ле второго рождения скользнула тень той улыбки, что была присуща маленькой бродяжке, заблудившейся в джунглях многомиллионного города.
     Ее сознание возвращалось...
     - Пойдем. - Семен свернул в парк, который тоже заметно поредел за эти годы, - от многих деревьев остались лишь невысокие пеньки, а молодая поросль нездорового, желтоватого цвета выглядела совсем плохой заменой тем вековым деревьям, которые стояли тут когда-то сплошной стеной.
     За восемь месяцев, что он не был тут, за невысоким забором из красного кирпича произошли кое-какие изменения. Когда-то здесь располагался частный сектор, потому его родителям, купившим этот дом еще в середине девяностых прошлого столетия, удалось отстоять его и прилегающий клочок земли по праву частной собственности. Они не согласились продать его ни государству, ни строительным компаниям, как и несколько соседних семей, - вот так и вышло, что почти в центре современного города, на краю старого парка сохранились три невысоких частных дома, которые были почти не видны под раскидистыми кронами переживших строительный бум деревьев.
     Для Семена этот старый парк и дом за красным кирпичным забором всегда ассоциировались с неким райским уголком, местом отдыха для души и тела, маленьким оазисом настоящей зелени, случайно сохранившимся средь стекла и бетона.
     Впрочем, пройдя по аллее, он с грустью понял - парку долго не жить, - смог уже добрался и сюда, под тенистые кроны. Воздух больше не пах прелой листвой и свежестью - он казался душным и тяжелым.
     Открыв калитку своим ключом, Семен пропустил Ладу вовнутрь и прошел по гравийной дорожке, заметив, что к боковому фасаду дома, на уровне второго этажа пристроена опирающаяся на облагороженные "под мрамор" бетонные столбы застекленная оранжерея. В ней, несмотря на полдень, ярко горели лампы дневного света, и сквозь кристально прозрачные стекла, лаская глаз, виднелась буйная свежая зелень.
     Мысленно порадовавшись за отца, у которого такая пристройка была давней и заветной мечтой, он, охваченный нетерпением от предстоящей встречи, легко взбежал по ступенькам и толкнул дверь...

***

     - Старайтесь лежать спокойно. - Руки медика пробежали по напряженному торсу Семена, поправив датчики системы жизнеобеспечения. - Не нужно волноваться, - отпускал он дежурные фразы, от которых Семен еще больше напрягся. - Думайте о чем-нибудь приятном, расслабляющем. Погружение в сон займет некоторое время. Всего хорошего.
     Это прозвучало как приговор. Колпак криогенной камеры начал опускаться.
     Он стиснул зубы, пытаясь унять мучительный озноб.
     Потом закрыл глаза и принялся дышать, глубоко и ровно.
     Господи, скорее бы уснуть...
     А тот далекий теперь уже день, от которого его отделяли не только несколько сот километров вакуума и прочная крышка низкотемпературного гроба, но и месяц жизни, продолжал всплывать в памяти...

***

     - ...Как ты думаешь жить дальше, сынок?
     Семен вздрогнул, оторвав от тарелки удивленный взгляд.
     Отец, как всегда, в своем духе. Молчит, молчит, а потом как спросит что-нибудь эдакое... Он едва не подавился от неожиданности, смущенно посмотрев на Ладу, которая сидела напротив за круглым обеденным столом.
     - Что значит "жить дальше"? - переспросил Семен, переведя взгляд на отца. - А сейчас мы что, не живем, по-твоему?!
     - Ну мы с матерью, положим, живем, а ты? - не успокоился он.
     - Коля, ну не начинай за столом, - попыталась одернуть его мать.
     - Какая разница? Ладно, Семен, ешь... - Он махнул рукой и потянулся за пультом дистанционного управления, чтобы включить телевизор, который стоял тут же в столовой, прямо на барной стойке.
     Мать отчего-то печально посмотрела на сына, потом перевела взгляд на Ладу, вздохнула в ответ каким-то своим мыслям и принялась сосредоточенно есть.
     "Что это на них нашло вдруг?" - не без тревоги подумал Семен. Ему было неудобно - пригласил человека в дом, а тут начинаются какие-то непонятные внутрисемейные разборки...
