палось.
   - Смотрите, летит еще одно! - крикнул Сандро.
   Все повернули головы в направлении, которое указал  мальчик.  Такой  же
продолговатый предмет летел в их сторону.
   - Это семя! - сказал отец. - Ну  да,  это  же  семя  странного  дерева.
Смотрите, оно заострено спереди, чтобы лучше  проникать  в  почву.  И  еще
вращается вокруг собственной оси. Оно, как штопор, ввинчивается в почву  и
дает начало новому дереву. - Отец был очень доволен  своими  объяснениями.
Теперь все укладывалось в его гипотезу. - Видите,  как  оно  вгрызается  в
почву? Сейчас появятся побеги.
   Отец, конечно, оказался прав. Из земли  снова  полезли  черные,  живые,
шевелящиеся стебли.
   И вдруг в воздухе показалось сразу несколько семян, потом еще и еще! Их
было очень много. Они приближались медленно, безмолвно, вонзались в землю,
и она во многих местах начала вспучиваться, вытягиваться сначала  хрупкими
стебельками, а затем крупными деревьями. Это был уже целый лес. Он тянулся
от горизонта на севере до горизонта на юге шириной в несколько сот метров.
   - Деревья! Какие смешные деревья!
   Одни деревья  только  начали  прорастать,  другие  уже  рассыпались  на
частицы, которые медленно летели по радиусам  от  того  места,  где  упало
семя. Эти частицы можно было рассматривать тоже как семена, потому что они
давали начало новым, карликовым, в несколько сантиметров ростом, деревьям.
   - Вот здорово! - кричали дети. Да, такого они еще не  видели.  Вряд  ли
вообще кто-нибудь видел  такое.  Вал  из  растущих  и  умирающих  деревьев
катился в их сторону. Вот он уже достиг неглубокой траншеи и миновал ее.
   - Папа, - сказала Вина. - Я хочу туда. В самую их чащу.
   - И я тоже, - поддержал ее Сандро.
   - А мне немного страшно, - созналась Оза.
   - Нет, - сказал отец. - Туда мы не пойдем. Ведь мы до конца  не  знаем,
что это такое. И притом, мне кажется,  что  там  должно  быть  жарко.  Вот
пощупайте. - Отец поймал  медленно  пролетающий  мимо  кусочек  дерева:  -
Видите, оно теплое. А там их очень много. Вам будет жарко.
   - Но ведь мы же в скафандрах! - возразил Сандро.
   - На нас скафандры очень легкой защиты. Почувствовали же  вы  тепло  от
этого кусочка дерева?
   - А откуда прилетают семена? - спросила Вина.
   - Оттуда, - показал рукой Сандро.
   - Понятно, что оттуда. Меня интересует, откуда они берутся?  Растут  на
деревьях?
   - А  действительно,  не  посмотреть  ли  нам,  -  предложил  отец.  Ему
почему-то хотелось на время увести детей отсюда. - Включайте ранцы.  Вверх
и на запад.
   Они взлетели все разом. Сверху картина была тоже очень  живописна.  Они
пролетели  над  полосой  неповторимого  невиданного  ими  раньше  леса  и,
ориентируясь по летящим семенам, понеслись дальше.
   - Здесь есть какая-то закономерность, - отметил отец. -  Они  летят  не
куда попало, а именно сюда,  где  эта  траншея,  канава  или  как  ее  там
назвать. Может быть, во время дождей она заполняется водой, и тогда семена
вызревают?
   Они  пролетели  километров  десять  и  заметили  впереди  стройный  ряд
стволов.
   - Держу пари, что они вылетают откуда-то отсюда, - предложил Сандро.
   - Никому не нужно твое пари, - сказала  Вина.  -  Это  ясно  с  первого
взгляда и притом каждому.
   - Они мне не нравятся, - заявила Оза.
   - О! Оставалась бы тогда дома, - сказал Сандро.
   - Сандро, ты не смеешь так говорить, - остановил его отец.
   Стволы деревьев были гладкими, без всяких сучков и ветвей.  Да  и  сами
деревья, наклоненные под тридцать градусов к вертикали, казались неживыми,
мрачными. Они не шевелились, лишь  слегка  приседали,  как  на  корточках,
когда из них вылетали семена.
   - Нет, это не так интересно, - сказал Сандро. - Тот, живой лес,  лучше.
На него интереснее смотреть.
   - Глядите, и сюда летят семена! - крикнула Оза.
   - Ну вот, просмотрели, - недовольно буркнул Сандро. - Пока  мы  летели,
те деревья, наверное, сами стали выбрасывать семена. Летим  туда.  Я  хочу
посмотреть.
