громную пользу, и для таких существ, как мы,  не  было  причин  запрещать
целительство.
   Эти слова заставили К'астилль содрогнуться - так, как  если  бы  Люсиль
сказала о том, что нет ничего дурного в избиении младенцев или убийстве.
   - Отвращение кипит внутри меня, - произнесла К'астилль на родном языке.
   - К'астилль, не суди нас так строго, - перешла Люсиль на английский.  -
Мы  живем  иначе,  чем  вы.  И  ваша  и  наша  культура  складывались  под
воздействием биологии. Мы неоднократно слышим  о  частых,  даже  заурядных
самоубийствах и убийствах ваших стариков. Об этом мы ни разу не  говорили,
ибо никому не дано судить о том, чего он не понимает. Я до сих пор  ничего
не могу понять. У людей убийство считается вопиющим  преступлением,  самым
страшным из грехов. А твои жалобы на нигилистов вполне умеренны, словно ты
лишь отчасти не одобряешь их обычаи. Мне  же  они  кажутся  безжалостными,
безнравственными убийцами.
   Раньше целители зензамов убивали и  калечили,  и  потому  вы  запретили
медицину. Ладно, пусть будет так. Значит, вы готовы умирать  от  инфекций,
ран и болезней, хотя вполне способны вылечиться от них. Но судить вас я не
собираюсь.
   У нас врачи спасают жизнь нам и нашим детям, приносят огромную  пользу.
И я не стану извиняться за них или за нас.
   Прежде чем ответить, К'астилль издала гортанное и низкое восклицание.
   - Ты говоришь, что у вас не допускаются самоубийства и убийства  людей,
которые достигли Разделения, стариков, как ты их назвала.  Такие  поступки
вы называете безнравственными. Но разве честь и нравственность  допускают,
чтобы им позволяли страдать, впадая в безумие?
   - Ты сама ответила  на  свой  вопрос.  У  нас  старики  редко  страдают
психическими расстройствами. Да, такие встречаются, но  их  число  слишком
мало.
   - Значит, люди остаются в  здравом  рассудке  после  Разделения,  после
того, как  они  становятся  ростками?  -  В  голосе  К'астилль  прозвучало
неподдельное изумление.
   Момент был напряженным. Люсиль приоткрыла рот, желая ответить,  но  тут
же все поняла и воззрилась на  К'астилль.  Внезапно  все  встало  на  свои
места: загадочные замечания, трудности аборигенов в изучении  чужой  речи,
отвращение к Разделению - все вдруг приобрело смысл. Ужасный,  невозможный
смысл. Люсиль требовалось время подумать, но  времени  не  было.  Упускать
момент не стоило.
   - Чарли, К'астилль, я только что  все  поняла!  -  воскликнула  она.  -
К'астилль, произошло серьезное недоразумение - причем по  моей  вине,  ибо
все понимание вашей  культуры  основано  на  моей  работе,  узнанных  мною
значениях слов вашего языка. Я совершила досадную ошибку. С первого дня  я
слышала  слово  "Разделение"  и  сочла  его   эвфемизмом,   приукрашенным,
приемлемым названием смерти. Но  я  ошиблась.  Значит,  Разделение  -  это
что-то иное?
   - Смерть! - изумленно повторила К'астилль. - Да нет  же!  Разделение  -
это... это месть, которой Жизнь подвергает нас за наш разум. Это отправная
точка философии нигилистов и  других  подобных  групп  прошлого.  Для  них
смерть является желанным бегством от Разделения. Наши ученые говорят,  что
нас никогда не  будет  столько,  чтобы  создать  культуру,  основанную  на
городах, потому что многие станут искать спасения в смерти.
   Люсиль энергично кивнула:
   - Все это вдруг осенило меня. Позволь спросить еще об одном: английские
слова "мужчина" и "женщина" - они что-нибудь значат для вас?
   К'астилль сжала и разжала пальцы - этот жест заменял  зензамам  пожатие
плечами.
   - Они относятся к  двум  основным  типам  строения  тела  людей.  Ты  -
женщина, а Чарли - мужчина. Вот и все, что  мне  известно.  Но  вы  всегда
придавали огромное значение различиям, правильному употреблению  слова.  Я
так и не смогла понять почему. Зачем уделять внимание таким несущественным
различиям? Почему бы не учитывать в таком случае и рост, и цвет глаз?  Это
имело бы гораздо больше смысла.
