иларом изолировали суда, предназначенные для работы
вблизи от солнца. Сейчас эту работу проводили впопыхах,  покрывая  миларом
двигатели высоты. Если бы  нам  пришлось  использовать  их,  вся  изоляция
мгновенно исчезла бы.
   Наконец  фольгой  был  обмотан  весь  корабль.  Крохотная   фигурка   в
скафандре, спокойно наблюдающая  с  площадки  одной  из  клешней  буксира,
ножом, похожим на мачете, отсекла конец  милара.  Поднявшись  с  площадки,
человек подхватил конец фольги, свисающей с  "Джослин-Мари",  и  повис  на
нем. Корабль продолжал вращаться, и этот конец намотался на него.  Человек
достал баллон с клеящим веществом, покрыл им всю  поверхность  отрезанного
конца милара, и с помощью двигателей в рюкзаке за спиной направился  вдоль
обшивки,  таща  за  собой  фольгу.  Едва  клейкий  слой  милара   коснулся
поверхности корабля, они словно присосались друг  к  другу,  и  человек  в
скафандре покачнулся.
   - Напомни, чтобы я никогда не брался за такое дело, - попросил я.
   - Сомневаюсь, что ты сам об этом забудешь, - отозвалась Джослин.
   - Следующий этап, - произнес я в микрофон.
   Буксир торопливо набрал высоту  и  развернулся  вдоль  нашего  корабля.
Толстая струя липкого вещества ударила из шланга, тянущегося  из  буксира.
Попадая в вакуум, это  вещество  пузырилось,  налипало  поверх  милара  на
обшивку корабля и застывало в виде  густой  пены.  Это  был  теплозащитный
материал. Под действием тепла он мог раствориться, но при этом уносил  все
избыточное тепло с собой.
   Все происходящее представляло собой беспомощную, жалкую попытку  решить
проблему полета в раскаленной плазме, но  доставляло  некоторое  утешение.
Казалось, с появлением защитного слоя уровень опасности нашего предприятия
перешел с отметки "самоубийство" на отметку "рискованно".
   Если не считать антенны и главных двигателей, защитный слой покрыл весь
корабль. Антенну так или иначе раскаленная плазма превратила бы в пар. Все
остальные наружные приборы связи и поиска были убраны.
   - Система охлаждения запущена на полную мощность, - сообщила Джослин.
   Это была очень важная деталь - нам  требовалось  замерзнуть.  В  полете
корабль постоянно  нагревался.  Защитный  слой  обеспечивал  нам  отличную
изоляцию. Пропуская сверххолодный жидкий водород из топливных  резервуаров
в трубы охладительной системы корабля, а затем, уводя его к двигателям, мы
могли понизить температуру.
   Как только будут запущены реактивные  двигатели,  у  нас  не  останется
способа охладить корабль - пока не расплавится защитный слой.
   Но неизвестно еще, доживем ли мы до того, как он расплавится.



16

   Приближался час ноль.
   "Джослин-Мари" произвела запуск при одном "g",  но  спустя  три  минуты
перегрузка возросла до шести "g". Мы слышали, как  скрипят  и  постанывают
конструкции корабля, принимая тяжесть.
   Вапаус уплывал от нас все быстрее и быстрее. Нас с Джослин вдавливало в
противоперегрузочные кресла. Эти кресла приспособили к большим перегрузкам
- теперь они представляли мешки вискозного  геля  под  тонкими  и  гибкими
оболочками. Гель, экзотическое органическое вещество, умудрялся  проникать
сквозь  поверхностные  оболочки,  и  вскоре  в   кабине   распространилась
нестерпимая вонь. Мы не могли позволить себе тратить энергию на  включение
системы вентиляции, тем более что выключать ее пришлось бы слишком скоро.
   Температура постепенно повышалась. Мы охладили весь корабль до  четырех
градусов Цельсия. Хотя двигатели были изолированы и в основном жар шел  не
от них, на корабле существовала  масса  других  устройств,  создающих  при
работе тепло, и избавиться от него было уже нельзя.  Кабина  вновь  начала
нагреваться - медленно, но заметно.
   Наша скорость достигла головокружительных высот. Менее  чем  через  три
минуты после набора  шести  "g"  мы  достигли  скорости  отрыва  от  Новой
Финляндии.  Если  бы   двигатели   вдруг   заглохли,   если   бы   системы
астронавигации забарахлили в самый  неподходящий  момент,  мы  никогда  не
вернулись бы обратно. Мы упали бы на солнце. Конечно, нам  так  или  иначе
приходилось сталкиваться с жаром -  если  не  с  солнцем,  то  с  огненным
хвостом из дюз "Левиафана".
