Я  что-то  припоминаю.  Что-то  мне
последнее время мешает ездить по дорогам. Какое-то  препятствие.  Красное,
синее, белое. В общем, цветное. Приходится руль  чуть  вправо,  руль  чуть
влево поворачивать. Ну а что это такое, разглядеть нет времени.
   - Это и есть цветы, - радостно сказала Ира.
   - Папа, тут кругом цветочки. - Танечка снова вцепилась в локоть отца.
   -  Где  уж  взрослым  обратить  внимание  на  цветы!  Они  и  другую-то
цивилизацию не видят, - с гордым видом сказала Марина. Недаром ее называли
энциклопедическим умом. Детским еще, конечно.
   Папа оглянулся,  заставил  себя  на  несколько  секунд  забыть  и  свою
комиссию, и совещания,  и  подготовку  материалов  к  отчету,  и  всю  эту
ежедневную суету. Суету, необходимую, нужную, но все же не позволяющую ему
вот так взять и просто оглядеться.
   Что-то делалось вокруг!
   Асфальт во многих местах горел, переливался, сверкал, искрился цветами.
Самых разнообразных форм и линий. Все цвета радуги, казалось, собрались на
асфальте.
   Глядя  на  Игнатьева,  повернулся  на  месте  и   Чичурин.   Вдруг   он
заторопился, поспешно распрощался с Игнатьевым и его дочерьми и бросился к
автомобилю.
   - Поехал я! Через пять минут не выберешься отсюда!  А  дочери  твои  не
дадут смять ни одного цветка. Что делается...
   Его автомобиль осторожно развернулся и  на  самой  маленькой  скорости,
делая зигзаги и  иногда  даже  сдавая  назад,  выкатился  из  переулка  на
автостраду.
   - Эти цветы нельзя мять, - голосом учителя, сказала Марина.
   - Ну, конечно, конечно, - поспешно согласился папа.
   - Папка, - сказала Оля, - мы ведь серьезно говорим.
   - Этот цветок можно срезать и унести домой, но на его месте  тотчас  же
вырастет другой, - сказала Ира.
   - Это волшебные цветочки, - объяснила Танечка. Для нее еще многое  было
волшебным.
   - Папа, ведь уже все, все  ребятишки  знают,  что  на  Землю  прилетели
маленькие человечки, - сказала Ира.
   - Встретились две цивилизации, а взрослые ничего не замечают.  Ну  надо
же, - удивилась Марина.
   - Они добрые, веселые, они  любят  музыку!  А  как  они  танцуют!  -  с
восторгом выпалила Оля.
   - Только им негде жить, - огорченно заметила Танечка.
   - Постойте, постойте, - остановил их папа. - Давайте не все сразу, а по
очереди. Ну хоть ты, Ира.
   - Уже целую неделю на Землю  прилетают  корабли  маленьких  человечков.
Когда они летят, их нельзя видеть. Только вот такие стрелы, как молнии.  -
Папа зажмурился, потому что в метре от него пронеслась огненная стрела,  и
на асфальте  распустился  ярко-оранжевый  цветок.  -  Это  их  корабли,  -
продолжала Ира. -  Так  мы  думаем.  Когда  они  выходят  из  корабля,  он
превращается  в  цветок.  Они  хорошие,  эти  человечки.  Они  как   будто
нарисованные. А как они радовались, когда мы нарисовали им домики!
   - Это рисунки и есть, - заикнулся было папа.
   - Нет, нет, папочка, - перебила его Оля. - Они  живые.  Они  двигаются,
они разговаривают с нами. Это все они сами рассказали нам. А прилетели они
с другой звезды, потому что там им негде стало жить. Их  города  раздавили
автомобилями.
   - Так они еще и двигаются? - удивился папа.
   - Конечно, - сказала Марина. - Как они могут  не  двигаться,  если  они
живые. Только они очень боятся взрослых и особенно автомобилей и  замирают
сразу.
   - Сказка какая-то, - прошептал папа. - Скажите же им, чтобы они меня не
боялись.
   - Улиас, Мелла, Эльва! - крикнула Танечка. - Не бойтесь! Это наш папа!
   И  маленький  городок  ожил,  наполнился  движением,   веселым   шумом,
какими-то  непонятными  звуками  и   восклицаниями.   Плоские,   двумерные
маленькие человечки ожили в разноцветном сказочном двумерном городке.
   - Они спрашивают, - перевела Ира, -  позволят  ли  им  жить  здесь.  Не
раздавят ли их, как случилось с ними уже однажды?
   - Я думаю, что не раздавят. Ведь вы не позволите?