   - А тебе никогда  не  приходило  в  голову,  что  причина  может  иметь
какое-то отношение к... Господи, Чарли,  виной  всему  -  мое  баптистское
воспитание! Я не  решилась  объяснять  им  слова  "пол"  и  "размножение".
К'астилль, ты никогда не задумывалась, что  слова  "мужчина"  и  "женщина"
могут относиться к способу появления людей на свет?
   - Нет, ни разу. Возможно, у меня были какие-то смутные догадки, но  мне
не хотелось расспрашивать о таких отвратительных вещах.
   - Вот как?
   Чарли не выдержал:
   - Прошу прощения, К'астилль. Я хочу, чтобы  Люсиль  немного  просветила
меня. - Он  воткнул  вилку  внутреннего  передатчика  в  панель  связи  на
скафандре Люсиль. Оба они  выключили  наружные  микрофоны  и  динамики.  -
Люсиль, что происходит? - потребовал он. - Как  может  быть,  что  они  не
знают различий между мужчинами и женщинами? Я видел К'астилль и Л'аудази -
очевидно, они женщины. В лагере я видел нескольких малышей...
   - Чарли, когда мы вернемся в лагерь, присмотрись к зензамам -  все  они
относятся исключительно к женскому полу. До сих пор я объясняла  это  тем,
что внешность  обманчива  или  же  что  в  их  обществе  существует  некое
разделение, но наверняка я ничего не знала - до этого дня. А теперь  молчи
и слушай. И ради Бога, если вздумаешь заговорить, следи за собой. - Люсиль
прервала связь.
   Сердце Люсиль торопливо билось.  Каким-то  образом  она  понимала,  что
подошла к самому главному, стоит на пороге открытия тайны жизни  зензамов.
Но, кроме того, она понимала, что это знание грозит опасностью.
   - Прости нас, К'астилль. Чарли не понимал, почему я спрашиваю об  этом,
- мягко и негромко пояснила она. - Расскажи мне о жизненном цикле зензамов
- расскажи так, словно я ничего не знаю, как ты объясняла бы это ребенку.
   К'астилль долго молчала.
   - Есть такой стишок для самых маленьких, - наконец произнесла она. -  Я
попробую передать его смысл  на  английском  -  чтобы  Чарли  меня  понял.
"Сначала появляются малыши, которые учатся и  играют.  Затем  -  взрослые,
которые воспитывают детей, наставляют их и учат. Затем  Разделение  уносит
взрослых, обращая их в коконы. Наконец, из своего кокона появляется росток
-  более  неразумный,  чем  ребенок,  разум  покинул   его   давным-давно.
Очарованный ростком,  взрослый  приносит  ребенка,  и  так  среднее  звено
соединяет начало и конец".
   - Пожалуй, я кое-что поняла, К'астилль, - произнесла Люсиль.  -  Но  не
хочу вновь допустить ошибку. Пришло время рискнуть и  познать  жизнь  друг
друга, даже если это знание придется нам не по душе. Расскажи мне все.
   - Ты права - этот стишок настолько иносказателен, что к нему  требуется
пояснение. Особенно для инопланетян. Но прошу тебя, пойми: для меня, как и
для любого зензама, очень трудно говорить об этом.  По  сравнению  с  этим
приятен даже разговор о  вашей  медицине!  Итак,  каждый  зензам  проходит
несколько этапов развития. Прежде всего появляется ребенок - от взрослого.
Затем он вырастает и становится взрослым, таким, как я. Между  детством  и
зрелостью нет четких границ - просто в один день  взрослые  признают,  что
ребенок уже приобрел достаточно знаний. Как я гордилась в тот день,  когда
вместо О'астилль меня стали звать К'астилль! Приставка  "О'"  используется
для имен детей.
   С  помощью  приставок  к  именам  мы  различаем  социальное   положение
зензамов,  но  не  их  биологическое  состояние.  Когда-нибудь   я   стану
М'астилль, а может,  даже  Д'астилль.  Я  еще  молода,  возможно,  пройдет
тридцать ваших лет, прежде чем я вступлю в  этап  Разделения,  новый  этап
биологического цикла. Разделение занимает всего несколько дней. Первый его
признак - появление длинного алого рубца вдоль хребта зензамов.
   Зензам, у которого появился этот признак, должен найти себе  безопасное
место. Тело замирает, кожа становится твердой, как камень, чтобы  защитить
его от хищников. Внутри тело - не знаю,  как  это  будет  по-английски,  -
поглощает себя, преобразуется. Только  очень  маленькая  частица  прежнего
тела появляется из этого кокона, и называется она ростком.