   Снаружи, поверх защитного слоя, на корабле не были установлены  камеры,
но мы знали, что между нами и солнцем растет еще одна светящаяся  точка  -
гораздо меньше по размеру, расположенная  гораздо  ближе  и  более  яркая.
Отсюда ее было видно невооруженным глазом. "Левиафан".
   Полет при шести "g" был изнуряющим занятием, если не сказать больше.  К
концу дня, несмотря на всю защиту и усовершенствованные кресла, нам с Джоз
предстояло покрыться синяками и кровоподтеками от лопнувших сосудов. Нас с
Джослин напичкали  различными  препаратами  и  витаминами,  чтобы  уберечь
организм от губительной перегрузки. Но если перегрузка все-таки убьет нас,
"Джослин-Мари" будет действовать дальше как робот и  попытается  выполнить
задачу самостоятельно, везя на борту два трупа.
   Я уже сейчас чувствовал себя трупом. Я не мог повернуть  голову,  чтобы
взглянуть на Джослин, но мы видели друг друга благодаря внутренним камерам
корабля. Джослин выглядела так, словно на нее обрушилась тонна кирпичей  -
что, впрочем, было недалеко от истины. Скосив глаз на камеру, она  дернула
уголком рта, пытаясь изобразить улыбку.
   Мы мчались в ночной мрак, зная, что поблизости нет безопасной орбиты  -
только бесконечная пустота.
   Пятьсот секунд, семь тысяч триста километров от точки запуска. Скорость
двадцать девять километров в секунду.
   Семьсот секунд, четырнадцать с половиной тысяч километров.  Скорость  -
сорок один километр в секунду.
   Девятьсот секунд полета,  пройдена  половина  пути  -  двадцать  четыре
тысячи километров от точки запуска. Скорость - пятьдесят два  километра  в
секунду, сто девяносто тысяч километров в час.
   Скорость возрастала по мере того, как мы теряли топливо.  На  это  была
рассчитана  программа  корабля.  Через  тысячу  секунд  скорость  достигла
максимального предела.
   Все быстрее и  быстрее  мы  приближались  к  столбу  пламени,  к  массе
распадающихся и возрождающихся вновь атомов. Мой организм изнемог до такой
степени, что не было сил даже оставаться  живым.  Каждый  вздох  с  трудом
давался моему телу, внезапно прибавившему  в  весе  шестьсот  килограммов,
душа трепетала в предчувствии встречи с космическим чудовищем, к  которому
мы направлялись, изрыгающим факел  огня  в  пустой  черноте.  Сила,  мощь,
невероятная скорость больше не  пугали,  а  возбуждали  дух.  Мы  с  женой
мчались на мощной колеснице по небесам, чтобы  отомстить  своим  врагам  и
мучителям.
   От последней мысли у меня перехватывало дыхание;  массой  "Левиафан"  в
тысячу раз превосходил "Джослин-Мари".
   И все-таки он был отличным кораблем. Его двигатели работали  как  часы,
он не сбивался с курса, уверенно пронзая космос.
   Тысяча двести секунд в полете; сорок две  тысячи  километров  от  точки
запуска;  скорость  -  семьдесят  километров  в  секунду,  свыше   двухсот
пятидесяти тысяч километров в час. Скорость сейчас была нашей защитой.  Мы
двигались слишком быстро, и только у самого мощного радара оставался  шанс
заметить нас.
   Мы летели вслепую в непроглядную темноту.
   Тысяча пятьсот секунд, двадцать пять минут в полете  -  пройдено  более
шестидесяти шести тысяч километров, осталось приблизительно тридцать тысяч
- по восемьдесят восемь в секунду.
   Тысяча шестьсот секунд. Эти цифры потеряли всякое  значение.  Наступало
время готовиться к бою. Внешние камеры по-прежнему находились  в  защитных
кожухах, но были включены. Я приготовил к работе радар, но не включил  его
- при миларовом щите он был бесполезен.
   Мы  с   Джослин   сосредоточенно   работали   на   пульте,   почти   не
переговариваясь, стараясь экономить движения. Поднять руку при  шести  "g"
требовало столько же усилий, сколько подтянуться на Земле.
