Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
идцать дают. Никто и не верит, что мне уже сорок.
- Тебе сейчас даже двадцать можно дать.
- Двадцать? Ну, двадцать не внушает доверия. А к тридцати и я, и все
другие уже привыкли.
- Я пошутил. Ты, Женя, выглядишь ровно на тридцать.
- Это уж точно, - довольно расхохотался Расковцев. - А зачем все-таки
просил меня глаза закрыть? Взгляда не выдерживаешь? Все люди так. Ты на
него посмотрел, а он аж весь съежился, посерел, морщинками покрылся,
волосы поседели. Мразь на душе у людей, вот они и не любят, когда на них в
упор смотришь. И ты не любишь...
- Ты смотри, Женя, смотри и рассказывай. Про себя говори, про друзей,
знакомых. Мне это интересно. И я на тебя смотреть буду. И здорово-то как!
Нашлись на земле два человека, которые друг другу в глаза смотрят и
взгляда не отводят.
- Да ты всерьез, что ли?
- Совершенно всерьез. Кто там у нас еще в группе-то учился?
- В группе? Леонидов. Работал я с ним с годок. Вообще-то я там дольше
работал. А вот он со мной с годок.
- Умер.
- Сердце не выдержало.
- Еще кого видел? С кем работал? Ты говори. Интересно...
Расковцев начал рассказывать, но Ветругин плохо его слушал. То есть,
он, конечно, слушал, но в то же время думал о своем. Смятение, догадка,
доказательство... Ведь Расковцев своим взглядом убивал людей. Не
мгновенно, это бросилось бы в глаза. Медленно, сам того не сознавая. Или
сознавая? Нет, скорее всего невольно. Но от этого не легче. Что же делать?
Связать? Обманом увести в милицию? Вот вам, дорогие товарищи сотрудники
милиции, убийца. Своим взглядом он убивает людей. Нелепость. Ведь меня же
первого и отправят в сумасшедший дом. Свести его к светилам медицинского
мира? Во-первых, не пойдет, а, во-вторых, как исследовать эту способность?
Где аппаратура, соответствующая случаю? Да и на время эксперимента он ведь
может и задавить в себе эту способность, скрыть ее.
А в груди что-то разрасталось болью.
- ...вот я и говорю, спортом-то он ведь почти и не занимался. Все
некогда, все работа, все люди...
Убить его. Слово-то какое! Ведь убить зло, но все равно - убить! Тут
самое простое и понятное - не справлюсь. Но хоть руку подниму. Руку
подниму на зло, а для других - на человека. На глазах у детей, у молодых
людей, на глазах у людей просто. А как им понять? Как им объяснить? Зло
уничтожить злом! Или добротой? Ах, как это сложно. На добро отвечать
добром - это понятно. А на зло злом? Бороться со злом его же оружием? Да
не становишься ли ты сам при этом по другую сторону роковой черты? В бою -
понятно, хоть и страшно. Страшно не страхом, а душевной болью. Там
запальчивость, там вера, там правда. А здесь? Когда зло незаметно, когда
невозможно показать его людям явно. Когда при одном только намеке
чудовищем в глазах других окажешься сам...
- Ну и взгляд у тебя, Петька...
...но и оставить все так нельзя. Что же делать. Следить за ним? Не
спускать глаз? Но ведь зло тем и выигрывает, что добро в честной борьбе с
ним отдает ему свою силу. А само зло так не поступает. Оно совершеннее,
оно более приспособлено, оно вправе пользоваться всеми запрещенными
приемами, а добро, только честностью. Оно не может перенять подлые приемы
борьбы, иначе превратится в свою противоположность...
- Я перестану рассказывать, если ты будешь на меня так смотреть!
- Нет, нет, продолжай, Женя.
- У меня же все в душе переворачивается от твоего взгляда!
В этом и слабость добра. Ведь говорят же: "Что-то ваше добро все
побеждает, побеждает, а победить никак не может!" А ведь правда. Когда
наступит полная победа? И наступит ли? Все же наступит, иначе зачем
бороться. Добро доброе. И не потому ли оно часто терпит поражение, что все
же переступает черту, и зло, как феникс, возникает из противостоящего ему
добра. Так что же ему остается? Что же остается добру...
- Ты, Петька, думаешь, что я не понимаю, не чувствую!
