силия представителей научных обществ, желающих приобрести  столь
интересующий науку феномен, тщетны. Борьба, собственно, разгорелась  между
агентами двух  гигантских  химических  концернов,  которые,  как  об  этом
догадывались собравшиеся на  аукционе  ученые,  знали  о  кристалле  нечто
такое, что побуждало их предлагать за него все большие  и  большие  суммы.
Состязание шло с переменным  успехом.  Был  момент,  когда  казалось,  что
камень останется за  концерном  Отэна  Карта,  но  агенты  Нума  Ченснеппа
назначили еще большую сумму.
   Удар молотка. Тишина. Тишина  такая,  при  которой  мне  подумалось:  а
почему здесь,  когда  кристалл  стоит  вот  так,  на  высоком  постаменте,
покрытый  двумя  стеклянными  колпаками,  в  зал  аукциона  не   врываются
охотившиеся за ним таинственные и,  видимо,  могущественные  предметы?  До
чего же забавно было бы здесь, в переполненном зале...
   Удар.  Еще  удар,  и   Сиреневый   Кристалл   остается   за   концерном
"Ченснепп-каучук".
   Сразу же после аукциона  с  невероятными  предосторожностями  Сиреневый
Кристалл был помещен  в  специальную  машину,  напоминавшую  танк.  Охрана
разместилась  в  этом   своеобразном   сейфе-танке.   Восемь   вооруженных
мотоциклистов окружили передвижное хранилище. Зрелище было внушительным.
   Сергей Васильевич довольно резонно заметил, что следует поспешить,  так
как вся эта процессия не даст нам возможности  проехать.  Мы  тронулись  в
путь, ловко маневрируя между  автомобилями,  скопившимися  у  здания,  где
проходил аукцион,  и  вскоре  были  за  несколько  кварталов  от  медленно
двигавшегося эскорта, направлявшегося к Утрехтскому шоссе, чтобы  прямо  в
танке-сейфе  доставить  чудо-камень  за  границу,  в   институт   концерна
"Ченснепп-каучук".
   Мне уже казалось, что приключения этого дня  кончились,  но  не  тут-то
было!  Не  успели  мы  выехать  к  площади  Ватерлоо,  как  услышали   вой
полицейских машин. Их было много. Они мчались в сторону Ниу Маркет,  и  мы
поняли: началось нападение на покупку Ченснеппа.
   Об уличном движении, о его недостатках в  больших  старых  городах  уже
писалось много, подчас остроумно и почти всегда бесполезно.  Я  не  берусь
развивать эту тему, тем более что не  осведомлен,  обладает  ли  Амстердам
самыми узкими улицами в мире. Знаю только, что  в  центральной,  старинной
части  города  уличное  движение  затруднено  до  крайности,  а   пешеходы
соблюдают самый строгий, достойный подражания порядок.  И  все  же  заторы
бывают.
   Что-то произошло и на площади Ниу Маркет, куда направилась процессия  с
кристаллом. Из-за этого автобус одиннадцатого маршрута застрял при  въезде
на площадь, за ним столпилось еще  несколько  автомашин,  и  танк-сейф  со
всеми сопровождавшими его машинами остановился среди площади, в  десяти  -
пятнадцати метрах от здания старинных  городских  ворот,  занятого  теперь
коммунальным архивом-музеем. В этот момент и началось нападение.
   Попасть к месту происшествия стало нашим самым жгучим желанием.  Сергей
Васильевич, хорошо знавший путаный старый город, в несколько минут,  ловко
обогнув улицы, по которым проносились полицейские машины, выехал к площади
Ниу Маркет. Забравшись на крышу нашей  машины,  мы  увидели  всю  площадь,
танк-сейф, окруженный охраной,  и  жмущихся  к  домам  людей.  Вокруг  Ниу
Маркет, на всех ближайших улицах и набережных подходящих  к  ней  каналов,
движение прекратилось. На мостике  через  Гельдерс-канал  замерли  десятки
автомобилей, на их крышах тоже виднелись  любопытные.  Вооруженные  отряды
полиции прибывали со всех сторон, с трудом  пробиваясь  через  запруженные
подходы к месту происшествия. Корреспонденты,  разумеется,  были  тут  же.
Один из них  успел  примоститься  на  ветвях  высокого  дерева  и  успешно
обстреливал кинокамерой всю площадь.
