Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
у. Несколько раз она стартовала с корабля, удаляясь от него
на несколько десятков километров, и там делала развороты, меняла
ускорение, тормозила и снова возвращалась к кораблю. Управление ракеткой,
конечно, дублировалось с корабля.
Отец был необычайно ласков с нею. И мама... Она будто все время
сдерживала слезы. Словно ждала чего-то. Ждала и боялась. И вот однажды
отец сказал:
- Сегодня.
Они снова усадили ее в кресло в библиотеке. А сами сели напротив,
совсем рядом, чтобы можно было держать ее руки в своих.
- Эльфа, - сказал отец. - Ты уже взрослая девочка. Помнишь, мама
рассказывала тебе о самом большом доме?
- Она мне про него пела.
- И пела про него. Это твой дом. Ты должна жить в нем. И ты туда
полетишь в маленькой ракетке, в которой ты уже столько раз летала.
Девочка радостно захлопала в ладоши. Она так хотела увидеть этот дом!
- Ты будешь лететь одна. И ты будешь лететь долго-долго. Но ведь ты не
боишься быть одна?
- Нет, - храбро ответила девочка.
- Ну и молодец. Ты не должна скучать. Я сделал тебе маленького смешного
человечка. Он умеет ходить и даже разговаривать, хотя и не очень хорошо.
Ты возьмешь его с собой.
- А вы? Почему вы не полетите со мной.
- Но ведь ракетка рассчитана только на одного человека. Да и потом, нам
нужно работать. Так ведь? - обратился он к жене.
Она не смогла ответить, только стиснула руку девочки да сглотнула комок
в горле.
- Но вы прилетите позже?
- Да, да. Мы постараемся. Но пока нас не будет, у тебя дома будет
другая мама и другой папа. Ты их сама выберешь.
- А они будут такие же хорошие, как и вы?
- Эльфа, ты их сама выберешь.
Девочка неуверенно кивнула головой.
- Ты умеешь делать все, что тебе нужно. А когда ты подлетишь к Земле,
тебя встретят. Тебя обязательно встретят.
И вот она уже сидит в ракетке. Рядом с ней маленький смешной человечек
- робот. На коленях кукла. Над головой пространство в полметра. Перед ней
пульт, некоторые ручки и тумблеры которого закрыты колпачками, чтобы Эльфа
не могла их случайно задеть.
В ракетке все предусмотрено. Запасы пищи, воды и воздуха. Книги,
написанные от руки, которые сделала сама мама. Бумага, карандаши.
Маленький эспандер, чтобы развивать мускулы рук, и велосипед,
прикрепленный к пилу. Всего четыре кубических метра пространства.
- Ведь ей всего должно хватить? - в который уже раз спрашивает мама у
капитана.
- Ей хватит всего на полтора года. Но ее должны встретить раньше. Через
четыреста дней.
- Она не...
- Она не пройдет мимо Солнца. Я считал все много раз, да и ты
проверяла.
- Да, проверяла...
Под креслом ракетки небольшой ящичек с бумагами и микропленками. Это
отчет об их экспедиции. Экспедиции, в которую он вылетели вдвоем. Они
сделали все, что было нужно. Вот только не могут вернуться на Землю, в
свой дом. Но она, Эльфа, должна увидеть Землю.
Почти год отец переделывал эту маленькую ракетку, последнюю из трех,
когда-то имевшихся на корабле. Он предусмотрел все.
Мама едва сдерживается. Как только ракетка стартует, она упадет, не
выдержит, забьется в плаче. Ведь она никогда больше не увидит свою дочь.
- Пора, - говорит папа. И движения его стали какими-то неестественными,
угловатыми. - Эльфа, ты летишь к себе домой. Это твой дом. Самый большой
дом в целом мире, во всей вселенной.
- Эльфа... - шепчет мама.
- У него голубой потолок? - спрашивает Эльфа.
- Да, да, да? - кричит мама. - У по голубому потолку плывут белые
облака, похожие на кудри! А ночью он... черный... и светлячки...
- Эльфа. До свиданья, маленькая моя девочка. Будь мужественной.
- Эльфа... - это сказала мама.