   - Нет, нет! - в один голос закричали девочки.
   - А еще они просят нас устроить им концерт, - сказала  Оля.  -  Так  мы
возьмем большой аккордеон?
   - А донесете? - усомнился папа.
   - Донесем! - снова хором закричали они.
   А Танечка добавила:
   - Мы же вчера донесли.
   Папа только покачал головой.
   - Мы над ними шефствуем, - сказала Марина. -  Все  девочки  и  мальчики
рисуют им города. А потом мы посмотрим, чей будет лучше.
   - Почему я ничего не понимаю из их разговоров?
   - О! Этому и мы не сразу научились, - сказала Ира. - С  час,  наверное,
времени ушло.
   - Ну так мы пойдем за аккордеоном? - нетерпеливо спросила Оля.
   - Пойдем. Ну и чудеса!
   - Ура! Сейчас концерт для вас будет!
   В двумерном городе бурно радовались маленькие плоские человечки.
   Папа и его четыре  дочери  помахали  человечкам  руками  и  направились
Домой. Ребятишки всего двора  рисовали  смешные  домики.  А  взрослые,  не
особенно вникая, отчего так тихо во дворе, просто радовались этой вечерней
тишине.
   Все пятеро с шумом ввалились в квартиру.
   - Тише вы!  -  крикнула  им  из  комнаты  мама.  -  Тут  по  телевизору
экстренное сообщение передают.
   Папа приложил палец к губам.
   - Передаем экстренное  сообщение,  -  взволнованно  говорил  диктор.  -
Многие  радиостанции  Земли  приняли  сообщение  от  неизвестных  разумных
существ. Разумные существа, именующие себя двумерцами,  просят  разрешения
поселиться на нашей планете и предоставить в  их  распоряжение  города,  в
которых они могли бы жить. Двумерцы  откровенно  заявляют,  что  несколько
планет их уже не  приняло,  и  в  случае  отказа  они  немедленно  покинут
солнечную систему. В настоящее время создается комиссия, которая вступит с
пришельцами в контакт и  представит  на  рассмотрение  всему  человечеству
проект.  Просим  всех  высказывать  свои  мысли  через  радио,  газеты   и
телевидение. Предполагается,  что  комиссия  закончит  работу  через  пять
месяцев.
   - А вы носитесь бог знает где, - сказала  мама.  -  Тут  такие  события
происходят. Садитесь есть  живо,  а  то  вдруг  еще  что-нибудь  передадут
интересное.
   - А мы уже... - начала было Танечка, но три сестры и папа  так  на  нее
посмотрели, что Танечка замолчала.
   - Берите аккордеон, барабан, маленький  аккордеон  и  пошли  гулять,  -
скомандовал папа.
   - Это еще что такое! А есть кто будет?
   - Потом. Успеем, - успокоил ее папа.
   - Пошли! Там интересно!
   И мама согласилась.
   Они стали собираться. Диктор снова начал читать  экстренное  сообщение,
повторяя его в  который  уже  раз.  Взрослые  во  всем  мире  прильнули  к
телевизорам. А дети во всем мире, не слыша сообщения диктора, рисовали  на
асфальте города. Маленькие и большие, цветные и одноцветные, многоэтажные,
каменные и из тростника. С клумбами, лесами, холмами и реками.
   И короткие белые молнии время от времени разрезали  небо,  и  тогда  на
асфальте расцветали фантастические цветы.
   Но ребячьи города на асфальте все же были еще фантастичнее.



   Виктор Колупаев.
   Газетный киоск

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Весна света".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   В двадцати шагах от себя ничего  нельзя  было  разобрать,  такой  стоял
туман. Только электрические лампочки  да  подслеповатые  фары  автомобилей
тускло высвечивали размытыми желтыми пятнами. Полета градусов  ниже  нуля!
Редкий скрип шагов да пронзительные гудки машин, и  холод,  холод...  И  в
Усть-Манске, и в его пригородах, и на тысячи километров вокруг.
   Я  бежал  из  гостиницы  в  клуб  электромеханического  завода,  где  в
двенадцать часов открывалась конференция. Меня никто  не  обгонял,  потому
что я бежал быстро, потому что я был в легких ботинках и  осеннем  пальто,
потому что пар от моего дыхания мгновенно замерзал на  моем  лице,  а  нос
совершенно онемел и хотелось сунуть его под мышку.  И  еще  мне  хотелось,
чтобы  мороз  стал  не  таким  злым,  чтобы  я  смог  посмотреть  на  свой
Усть-Манск, побродить по его  новым  кварталам,  зайти  к  кому-нибудь  из
старых друзей в  гости,  а  потом,  как  когда-то  давным-давно,  пойти  в
городской парк, покататься там с горок, потерять шапку и найти ее  набитую
снегом и смеяться, и хохотать,  и  играть  в  снежки,  и  дурачиться.  Мне
хотелось всего... Потому что я уже десять лет не был в Усть-Манске,  а  до
этого прожил в нем двадцать лет.
