ников, с тем чтобы кто-то из  наших  ученых  смог
отправиться в лабораторию профессора Родбара.
   - Я должен согласовать этот вопрос с господином Ченснеппом.
   - О, разумеется, разумеется, профессор. Мы будем ждать этого решения и,
если оно будет положительным, с  удовольствием  примем  у  себя  в  Макими
вашего сотрудника.
   Мы с Мурзаровым  переглянулись.  В  чем,  в  чем,  а  в  допуске  наших
работников в Таркор Асквит, конечно, был  меньше  всего  заинтересован.  О
наших делах он знал куда больше, чем мы о его.
   Чем дольше продолжался обмен  мнениями,  тем  больше  мы  убеждались  в
непоколебимости Асквита, в его намерении не уступить ни по одному пункту и
настойчивом желании заполучить для Таркора плазму.  Мурзаров  прямо  задал
вопрос,  будет  ли  передана  в  Макими  какая-то   часть   зародышей,   и
представитель Ченснеппа ответил, даже не сославшись уже  на  необходимость
проконсультироваться, категорическим отказом.  После  этого  настойчивость
Асквита, с какой он продолжал добиваться силициевого  вещества,  выглядела
уж очень неприглядно, однако это его нисколько не смущало.
   - Советский Союз, насколько мне известно, не делился с вами зародышами,
- сыронизировал Асквит, - однако несколько граммов плазмы уже  передано  в
Институт космической химии. Я не вижу причин, которые  в  данной  ситуации
препятствовали бы выделению плазмы моей стране.
   - Как вам сказать, господин Асквит, -  медленно  начал  доктор  Ямш.  -
Прежде  всего  позволю  себе  напомнить,  что  с   научными   учреждениями
Советского Союза мы ведем  совместную  работу  уже  давно  и  плодотворно.
Открытие, сделанное в Паутоанском университете,  принадлежит  в  такой  же
мере советским ученым, как и паутоанским.  Но  главное  заключается  не  в
этом. Каждый из нас совершенно уверен,  что  полученная  Советским  Союзом
силициевая плазма не будет употреблена во зло. Я старый человек, я на себе
испытал благодеяния, щедро отпускавшиеся нашим островам метрополией, когда
мы боролись за правду, за справедливость.
   - Мне трудно принять ваши доводы, господин ректор. Деловым вопросам - а
получение силициевой плазмы, на мой взгляд, вопрос сугубо деловой -  очень
мешают, как правило,  высокие  рассуждения  о  справедливости,  правде.  Я
как-то по-другому, вероятно, воспринимаю все  это,  так  как  считаю,  что
правд столько, сколько людей, убежденных, что их правда самая правдивая.


   С того дня, как состоялась эта беседа,  прошло  больше  двух  лет.  Мне
трудно вспомнить, как именно она кончилась.  Помню  только,  что  сражение
продолжалось долго с равным неуспехом для обеих сторон. Асквит  встречался
еще несколько раз с Юсгором, с доктором Ямшем, с Хананом Борисовичем и  со
мной, оставаясь все таким же настойчивым, не  уступая  ни  в  чем  в  этой
"холодной войне".



12. ТРУП БАОКАРА

   Пасека. То густые, пряные, то  едва  уловимые,  свежие  ароматы  цветов
приносит чуть заметное дуновение ветерка. Пчелы собирают  в  улья  нектар.
Зной, тишина. Особенная тишина, когда все  наполнено  жужжанием  миллионов
насекомых. Это тишина умиротворенной природы, радующая душу, вселяющая  ни
с чем не сравнимый покой, так редко выпадающий на  долю  людей,  постоянно
живущих в городе. Покой разлит  всюду,  исходит  от  каждой  травинки,  от
душистой, знойной земли. Все  вокруг  удивительно  знакомое,  все  кажется
очень родным, когда-то виденным.  И  действительно,  если  не  смотреть  в
сторону моря, где у самого берега слегка покачиваются огромные  задумчивые
пальмы, можно на какое-то время почувствовать себя на  родных  южнорусских
просторах. Но до них далеко. Тысячи  километров.  До  Макими  -  двадцать.
Каждое утро я и Севена выезжаем из Макими часов в пять утра и день за днем
проводим на пасеке. Работы в университете  так  много,  овладение  плазмой
требует столько сил и внимания,  что  многим  моим  коллегам  начинает  не
нравиться мое "увлечение пчеловодством", но я упорно продолжаю  добиваться
своего.