   - И я тоже, - заявила Вина.
   - А я хочу на корабль, - устало сказала Оза.
   - Ну, хорошо, - сказал отец. - Летим назад. Посмотрим, что произошло  с
нашим лесом. А потом на корабль. Мы ведь  сегодня  еще  и  не  завтракали.
Согласны?
   - Согласны, - заявили дети. Конечно же, все они немного устали.
   Они вернулись назад, туда, где пышно распускались чудные, необычные, ни
на что ранее виденное непохожие деревья. Они  смотрели  на  них  с  высоты
нескольких десятков метров.
   Только лес жил. Все остальное было без  движения.  В  узкой  и  длинной
канаве, с высоты это было хорошо заметно, виднелись какие-то  пятиконечные
предметы с одним укороченным лучом. И если кусочек дерева попадал  в  них,
он тоже прорастал. И вообще, заметил отец, эти деревья  были  поразительно
живучи. Они начинали расти везде, была ли почва глинистая, или каменистая,
или вот в этих неправильной формы звездах. Полоса  шевелящегося  леса  уже
дошла до того места, где они стояли несколько минут  назад,  и  продолжала
двигаться дальше.
   - На корабль, -  скомандовал  отец.  -  Завтракать  и  отдыхать.  Потом
продолжим осмотр.
   Они полетели к кораблю и заметили, что поле пересекают еще  две  линии,
параллельные друг другу, два канала.
   И вот они уже на корабле. Отец опустился  в  кресло  перед  пультом,  и
корабль вертикально взлетел, остановившись на высоте пяти километров.
   В столовой их уже ждал завтрак. Возбужденные  виденным,  они  наперебой
рассказывали друг другу: "А вот одно дерево...  А  у  него  почему-то  нет
листьев... Дерево... Стволы... А ты видела?.."
   - А эти пятиконечные звезды очень похожи на людей, - сказала Вина.
   - Что? - поперхнулся отец. - Что ты сказала?
   - Они очень похожи на людей.
   - Да, да, похожи, - подтвердили Оза и Сандро.
   - Странно, - задумался отец. -  Ну,  хорошо.  Идите  в  зал,  отдохните
немного, а я займусь делами в рубке управления.
   - Папа, ты надолго? - спросила Вина.
   - Нет, нет. Я быстро. Может быть, я слетаю вниз. Но вы не беспокойтесь.
   А в голове уже снова звучал грохот. Грохота  не  должно  было  быть!  И
когда грохот затих, мысль, нелепая, глупая, страшная,  закралась  в  мозг.
Нет. Этого не должно быть! Он закрылся в рубке,  включил  обзорный  экран,
вынул из камеры, которая делала рапидосъемку, кассету, хотел вставить ее в
проектор, но передумал и оставил ее на видном месте, чтобы  она  сразу  же
бросилась в глаза, если сюда кто-нибудь войдет.
   Затем он надел ранец, набрал на пульте управления время  старта.  Старт
должен был произойти через пятнадцать минут,  автоматически,  если  с  ним
что-нибудь случится. Настроил автоматический пуск на  ритм  своего  мозга,
если вдруг старт придется давать неожиданно, а его не будет на корабле,  и
вышел в шлюзовую камеру. Пятнадцати минут ему было вполне  достаточно.  Он
бросился вниз.
   Чем ближе  он  подлетал  к  поверхности  планеты,  манипулируя  ручками
реактивного ранца, тем явственнее в его голове звучал свист, вой и грохот.
До поверхности  оставалось  совсем  немного,  когда  что-то  произошло  со
временем.
   Время  начало  стремительно  убыстрять  свой  бег.  И  деревья,   ранее
распускавшиеся за десять минут, теперь возникали и умирали за секунду-две.
   Он упал на  дно  траншеи,  чувствуя,  как  в  грудь  врезается  осколок
снаряда. Голову разламывало от  свиста  и  воя,  от  грохота  взрывов,  от
тонкого повизгивания осколков. Он хотел встать, но не  смог,  только  чуть
приподнялся и упал навзничь.
   "Хорошо, хоть дети не видят этого, -  еще  успел  подумать  он.  -  Они
далеко, за тысячи километров. В Сибири... Как  там  жена-то  одна  с  ними
троими? Сашка, Зоя, Валентина... Лишь бы они никогда не увидели этого..."
   Он лежал, чувствуя, как горячая волна заливает грудь.  Взгляд  его  был
направлен в зенит, где чуть сверкало неподвижное пятнышко. И тут ко  всему
этому грохоту и реву прибавился еще один звук -  монотонное  гудение.  Это
шли бомбардировщики со свастикой на крыльях,  прикрываемые  истребителями.