   Затем, когда такой росток находит  взрослого,  готового  произвести  на
свет малыша, росток входит  во  взрослого  и  соединяется  с  ним.  Росток
помещает внутрь тела взрослого свое семя, которое  соединяется  с  семенем
взрослого и вырастает в ребенка, а тот рождается спустя несколько месяцев.
Когда росток входит в тебя, ты испытываешь отвратительное  и  унизительное
ощущение. Со мной такое случалось всего несколько раз, хотя детей  у  меня
до сих пор не было. Но при появлении ростка зензам полностью подчинен ему,
им  движут  невообразимо  сильные  чувства,  он  вынужден  подчиняться   и
помогать. Таков закон природы, иначе зензамы давно бы уже вымерли. Но  эта
неизбежность, бессилие, необходимость кажутся нам настолько унизительными,
особенно  потому,  что  они  вызваны  бессмысленными  ростками,  что   нам
омерзительно знать, что  когда-нибудь  мы  уподобимся  им.  Потому  мы  не
порицаем нигилистов за их желание избежать этого унижения в смерти.
   Так мы и живем. Насколько я понимаю, ваша жизнь совсем иная. Теперь  ты
расскажи о ней.
   Тысяча  мыслей  закрутилась  в  голове  Люсиль,  она  отчаянно   хотела
поговорить с Чарли наедине. Но К'астилль уже была настроена подозрительно.
Еще один разговор наедине означал  бы,  что  люди  лгут,  пытаются  что-то
сочинить.
   Неудивительно, что аборигены Заставы не могли понять  разделения  людей
на мужчин и женщин. Каждый зензам сначала становился разумной  женщиной  -
"взрослым", а затем неразумным мужчиной - "ростком".
   Очевидно, для  самоопределения  гораздо  большее  значение  имел  склад
мышления, чем форма гениталий. Разделение на мужчин и женщин  уступало  по
точности  разделению  на  мыслящих  и  немыслящих.  Люсиль  поняла,  какую
осторожность ей следует проявлять в ответах.
   - У нас все совеем по-другому. Каждый человек рождается  либо  незрелым
взрослым, либо незрелым ростком. В любом  случае  он  вырастает,  живет  и
умирает. Когда они соединяются - так, как вы с ростками, - взрослые рожают
детей, обычно только по одному.
   Когда К'астилль ответила, ее тон  был  совершенно  новым  -  наполовину
враждебным и наполовину изумленным:
   - Но вы... вы ведь взрослые. Неужели вы никогда не лишаетесь  рассудка?
Значит, вы всю жизнь остаетесь и здоровыми и мыслящими?
   - В большинстве своем - да. Но по мере того, как стареет тело,  стареет
и  мозг,  вместилище  разума,  и  вместе  с  ним  ослабевает   способность
рассуждать здраво. Но это скорее исключение, чем  правило.  -  Едва  успев
договорить последнюю фразу, Люсиль пожалела о ней.
   - Очевидно,  благодаря  вашей  чудесной  медицине,  -  горько  заметила
К'астилль. Она покачала головой - жест, перенятый у людей. - Какой бы  бог
ни создал вас, он был добрее нашего творца. Жизнь и культура моего  народа
искажены  неизбежностью  безумия,  безумие  настигает  каждого,   кто   не
предпочтет бежать от него с  помощью  самоубийства.  Если  бы  мне  только
знать, что я сохраню способность мыслить...
   - К'астилль, - мягко прервал ее Чарли впервые  за  долгое  время,  -  я
хотел бы попросить  тебя  об  одном  одолжении.  Возможно,  исполнить  мою
просьбу ты не сможешь или испытаешь при этом боль. Если так, я отказываюсь
от нее. Но я бы хотел увидеть одного из зензамов в фазе ростка.
   Кожа на черепе К'астилль  зашевелилась  в  выражении  эмоции,  подобной
смеху.
   - Ты уже видел их и ничего не  понял.  Разве  ты  не  знаешь,  где  они
находятся, Люсиль? Ты еще не поняла, почему мы держим их рядом?  Пойдемте,
я покажу вам.  -  Она  вдруг  вскочила  и  рысью  понеслась  в  кустарник,
преследуемая запыхавшимися людьми. - Научи меня еще двум словам, которых я
не знаю, Люсиль. - К'астилль смотрела прямо перед собой, не оглядываясь на
спутников, и в ее голосе прозвучала непривычная резкость.  -  Как  назвать
по-английски взрослого, который дал  мне  жизнь?  И  как  назвать  росток,
повинный в этом?