   В первый момент ничего нельзя было разобрать, мы даже  не  поняли,  что
именно явилось причиной  всей  этой  суматохи.  К  тому  времени,  как  мы
добрались до Ниу Маркет, здесь воцарилось затишье. Уже после мы узнали,  с
чего все это началось. Как только танк, задержанный  затором,  остановился
на площади, на него обрушилось несколько "огурцов".  Мотоциклисты  открыли
огонь по нападающим, поднялась тревога. Нападающие,  не  обращая  никакого
внимания на обстрел из автоматов, безуспешно  пытались  проникнуть  внутрь
танка-сейфа. Положение сидящей в нем охраны было  сложным.  Отстреливаться
от "охотников" за  драгоценностью  они  не  могли,  не  рискуя  попасть  в
прохожих. А "охотники" все настойчивее стремились к кристаллу. Они  бились
о стальные стенки,  залезали  под  колеса,  нигде  не  находя  нужного  им
отверстия,  и  наконец   начали   прожигать   броню.   Взвился   фейерверк
ярко-фиолетовых искр, танк скрылся  в  клубах  сиреневого  дыма.  Все  это
вконец обескуражило автоматчиков. Подоспевшая к этому времени полиция была
также  беспомощна.  Но  все  стреляли.  Пожалуй,  больше  в   воздух   для
собственного  успокоения.  Старинная  площадь,   которая   когда-то   была
безмятежным изобильным и пестрым рыбным рынком города, превратилась в поле
сражения. Словом, смятение  было  немалым,  так  как  сражаться  со  столь
необычными грабителями еще никому не приходилось.
   Когда мы взобрались на крышу своей машины, возле танка  нападающих  уже
не было. Клубы дыма медленно уплывали  вверх,  влево,  исчезая  где-то  за
остроконечной Новой Кирхой. Все замерло. Но  каждому  почему-то  казалось,
что атака должна  возобновиться.  Полиция  теснила  толпы  любопытных,  не
очень-то убоявшихся стрельбы, мотоциклисты  выстроились  вокруг  танка,  и
танк двинулся. В этот момент на него невесть откуда снова  посыпался  град
"камней".
   Танк-сейф начал приподниматься.
   Вот  колеса  бронированного  автомобиля  уже  беспомощно  вращаются   в
воздухе, вот он уже повис на высоте человеческого роста  над  площадью,  а
темные загадочные предметы, словно рождаясь из ничего, все летят  и  летят
на  него,  облепляя  со  всех  сторон.   Танк-сейф   продолжает   медленно
подниматься. Вот он уже над восьмигранными пирамидами,  венчающими  низкое
здание музея. Здесь он замер ненадолго,  подался  немного  в  сторону,  по
направлению к Дамраку, потом решительно двинулся к северу и поплыл  где-то
над улицей Зеедайк, приближаясь к собору Святого Николая, хорошо  видимому
с площади Ниу Маркет. Через несколько минут танк стал уменьшаться на наших
глазах. Вот он уже выше серебристо-зеленого купола собора. Здесь он плавно
разворачивается на восток, вскоре превращается в  едва  заметную  точку  и
исчезает вместе с Сиреневым Кристаллом и людьми, его охраняющими.
   На площади стоит тишина,  пожалуй  еще  более  глубокая,  чем  в  самое
решительное мгновение аукциона. Мы потихоньку слезаем с машины, растерянно
оглядываемся  по  сторонам  и  первое,  что  слышим,  -  возглас  шустрого
парнишки, как и мы, наблюдавшего необычайное происшествие:
   - Вот это здорово!




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕСПОКОЙНОЕ НАСЛЕДСТВО

                                      Камни немы, если человек не заставит
                                   их говорить.
                                                                 М.Горький


1. НЕТЛЕННАЯ ТКАНЬ

   Я начал эти  записки  с  описания  своей  первой  встречи  с  Сиреневым
Кристаллом,  однако  знакомство  мое  с  силициевой  загадкой   состоялось
значительно раньше, примерно за два года до поездки в Амстердам. Произошло
это совершенно случайно.
