура,   но
фактически установить толком так ничего и  не  удалось.  Несомненно  одно:
Сиреневый Кристалл создавал какое-то поле и Золотая Ладья, как чрезвычайно
чувствительный прибор, всегда была строго  ориентирована  в  нем.  Никакие
известные науке методы не помогли  не  только  установить  характер  этого
поля,  но  и  обнаружить  его  вокруг  кристалла.  Единственным  прибором,
безотказно действовавшим уже сотни лет, была Золотая Ладья.  Она  уверенно
продолжала  указывать  на  Сиреневый  Кристалл  даже  тогда,   когда   его
упрятывали в солидную  свинцовую  броню.  Поиски  способов  изоляции  поля
оставались безрезультатными, до тех пор пока  Асквит  не  решил  применить
силициевые соединения. Даже в стеклянной оболочке Сиреневый Кристалл терял
в какой-то мере свою активность, а  когда  создали  защиту  из  чистейшего
кремния, задача была решена. Эффект поля перестал  наблюдаться.  Сиреневый
Кристалл  можно  было  переносить  из  помещения  в  помещение,  а  всегда
следовавшее за ним острие  Ладьи  теперь  оставалось  безучастным  к  этим
перемещениям.
   Какая же загадка таилась внутри Золотой Ладьи? По характеру  орнамента,
по стилю работы было  ясно,  что  сама  Ладья,  кольцо,  ее  удерживающее,
подставка из  рубина  -  все  это  изготовлено  в  древнем  Паутоо.  Долго
исследователи не решались ее вскрыть, боясь утерять возможность  наблюдать
интереснейшее, еще невиданное на Земле явление, но наконец отважились.
   В  Золотой  Ладье  находилось  небольшое,  похожее  на  арахис   зерно,
описанное в свое  время  русским  ученым.  Зародыш...  зародыш  силициевой
жизни!
   Зерно  снова  поместили  в  кораблик,  построенный  для  него  древними
паутоанскими умельцами, и нехитрое приспособление  продолжало  действовать
безотказно. Вскоре решили попробовать поместить в  кораблик  не  зерно,  а
Сиреневый Кристалл. Опыт поставили, и лодочка с кристаллом начала исправно
указывать на зерно. Но дальше произошло непонятное. Казалось, стоит теперь
изолировать зерно, покрыть его кремниевым колпаком, и Ладья  с  кристаллом
утеряет способность устойчивой ориентации в  пространстве.  Но  не  тут-то
было. Ладья с кристаллом снова на что-то  указывала,  и  притом  всегда  в
одном и том же направлении.
   Перевозя Ладью с места на место, из города в город, удалось установить:
Сиреневый Кристалл указывал на острова Паутоо!
   Значит, именно там до сих пор хранятся остальные зародыши!
   Путешествие на Паутоо, по словам приятно улыбавшегося Асквита, обошлось
без особых приключений, и тайник с зародышами был найден.
   Нетрудно догадаться, сколько противоречивых чувств вызвало у каждого из
нас сообщение профессора Асквита.
   Доктор Ямш поблагодарил за информацию, Юсгор в свою  очередь  ознакомил
Асквита с работами нашей группы, с намечающимися планами,  подчеркнув  при
этом,  что  силициевая  проблема  опасна  и  требует  систематического   и
осторожного разрешения. Я выступил после Юсгора и попробовал развить  свои
соображения, касающиеся необходимости работать над  силициевой  проблемой,
объединив усилия. Профессор Асквит поддержал эту мысль с готовностью, даже
с некоторой горячностью. Разговор стал  особенно  оживленным,  но  все  же
больше напоминал дипломатическую встречу, чем  беседу  ученых,  работающих
над одной проблемой.
   Любезность и учтивость, с какой протекали переговоры, не  могли  скрыть
растущего взаимного недоверия.  Не  внеся  никаких  реальных  предложений,
Асквит продолжал настаивать на передаче ему силициевой плазмы для работы с
зародышами. Он еще раз подчеркнул, что в Таркоре Родбару  до  сих  пор  не
удалось их вызвать к жизни.