     Однако Лада, похоже, не обращала особого внимания на происходящее. Она ела, изредка бросая взгляд на экран телевизора.
     Новости, что транслировал один из информационных каналов, показались Семену вполне заурядными. За последний год-два постоянные сообщения о катастрофах, экологическом кризисе, вспыхивающих тут и там локальных войнах уже успели набить оскомину, приесться до уровня каждодневной информационной обыденности. Несколько лет назад общество взволновали две проблемы - массового клонирования и начала широкой колонизации лун Юпитера, но первая из них не продержалась и года, а вторая быстро перешла в разряд дорогостоящей рекламы.
     - Послушай, пап, что случилось? - наконец не выдержал он.
     - А ты не слышишь? - удивленно вскинул брови отец и демонстративно прибавил громкость:
     - ...по данным западных информационных агентств, закончен орбитальный монтаж второго в истории Земли американского космического крейсера "Франклин Рузвельт", - уверенный, хорошо поставленный голос ведущего теленовостей, вырвавшись из динамиков, завибрировал в воздухе столовой. - Российский МИД в лице своего главы Николая Строганова выразил озабоченность американским военным присутствием на орбитах Земли. По его словам, теперь "полицейские акции" со стороны Соединенных Штатов могут принять угрожающий миру и стабильности характер.
     На экране появилось изображение пресловутого крейсера Военно-космических сил США. Семен не в первый раз наблюдал за лениво плывущим на фоне голубого шарика Земли космическим левиафаном, но в этот раз картинка неприятно поразила его воображение. По просочившимся в прессу слухам, на борту "Рузвельта" в отличие от его печально известного предшественника "Трумэна" базировалось около полусотни ракет класса "космос-земля", и не исключено, что часть из них могла быть оснащена боеголовками с ядерным зарядом.
     Отец молча и угрюмо смотрел в экран, машинально барабаня пальцами по столу.
     - Запуск в эксплуатацию второго военного космического корабля вызвал бурную и противоречивую реакцию во всем мире, - продолжал вещать из-за кадра ведущий. - Реакция европейских стран, особенно членов Североатлантического союза, оказалась более чем сдержанной, лишь в Лондоне сегодня утром прошли акции протеста, и у здания американского посольства собралась внушительная толпа сторонников мира... Как заявил сегодня на своей пресс-конференции Председатель Народно-демократической партии Китая Мао Линь, его народ осуждает действия администрации Белого дома. Он заверил собравшихся репортеров, что Китай готов к адекватным действиям и если американское присутствие в космосе будет по-прежнему наращиваться, угрожая его родине, то он лично возглавит программу по созданию аналогичной орбитальной конструкции... Однако главной сенсацией сегодняшнего дня оказалась реакция со стороны Афганистана на запуск в эксплуатацию очередного американского военного крейсера. В официально опубликованном заявлении президент Афганистана Джафар Соргат объявил о рассекречивании ядерного потенциала своей страны. По заявлению Джафара Соргата, Афганистан вот уже более пяти месяцев обладает арсеналом баллистических ракет, часть из которых оснащена современными системами управления и способна достать сегодняшнюю орбиту "Рузвельта"...
     Семен поперхнулся. Вот это новость... Он посмотрел на отца, затем на мать, потом на экран.
     Такие новости могли выбить из колеи кого угодно, а как действует на его родителей мировая нестабильность, он помнил еще с детства. Отец, глядя в экран, лишь сокрушенно покачивал головой, продолжая машинально постукивать пальцами по столешнице. Мать же, наоборот, заводилась, и Семен видел в ее глазах искорки гнева и раздражения.
     Разговор за столом не клеился. В самой атмосфере столовой витало нечто гнетущее и недосказанное. Семен отодвинул пустую тарелку.
     На экране шел очередной репортаж. Прямая трансляция из Кабула.
     Он заметил, как окаменело, напряглось лицо их гостьи. Лада сидела вполоборота к экрану телевизора, но ей не нужно было смотреть на экран - один звук чужой речи заставил ее побледнеть. Значит, он не ошибся, она действительно была на войне.