   В маленьком бамбуковом шалаше, крытом листьями веерной  пальмы,  у  нас
походная лаборатория. Думается  легко  и  много.  Севена  своими  тонкими,
искусными, как у виртуозного хирурга, руками готовит пробы,  и  мы  ставим
опыт за опытом. Я склонился над шатким бамбуковым столиком, размышляя  над
записями в лабораторном журнале, сижу спиной к ее  столику  и  слышу,  как
мелодично позвякивают в ее пальцах пробирки, кюветки, маленькие  колбочки.
В ее работе, четкой, слаженной, всегда чувствуется какой-то  ритм.  Я,  не
оборачиваясь, знаю, что вот  сейчас  она  берет  пробу,  оттитровывает  ее
(размеренно, как бы в такт  падающим  из  бюретки  каплям,  позвякивает  о
настольное стекло маленькая коническая колбочка), вот она ставит  пробу  и
берет следующую. Так же, вероятно, она брала  на  оптический  прицел  едва
показавшуюся в диких зарослях голову противника, спускала курок и досылала
в ствол следующий патрон, по каплям копила в себе  выдержку,  терпеливо  и
настойчиво выслеживая врага.  Слава  о  знаменитом  партизанском  снайпере
летела куда дальше, чем ее пули.  В  те  революционные  годы  ее  называли
Лесным Дьяволенком,  и  попадись  она  в  руки  противника...  Но  она  не
попалась. Оптический прицел от ее винтовки и до сих пор висит на  циновке,
прибитой над диваном Юсгора...
   - Алексей Николаевич, пробы готовы. Будем начинать?
   - Будем. Будем продолжать, Севена.
   И мы продолжаем. Снова и снова. Я то надеюсь, то отчаиваюсь. Севена  не
только  исполнительна,  но  и  пытлива.  Не  так  давно   освоив   технику
лабораторных работ, она уже идет дальше, старается, как и все  на  Паутоо,
учиться, каждый день радуется  новому,  так  щедро  теперь  открывающемуся
перед ней, и,  главное,  самым  сочувственным  образом  относится  к  моим
начинаниям, к стремлению во что бы то ни стало создать генератор запахов.
   - Получится? - в этом вопросе столько надежды.
   - А как вы думаете?
   - О, конечно!
   Сдержанная,  скромная   и   неутомимая,   она   не   только   старается
безукоризненно выполнить свою часть работы, но и  поддержать  меня  и  все
же... Все же и ей мало слепой веры.
   - Я плохо понимаю, Алексей Николаевич, в чем принцип генератора.  Юсгор
дал мне почитать протокол совещания, на котором утвердили программу  ваших
разработок, но там все  так  сложно.  Я  еще  мало  знаю.  Нужно  учиться,
догонять упущенное в джунглях. Я учусь, но учеба идет не так, как хотелось
бы. Трудно.
   - Не  отчаивайтесь.  Все  придет  со  временем.  Ну,  а  разобраться  в
протоколе этом вам и в самом деле нелегко. Я постараюсь объяснить все  как
можно проще. Самое сложное понять, что же такое запах. Ученые  еще  ничего
толком не  знают  о  физической  сущности  запахов,  недостаточно  изучили
механизм  обонятельных  органов.  Попытки  установить  связь   запахов   с
химической структурой и физическими свойствами веществ привели к  созданию
нескольких гипотез о природе возбуждения рецепторов обоняния, но  ни  одна
из них не получила общего признания. Мне показались очень привлекательными
работы профессора Фролова, который попробовал немного разобраться в этом и
получил  удивительно  интересные  результаты.  Знаете,  Севена,  если   вы
положите немного меду у себя на  открытом  окне  даже  в  большом,  шумном
городе и если в городе найдется хотя бы  несколько  пчел,  они  непременно
прилетят к вашему окну. Что их привлекает?
   - Запах, конечно.
   - Вот здесь-то и приходится задуматься, решить, а что же такое запах?
   - Молекулы пахучего вещества, носящиеся в  воздухе.  Они  действуют  на
наши органы обоняния, и мы их чувствуем.
   - Это общепринятая трактовка. А вот  профессор  Фролов  проделал  такой
опыт. Он поместил мед в ящичек. Ящичек не пах медом:  все  было  проделано
довольно тщательно, но ящичек имел окошко,  пропускавшее  электромагнитные
волны определенного диапазона,  и  пчелы  стали  слетаться  к  ящичку,  не
издававшему запаха, они бились  у  окошечка,  стремясь  к  легкой  добыче.