   -  Должен  признаться,  господа,  -  продолжал   Асквит,   доверительно
улыбаясь,  -  дело  уже  считалось  безнадежным.  Все  чаще  нас  посещали
сомнения: а не угасла ли жизнь окончательно в этих зародышах? И вот  когда
мы готовы были сдаться на милость скептиков и  маловеров,  нас  подбодрили
вести из Макими. Ваша удача, господа, убедила нас, что жизнь еще  теплится
в силициевом посланце космоса. Больше того,  коллега  Родбар  уверен,  что
именно силициевая  плазма,  эта  низшая  форма  силициевой  жизни,  весьма
вероятно, и является той средой, в которой могут воскреснуть зародыши.
   - Вы не считаете, профессор, - обратился к Асквиту Ханан  Борисович,  -
что оживление зародышей связано с риском? Ведь никому не известно,  какого
типа существа могут быть выведены в результате ваших экспериментов.
   - Совершенно верно. В этом случае мы  рискуем,  очевидно,  в  такой  же
мере, в какой рисковали у вас, здесь, в Макими, оживляя метеорит.
   - Я должен вам возразить, профессор, -  вступил  в  полемику  Юсгор.  -
Работая с микроорганизмами, вкрапленными в кусок метеорита, в случае удачи
мы могли получить силициевую  плазму,  и  только  плазму.  Изучив  древние
документы Паутоо, мы имели некоторое представление о свойствах и  повадках
этой формы силициевой жизни. Но самое  глазное  -  мы  знали,  что  уже  в
древности совершенно случайно, правда, но был  все  же  найден  способ  ее
укрощения, средство борьбы с ее невероятной активностью. Я говорю о  смоле
туароке.
   - И все же вы рисковали, - возразил Асквит.  -  Туароке  мог  оказаться
недостаточно  эффективным.  Но  вы  рисковали  правильно!  Насколько   мне
известно, вы ведь тоже собирались добыть зародыши  из  тайника  профессора
Вудрума, не так ли? Скажите, получив зародыши, вы бы стали вести опыты  по
их оживлению?
   - Да, господин Асквит, - ответил профессор Мурзаров,  -  мы  готовились
начать работы в этом направлении. Но должен  сказать,  опыты  эти,  больше
того, всю работу по освоению силициевой проблемы намечено вести так, чтобы
она никогда, ни при каких обстоятельствах  не  была  использована  во  зло
человеку.
   - Это очень важное заверение, господин Мурзаров. Я не  сомневаюсь,  что
правительство нашей страны выскажется примерно в таком же духе, как только
мы, ученые, чего-нибудь ощутимого добьемся от этих зародышей. Право, я  не
считаю нужным открещиваться от политики, как это делают многие ученые. Это
по меньшей мере  неостроумно.  В  наше  время  наука  не  может  быть  вне
политики, как и политики не могут обходиться без науки. Но я вместе с  тем
не принадлежу и к числу тех ученых,  которые  не  ведают,  что  творят,  а
сотворив, ужасаются. Я трезвый человек, а это значит реальный политик. Да,
я отдаю себе отчет в том, что, оживив зародыши, мы можем  впустить  в  наш
неспокойный мир неведомого дьявола Вселенной и начнется...  Разумеется,  я
не знаю, что именно начнется, как не знали этого физики-атомщики,  которые
впервые осуществили цепную реакцию. А ведь, несмотря на опасения, что  эта
реакция может охватить всю планету, они спустили курок. Не могли поступить
иначе. Так будет и с зародышами силициевой жизни. Если в них еще  хранится
жизненное начало, люди рано или поздно нажмут  на  курок.  Непременно!  Уж
таков человек,  и  это  прекрасно,  господа!  Будет  борьба.  Быть  может,
схлестнутся силы земные с силами космоса, быть может, земляне, не  поделив
между собой гостей, начнут состязаться в гостеприимстве. Все  может  быть.
Такова жизнь.
   Запальчивая речь Асквита вызвала довольно  длительную  паузу.  Понимая,
что спор Асквита с  Мурзаровым  нескончаем,  так  как  они  придерживаются
крайних взглядов, я воспользовался паузой и попробовал направить беседу  в
другое русло.
   - Я считаю: не обязательно представлять встречу с  инородной  жизнью  в
слишком траурных тонах. А если она будет полезной человечеству? Как знать,
не приведет ли попытка этого первого контакта с посланцем далекого мира  к
результатам благотворным, позволяющим в какой-то мере  познать  этот  мир.