И вот Эльфа уже сидит в ракетке.
- Старт, - говорит отец и нажимает кнопку на пульте.
Короткая молния срывается с обшивки корабля и уходит в сторону Солнца.
Мама не плачет, она просто не может плакать, не в силах. Плачет отец.
Неуправляемый корабль мчится вперед, куда-то далеко мимо Солнца.
- Сейчас мы будем обедать, - говорит женщина в голубом комбинезоне. -
Прямо под открытым небом, у костра. Ты еще ни разу не сидела возле костра?
- Нет, - отвечает Эльфа.
- А потом мы пойдем в горы и встретим медведя.
- Настоящего?! - спрашивает девочка, а у самой от нетерпения горят
глазенки.
- Настоящего.
- Пойдем сразу, мама.
- Нет, доченька. Надо сначала набраться сил.
А вся геологическая партия стоит вокруг и улыбается. Здоровенные парни
в выцветших комбинезонах и совсем молодые девчонки.
- А правда ведь, что внизу ковер, когда летишь на глайдере? -
спрашивает она всех.
- Правда, - отвечает пилот. - И когда идешь, тоже ковер. Смотри, какой
ковер из брусники. Красивый, правда?
- Красивый, - отвечает Эльфа и садится на корточки и осторожно гладит
жесткие мелкие листики. - А правда, что небо похоже на голубой потолок?
Помнишь, мама, ты мне рассказывала о самом большом доме?
- Помню, - на всякий случай говорит женщина в голубом комбинезоне. Но
она почти ничего не знает об этой девочке. Да и кто о ней знает больше?
Разве что главный воспитатель Земли...
..."Возьмите меня на борт! Возьмите меня на борт!" Такие сигналы
услышали однажды несколько кораблей в окрестностях Плутона. Чей-то
спокойный мужской голос повторял: "Возьмите меня на борт!"
Один из кораблей изменил курс и принял маленькую, неизвестно как здесь
оказавшуюся ракетку. В ракетке не было мужчины. Его голос был записан на
магнитопленку. В ракетке была маленькая девочка.
- Я хочу домой, папа, - устало сказала она седеющему капитану грузового
корабля, который подобрал ее.
- Где же твой дом, крошка?
- У меня самый большой дом.
А потом, уже на Земле, с ней разговаривал главный воспитатель. Девочка
была удивительно развита для своих семи с половиной лет. Она многое знала,
многое умела. На лету схватывала все, что ей объясняли. Но две странности
было у нее. Она вдруг неожиданно для всех называла какого-нибудь мужчину
папой, а какую-нибудь женщину - мамой. Проходил день, и у нее уже были
другой папа и другая мама. И еще. Она все время просила показать ей ее
дом, самый большой дом.
Совет воспитателей навел справки о ее настоящих родителях. Нет, у них
никогда не было большого дома. Вообще никакого дома не было. Прямо из
школы астролетчиков они ушли в Дальний поиск.
- Я буду искать свой дом, - заявила Эльфа и ушла от главного
воспитателя. Тот ее не удерживал. Он сделал единственное: каждый человек
на Земле теперь знал, что Эльфа ищет свой дом. Все обязаны были помогать
ей. Каждый должен был заменить ей отца и мать.
- А правда, что крыша дома может загрохотать и сверкнуть? - спрашивала
Эльфа.
- Ну нет, - сказал кто-то. - Крыши сейчас очень прочные.
- Правда, - вдруг сказал пилот глайдера. - Может. Вот будет гроза, и ты
сама увидишь.
- Это страшно?
- Страшновато, но очень красиво.
- А правда, что стены дома раздвигаются, когда ты к ним приближаешься?
- Вот смехота-то... - шепнул кто-то, но на него недовольно зашикали, и
он замолк.
- Правда, - сказал пилот. - Вон видишь стену, за горой? Мы будем
подлетать к ней, а она будет отодвигаться дальше. И сколько бы мы за ней
ни гнались, она будет отодвигаться все дальше и дальше.
- Это очень похоже на то, что ты мне рассказывала о самом большом доме,
о моем доме, - сказала Эльфа женщине в голубом.