Следовательно, пчелы  ориентировались  по  потоку  электромагнитных  волн,
испускаемых медом. Это понятно?
   - Даже мне, - улыбнулась Севена. - А вы что же, Алексей Николаевич,  не
доверяя профессору Фролову, хотите воспроизвести его опыты?
   Вопрос был задан не без лукавства.
   - Как вам сказать, профессору Фролову я доверяю,  но  и  проверяю  его.
Конечно, дело даже не в проверке. Здесь есть нечто новое. Плоские кюветки,
которые служат в наших экспериментах окошечками, залиты  жидкостями.  Теми
самыми, которые вы  готовите  по  различным  рецептам.  Я  хочу  подобрать
фильтры электромагнитных колебаний, используя растворы.  Это  куда  проще,
чем  подбирать  фильтры  из  каких-нибудь  твердых  веществ.  Вот   мы   и
тренируемся на уже известном опыте с пчелиным медом, с тем чтобы повторить
его на смоле из туароке.
   - Вот это я понимаю, - серьезно  и  задумчиво  ответила  Севена.  -  Вы
хотите, чтобы и на силициевую плазму, существо куда более беспокойное, чем
пчелы, существо, "жалящее" насмерть, мгновенно, можно было  воздействовать
волнами?
   - Совершенно верно. Надо найти, какие именно электромагнитные колебания
излучает туароке, опробовать их на плазме, и если она... О, Севена,  тогда
все будет в порядке! Признаюсь, плазма не дает мне  покоя.  Понимаете,  мы
справились с ней только благодаря "секрету Раомара", воскурив  фимиам.  Мы
бесконечно  благодарны  древним  паутоанцам,  но,   знаете   ли,   целиком
полагаться на туароке... Нет, Севена,  это  слишком  рискованно.  Меня  не
покидает мысль о том, что живое силициевое вещество может  наделать  много
бед. Пока, кроме душистых смол, содержащихся в невзрачных кустарниках, нет
ничего, что давало бы людям власть над этой  формой  силициевой  жизни.  А
вдруг  она  как-нибудь  вырвется,  начнет  буйствовать,  овладеет  большим
пространством? Что тогда, дымки фимиама? Чепуха! Нужны мощные  генераторы.
Исследовав характер излучения, надо немедленно строить  такие  генераторы.
Тогда нам не страшны будут никакие проделки живого  силициевого  вещества,
даже если оно окажется в недобрых руках. А  может  быть,  такое  излучение
поможет овладеть и  новой,  еще  неизведанной  формой  жизни,  таящейся  в
зародышах.
   - Тогда давайте продолжим опыты!
   И мы работали, отдавая делу все свое время и силы, хорошо понимая,  как
важно своевременно получить необходимый результат.
   Сторонников  этой  идеи  становилось  все  больше.  Специальная  группа
товарищей уже закончила изучение свойств смолы  туароке.  Из  нее  удалось
выделить вещества, являвшиеся действенным  началом,  подавлявшие  развитие
силициевой жизни. Так же как и мед, мы поместили полученное  из  ароматных
обрядовых смол вещество в ящичек и подобрали фильтры, стараясь  определить
характер  испускаемых  им  колебаний.  Мы  еще  не  умели  этого   сделать
физическими  приборами,   а   плазма,   "облученная"   таким   простеньким
приспособлением, уже чувствовала их и замирала.
   Прозрачная,  чуть  зеленоватая  очень  подвижная  жидкость   налита   в
позолоченную изнутри чашечку. С превеликими  предосторожностями,  действуя
манипуляторами, мы подносим к ее поверхности две веточки астоки с крупными
оранжевыми, похожими на тюльпаны цветами. Слегка касаемся  изломами  веток
поверхности плазмы, и плазма как бы вскипает в этом месте, вся темнеет  на
миг, и уже какая-то часть  ее  проникает  в  ветки.  Цветы  на  них  вдруг
становятся  ярче,  вспыхивают  как  огоньки.  Чувствуется,  как   растения
наливаются чужими, смертоносными  соками.  Листья  на  них  быстро  меняют
окраску, светлеют, постепенно начинают приобретать  жемчужный  оттенок,  а
вскоре становятся полупрозрачными, будто изваянными из великолепного куска
опала. Стальные руки манипулятора бережно  переносят  одну  из  веточек  в
следующую камеру. Здесь на нее направляется окошко ящичка с  помещенной  в
нем смолой, и через несколько часов астока каменеет. Теперь она не опасна.