   У меня в запасе было еще полтора  часа.  Я  хотел  прибежать  первым  и
согреться. А потом стоять и смотреть, как замерзшие в ледышку люди  вместе
с клубами пара вваливаются в фойе, стучат ногами и  растирают  друг  другу
щеки.
   - Никогда в этом киоске не купишь свежую газету, -  раздраженно  сказал
кто-то закутанный с ног до головы и чуть не сбил меня с ног. - Извините.
   Я отскочил в сторону и увидел перед собой газетный киоск  из  стекла  и
пластмассы в кружевах искрящегося инея. Он весь  светился  изнутри  и  был
похож на сказку. Вот только как  там  сидит  старушка,  продающая  газеты?
Предположим, что внутри на десять градусов теплее. Все равно минус  сорок.
Бр-р! Как только она там сидит? Может быть, замерзла уже?
   Я решил купить  газету,  чтобы  не  терять  зря  времени  на  некоторых
докладах. На мой судорожный стук окошечко киоска тотчас же открылось.
   - Бабуся! - крикнул я. - Пять сегодняшних газет. Одну местную.
   - Я не бабуся. Я Катя-Катюша, - ответил мне девичий голосок.
   -  Катя-Катюша?  Отлично,  Катя-Катюша!  Так  как  же   насчет   газет,
Катя-Катюша? - Слово "Катюша" губы выговаривали с  трудом,  но  я  нарочно
несколько раз повторил его.
   - У меня не бывает сегодняшних газет.
   - Это я уже слышал. Но только зачем мне вчерашние? Я их уже читал.
   - И вчерашних не бывает.
   - Для чего же вы тут сидите?
   - Я продаю только завтрашние газеты, - ответила  девушка,  и  в  окошке
показалось ее лицо в теплой вязаной шапочке. - Господи! Да  вы  ведь  щеки
поморозили! Оттирать нужно! Вам далеко?
   - До клуба электромеханического...
   - Не успеете. - И чуть помедлив: - Заходите ко мне. Здесь тепло.
   - А можно?
   - Заходите. Чего уж...
   Я дернул  дверцу  киоска,  но,  наверное,  слабо,  потому  что  она  не
открылась, и запрыгал, хлопая себя по щекам, локтям и  коленям.  А  пальцы
ног-то ведь уже ничего не чувствовали.
   - Сильнее! - крикнула девушка.
   Я  дернул  изо  всех  сил,  протиснулся  вместе  с  клубами   мгновенно
образовавшегося пара внутрь киоска - там и  на  одного-то  человека  места
было  мало  -   и   остановился   в   нерешительности,   изогнувшись   как
вопросительный знак.
   - Садитесь, - девушка указала на кипу газет.
   Я сел и сразу же придвинул ноги к двум электрическим батареям.
   Внутри киоска было светло, тепло и сухо. И еще - очень чисто и уютно.
   - Щеки почернеют, девушки любить не будут, - сказала она и  засмеялась.
- Оттирайте.
   Я стянул зубами перчатки и попытался распрямить пальцы. Ничего  у  меня
не вышло.
   - Плохо ваше дело, - сказала девушка, сняла варежки и теплыми  ладонями
осторожно прикоснулась к моим щекам. Я не возражал.  Она  спросила:  -  Вы
приезжий или из тех пижонов, которые специально не носят зимнюю одежду,  а
потом годами лежат в больницах?
   - Я приезжай, Катя-Катюша. Я бегу из  гостиницы  на  конференцию...  По
распространению радиоволн.
   - А-а... Я уже читала в газете. - Она еще несколько раз провела  своими
теплыми ладонями по моим щекам. - Теперь отойдут.
   - Спасибо, Катя. Давайте знакомиться, -  я  протянул  ей  свою  еще  не
совсем отогревшуюся пятерню. - Дмитрий Егоров.
   Она  тоже  протянула  свою  руку  и  при  этом  почему-то  так   весело
рассмеялась, что не выдержал и я.
   - Так это, значит, вас раскритиковали на конференции?
   До меня не сразу дошел смысл сказанных ею слов.
   - А я еще думала, какую газету оставить. Но только везде одно и то  же.
Так, значит, вы и есть Дмитрий Егоров, беспочвенный фантазер?