     Кто такие моджахеды, Семен знал со слов дяди. Сейчас с экрана на него смотрели смуглые мужчины, демонстрируя небрежно переброшенные через плечо традиционные автоматы Калашникова, и их кривые усмешки в объектив видеокамеры с брони заляпанного грязью БТРа, который, видимо, уже стал у них основным общественным транспортом, выглядели более чем зловеще...
     - Смотри, Семен, - вдруг тяжело вздохнул отец, мрачно кивнув на экран, - дождались. Теперь пальцы этих козопасов тоже лежат на ядерных кнопках...
     - Ну, пап, не переживай так сильно, - машинально ответил Семен, пытаясь успокоить его. - Не так страшен черт...
     - Для них война - это образ жизни, понимаешь? - не дал договорить ему отец. - Национальный вид спорта, как гольф для англичан и бейсбол для американцев. - Глянув на пустые тарелки, которые собирала со стола мать, он потянулся за початой пачкой сигарет. - Весь потенциал России или Америки представляет меньше опасности, чем единственная ракета в таких вот руках... - закончил он свою мысль, прикурив сигарету.
     - Сделать кофе? - не удержавшись от сокрушенного вздоха, спросила мать.
     - Да, миленькая, сделай...
     Семен любил смотреть на родителей в такие секунды. Они уже давно не замечают той нежности, с какой обращаются друг к другу. Но сейчас это очень заметно: черты лица у отца вдруг разглаживаются, становятся мягче, а мать, хотя он знал, что внутри у нее все кипит, - мать молча включает чайник и насыпает кофе в кружки, она видит, как тяжело переживает новости отец, и сдерживает свое негодование, не желая подливать масла в огонь.
     - Не нервничай... - проходя мимо отца, она едва уловимо касается его плеча. - Выпей таблетку.
     Лада, не принимавшая участия в разговоре, смотрела на них, а в груди стоял ком.
     Если существовало в мире провидение, то оно вело ее от беды к беде, оберегая тем не менее от роковых, непоправимых ошибок. Надо было ей сесть в машину к Семену, войти в этот дом, чтобы понять - жизнь не ограничивается узкими рамками ее личного сознания, она намного превосходит черно-белое восприятие вещей.
     У нее не получилось быть волком.
     Лада вдруг поняла - она ничего не знает о жизни, ведь всего час назад она не подозревала о тысячах и тысячах душ, что сосуществуют рядом, живут за стенами каменных или бетонных коробок, - мир простирался вокруг, и она не знала его. До встречи с Колвиным ее сознание спало, ограничившись наполовину звериными, рефлекторными рамками убогого существования. Еда, сон, жара, холод, опасность - вот те несколько понятий, что определяли ее жизнь в городских трущобах...
     В чем-то Колышев допустил промах.
     Ее внутренний мир не просто остался жив под уничтожающим информационным прессингом - он болезненно потянулся к свету. Лада вдруг вырвалась из трясины на зыбкую поверхность жизненного болота и шла словно слепец, ощупывая податливую, колеблющуюся почву перед собой...
     - Покажешь оранжерею? - долетел до ее сознания голос Семена.
     Его отец погасил окурок и кивнул. На экране телевизора - дымящиеся ошметья дюраля и люди с носилками. Очередная авиакатастрофа...

***

     В оранжерее ярко светили лампы, воздух нес сладкие флюиды прелых листьев, на кончиках тонких веточек влажно поблескивали слезинки росы. Скрытый где-то вентилятор с тихим шипением гнал воздух, заставляя листву дрожать и волноваться под его слабыми, ненавязчивыми эманациями.
     Мать Семена тронула Ладу за плечо.
     - Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство, - предложила она. - Пусть мужчины поговорят.
     Лада остановилась, не дойдя пары шагов по выложенному диким известняком проходу до торцевого окна, за которым волновалась пожухлая от жары листва старого клена.
     - Здорово тут у вас, - призналась она, с наслаждением вдыхая воздух. - Как в раю...
     Они отошли в сторону, но из-за стены экзотических растений до слуха Лады по-прежнему долетали голоса. Она не хотела подслушивать, но так получилось, что ее сознание воспринимало почти все, о чем говорили отец и сын.