Три бомбардировщика вдруг отделились от общей массы и взмыли вверх.
   "Сандро, Оза, Вина... Не успеют".
   - Старт, - прошептал он.
   - Васька, ты что? - прохрипел лежавший рядом солдат. - Зачем  вставать?
Команды еще не было...
   - Старт, Сандро, старт. - Он приподнялся на локтях, небритый,  серый  и
страшный. Грязная шинель на груди набухла кровью.
   Он успел заметить, как рванулось ввысь блестящее пятнышко корабля.
   - Ты лежи, Вась, лежи. В атаку сейчас пойдем.
   Странное черное дерево, похожее на фонтан, выросло перед ним, и десятки
его частичек впились в тело.
   Последнее, что он услышал, было:
   - В ата...
   Вселенная вздыбилась, перевернулась и погасла.
   Мир, из которого он прилетел или, быть может, который  просто  придумал
за несколько мгновений,  и  мир,  в  котором  он  жил,  исчезли  для  него
навсегда.
   А из окопов выплеснулась и покатилась вперед волна оглушенных, грязных,
разъяренных, что-то орущих солдат...



   Виктор Колупаев.
   Фильм на экране одного кинотеатра

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Весна света".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Препротивнейшая погода стояла в Усть-Манске уже целую неделю. То дождь,
то мокрый снег, да еще с ветром. Не знаешь, что надеть на себя: в плаще  -
холодно, в пальто -  как-то  еще  неудобно.  Ведь  не  зима  же!  Осень...
Октябрь... А тут еще воскресный день. И на улицах только энтузиасты.
   Да, да. По улицам спешили лишь одни энтузиасты, да и то,  чтобы  только
поскорее добраться до теплого  угла...  Словом,  молодежь...  И  еще  один
человек. Этот никуда не спешил, хотя и проклинал себя за характер, который
привел его на мокрую улицу.
   Впрочем, проклинать свой  характер  и  даже  подвывать  от  нестерпимой
мысли, что характер этот - тряпка, вошло у промокшего человека в  какую-то
чуть ли не удобную привычку.
   Фамилия его была - Непрушин. Петр Петрович Непрушин.
   Непрушин, собственно, и не спешил, а просто шел и  если  уж  и  обгонял
редкого прохожего, то только для того, чтобы  согреться.  В  холодную,  но
сухую  погоду  это  было  вполне  оправдано.  Но  в  такой,  как  сегодня,
промозглости сколько ни беги, не согреешься.
   Идти домой Петру Петровичу не было совершенно никакого смысла. Там  его
никто не ждал, а если и ждал, то с  руганью,  неторопливой,  нисколько  не
грозной, а, напротив, привычной и  ленивой,  как  капля  воды  на  обритую
голову во время пытки. Или, что несколько интереснее, но  и  неприятнее  -
Цельнопустов, друг семьи, который уже  давно  брился  лезвиями  Непрушина,
носил его  тапочки  и  даже  носки,  сидел  в  единственном  кресле  перед
телевизором, запросто выпивал заготовленную к празднику водку и что-то там
еще такое делал... Присутствие его Непрушину было невыносимо, позорно,  но
Варвара - жена Непрушина - боготворила Цельнопустова и  много  лет  подряд
ставила его мужу в пример.
   Непрушин то привыкал к такой жизни, то начинал робко и неуверенно с нею
бороться; впрочем, до первого лишь окрика Варвары: "Где уж тебе!"
   Летом и в начале осени можно было уходить в лес. Но куда  пойти  вот  в
такую мерзкую погоду?
   К друзьям, если только их можно так  назвать,  он  не  любил  ходить...
Правильные и решительные, они посмеивались над его нелепым существованием,
пусть добродушно, пусть без ехидства, но посмеивались.
   Не лучше было и на работе,  но  там  хоть  можно  было  что-то  делать,
чертить,  проверять  кальки,  соблюдать  "единую  систему  конструкторской
документации",   спорить   (только   много   ли    тут    наспоришь?)    с
нормоконтролером. На работе  Непрушина  считали  средненьким,  а  если  уж
говорить честно, то и просто никудышненьким инженером-конструктором.
   Да ладно... Черт с ними со  всеми!  Убежать  бы  куда-нибудь  от  этого
нудного и холодного дождя.
   Непрушин никогда не задумывался, почему так  получилось.  Получилось  и
получилось. Ниже  среднестатистического  уровня?  Так  ведь  на  то  он  и
средний, чтобы были выше и ниже.