Что остается добру? Чему оно может приказывать?.. Боль, боль, боль...
На кого оно имеет права?.. Невероятная боль... Только себе... Такой боли и
не бывает... Только себе! Добро, оно в себе и для других... Что же это...
боль... Значит, можно пожертвовать только собой... Только честно, чтобы
зло само превратилось в добро... Черта с два! Черта с два оно превратится!
Черта с... два... Как это... бо...
- Больно, Петька! Что ты со мной делаешь?!
Зло, послушай боль, боль добра. Добро, оно хрупкое, оно нежное, его
сломать - пару пустяков, ну, раз плюнуть. Оно для других красиво. А
внутри-то ведь оно - сама боль!
- Пе-е-е!!!
Оно ведь какое!.. Оно ведь все отдает, оставляя себе только боль. А
если все вокруг - добро...
- Нет, Петька, нет! Не от этого умерла Лена. Не от этого!
У добра есть тихая, спокойная, благородная работа... Есть и проще...
несложная... Трудная... Есть и невыносимо трудная... Ах, как больно... Но
если мгновение! Если на раздумья только миг! И миг кончается...
- Она просила меня не смотреть на нее... Я знал и не знал... Я и сейчас
знаю и не знаю... Так это правда?!
- Правда, - через силу прошептал Петр Иванович.
- Не верю. Никогда не поверю. Не могу поверить... Не вынесу... Да и не
хочу! Никогда не захочу!
А ведь был выход... Просто уйти... Всего хорошего, Женя... Может, еще и
встретимся... Боль... последняя... конечная... никогда уже не будет боли.
Свет и тьма...
Когда к Лагерному саду подкатила "скорая", возле скамеечки уже
собралась обычная толпа. Переговаривались, шептались, вздыхали. Но никому
не пришло в голову заплакать. Жаль, конечно. Но ведь бывает. Умер вот
старичок... Сердце, что поделаешь. Стремительный век.
Лишь один человек вел себя странно. Молодой, атлетически сложенный, он
все время жмурился, хотя и стоял спиной к солнцу, закрывал глаза ладонью,
старательно не смотрел на людей, и от этого казалось, что глаза его
блудливо бегают. Но он действительно не хотел смотреть на людей, разве что
на Петра Ивановича... Но Петр Иванович уже не мог почувствовать его
взгляда.
Занятия у студентов одной группы политехнического института в этот день
были сорваны по неизвестной причине. Лишь на другой день узнали, в чем
дело. Заведующему кафедрой пришлось срочно ломать расписание, а
женщина-профорг долго ловила преподавателей, чтобы собрать с них деньги на
венок. И почти каждый говорил: "Ну, надо же так... Ни с того, ни с сего...
Никогда ни на что не жаловался. Выглядел молодцом..."
А в Марграде, в одной из образцово-показательных школ преподавателю
химии на уроке выжгло глаза. Что-то не то он смешал во время опыта. Что-то
не то он там сделал. Что-то не то... Не то...
И никакой видимой связи не было между этими двумя событиями: смертью в
Лагерном саду и несчастным случаем в школе. Разве что... Разве что
Ветругин и Расковцев учились в Усть-Манском Университете. Так ведь это
когда было...
Виктор Колупаев.
Настройщик роялей
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Весна света".
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Его звали просто настройщиком роялей. Никто не знал, сколько ему лет,
но все предполагали, что не менее ста; а ребятишки были уверены, что ему
вся тысяча, такой он был сухой, сморщенный и старый.
Он появлялся в чьей-нибудь квартире часов в десять утра с небольшим
чемоданчиком в руке и долго не мог отдышаться, даже если надо было
подниматься всего на второй этаж. Его сразу же приглашали пройти в
комнату, предлагали стул, заботливо спрашивали, не налить ли чаю, потому
что настройщики на вес золота, ведь инструментов нынче стало много, чуть
ли не в каждой квартире, а настройщиков нет.
И вот он сидит в чисто прибранной комнате, делая частые неглубокие
вздохи, покорно дожидаясь, когда сердце перейдет с галопа на неторопливый
шаг, и молчит. Он не произносит ни слова. И седенькой старушке, которая до
сих пор с опаской обходит пианино, приходится говорить. Она знает, что раз
пришел настройщик роялей, значит надо говорить об инструменте. Она с
радостью поговорила бы о чем-нибудь другом, например, о погоде, о том, что
в прошлом году грибов "просто пропасть сколько было", или о том, что
последнее время сильная ломота в ногах, но положение обязывает говорить
только о пианино.