   Люсиль догнала ее, подошла поближе и приглушенно произнесла:
   - Мать. По-английски взрослый,  который  дал  тебе  жизнь,  -  мать.  А
росток, который соединился с ней, - отец.
   - Понятно. Спасибо тебе. - К'астилль слегка замедлила шаг. -  Скоро  мы
будем на месте.
   Люсиль шагала рядом в своем армированном скафандре, защищенная от  вони
и опасностей Заставы, способная  видеть  лишь  внешнюю  красоту  дня.  Она
задыхалась от усталости,  стыда,  вины  и  отвращения.  Безумие!  Безумие,
сумасшествие  и  предвидение  приближающегося  безумия,  от  которого   не
спастись  никому.  Земная  матушка-природа  проявила  больше   заботы   по
отношению к своим детям. Разве смогли бы люди создать свою культуру,  будь
их биологическое наследие таким же  суровым,  как  у  зензамов?  Караваны,
поселки, крохотное население, которое, как теперь  поняла  Люсиль,  просто
было  не  в  состоянии  избавиться  от  всех  голодных.   Все   достижения
человечества тускнели по сравнению с пыткой отвратительного, унизительного
цикла жизни.
   К'астилль вывела их на небольшую прогалину.
   - Мы всегда держим их здесь, когда останавливаемся поблизости. Так  нам
удобно, и им никто  не  мешает  играть.  Они  где-то  рядом.  -  К'астилль
запрокинула голову и издала отрывистый, пронзительный крик.
   Люсиль понадобилось всего несколько секунд, чтобы узнать крик -  именно
таким звуком зензамы подзывали...
   Вскоре они и впрямь появились. Спотыкашки. Махали  крыльями,  кружились
над прогалиной, трепеща, спускались на землю. Смешные, ласковые  существа,
глупенькие любимцы зензамов, милые, пестрые зверьки размером  с  кошку,  с
которыми любила играть Люсиль, знающие несколько слов на языке 3-1. Люсиль
даже удалось обучить зверьков одному-двум английским словам.
   Она узнала одного из спотыкашек - самого глупенького,  которого  Люсиль
прозвала Метеором за стремительные, но неуклюжие полеты.
   Метеор тоже заметил Люсиль и издал приветливый крик. Подлетев  поближе,
он замахал длинным хвостом, с вопросительной интонацией повторяя:
   - Куки? Куки?
   Срывающимся голосом К'астилль произнесла:
   - Люсиль Колдер,  Чарли  Зизулу,  позвольте  представить  вам  Амезера,
которого Люсиль прозвала Метеором. Позвольте представить моего отца.
   - Куки?
   Люсиль попыталась что-то сказать, но ее глаза наполнились  слезами,  по
щекам побежали  теплые  ручейки.  У  нее  перехватило  горло,  она  издала
сдавленный всхлип. Подняв руку к лицу, чтобы вытереть слезы, она вспомнила
про шлем и зарыдала.
   Чарли ощутил, как к его горлу подкатывает  тошнота,  испытал  отчаянное
желание немедленно вернуться на Землю, туда, где правила  жизни  не  столь
суровы. Зензамы оказались цивилизованным народом, а их творец - варваром.
   - Куки?..


   Постепенно, с величайшим трудом Люсиль удалось взять себя в  руки.  Она
пыталась рассуждать трезво, призвать  на  помощь  анализ.  Какой  жестокой
оказалась ирония судьбы! Разумные существа, обладающие высокой  культурой,
которых она видела  прежде,  претерпевали  смертельные  мутации.  С  точки
зрения стратегии воспроизведения и эволюции смена  каждым  существом  пола
была не лишена смысла.  Неразвитым  предкам  зензамов  такой  образ  жизни
должен  был  неплохо  послужить.  Самкам  зензамов,  матерям,  требовалась
сообразительность и разум,  чтобы  воспитывать,  вскармливать  и  защищать
детенышей. Должно быть, за  детенышами  присматривало  все  стадо.  Стада,
предшественники групп, должны были  сотрудничать  между  собой.  А  самцы,
летающие самцы, должны были преодолевать большие расстояния -  так,  чтобы
генофонд  оказался  как  следует  перемешан  в  небольшом,  рассеянном  по
огромной территории  населении.  Они  могли  быстро  распространять  любые
полезные мутации и обеспечивать генетическую совместимость вида. У каждого
существа был двойной шанс распространить свои гены.