   И маршруты-то ведь уже все были хожены-перехожены.  По  асфальтику,  по
асфальтику! В грязь переулков даже  Петр  Петрович  не  хотел  лезть.  Вот
сейчас будет детский сад, за  ним  кинотеатр  "Октябрь"  и  рядом  магазин
"Театральный", где можно купить конфет или выпить  молочный  коктейль.  Но
коктейль - холодно. Хотя все же можно постоять в сухом месте... Можно и  в
кинотеатр, но смотреть кинофильмы Непрушин  не  любил.  У  киногероев  все
получалось.  Ну,  в  боевиках  -  понятное  дело.   А   вот   в   простых,
обыкновенных-то?  Все  равно  получалось!  В  начале   каждого,   конечно,
конфликт. На работе начальство зажимает прогрессивные методы строительства
или новые методы заточки сверл. Дома сын попадает в плохую компанию.  Жена
не  разрешает  задерживаться  на  работе...  Но  уже  по  умным  глазам  и
решительному  выражению  лица  понятно,  что  главный  герой  все  осилит.
Помучают его, помучают, но все же сдадутся.
   Словом, не  любил  Непрушин  ходить  в  кино.  Постоять  в  очереди  за
билетами, если народ ломится в обе кассы, еще куда ни шло. Стоишь  сначала
в  одной,  а  когда  очередь  подходит,  задумчиво  выходишь  из   нее   и
пристраиваешься во вторую. И так  -  сколько  угодно.  И  деньги  целы,  и
содержание фильма все равно узнаешь,  и,  вроде  бы,  на  людях  побыл,  в
обществе... человеческом.
   Непрушин вышел на  небольшую  площадь  перед  кинотеатром  и  привычно,
машинально бросил взгляд на афиши. В голубом зале "Октября" шел  кинофильм
"Битва в токарном цехе", а в  зеленом  -  "Петр  Петрович  Непрушин".  Да,
грустно вздохнул Непрушин, на такие народ в кассы не лезет валом, да еще в
такую пого... Тут что-то сработало  в  его  мозгу...  Что  это?  "Битва  в
токарном цехе"... Понятное дело! А здесь... "Петр Петрович Непрушин"! Нет,
постойте! Как это: Петр Петрович Непрушин? Это я - Петр Петрович Непрушин!
Петруша, если уж на то пошло... Непруша, то есть... Как это, как это?
   Непрушин растерянно остановился перед афишей, потом чуть отошел,  чтобы
лучше рассмотреть ее. Нет уж помилуйте. Как  это:  Непрушин,  и  вдруг  на
афише?! Цельнопустов придумал? Ах, Цельнопустов, гад, то есть!  Мало  ему,
всем мало, так еще на афишу! Петр Петрович непривычно  разгорячился,  даже
ручейки, стекающие со старенького  черного  берета  за  шиворот,  перестал
замечать.
   Да что же это? Уж совсем житья нет, что ли?!
   Он еще раз подозрительно исследовал неряшливую  афишу.  Вот  и  сеансы.
12:35, 14:10 и так далее. Студия! Студия даже есть! Ну надо же! Зеленым по
серому: Марградская киностудия.
   Так, так... Что же выходит? Выходит, что Марградская  студия  поставила
кинофильм "Петр Петрович Непрушин".
   Фу ты черт! - снова что-то сработало в голове Петра Петровича.  Это  же
кинофильм! "Петр Петрович Непрушин" называется. Это не  про  него,  а  про
какого-то  обобщенного  Петра  Петровича   Непрушина,   который   борется,
наверняка, со всеми, а в конце фильма побеждает.
   У Непрушина даже на душе полегчало. Все чуть было не  опрокинулось,  но
тут же крепко стало  на  ноги.  Петр  Петрович  ощутил  холодные  струйки,
ползущие по спине, передернул плечами и вошел в кинотеатр.
   Что-то пустовато было возле касс. Можно сказать, совсем пусто. В  фойе,
правда, кто-то ходил, но здесь, у входа, на Непрушина с двух сторон  цепко
узрились настороженные кассирши. Возьмет гражданин билет или  не  возьмет?
Петр Петрович сначала прошелся,  словно  раздумывал,  размышлял,  решался,
старательно не смотря в окошечко кассы голубого зала. Он не хотел подавать
надежду, а потом грубо разрушать прекрасное здание мечты той кассирши.