- Вот купили эту роялю. Говорят, дочка пусть учится играть. Ей и
было-то три года, а уж деньги копить начали. Теперь-то, говорят, в кредит
можно купить. Ну да ведь не знаешь, что завтра будет. Купили, и хорошо.
Слава богу, Танюша уже второй класс кончает. И играет. Придет со школы и
за нее, значит, за пианину эту. Понимает уже все. И по нотам разбирается.
Старушка смолкла, ожидая, что заговорит настройщик роялей, но тот не
произнес ни слова. И когда молчание стало слишком затягиваться, снова
заговорила:
- С матерью, с дочкой, значит, моей, они по вечерам сидят. Бренчат,
бренчат. Хорошо получается. Особенно эти... этюды. И отец тоже сядет
где-нибудь в уголке и слушает. Молчит и слушает. А потом расцелует обеих,
а сам чуть не плачет. Их-то ведь ничему не учили... Время такое было.
Настройщик слушал и иногда молча кивал головой, чему-то улыбаясь.
- Вот я и говорю, - снова начала старушка. - Инструмент, он порядку
требует, присмотру. Настроить там или еще что. Я сейчас... - и она
поспешно ушла в спальню, покопалась там с минуту, вернулась назад и
поставила на столик рядом с пианино масленку от швейной машины.
Настройщик по-прежнему молчал, загадочно улыбаясь. Старушка озабоченно
огляделась вокруг. Может, еще молоток нужен? Спросить, что ли?
- Так, значит, Танюша в час придет? - вдруг звонким мальчишеским
голосом спросил настройщик, так что старушка чуть не ойкнула от удивления.
Ведь она ему об этом ничего не говорила...
- В час... в час...
- Ну так я в час и зайду! - весело и громко сказал настройщик.
- Как же, - забеспокоилась старушка. - А посмотреть хоть? Может, ремонт
ему какой... Да и тише сейчас. Никто не мешает.
- А мне никто не мешает! Как же я без Танечки буду его настраивать?!
Ничего не выйдет! Совершенно ничего!
- Ну, ну, - оторопело сказала старушка. - Молоток-то у нас есть, вы не
беспокойтесь.
- А я пока пошел дальше, - сказал настройщик, взял свой чемоданчик и
вышел из квартиры.
На лестничной площадке он немного постоял и решительно позвонил в
соседнюю дверь.
Его встретила полная высокая женщина в тяжелом, расшитом павлинами
халате, в замшевых туфлях с загнутыми вверх носками и с огромной бронзовой
брошью на груди.
- Вам кого? - деловито и громко осведомилась она.
- Я настройщик, - тихим усталым голосом отрекомендовался старик.
- А! Наконец-то. Проходите. Терпенья уже от соседей не стало. Ноги об
коврик вытрите. Снимать-то ботинки все равно не будете. Проходите вот
сюда. Садитесь на этот стул. Пианино у нас чешское. Тыщу рублей вбухали. А
оно и играть-то не играет.
Настройщик поставил чемоданчик на пол и осторожно опустился на стул,
словно тот мог не выдержать его иссохшее тело.
Хозяйка квартиры подошла к пианино, открыла крышку и стукнула пятерней
по клавишам:
- Слышите! Оно и не играет совсем.
Настройщик повернулся к инструменту одним ухом, словно прислушиваясь.
Женщина еще раз стукнула пальцами по клавишам и извлекла из инструмента
какой-то сумасшедший аккорд.
Настройщик все так же молча продолжал сидеть на своем стуле.
- Что же вы? - загремела хозяйка. - Пришли, так работайте. Или вам тоже
стаканчик водки надо? Нет уж! Приходили тут батареи промывать, так сначала
им водки надо. А после них ремонту на тридцатку пришлось делать. Водки не
дам, и чаю сразу не дам. Сделайте, а потом чаи гоняйте... Что же вы
сидите?
- Кто у вас на нем играет-то? - осторожно спросил настройщик.
- Я играю. А вообще-то для Коленьки купили. А вам-то что до этого?