   В то время я работал в  Ленинграде  в  Институте  космической  химии  и
занимался главным образом изучением метеоритов, особенно  тех,  в  которых
удавалось  найти  признаки  органических  включений.  Когда  нашей  группе
предложили заняться находкой профессора  Мурзарова,  мы  были  удивлены  и
порядком огорчены. Это отрывало нас от исследования метеорита,  в  котором
мы обнаружили микроорганизмы. Кроме того, археологическая находка, как  мы
считали, не имела к нам никакого отношения. Но  вероятно,  моя  страсть  к
необыденному и знание химии кремнеорганических соединений определили выбор
Мурзарова, и он сумел настоять на том, чтобы именно наша  группа  занялась
его уникальной находкой.
   При первом же визите к нам Ханан Борисович Мурзаров рассказал,  что  не
так давно в Средней Азии при раскопках древнего Урашту  был  найден  кусок
необыкновенной  ткани.  Откровенно  говоря,  сообщение  это  не  произвело
вначале особого впечатления. Многие  из  нас  сразу  же  представили  себе
кусочек истлевшей, грубо сотканной материи, которая  по  каким-то  смутным
для химиков соображениям так волнует и столь дорога историкам.
   Но вот Ханан Борисович начал свой рассказ, и я понял, что археологи,  в
большинстве своем поэты в душе, наделены незаурядным воображением и  могут
образно, красочно представить, какова была жизнь  в  раскапываемом  городе
тысячу  лет  назад,  умеют  воскресить  эти  города   для   современников.
Действительно, в описании профессора Мурзарова раскопки оживали. Несколько
с  воодушевлением  рассказанных  эпизодов  -  и  мы  уже  видели   древний
многолюдный город, залитый палящим солнцем, расцвеченный  яркими  красками
одежд, представляли, как тянутся к этому городу-оазису истомленные в  пути
караваны и как от раскаленной мглы люди  прячутся  в  живительной  пахучей
тени.
   Археологи все это видят и чувствуют, снимая вершок за  вершком  вековые
наносы, расчищая от них остатки зданий,  находя  обрывки  тканей,  ковров,
черепки посуды. По полуистлевшим обрывкам, едва сохранившимся обломкам они
мазок за мазком восстанавливают картину  давно  ушедшего.  Так  было  и  в
Урашту. Раскопки уже оживали, археологи уже видели  древний  город  таким,
каким  он  был  сотни  лет  назад,  но  все  померкло,   когда   в   руках
исследователей засверкал кусок необыкновенной ткани.  Домысливать  краски,
дополнять воображением то, что было  источено  временем,  не  приходилось:
ткань была свежей, сияла так, будто время не властно над нею.
   Ханан Борисович открыл папку, вынул из нее большой толстый  картон,  на
котором была прикреплена его находка в Урашту.
   Если бы не авторитет Мурзарова, не его имя в науке, никто бы из нас  не
поверил, что ткань эта пролежала в развалинах  древнего  города  не  менее
семисот пятидесяти лет. Действительно, казалось, время не коснулось  ее  и
она только что вышла из рук каких-то изумительных мастеров. Яркие,  чистые
тона оригинального рисунка, приятная фактура этой мягкой,  прочной,  почти
прозрачной и вместе с тем плотной ткани - все говорило нам:  находка  и  в
самом деле из ряда вон выходящая.
   Перед нами лежал кусок нетленной ткани!
   Вот тут-то химики преисполнились еще большим уважением к  археологам  и
были готовы  сделать  все  возможное,  чтобы  помочь  проникнуть  в  тайну
происхождения  удивительного  изделия.  И  сразу  же  мнения  разделились,
образовалось две партии  -  "земная"  и  "космическая".  Наиболее  горячие
головы считали, что ткань, словно выделанная из  стеклянного  волокна,  не
могла быть изготовлена семь-восемь  веков  назад.  Совершенно  невероятным
представлялось,  что  какие  бы  то  ни  было  народы  умели  в  древности
вырабатывать  подобные  синтетические  волокна.  Возникла  догадка:  а  не
обрывок ли это одежды каких-то существ, в давние времена посетивших Землю?
Может быть, следует  организовать  в  окрестностях  Урашту  более  широкий
поиск?  Вдруг  удастся  кроме  этого  маленького  клочка  найти  и  другие
доказательства прилета к нам братьев по разуму? Неважно, что найден только
этот маленький кусочек неведомого. Любой самый долгий  путь  начинается  с
первого  шага,  нередко  большой  научный  поиск  в  истоке  своем   имеет
небольшой, сам по себе незначительный факт!