Ее можно взять в руки, не боясь губительной плазмы, уже убитой  излучением
смолы  туароке.  Веточка,  словно   сделанная   из   тончайшего   фарфора,
позванивает своими яркими тюльпанами. Это красиво и немного  страшно.  Все
время  думается,  что  вот   подползет   струйка   силициевой   плазмы   к
какому-нибудь лесному великану и он за несколько часов превратится в такое
звонкое, но не очень-то нужное людям сокровище.
   А необлученная ветка? Судьба ее иная. Плазма, как  и  в  первой  ветке,
проникла в ее сосуды, пробралась к листьям и почти  мгновенно  набросилась
на самое лакомое для  нее  -  хлорофилл.  Цвет  листьев  из  сочно-зеленых
постепенно перешел в жемчужный, интенсивнее стала окраска цветов,  но  все
это  ненадолго.  Процесс  не  был  приостановлен  облучением,   силициевое
вещество продолжало  разрушать  растение,  и  вскоре  оно  превратилось  в
серо-зеленоватую бесформенную массу.
   Значит, и лесных великанов, не защищенных дымками  туароке  или  нашими
излучателями, постигнет участь второй веточки!..
   Итак, в наших руках верное, хотя и маломощное, средство. Действует  оно
безотказно. Вот над  позолоченной  металлической  чашечкой  с  плазмой  мы
помещаем прототип излучателя - ящичек со смолой,  и  плазма  вспенивается,
превращаясь в твердую, похожую на пемзу массу, - силициевое  вещество  уже
безжизненно, не опасно, но и бесполезно. А ведь хочется сделать так, чтобы
оно служило людям!
   Нашей  главной  задачей  являлось  создание   достаточно   эффективного
генератора.
   Так делались первые шаги.
   Сейчас, когда тысячи  людей  связаны  с  силициевой  проблемой,  трудно
понять, почему мало известно о том, как все это начиналось. А мне особенно
дороги воспоминания о тех днях. Тогда мы только прощупывали пути,  неудачи
следовали одна за другой, а первые  успехи  были  радостны  по-особенному.
Конечно, в нашем подходе к вопросу много было несовершенного, но мы ни  на
миг не оставались спокойными, понимали, что добровольно и радостно обрекли
себя на непроторенный, заведомо нелегкий  путь.  Да,  это  было  чертовски
трудное и прекрасное время, еще  не  омраченное  бедой,  вызванной  людьми
жестокими и алчными, людьми, которым не дано  наслаждаться  ни  с  чем  не
сравнимым чувством творческого подвига. Бескорыстного и  удовлетворяющего,
как ничто другое.
   Физики  и  конструкторы  разрабатывали  эскизный   проект   генератора,
началась работа по исполнению технического проекта. Часть заказов уже была
размещена на предприятиях, изготовлявших электронную аппаратуру. Дело шло,
но хотелось, чтобы оно шло еще быстрее.
   Чем только мы не занимались в это время! Каждый день приносил открытия.
Паутоанский университет напоминал осаждаемую крепость. В Макими  съехались
ученые из  многих  стран  мира.  Но  беда  была  не  в  этом.  Соотношение
приехавших  ученых  и  журналистов  было  примерно  1:10.  Вот  это   было
трудновато. Мурзарова, как  человека,  обладавшего  характером  далеко  не
мягким, если не  сказать  больше,  назначили  руководителем  пресс-группы.
Работать стало вольготнее. Журналисты были в панике.
   Признаться, донимали нас  тогда  не  только  нашествиями  извне,  но  и
атаками изнутри. Это были более приятные атаки. При всей  нашей  занятости
кое-каким    из    них     мы     не     могли     противиться.     Группа
студентов-старшекурсников,  прикрепленная  к  нашей  лаборатории,  все  же
уговорила руководство  построить  "дворец  сказочной  красоты  и  величия"
наподобие того, что описывала легенда о Рокомо и Лавуме.