- Нужно, - твердо ответил настройщик.
- Коленька, - позвала женщина. - Иди сюда. Уроки потом сделаешь.
Из комнаты вышел мальчишка лет десяти и, глядя куда-то в сторону,
поздоровался.
- Не хочешь играть? - вдруг спросил его настройщик.
- Не хочу! Не хочу и не буду! - скороговоркой ответил мальчишка и
испуганно посмотрел на мать.
Та погрозила ему кулаком и строго выговорила:
- Мал еще: хочу не хочу. Что скажу, то и будешь делать.
- Коля, сыграй мне что-нибудь, - попросил настройщик. - Просто так, как
будто для себя. А я послушаю, что у вас с вашим инструментом.
Мальчишка насупился, но все же сел за пианино и сыграл этюд Черни.
- Вы слышите, как тихо играет, - сурово сказала Колина мама. - На
третьем этаже уже ничего не слышно. За что только деньги берут?
- А мне в школе сказали, что у меня слуха совершенно нет, - объявил
Коля.
- Не твое дело, есть или нет, - отрезала мама.
Настройщик подошел к пианино, и Коля поспешно уступил ему место. Старик
ласково пробежал по клавишам пальцами обеих рук и осторожно погладил
полированную поверхность.
- Хороший инструмент. Почти совершенно не расстроен.
- Так ведь играет тихо, - забеспокоилась хозяйка. - Соседи играют, у
нас все слышно. Мы играем, им хоть бы хны. Ни разу не пришли, не сказали,
что мы им мешаем. А мне чуть ли не каждый день приходится стучать в
стенку. Телевизор не посмотришь... Сделайте, чтобы играло громко. Чтобы на
всех этажах слышно было.
- Понимаю. Это пустяковое дело, - сказал настройщик.
- А сколько берете? - подозрительно спросила Колина мама.
- Я беру десять рублей, - твердо ответил настройщик.
- За пустяковое-то дело?
- Кому пустяковое, кому - нет.
- Ох уж с этими халтурщиками спорить! Все равно вырвут.
- Я настройщик роялей, - твердо сказал старик.
- Господи, да заплачу я. Сделайте только все, чтобы как гром гремел.
- Сделаем. Так, значит, Коля, ты не хочешь играть на пианино?
- Нет, - ответил мальчишка, глядя в угол.
"А слуха у сорванца действительно нет. Да и у матери тоже", - отметил
настройщик.
Он снял с пианино передние стенки, верхнюю и нижнюю, вытащил из
чемоданчика инструменты, всякие молоточки, ключики, моточки струн и с час
провозился с инструментом, ни на кого не обращая внимания и прослушивая
его, как врач больного. Потом он поставил стенки на место, закрыл
чемоданчик и сказал:
- Готово. Можете проверить.
Хозяйка недоверчиво подошла и долбанула по клавишам пухлой пятерней.
Раздался ужасающий грохот, в окнах зазвенели стекла, и с телевизора упала
фарфоровая статуэтка купальщицы.
- Ну, теперь они у меня попляшут! - грозно сказала женщина. - Коленька
устанет, сама садиться буду. А ну, сынуля, садись. Посмотрим, долго ли они
выдержат.
Мальчишка, чуть не плача, сел за пианино, и квартира снова наполнилась
неимоверным грохотом.
- Прекрасно, - сказала Колина мама и выдала настройщику десятку.
Тот не торопясь положил деньги в потрепанный бумажник и взялся за
чемоданчик. Лишь только он переступил порог квартиры, как гром сразу же
смолк. Настройщик на всякий случай переступил порог в обратном направлении
и удовлетворенно улыбнулся. В квартире грохотало пианино и дребезжали
стекла. Но только в квартире. Сразу же за ее пределами стояла глубокая и
приятная тишина.
Настройщик знал свое дело.
Он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь, из которой доносились
нестройные звуки пьяного квартета. Здесь все еще праздновали затянувшийся
день рождения.
Дверь отрыл глава семьи, нетвердо держащийся на ногах, но очень
вежливый и нарочито подтянутый.