   Ханан Борисович улыбался, радуясь энтузиазму, с которым отнеслась к его
находке  наша  по  преимуществу   молодежная   группа,   однако   уверенно
придерживался иной, "земной"  точки  зрения.  Как  только  возбуждение  от
первого  осмотра  редкостного  экспоната  немного  улеглось,  в  институте
начались его  исследования.  Чем  больше  мы  изучали  ткань,  тем  больше
недоумевали. Химический анализ показал: образчик на сорок шесть  процентов
состоит из силиция - кремния. Под  микроскопом  было  видно,  что  волокна
нитей  явно  растительного  происхождения,  но   в   результате   каких-то
непонятных процессов они  стали  стекловидными,  прозрачными  и,  сохранив
яркость  красок,  практически  нетленными.  Это  нанесло  первый  удар  по
сторонникам космического происхождения ткани, но они не сдавались, резонно
доказывая, что в мире, пославшем нам гостей,  растительность  тоже  должна
встречаться. Здесь я употребил местоимение  "они"  и  этим  самым  как  бы
отмежевался от "космической"  партии.  Придерживался  ли  я  точки  зрения
Мурзарова? Тоже нет. Я считал, что  доля  истины  есть  и  в  утверждениях
Мурзарова, и в предложениях его противников. Как ни  странно,  именно  моя
позиция оказалась ближе всего к истине.
   Находка  археологов  сразу  же   привлекла   внимание   ученых   разных
специальностей. Однако, чем больше людей  занималось  этой  загадкой,  тем
больше разнообразных и противоречивых мнений она рождала. Единодушие  было
только в одном: ткань изготовлена никому не  понятным  способом.  Где  же,
когда, каким народом она была создана? Вот что хотели узнать прежде всего.
По характеру орнамента специалистами было  бесспорно  доказано:  ткань  не
могла быть изготовлена в древнем Урашту. Профессор Мурзаров  не  оспаривал
этого. Он считал, что ткань могла быть привезена в Урашту. Однако и это не
давало нужного решения. Историки  уже  довольно  хорошо  знали,  с  какими
государствами вел торговлю процветавший восемь веков назад город. Но ни  в
одной из этих стран не производили нетленных тканей, ни один  народ  в  те
времена не владел секретом силицирования волокна.
   Задача казалась неразрешимой. "Космическая" партия торжествовала.
   Как химик, я уже давно выполнил все от меня зависящее. Анализы сделаны,
и мое касательство  к  этому  куску  ткани,  сработанному  столь  чудесным
образом, исчерпано. И тогда я почувствовал: оборвалась какая-то нить,  так
заманчиво связавшая меня с необыденным, вторгшимся в мою жизнь. Но  с  тех
пор как загадочная ткань, через века пришедшая  из  какой-то  таинственной
страны,  побывала  в  моих  руках,  я  понял,  что   никогда   не   устану
интересоваться силициевой загадкой.
   На первых порах мне не оставалось ничего другого, кроме частого общения
с Хананом Борисовичем. Незаметно для  себя  я  сделался  его  добровольным
помощником. Теперь мы немало вечеров просиживали вместе, ломая голову  над
задачей, лишившей нас покоя. Ханан Борисович умел  двигаться  к  цели  как
вездеход. Он не обращал внимания на препятствия  и  умело  отбрасывал  все
лишнее. Он стремился только к одному - найти родину уникальной находки.  А
для этого надо было хорошенько изучить ткани.
   Мы поспешили  в  Москву,  где  в  то  время  демонстрировалась  богатая
коллекция тканей. Особенно поразили нас образцы, экспонированные Востоком,
и в первую очередь Индией.
   Когда в десятках витрин видишь ткань парчового типа, сразу  чувствуешь,
что это "царица тканей". Тончайшие, совсем прозрачные амру,  сделанные  из
чистого шелка, изумительной окраски химру  и,  наконец,  кхимкаб,  тканные
золотом и серебром. Золото в легких, просвечивающих тканях, золото в более
тяжелых и более богатых по отделке и рисунку. Золото  украшает  мягко,  не
назойливо. Сразу представляешь, как в южных краях оно  играет  на  солнце,
закрепляя  солнечный  блеск  на  земле.  Южный  характер  узора   особенно
чувствуется в прозрачных, нежно  окрашенных,  казалось,  небрежно,  но  на
самом деле со вкусом накинутых на подставки воздушных  тканях.  В  них  не
может быть жарко даже там,  под  солнцем  Юга.  Они  прикроют  наготу,  но
позволят солнцу золотить кожу.