     - ...Слушай, пап, что случилось? - повторил Семен свой вопрос. - У вас с мамой все в порядке?
     - У нас - да.
     - Тогда в чем дело? - спросил он, опускаясь в плетеное кресло у окна. - Почему вы такие мрачные? Что за похоронное настроение? Из-за этого крейсера? - Лада не видела его лица, но ощутила, что в этот момент Семен усмехнулся. - Ну не решатся они, пап, да и к чему? Нам-то что до их игр, ты ведь не президент, я не депутат, а мать не первая леди страны... Это не наши игры, понимаешь?
     Отец кивнул, потянувшись за сигаретами.
     - Игры не наши, это точно, - задумчиво ответил он, прикуривая. - Это не игры, Семен, - это жизнь. Знаешь, почему "Рузвельт" на орбите?
     Семен промолчал. Откуда ему знать все хитросплетения закулисной политики?
     - А я знаю. Потому что всю жизнь большинство из нас прожили по принципу - не мое дело. И мы с матерью тоже не остались в стороне. Это называется - кухонная демократия, может, слышал такой термин? Когда на кухне собираются несколько человек и костят на чем свет стоит и правительство, и Думу, и все на свете.
     - Ну и что? - скептически переспросил Семен.
     - Ничего, - признался отец. - На этом все и заканчивается. Проходит ночь, наступает день, и снова нужно выживать, работать, кормить семью, и сколько бы справедливого, умного или гневного ни было высказано ночью, оно так и оседает там, на стенах кухни. Мы разучились верить в то, что этот мир - наш, он существует для нас, а не мы для него.
     - И что мне делать? - Семен начал понемногу заводиться. - Взять флаг и выйти на улицу? Стоять сутки напролет у американского посольства с корзиной тухлых яиц и орать во всю глотку, какие они козлы?
     - Нет, - покачал головой отец. - По большому счету это нужно было делать нам, моему поколению. Но тогда все казалось другим. Страна была в кризисе, все проваливалось куда-то к чертям собачьим, и нам с матерью казалось главным одно - выжить, накормить тебя, не обозлиться, не осатанеть в этой ежедневной борьбе с нищетой, хамством, беспределом... Отсюда и появился этот дом, и наши немногочисленные друзья, и твое одиночество без сестер и братьев... Понимаешь, Семен, это целая философия части нашего поколения. Представь, мы жили в стране, где декларировалось всеобщее равенство. Мы были молоды. Нас воспитывали в духе той страны, и лично я верил в то, что мне говорят. И вдруг, вернувшись из армии, я понял что-то не так. Тогда я был далек от понятий государственных переворотов, смены общественного строя, капитализм, социализм - все было разложено в моих мозгах по своим полочкам еще в школе. Жизнь представлялась ясной и незыблемой...
     - Честно говоря, мне трудно представить...
     - И слава богу, Семен... Слом сознания - это, скажу тебе, жуткая вещь. Она творит с людьми такое... - вздохнул он, стряхивая пепел. - Мы разделились, распались, разошлись по разные стороны пропасти в считанные годы. Говорят, гражданская война - это верх человеческой жестокости, когда брат идет против брата, а сын - против отца. Может быть... Я не воевал - нас отнесло от этого, но было хуже, сынок. Наступил гражданский раскол. От гарантированной всем поровну среднестатистической нищеты к мгновенному расслоению на очень богатых и очень бедных. Наступила причина, следствием которой могла быть гражданская война.
     - Ну это естественный процесс, пап. Менялся строй, ломались устои...
     - Да... - согласился он. - А меж жерновов оказались люди...
     - Зачем ты сейчас рассказываешь мне все это?!
     - Чтоб ты понял. Тебе жить дальше. Я буду плохим отцом, если заставлю сына наступать на те грабли, что однажды уже оставили шишку на моем лбу.