Стоит  ли  сейчас  говорить  о  борьбе,  и  только  о  борьбе?  Почему  мы
рассматриваем  силициевую  жизнь  как  нечто  заведомо   нам   враждебное.
Разумеется, она по природе своей чужда нам, существам углеродистым, и  все
же, пожалуй, следует подойти к проблеме шире, взять ее в  самых  различных
аспектах и быть готовыми не только к  борьбе,  но  и  к  контактам.  Самое
главное сейчас  -  готовность  всего  человечества  к  осмысливанию  столь
необычайного положения, коль скоро оно может возникнуть, а значит, - и это
мне представляется непременным - объединение усилий всех ученых, на  какой
бы политической платформе  они  ни  стояли,  какого  бы  мировоззрения  ни
придерживались.
   - Вот это правильно, - поддержал Асквит. - Основная цель моего  приезда
в Макими - это налаживание творческого  контакта  между  нашими  группами.
Ведь мы бьемся над одной и той же задачей! Давайте же работать сообща.
   Мурзаров наклонился ко мне и тихонько сказал по-русски: "Ведь врет, все
врет. Только плазму заполучить хочет, а зародыши... И словом не обмолвится
о них. Вот увидите!"
   Под тучным доктором Ямшем беспокойно заскрипело  кресло.  Он  был  явно
смущен недипломатичностью нашего  перешептывания  и  поспешил  вступить  в
беседу:
   - Я очень рад, профессор, что вас привели сюда самые добрые  намерения.
Со своей стороны  я  готов  всячески  поддержать  стремления  к  взаимному
сотрудничеству и  деловым  контактам.  Мне  кажется,  например,  что  ваши
исключительно  интересные  исследования  Сиреневого  Кристалла   следовало
продолжить, углубить. Вероятно, имеет смысл  привлечь  к  этим  изысканиям
целый  ряд  научных  учреждений,  и  прежде  всего,  разумеется,  Институт
космической химии. В Советском Союзе - это общеизвестно - особенно  далеко
продвинулись в деле освоения  и  изучения  космоса.  Не  считаете  ли  вы,
господин Асквит, возможным передать один из  вывезенных  вами  с  островов
Паутоо Сиреневых Кристаллов другим организациям для дальнейшего изучения?
   - Доктор Ямш,  я  нахожу  вашу  мысль  несомненно  правильной.  Феномен
обязательно должен быть изучен самым доскональным образом. Именно  этим  и
продолжает заниматься институт Ченснеппа.  Однако  прервать  исследование,
для того чтобы передать кристалл в другие руки... Это, знаете  ли,  как-то
неудобно...
   - Но у вас два кристалла.
   - Нет, доктор, у нас один кристалл, и двух никогда не было.
   -  Странно.  Мы  хорошо  знакомы  с  материалами  Ивана  Александровича
Вудрума. В них совершенно определенно упоминается о двух кристаллах. Кроме
того, о кристаллах, сиявших в ночи, как два глаза божества, говорится и  в
храмовых записях Буатоо.
   - Мне об этом тоже известно, и вместе с тем, смею вас заверить, в нашем
распоряжении только один кристалл по той  простой  причине,  что  мне  при
изучении заброшенного храма удалось найти только один кристалл.
   - Мы были бы вам признательны, профессор, если бы вы продемонстрировали
нам содержимое Золотой Ладьи, некогда  принадлежавшей  нашему  знаменитому
соотечественнику Преойто. Никто из нас не видел силициевых зародышей.  Они
известны нам только по описаниям и фотографиям профессора Вудрума.
   Все оживились, увидев, как Асквит потянул к себе коробку с  Ладьей,  но
он,   ловко   нажав   невидимую   кнопку,   открыл   золотую   лодочку   и
продемонстрировал, что она пуста.
   - Я не считал, господа,  возможным  подвергать  излишнему  риску  столь
ценную реликвию и оставил зерно в лаборатории Таркора.
   - Еще один вопрос, -  уже  гораздо  суше  продолжал  ректор.  -  Вы  не
находите  приемлемым  обмен  сотрудниками  с   целью   улучшить   взаимную
информацию?  Мы  готовы  принять  в  лабораторию,   руководимую   Юсгором,
кого-либо из ваших сотруд