   -  Катя,  я  не  беспочвенный  фантазер.  Я,  напротив,  почвенный.  Вы
представляете, как проникают радиоволны в почву?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Ну тогда скажу короче. Я ищу полезные ископаемые  и  воду  с  помощью
проникающих в почву радиоволн. Без буровых вышек и проб грунта. Но  только
никаких фантазий здесь нет. Интересно? - спросил я.
   - Интересно, - ответила она. - Расскажите. Все равно  ведь  конференция
начнется в двенадцать.
   Я  рассказал  ей,  как  нынешним  летом  наша  экспедиция  работала   в
Васюганских болотах на севере  Томской  области,  как  нас  ели  мошка,  и
комары, как барахлила аппаратура и ребята становились злыми и  замкнутыми,
а Гошка, наш руководитель, начинал орать песни. Ему предлагали заткнуться,
катиться подальше, показывали кулаки, а он все пел,  выплевывая  из  горла
везде проникающий гнус, и называл нас "манной кашей".  Но  "манной  кашей"
нас не проймешь. А вот песнопений его никто вынести  не  мог.  Кто-нибудь,
всхлипывая, начинал хохотать, а потом не выдерживали и  остальные.  И  все
хохотали, хватаясь за животы.
   - Спеть еще? - говорил Гошка и добавлял: - То-то же, "манная каша".
   Комары все так  же  ели  нас,  а  аппаратура  не  работала,  но  в  нас
появлялась злость на самих себя, на свою беспомощность. И мы уже не хотели
быть "манной кашей" и не вылезали из тайги, хотя нас  отзывали  три  раза.
Только наша аппаратура так и не заработала как следует. Это,  в  общем-то,
мало кого удивило. Есть электро-, магнито-, радиационная и  гравиразведка.
Но мы-то хотели совсем другого. Мы хотели видеть сквозь землю,  как  через
прозрачное стекло. Экспедиция провалилась.
   - И все равно интересно, - закончил я. - И нужно...
   Мне показалось, что в ее глазах промелькнула мгновенная зависть. Ведь в
конечном итоге я что-то делал, к чему-то стремился, падал и вставал, и шел
дальше. А она, наверное, какой год сидит в этом маленьком киоске,  продает
газеты и открытки, отсчитывает сдачу, видя только  протянутые  в  окошечко
человеческие руки, и даже не пытается что-нибудь изменить в своей  судьбе.
Я расправил плечи и предложил:
   - Катя-Катюша, поедем с нами в экспедицию?
   - Поварихой? - вполне серьезно спросила она.
   - Почему именно поварихой? - смутился я.
   - А кем же еще?
   - Ну, например...
   - Хорошо, я согласна, - сказала она.
   - Правда?
   - Правда. Все равно вы меня не возьмете. Вы шутите. А притом  продавать
газеты тоже интересно.
   - Куда уж интереснее, - с сарказмом, как мне самому казалось, сказал я.
- Так и просидишь здесь всю жизнь.
   Она не обиделась, сверкнула на меня своими большими глазами, в  которых
уже не было зависти, а были только смех и ирония.
   - М-да, - сказал я.
   Я уже окончательно согрелся, но уходить не хотелось. За все  это  время
никто ни разу не стукнул в окошечко. Наверное, в  такой  мороз  никому  не
хотелось покупать газеты.
   Я украдкой посмотрел на Катю. Она была  небольшого  роста,  с  черными,
выбивающимися из-под шапочки волосами. И глаза у нее были черные,  а  щеки
немного припухлые, как будто она их слегка раздувала. На ногах у нее  были
кожаные сапожки на высоких каблучках, а  в  углу,  за  столом,  я  заметил
валенки. Легонькое зимнее пальто с небольшим воротником  было  расстегнуто
до половины, и из-под него выбивался голубой пушистый шарф.
   - И теперь вы снова ринулись в бой? - смеясь, спросила Катя.  -  Хотите
доказать, что вы были правы?
   - Хочу, - ответил я.
   - Ничего у вас не выйдет. И снова вас назовут беспочвенным фантазером.
   - Ах, Катя-Катюша, - сказал я огорченно. - Вы-то  зачем  это  говорите?
Ведь вы этого не можете знать наверняка. Еще неизвестно, кто...
   Я не договорил, потому что  она  вдруг  сунула  мне  в  руки  газету  и
сказала:
   - Читайте.
   Я мельком пробежал по первой странице. Ничего  особенного.  Все  как  и
должно было быть. Лесные богатыри, доярки, почины, соревнования.
   - На третьей странице, - подсказала Катя.