   Только когда  самки  приобрели  истинный  разум,  только  когда  у  них
развилась способность рассуждать, запоминать и  общаться,  оказалось,  что
внешне полезная стратегия - палка о двух концах. Мыслящие существа  знали,
что  они  являются  потомками  неразумных  животных,  что   они   обречены
совокупляться с животными и в конце жизни становиться ими.
   Сколько людей, страдающих от повреждений или болезней мозга, обреченные
на безумие, предпочитали  покончить  жизнь  самоубийством?  И  ведь  такое
происходило с каждым зензамом!
   Неудивительно, что им не удавалось  поддержать  стабильную  численность
населения.  Неудивительно,  что  так  легко  было  найти  пустые   лагеря,
строения,  оставленные  группами  зензамов,  только  что  покинувшими  эти
места...
   Люсиль вспомнила свою мать  -  еще  бодрую  и  крепкую,  добродушную  и
остроумную, у которой за последние годы разве  что  прибавилось  седины  в
волосах да морщин на лице.  Старческое  слабоумие  в  худшем  случае  было
отдаленной и слабой опасностью, вполне предсказуемой в эти времена. А  еще
ей вспомнился отец - стройный, веселый, умный,  добрый  папа,  исполненный
мудрости и понимания, когда дети обращались к нему за советом.
   Какой бы выросла она, Люсиль,  какую  горечь  испытывали  бы  постоянно
человеческие дети, зная, что их отцами были безмозглые животные?
   - Ну вот, - подытожила К'астилль, сверху вниз глядя  на  трогательного,
жалкого зверька, маленького глупыша, не  понимающего,  чем  опечалены  его
друзья. - Вы видели мое будущее - мне предстоит стать суетливым, бездумным
существом, которое при желании можно научить выпрашивать еду.
   Вам такое не грозит, и это различие все время будет осложнять отношения
между нашими народами. Это меня и волнует.
   Но должна признаться, мне стало любопытно. Я уже  долго  размышляю,  но
все не решаюсь спросить...  теперь  вы  видели  наши  ростки,  и  было  бы
справедливо показать ваши. Конечно, вы не привезли их  с  собой,  но  меня
вполне устроит рассказ. Опишите, как выглядят ваши ростки?
   Чарли ошеломленно обернулся к Люсиль.
   "О Господи, - пронеслось в голове у Люсиль, - вот к  чему  привело  мое
описание нашего жизненного цикла! Я забыла  упомянуть,  что  наши  мужчины
разумны! К'астилль до сих пор считает Чарли женщиной!" Чарли поймал взгляд
Люсиль, и она кивнула. Он все понял и согласился. Истина могла  обернуться
лишними  сложностями,  возможно,  даже  бедой.  Но  К'астилль  заслуживала
правды, а рано или поздно ложь все равно раскрылась бы.
   - Нет, мы привезли их  сюда,  -  отозвалась  Люсиль.  -  Наши  взрослые
называются женщинами, а ростки - мужчинами.  Сейчас  ты  разговариваешь  с
одним из них.



33

   На борту корабля "Воссоединение".
   По пути с орбиты Заставы в лагерь рафинаторов

   Океанские волны взметнули курчавую тучу сверхгорячего пара  и  молекул,
разорванных  на   атомы,   нагретых   ревущими   реактивными   двигателями
"Воссоединения". Сам воздух пылал, пока нагретые до высочайших  температур
кислород и водород остывали, окружая корабль бледно-голубым нимбом. Шлюпка
почти  полностью  погрузилась  в  воду,  прежде  чем  вновь  подняться   и
продолжить полет по горизонтали. Жар двигателей, выхлопы  воздуха  и  пара
моментально высушили поверхность шлюпки.
   Синтия Ву радовалась любой, даже ничтожно малой победе. Полет  оказался
чертовски  трудным.  Густав  хотел   убедить   всех,   кто   наблюдал   за
"Воссоединением"  в  радары,  что  шлюпка  затонула,  упала  в   океан   и
взорвалась. И вход в атмосферу выдался не из легких. Автопилот вел  шлюпку
сквозь атмосферу, полагаясь на торможение о воздух, не включая  реактивные
двигатели, пока "Воссоединение" не оказалось всего в пяти  километрах  над
водой - небывало низкая высота для космического судна. Вспышка  реактивных
двигателей и ревущее облако пара внешне выглядели почти как взрыв и должны
были убедить любых наблюдателей с орбиты.
   Но самое главное, ионный шлейф, образующийся при сгорании,  должен  был
создать помехи