- Так это же и есть твой дом. Вся Земля - твой дом. Это самый большой
дом во всем мире, во всей вселенной.
- Да, ты так мне и говорила...
А вечером, когда они спустились с гор к костру, небо уже потемнело.
Женщина спросила:
- Ты ведь не уйдешь от меня? Ты останешься со своей мамой?
- Мама, - ответила девочка, - я вернусь. Но сначала я хочу посмотреть
свой дом. Я хочу осмотреть его весь.
А утром Эльфа снова была в глайдере. И когда он долетел до горы, она
крикнула пилоту:
- Смотри, папа, стены моего дома раздвигаются!
Виктор Колупаев.
Случится же с человеком такое!..
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Весна света".
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
1
Жил в Усть-Манске инженер Перекурин Александр Викторович. Было ему
тридцать три года, и работал он в БОТе. БОТ - это сокращенно: бюро по
открытию талантов. И хотя талант не консервная банка, которую можно
открыть, организация именно так и называлась. Дело, конечно, не в
названии, но можно было придумать и покрасивее.
Бюро располагалось на проспекте Лесных Богатырей. Значилось в нем
девяносто восемь человек, считая двух уборщиц, которые работали на
полставки, и директора, который частенько бывал в разъездах, делясь опытом
с другими БОТами и перенимая их опыт.
Перекурин особыми талантами ни в искусстве, ни в спорте, ни в
изобретательстве и рационализации не отличался, впрочем как и все
сотрудники бюро. Если бюро открывает таланты, то уж в нем самом талантов,
естественно, не может быть. С какой стати талантливый человек станет
работать в бюро, которых в каждой области пруд пруди. Такому человеку
прямая дорога в консерваторию, на стадион, в крайнем случае в хор
электролампового завода.
Играл когда-то в молодости Перекурин на гитаре и пел смешные и грустные
песни. Но потом повзрослел, забросил гитару. Другие дела и заботы отнимали
все время, да и желания не стало.
Перекурин возвращался с работы. Настроение его было не особенно
хорошим. Конец месяца, план по валу летит ко всем чертям, особенно в его
секторе. Ну надо же! За один день из пятисот человек, обследованных на
предмет наличия таланта, у двадцати обнаружились задатки мастеров по
шахматам и стоклеточным шашкам; у одного даже задатки гроссмейстера. И ни
одного поэта, певца или композитора. Весь май так и прут будущие чемпионы
мира командного, вероятно, первенства. Для личного что-то уж больно их
много.
Сектор искусства, которым заведовал Перекурин, лихорадило. Срочно через
родных и знакомых передавалась приглашения зайти в бюро людям, которые
писали стихи хотя бы для стенных газет или были запевалами на праздничных
вечеринках. Все было напрасно. Может быть, в машине что-то разладилось?
Так нет! Перекурин лично проверял все ее блоки, тщательно сверяя с картами
напряжений и сопротивлений. Даже в качестве эталона сам присоединялся к
машине. И машина дала совершенно правильный ответ, не обнаружив у
Перекурина никаких талантов.
Александр подошел к дому, в котором жил вот уже пять лет, и остановился
поговорить с одним своим знакомым, который приходил с работы рано и жадно
ловил у подъездов собеседников, так как не мог выговориться, хотя говорил
без передышки вот уже лет тридцать с лишним.
- Здравствуй, Саша! - сказал знакомый. - А ты знаешь, как на Урале
краску для полов делают? Ведь эта-то, которая из магазина, - ерунда одна.
Ею хоть крась, хоть не крась. А на Урале краску делают из глины. Наливают
в бочку воду, ссыпают туда же мешок глины и начинают размешивать. Потом
воду сливают, наливают чистой и все сначала.
Воду в бочке меняли уже в семнадцатый раз, и Перекурин затосковал:
сложноватая все-таки технология... И вдруг что-то как будто насильно,
заставило его повернуть голову вправо. У подъезда стояла женщина,
невысокая, в коричневом плаще и черных туфлях. Ее темно-рыжие волосы были
уложены на голове в какую-то странную, но очень идущую ко всей ее фигуре
прическу. Она держала за руку девочку лет четырех и разговаривала с
женщинами.