   Я развернул газету  и  прочитал:  "В  Усть-Манске  проходит  всесоюзная
конференция по распространению радиоволн".
   Катя тихонько хихикнула в рукав. Наверное, на моем  лице  слишком  явно
было написано удивление. "24 декабря  в  12  часов  дня  в  Доме  культуры
электромеханического завода открылась всесоюзная..."
   - Какое сегодня число? - хрипло спросил я, с ужасом думая,  где  я  мог
потерять целый день.
   - Двадцать четвертое, - ответила Катя совершенно серьезно.
   - Тогда почему об  открытии  говорит  в  прошедшем  времени?  Ведь  она
откроется только через час!
   - Так ведь это завтрашняя газета.
   Я перевернул лист. Газета "Красное знамя", 25 декабря.
   - Ничего не понимаю... Какое же сегодня число?
   - Двадцать четвертое. Какое же еще!
   - Ну вот что,  Катя.  Вы  меня  простите.  У  меня  что-то  с  головой.
Переохладился, наверное.
   - Вы не переохладились, и  голова  у  вас  в  порядке.  Это  завтрашняя
газета! Я всегда продаю завтрашние. Только их  плохо  берут.  Все  требуют
сегодняшних. А сегодняшних ко мне не завозят.
   - Этого не может быть!
   Но ведь статья-то была написана про нашу конференцию. И мой доклад  был
назван прожектерским.
   - Странно, - сказал я. - Теперь я знаю, что со мной будет  в  ближайшие
часы. А если я захочу все сделать не так, как здесь написано? Возьму и  не
пойду на конференцию?
   - Ничего не выйдет, - сказала Катя. - У вас нет причин для этого.  Ведь
это не только ваш доклад?
   - Да, действительно.  -  Я  на  мгновение  представил  себе  взбешенную
физиономию Гошки и вздрогнул. - Похоже, что ничего не изменишь. Разве  что
в мелких деталях, которые все равно в газете отсутствуют. Ловко это у  вас
получается, Катя. Продавать завтрашние газеты - это не то что сегодняшние.
Это интересно.
   - Значит, не возьмете в экспедицию? - спросила она насмешливо.
   - Вот что, Катя, - сказал я, не  отвечая  на  ее  вопрос.  -  Когда  вы
закрываете, киоск?
   - В восемь.
   - Я зайду за вами в половине восьмого. Хорошо?
   - Хорошо. Только что мы будем делать? На улицу  вас  надолго  выпускать
нельзя. Замерзнете.
   - Что-нибудь придумаем. Я побежал, Катя-Катюша.  Я  хочу  сделать  все,
чтобы меня назвали беспочвенным фантазером. Я хочу этого!
   - Счастливо, - кивнула она. - А я хочу вас ждать.
   Я как вкопанный остановился в дверях, не зная, что и сказать. Опять она
смеется надо мной!
   - Бегите, бегите. Тепло все вышло. Я буду ждать!



   2

   Я выбежал  в  пятидесятиградусный  мороз  и,  окутанный  столбом  пара,
помчался вверх по проспекту - мимо университетского общежития, мимо фигуры
Кирова, стоящего с поднятой рукой, мимо корпусов политехнического.
   В просторном,  но  аляповатом  фойе  Дворца  культуры  с  канделябрами,
люстрами и кожаными диванами было уже полно  народу.  Я  сдал  свое  чисто
символическое пальто в гардероб, взбежал на второй этаж и оттуда с балкона
уставился вниз, надеясь отыскать в толпе знакомое лицо.
   Мне повезло, и через десять минут я уже разговаривал  со  своим  бывшим
однокурсником. И начались  вопросы:  где?  когда?  женат?  дети?  сколько?
диссертация? Семена Федорова? Как же, помню. Морозина? У нас тут нынче все
время морозина.
   Из знакомых я больше никого  не  встретил,  а  мой  однокурсник  вскоре
оставил меня. Он был одним из организаторов конференции, и я понимал  его.
Хлопотливое все-таки хозяйство эти конференции.
   Ровно в двенадцать зазвенел звонок председателя. С вступительным словом
выступил знаменитый академик. Потом объявили распорядок  работы  секций  и
подсекций, комитетов и комиссий. Конференция начала свою работу.
   Я не взял в Катином киоске газету. Почему  -  сам  не  знаю.  Наверное,
растерялся, заторопился. И теперь  приходилось  слушать  длинные  обзорные
доклады.
   В перерыве все бросились в буфет пить пиво и жевать бутерброды.
   А потом началась работа секций, и в нашей секции,  к  моему  у