   И прельщала, и немного пугала мысль попробовать не  в  пробирках,  а  в
огромном масштабе, на виду у всех и для  всего  народа  продемонстрировать
мощь силициевого вещества, умение человека владеть им - словом, и  в  наше
время повторить  то,  что  некогда  делали  в  Век  Созидания.  Предстояло
решиться на проверку  наших  возможностей.  Мы  пошли  на  это,  рискуя  и
радуясь,  рассчитывая,  что  в  случае   удачи   наш   эксперимент   будет
превосходным  показом  славного  прошлого  народа  Паутоо,  превратится  в
праздник его единства и преемственности. Душой этой затеи были паутоанские
девушки-студентки. Это они  переплели  ветвями,  увили  гирляндами  цветов
железный  каркас,  оставшийся  от  лаборатории,   "съеденной"   силициевой
плазмой. Из сотен самых  различных  растений  искусно  и  со  вкусом  были
сплетены башенки, арки, карнизы и балкончики. Листья веерных пальм, словно
причудливое кружево, заполнили промежутки между колоннами, создав  ажурные
стены. Всю постройку венчала стройная башня из бамбука, затканная лианами,
перевитая огромными цветами, достигающими полуметра в диаметре.
   И начался праздник.
   Он был тревожный и радостный.
   Не так-то легко было решиться "поджечь" все это сооружение. Доктор Ямш,
хотя и уступил настояниям молодежи, не переставал  волноваться,  опасаясь,
как бы плазма не вышла из подчинения, не наделала бед.  Тяжело  отдуваясь,
постоянно прикладываясь к термосу с  охлажденным  имшеу,  он  с  юношеской
легкостью обегал всю стройку, покрикивал, давал  указания,  предостерегал,
ругал всех и вся, но так радостно и добродушно, что все  понимали,  что  и
сам он увлечен этой поэтической затеей.
   Стало быстро темнеть. Новоявленные зодчие заканчивали последние детали.
Площадку вокруг выросшего  за  несколько  часов  изумительного  сооружения
спешно убирали от не  пошедших  в  дело  растений,  окружили  канатом,  за
которым разместились  сотни  зрителей:  студенты,  ученые,  преподаватели,
гости,  корреспонденты.  Вспыхнули  прожекторы,  осветив  со  всех  сторон
дворец.
   Наконец все было готово. Юсгор, Ару и я с осторожностью, уже вошедшей в
привычку, с трех сторон "подожгли" благоухающее строение,  вылив  под  его
основание по тигельку силициевой плазмы.
   Не прошло и десяти минут, как невидимое пламя охватило  всю  постройку.
Вот уже ярче стали краски у основания колонн  и  пилонов,  вот  побледнели
кружевные стены. А там, на  нижнем  карнизе,  вспыхивают  пунцовые  цветы,
чтобы навеки окаменеть, превратиться в нетленные и все такие же прекрасные
чашечки. Часа два - и изменили окраску  самые  высокие  цветы,  украсившие
шпиль башни. Все здание стало полупрозрачным, каждая  его  деталь  немного
набухла от переполнявших ее живых силициевых соков, все спаялось,  слилось
в единый ансамбль,  а  вскоре  в  свете  вольтовых  дуг  сооружение  стало
переливать  всеми  оттенками  радуги,  но  не  яркими,  а  нежными,   едва
уловимыми, такими, как на  гигантской  раковине.  Перламутровым  отблеском
заискрились колонны, орнамент, пилястры и сетчатые тонкие стены.
   Теперь дорога была каждая минута.
   Всю ночь никто не отходил от совершаемого  на  глазах  чуда.  Всю  ночь
курились дымки туароке, до  самого  утра  его  укрощающая  сила  подавляла
силициевую плазму, так вольготно было разместившуюся в земных  тропических
растениях.
   Только часам к шести доктор Ямш вздохнул свободно. Успокоились и  мы  с
Юсгором. Беды не случилось. Плазма не  вышла  из  повиновения,  а  гордый,
словно перламутровый, дворец розовел в первых лучах восходящего солнца.
   Выходной день начался национальной паутоанской  пляской.  Вся  площадка
вокруг дворца запестрела нарядными одеждами танцующих. Появились оркестры,
вся территория заполнилась народом. Весть о новом Веке Созидания  облетела
Макими молниеносно, и к окаменевшей песне из цветов потянулись  люди.  Они
проходили нескончаемой  чередой,  осматривая  возникшее  из  тысячелетнего
забытья  чудо.  Люди  шли  весь  день,  манифестация  была   нескончаемой.
Казалось, весь город перебывал у силициевого сооружения.
   А праздник длился и длился. Одних танцоров  сменяли  другие,  на  смену
уставшим музыкантам приходили новые. Торговцы сластями и холодным  питьем,
хлопушками и бананами, мороженым  и  зонтиками  заполняли  пальмовую  рощу
вокруг  волшебного  дворца,  увеличивая  веселый  шум,  продолжавшийся  до
темноты, когда над сил