Александру стало не по себе. Он испуганно соображал: что же случилось?
Ему неудержимо захотелось подойти к этой женщине и поцеловать ей руки, а
потом закрыть этими руками свои глаза... Дальше Александр уже не думал.
Все смешалось в его голове. Он знал наверняка только одно, что не подойдет
к ней и уж, конечно, не поцелует ей руки, ведь кругом соседи, а сверху
еще, поди, и жена смотрит с балкона.
Знакомый все еще перемешивал глину в бочке.
Женщина нечаянно посмотрела в сторону Александра и улыбнулась. Не ему,
не Перекурину, конечно, а просто так. Что-то в разговоре с женщинами
заставило ее улыбнуться. Лишь мгновение вот так смотрела и улыбалась она,
и Перекурин понял, почувствовал, что спокойное течение его жизни
кончилось. Не лицо, не фигура поразили его дремавшее много лет сердце.
Что, он и сам бы не мог объяснить.
Александр попытался представить себе, что увидела она, если хоть на миг
задержала на нем свой взгляд. Высокую фигуру в черном плаще, заметно
сутулую, особенно когда он старался быть стройным? Начинающие редеть
короткие черные волосы? Что за нелепый вид! Перекурин покраснел и бросился
в свой подъезд мимо ошеломленного знакомого. Взлетев на свой этаж, он
скинул с себя плащ, погода-то на улице была солнечная, хотя и нежаркая.
- Тебя чем-то стукнули по дороге домой? - весело спросила его жена. У
нее было хорошее настроение. Она немного подумала, подождала, когда Сашка
что-нибудь ответит, и чмокнула его в щеку, проговорив:
- Сашка, вынеси-ка мусор. Машина, наверное, уже пришла.
- Ага, ага, - пролепетал Сашка, схватил ведро, тотчас же поставил его
снова, потянулся за плащом...
- Солнце же ка улице! - сказала Машенька. - Ну и видик у тебя.
Принцессу, что ли, увидел, или премию обещают?
А ведь действительно премию-то за первый квартал подписали!
- Вот-вот. Будет премия. Я сейчас. - И он решительно схватил ведро,
выбежал на площадку, скатился вниз по лестнице, вынырнул из подъезда, как
бы нечаянно замешкался, чтобы оглядеться.
Ее уже не было.
Перекурин покачал головой. Показалось, что ли? А если и нет, то все
равно ее теперь не увидишь. Живет она уж наверняка не в этом доме.
Впрочем, он мало кого знал из жильцов. Только сослуживцев да еще несколько
человек. У подъезда стоять просто так, от нечего делать, ему и в голову не
приходило. А в домино он не играл и поэтому никогда не занимал место на
скамейке за столиком возле чахлой березки. С работы на работу, в магазин,
в кино, на футбол. И времени-то не осмотреться, вечно опаздываешь. В лес
соберешься в воскресенье с семьей и то бежишь сломя голову, потому что уже
десять часов, а до леса еще нужно добраться, разжечь костер, сварить уху
из заранее приготовленной рыбы и успеть на обратный автобус, чтобы не
тащиться пешком.
Нет. Никогда он не видел этой женщины раньше. А вдруг и не увидит?
Перекурину захотелось все бросить и побежать по улице, догнать ее,
расспрашивать прохожих, заглядывать в окна магазинов и автобусов,
останавливаться на перекрестках, ждать, надеяться, случайно встретить ее и
на ее глазах совершить подвиг. На меньшее, чем подвиг, он сейчас не был
согласен. Понимал Перекурин, что все это смешно и нелепо. Понимал и сам
смеялся над собой. И где-то в глубине души думал: хорошо, что она ушла.
Иначе бы его мир и покой были взорваны. Ушла, и теперь грустно, потому что
все останется по-старому. Вот и разберись в себе!..
Шофер мусорницы нетерпеливо нажал на сигнал и этим возвратил Александра
в привычный, до мельчайших подробностей известный мир мелких и больших
забот, мусорного ведра, ужина, телевизора, серого здания из бетонных
панелей, давно надоевших разговоров и развлечений.