     - Наше поколение многие называют потерянным... - вдруг глухо произнес он. - Но они ошибаются, эти аналитики. Мы прожили трудную, но по-своему счастливую жизнь. И в самые плохие минуты уповали на то, что разум победит, наши дети встанут на построенное нами, как на прочный фундамент, и будут жить... Но мы ошиблись, понимаешь?! - Он вдруг резко обернулся и посмотрел на сына. - Думаешь, это старческий маразм? Нет, Семен, я вижу то, чего не видишь ты: страна поднялась, а весь мир вокруг рухнул. Слишком поздно мы опомнились. Жить в мире, которым правит страх, - худшей судьбы я бы не пожелал детям своих врагов.
     - Какой страх, отец? - Теперь Семен понимал, что он имеет в виду, но продолжал упрямиться.
     - Ядерное оружие в руках стран, чье общество построено на терроре кланов и междуусобицах!.. Прокоммунистический Китай, люто ненавидящий Америку, и американские крейсеры на орбитах Земли. Исламские фанатики, что сеют террор по всему миру, - теперь и они потрясают ракетами. Ты знаешь, что такое фанатизм, сын? Это когда вбитые тебе в голову чувства полностью подавляют всякий разум! - не дождавшись ответа, резко произнес он. - В 1963-м, когда я еще не родился, Земля уже стояла на пороге ядерной войны. Знаешь, чего тогда требовал Китай от своего "старшего брата" по коммунизму - Советского Союза? Они требовали, чтобы мы нанесли превентивный ядерный удар по Америке и странам Запада, с тем чтобы "построить на обломках капитализма новое счастливое общество".
     - Так и что теперь? Не жить?! - Семен уже не на шутку начал злиться. - Волков бояться - в лес не ходить!
     - Да, но, отправляясь в лес, умный человек возьмет с собой средство против этих самых волков или выберет тот лес, где их меньше!
     - Не понимаю!
     - А ты подумай!
     Подумай... Очень легко так сказать. Внутренне, подспудно Семен понимал, что отец прав - жить в нашем мире при некотором внешнем благополучии становится страшно. Но что делать? Куда от этого денешься?! Он интересовался историей и знал, что во времена Хрущева на Западе, где люди в то время были информированы больше, чем в России, и ясно представляли себе масштаб нависшей над миром угрозы, они рыли под своими домами ядерные убежища, складировали там продукты и оружие, во времена кубинского кризиса даже ночевали там... К чему же тогда его подводит отец, который с раннего детства талдычил сыну, что главным инструментом для выживания у любого человека является разум?.. Он что, предлагает зарыться под землю, как кроту, и сидеть там в ожидании апокалипсиса?!
     Нет, зная родителей, зная себя, Семен понимал - это не выход...
     Заметив его замешательство, отец вернулся за стол.
     - Сынок, ты должен эмигрировать с Земли... - вздохнув, произнес он.
     В груди у Семена вдруг что-то оборвалось, будто там внезапно образовался вакуум.
     Да что он такое говорит, на самом-то деле!
     - Эмигрировать?! - машинально переспросил он. - Куда, позволь тебя спросить?!
     - На Ганимед, - твердо, не раздумывая, ответил отец, и по его уверенному тону Семен понял, что они с матерью провели не одну бессонную ночь, обсуждая этот вопрос, - вот откуда тревога в их голосах по телефону, настойчивые просьбы о встрече...
     "Опять они хотят решить за меня мою же судьбу!" - раздраженно подумал он. Ганимед... Это звучало по меньшей мере смешно, - как они могли предлагать ему улететь туда, если билет на межпланетный лайнер в один конец стоил больше, чем он зарабатывал за год! Не говоря уже о виде на жительство и прочих заморочках типа теста на АЙ-КЬЮ и иных достаточно жестких ограничениях...
     - Послушай, Семен, это в последний раз... - Голос отца был тверд.
     - Да, я понимаю, вы хотите мне добра.
     - Это так. В свое время мы не пустили тебя в мелкий бизнес, заставили пойти по пути наибольшего сопротивления. Ты теперь жалеешь об этом?
     Здесь он не мог возражать или спорить. Семен не жалел. В его дипломе было черным по белому написано "Инженер-конструктор опорно-двигательных систем и манипуляторов сервоприводного типа". Сегодня, когда начался промышленный бум роботостроения, эта специальность (к слову сказать, любимая и желанная) стоила любой сети мелких магазинчиков