   Билетерша,  женщина  лет  тридцати  пяти,   злая,   неряшливо   одетая,
определенно сознающая  всю  бессмысленность  своего  сегодняшнего  стояния
возле врат отечественного киноискусства,  посмотрела  на  делающего  возле
касс третий круг гражданина, как на известного всему  городу  шаромыжника,
который только и ищет себе  местечко,  где  бы  распить  бутылку  дрянного
вермута. Посмотрела и вызывающе зевнула. Видела она всяких...
   Название кинофильма Марградской киностудии все  же  интриговало.  Да  и
разгуливать здесь - все равно что жевать бутерброд в зале филармонии... Не
для прогулок этот пятачок  возле  двух  настороженных  амбразур.  Непрушин
решился.
   - Один билет, - сказал он в зеленую амбразуру и протянул полтинник.
   Кассирша швырнула монету в коробку из-под немецкой магнитофонной ленты,
но билет не оторвала.
   - Один, один, - повторил Непрушин.
   Кассирша разверзла уста:
   - На какой сеанс? Я что, гадать должна? Вас тут много!
   - На этот, - сконфузился Непрушин. - На ближайший...
   - Ближайший только что начался! А следующий в четырнадцать десять.
   - На который начался...
   Кассирша шлепнула билет на нижнюю доску амбразуры  и  сопроводила  свой
профессиональный жест словами:
   - Здесь вам не бульвар, чтобы прогуливаться.
   Но Непрушин ее уже не слушал, так как  сеанс-то  ведь  уже  начался,  а
впереди еще могли возникнуть осложнения. Он слегка помахал  билетом  перед
закрытой  стеклянной  дверью,  чтобы  привлечь  внимание.  Билетерша   все
распрекрасно видела, но дверь не открывала. Петр Петрович  махнул  билетом
энергичнее. Обе кассирши с интересом наблюдали, что же будет дальше.
   Человек,  размахивающий  билетом,   являл   собой   фигуру   жалкую   и
ненапористую. Билетерша приоткрыла дверь, сказала  недовольно,  но  уже  с
какими-то  примирительными  нотками  в  голосе:  "После  третьего   звонка
воспрещается...", но Непрушина все-таки  пропустила.  И  тот,  торопясь  и
делая вид, что торопиться ему некуда, бросился в зеленый зрительный зал.
   Темнота, на миг ослепившая его, рассеялась, и  Петр  Петрович,  сев  на
первое попавшееся место, огляделся, заметил где-то впереди с десяток  чуть
задранных кверху голов, успокоился, поежился  в  волглой  своей  одежде  и
сосредоточенно уставился  в  экран.  Киножурнал,  конечно,  уже  кончился.
Прошли и титры фильма. На белом с полосами  швов  полотне  разворачивалась
нехитрая завязка скучнейшей, судя по  всему,  интриги.  Ее  и  интригой-то
назвать было нельзя.
   Непрушин пожалел, что приперся сюда, но тут же опомнился: ведь  кинозал
еще не худшее место в его несуразной жизни, по крайней мере тут не дует  и
не льет за шиворот. А вдобавок ко всем благам,  можно  еще  посмотреть  на
себя со стороны, хотя, честно говоря, смотреть на  это  не  особенно-то  и
приятно. Ну, мечется вот Петр Петрович по экрану, по жизни то  есть  своей
экранной, делает глупость за глупостью. И даже не глупость, а так,  что-то
аморфное, безвольное,  бесформенное,  потому  что  даже  для  того,  чтобы
сделать  глупость,  нужно  иметь  хоть  какой  ни  на  есть   характер   -
характеришко... А у  того  Петра  Петровича  и  намека-то  на  него  вовсе
никакого и не было.
   Тут и режиссеру, и киноартистам, и даже осветителям  и  статистам  было
ясно, не говоря уже о потенциальных зрителях, что сдержаться,  не  сделать
какую-нибудь пакость тому Петру  Петровичу  было  выше  человеческих  сил.
Никакой возможности не было сдержаться! Вот все, кто мимоходом, даже и  не
подозревай об этом, кто сознательно, мучаясь содеянным или радуясь ему,  и
пакостили товарищу Непрушину. А тот ничего не понимал, и  было  совершенно
ясно, что он именно не понимает, а не делает с тайными мыслями вид,  будто
ничего не понимает.
   Впрочем, и пакостями-то действия людей назвать было нельзя. Ну,  лишили
премии, так ведь он  мог  обжаловать,  три  дня  на  доске  приказ  висел!
Начальник конструкторского бюро, может, и  лишил  его  премии  специально,
потому что Непрушину она была положена, а кому-то там - нет. Но кто-то там
ничего не мог обжаловать, а Непрушин мог. И тогда п