Весь вечер он был молчалив, отвечал на вопросы невпопад, и жена решила,
что премия, по-видимому, будет крупная. Это оправдывало поведение Сашки.
На очереди была покупка шифоньера с зеркалом, и тут было от чего
задуматься.
А вечером "Спартак" выиграл, правда 1:0, у "Торпедо", и качество
изображения телевизора при этом было хорошее. В Усть-Манске разница во
времени с Москвой на четыре часа, и матч кончился поздно. Дочь, сын и жена
Машенька уже спали. Перекурин, взволнованный победой "Спартака", пришел в
хорошее настроение, разделся, лег под теплый бок что-то проворчавшей жены,
закрыл глаза и увидел маленькую женщину с темно-рыжими волосами.
Утром он встал раньше, чем зазвенел будильник, потому что ночью так и
не уснул.
2
На работу он пришел, как всегда, за десять минут до начала, надел белый
халат, проверил напряжение в электросети, включил на прогрев
математическую машину, дал указание своим помощникам, чтобы четче
организовывали работу, разложил в зале ожидания свежие газеты и журналы,
пожурил техника Косолапина, что тот опять пришел без галстука, и сел за
пульт машины.
Но сегодня его не волновало, сколько будущих талантов откроет он. И это
тревожило, так как он привык относиться к работе с душой, бился за каждый
процент вала, переживал все срывы и падения своего бюро, утешал плачущих
людей, у которых не только талантов, простой одаренности не
обнаруживалось.
Вот уже пять лет, как проверка на талантливость стала обязательной для
каждого гражданина и гражданки и даже детей старше шести лет. Талант дело
государственное, а не просто личное, и никто не имеет права скрывать свою
одаренность. С футболом вот в стране дела никак не ладятся. А вдруг
какой-нибудь товарищ Иванов на самом деле второй Пеле, но сам этого не
знает, потому что ему мама не разрешала в детстве играть в футбол, чтобы
зря не рвал ботинки?
Приглашения на осмотр рассылались один раз в квартал, потому что если у
вас сегодня нет таланта, это еще не означает, что он не прорежется через
месяц или год.
Работа у Перекурина была хлопотливая. В двадцать мягких и удобных
кресел садилось сразу двадцать взволнованных мужчин и женщин. К вискам
каждого крепились параметрические датчики, затем люди погружались в
приятный гипнотический сон, и гигантская математическая машина с гибкой
программой, которая подсознательно задавалась самим осматриваемым,
анализировала способности человека. В конце осмотра каждому человеку
задавалось несколько сложных стандартных тестов. Результат бывал известен
уже через пять минут.
И вот тут-то и начиналось самое трудное, потому что некоторые люди
никак не хотели согласиться с тем, что у них отсутствует талант хоть к
чему-нибудь. Одни требовали жалобную книгу, другие предъявляли справки о
талантливости своих предков, и потрясали картами генеалогических дерев,
третьи требовали повторного испытания. Да и те, у которых была обнаружена
одаренность, создавали много шума и хлопот. Одни требовали, чтобы им дали
направление в консерваторию, обязательно в Москву или Ленинград, другие
спрашивали, где можно купить орфографический словарь, - это были
потенциальные поэты или прозаики.
Словом, хлопот у Перекурина был полон рот и вся голова в придачу. Он,
бывало, так закручивался на своей работе, что забывал про обед. А в
детский сад за сыном Андрюшкой он опаздывал настолько часто, что Машенька
была вынуждена взять эту заботу на себя.
Но сегодня что-то раздвоилось в его сознании. Он по-прежнему делал все,
что нужно, успевая и поговорить, и успокоить, и проверить, и выслушать
анекдот. А перед глазами все стояло удивительно необходимое, милое и
дорогое лицо увиденной случайно женщины. И чем больше он хотел избавиться
от этого наваждения, тем явственнее, отчетливее и объемнее он видел ее. А
через час после начала работы он поймал себя на том, что разговаривает с
этой женщиной, нисколько не смущаясь, как с хорошей знакомой. Он, конечно,
понимал, что это только плод его воображения, но