- Папаша, проходите. Мы вас ждали. Шум сейчас мы устраним. Не хотите ли
стаканчик за здоровье моей любимой дочери? Впрочем, пардон-с. Бутылки
пусты. Но это мы в миг организуем. Садитесь за стол. Это моя жена. Это не
то брат жены, не то дядя. Черт их всех запомнит! Его драгоценнейшая
супруга. А это моя Варька. Что за черт! Варька, где ты?
Не то дядя, не то брат жены оторвал голову от тарелки с салатом из
ранних помидор, осоловевшими глазами посмотрел вокруг и сказал:
- Я тебя знаю. Ты у меня на барахолке мотоцикл купил.
- Молчал бы! - прикрикнула на него жена. - Какой мотоцикл? У тебя и
велосипеда-то никогда не было. - И она осторожно бумажной салфеткой сняла
со лба мужа кольца тонко нарезанного репчатого лука.
- Варька! - зычно крикнул отец. - Иди сюда. И сыграй нам на пианино...
Три этюда... Три этюда для верблюда... - Пропел он и вдруг захохотал, а за
ним и все остальные. - Она у меня талант! Ее на конкурс хотят послать.
Талант, а для отца и гостей не заставишь сыграть! Варька! Ну, Варюшенька,
сыграй нам.
- У тебя дочь играет, - вдруг обрел дар речи не то брат, не то дядя, -
а у меня машину сперли. - И он скривил губы, как бы собираясь заплакать.
- Ну что мелет человек, - начала успокаивать его жена. - Какой
автомобиль? У тебя и велосипеда-то никогда не было.
- Варюшенька, - позвала мать, накладывая себе в тарелку тушеной
капусты, - сыграй, доченька. И дедушка послушает.
В дверях показалась девочка. Вид у нее был сердитый и вызывающий.
- Чего вам надо! Орете второй день, а я вам играй! Все равно ничего не
понимаете.
- А я говорю: играй! - приказал папа.
Настройщик вдруг понимающе подмигнул девочке, и та прыснула в плечо от
смеха. Потом села за пианино и отбарабанила что-то совершенно непонятное и
наверняка никому до этого не известное.
Папа, мама и гости зааплодировали, а дядя-брат сказал:
- Я всегда плачу, когда мотоцикл завожу.
- Молчал бы уж, - вспылила его жена.
- Варька у меня талант, вон как отчебучила! - похвастал папа.
- Доченька, сыграй для гостей еще что-нибудь, - попросила мама.
- А водочки-то тю-тю, нету, - сказал вдруг настройщик, и все забыли про
музыку.
- Это мы сейчас сообразим, - уверил папа, и через минуту папа и
дядя-брат устремились в магазин.
- Нельзя их одних отпускать, - сказала мама и, обе женщины бросились за
мужьями.
- А теперь мы посмотрим, что случилось с нашим пианино, - довольным
голосом сказал настройщик. - И мешать нам никто не будет.
- Да, не будет! Сейчас вернутся и затянут "Скакал казак через долину".
- Не вернутся. Они дверь не найдут.
- Правда, не найдут? Вот здорово! - сказала девочка. - Всегда бы так.
- Так и будет. Как только они тебя заставят играть, сразу всем
понадобится за чем-нибудь выйти, а дверей, чтобы вернуться назад, они не
найдут, пока ты их не захочешь впустить.
- И я буду играть одна?
- Одна. Никто тебе не помешает.
- Спасибо, дедуля, спасибо! - девочка бросилась на шею настройщику
роялей, так что тот едва устоял на ногах. - Я бы их совсем не пустила и
все время играла.
- Как захочешь, так и будет, Варюшенька. А теперь давай вместе
возьмемся за него. А?
- Давайте.
Через час пианино было настроено, и старик, устало закрыв глаза и
чему-то улыбаясь, слушал странную и смелую музыку. Варенька
импровизировала.
Потом они сжалились и впустили гостей в квартиру. Настройщику было
выдано десять рублей, и он осторожно положил десятку в потертый бумажник.
Девочка не отходила от него и все время повторяла:
- Я еще хочу вас видеть.
А папе снова захотелось, чтобы дочь сыграла для гостей. Варенька сразу
согласилась и заговорщицки подмигнула настройщику. Тот тоже хитро сожмурил
глаз, так что лицо его стало похоже на сморщенное яблоко.
- Варька, отчебучь! - приказал папа.
- Я тебя знаю, - сказал не то дяд