   Парча хороша! Рассматривая ее здесь, представляешь, как  она  в  давние
времена совершала долгий и опасный  путь.  Через  пустыни  в  медлительных
караванах она мерно покачивалась в увесистых тюках  на  спинах  верблюдов.
Через Среднюю Азию, по Волге, по заснеженным просторам Руси она  прибывала
в первопрестольный град и здесь служила украшением царских нарядов, палат,
трона. Немало слез и крови стоили эти куски  ткани.  Немало  гибло  людей,
пока от примитивного станка, затененного бамбуковым навесом, они  попадали
в белокаменные палаты, куда сквозь маленькие, изукрашенные морозом  оконца
нет-нет да проглянет солнечный луч, и парча вспыхнет так  же  великолепно,
как у себя на родине, вызвав волнующие представления о далеком  загадочном
Востоке.
   Парчу хранили как драгоценность, как святыню. Парча выцветала, тускнела
с годами, но все же оставалась красивой. В музеях и храмах  она  и  сейчас
будит немало восторженных мыслей о древних временах, о далеком когда-то, а
теперь близком и менее загадочном Востоке.
   И вот я увидел, как в сравнении с этой померкшей  от  времени  красотой
засверкала привезенная нами из Ленинграда нетленная силициевая ткань.  Она
не могла соперничать с  лучшими  образцами  "царицы  тканей"  по  рисунку,
расцветке или замысловатости плетения. Она была старше многих  экспонатов,
представленных на выставке, однако насколько же она была свежее, ярче  их,
несмотря на свои семьсот пятьдесят лет!
   Профессор  Мурзаров  пристально  всматривался  в  витрины,   где   были
представлены  ткани  Китая  и  Индии,  Персии,  древней  Кореи,  Паутоо  и
Вьетнама, Японии и Ближнего Востока, продолжая искать, искать и искать. Он
вновь и вновь обходил  все  залы,  часто  присаживался,  делая  пометки  и
зарисовки в своем большом блокноте. От его внимания не ускользал  ни  один
экспонат. Дольше всего он задерживался у витрин, где были выставлены ткани
древнего Паутоо.
   Было  поздно.  Мы  направлялись  уже  к  выходу,  но  он  вдруг   резко
повернулся, подошел к паутоанским стендам и тихо, почти шепотом сказал:
   - Вот!  Вот  родина  нашей  силициевой  красавицы.  Ткань  родилась  на
архипелаге Паутоо. Теперь я в этом убежден. Меня никто не переубедит. Да!
   Однако никто и не стал оспаривать утверждение Мурзарова. Его заключение
было принято специалистами, все они сошлись на  том,  что  стиль  рисунка,
своеобразное сочетание красок и даже тип плетения этого  куска  характерны
для тканей, вырабатывавшихся на островах  древнего  Паутоо.  Это  открытие
внесло замешательство в ряды "космических" противников Мурзарова, но... Но
это ведь опять ничего не решало. Да, старинные ткани Паутоо  действительно
походили на кусок, найденный при раскопках Урашту,  но  ведь  ни  одна  не
обладала замечательным свойством нетленности! Не было никаких  сведений  в
истории материальной культуры Паутоо, указывавших на то, что  там  некогда
знали какой-то секрет силицирования тканей.
   Все больший круг ученых - историков, этнографов, археологов,  биологов,
географов и химиков - заинтересовывается этой  находкой.  В  ленинградский
музей,  где  временно  находилась  ткань,  наведываются  самые   различные
специалисты, каждый из которых по-своему увлечен этой необычайной находкой
и старался разгадать ее тайну. О  ней  говорят,  спорят,  выдвигают  самые
различные гипотезы.
   И вот когда интерес к ткани достиг апогея, она была похищена.
   Никто не мог себе представить, что будет организовано похищение, да еще
такое, виновников которого так и не удалось обнаружить.
   Ткань пропала.
   А через неделю в Ленинград приехал Юсгор.



2. ЛЕГЕНДА О РОКОМО И ЛАВУМЕ

   Юсгора я знал давно - мы с ним учились в  Московском  университете.  Не
помню, при каких именно обстоятельствах я впервые  увидел  этого  высокого
золотистокожего парня с темными вьющимися волосами,  выразительными,  чуть
раскосыми глазами, в которых всегда светился огонек боевого задора,  а  по
временам угадывалась тоска.  Сблизил  нас  шахм