   Тысяча  восемьсот  секунд.  Курс  верен.  Полчаса  с  момента  запуска.
Скорость относительно цели - сто двадцать один километр  в  секунду,  румб
ноль-два-ноль.
   Остановка   двигателей   произошла   внезапно.   Перегрузка   сменилась
невесомостью. Мы открыли кожух третьей камеры.
   Наши  тела  неожиданно  приобрели  непривычную  легкость,  сердца  дико
заколотились от внезапного исчезновения перегрузки.  Я  ощутил  тяжесть  в
желудке - гироскопы  пришли  в  движение,  поворачивая  "Джослин-Мари"  на
безопасной высоте носом вперед.
   Нам предстояло броситься в пламя головой.
   Третья камера показывала темноту под слоями  милара  и  защитной  пены.
Затем постепенно в этой  темноте  появился  тусклый  красноватый  отблеск,
постепенно набирающий силу и яркость. Очевидно, защитный слой  растворился
- на экране появилась вспышка, и камера обратилась в пар.
   Пронзительно завизжала сирена.
   - Температура обшивки достигла пятисот градусов и продолжает  расти,  -
сообщила Джослин.
   - Аварийную систему охлаждения на полную мощность.
   - Температура обшивки - шестьсот.
   - Приготовиться к запуску торпед.
   - Начинаю запуск торпед. Цикл пошел. Запуск торпеды... один, два,  три,
четыре, пять, шесть - пуск. Второй цикл... торпеды запущены!
   - Джоз, похоже, внешние термодатчики испарились - нет показаний.
   - Да, вместе с остатками защитного слоя. Кормовые люки охлаждаются  при
девяностапятипроцентной мощности.
   - А температура растет.
   - Температура обшивки - тысяча двести градусов. Появилось еще несколько
повреждений.
   - Систему охлаждения на аварийную мощность!
   - Семь секунд полета в плазме.
   - Все системы охлаждения на аварийную мощность.
   Но мы уже вылетели из огненного хвоста.
   Компьютер вновь взял на себя  управление  кораблем,  бросив  мегатонную
тяжесть на сто градусов за полсекунды.
   По  кабине  "Джослин-Мари"  пронесся  горячий  ураган,   пока   система
охлаждения откачивала  нагретый  сверх  всех  возможных  пределов  воздух,
наполненный вонью спаленной  изоляции,  расплавленного  пластика  и  пота.
Температура воздуха достигала точки кипения воды  и  быстро  снижалась,  а
затем корабль вновь окатывали волны  жара.  Система  охлаждения  прогоняла
жидкий водород из топливных баков по трубам и выбрасывала  его  в  космос.
Температура быстро падала.
   Мы даже не замечали этого: в этот момент ожили уцелевшие камеры,  и  мы
увидели "Левиафан".
   Огромный, гигантский, чудовищный - ни одна машина, ни одно творение рук
человеческих  не  могло  быть  таким  невероятным,   таким   ошеломляющим.
"Левиафан"  следовало  счесть  чудовищем,  порождением  природы,  потомком
темного солнца, зверем в форме наконечника стрелы.
   И эта масса металла приближалась и росла, а мы не сводили с  нее  глаз,
потрясенные этой животной, гротескной массивностью.
   Уродливое чудовище округлилось, когда мы  подлетели  ближе,  исчезло  и
вновь  появилось  на  экранах  заднего  вида.  В  численном  выражении  мы
пролетели мимо нее за секунду, но эта секунда  показалась  нам  невероятно
долгой.
   Оказавшись позади огромного корабля, мы изменили  первоначальный  курс,
повернув на девяносто  градусов  при  привычном  одном  "g".  Столбы  огня
вырвались со стороны борта "Левиафана" - один, второй...
   - Я насчитала пять, - сообщила Джослин.
   - Начинай второй запуск.
   - Торпедный залп: один,  два,  три,  четыре,  пять,  шесть...  загрузка
цикла.
   - Четвертая и пятая - осечка.
   - Обезвредить и сбросить четвертую и пятую. Туда им и дорога.
   На экране появились и тут же исчезли вспышки  -  торпеды  вырвались  из
корабля и ушли к "Левиафану".
   Лазеры корабля открыли огонь, но мы насчитали три попадания.
   - Ты заметила, они не выпустили истребители?
   - Подожди, сейчас проверю... нет. Мак, дорогой, мы удрали!
   - Ушам не верю! И вышли на обратный курс?
   - Безусловно, дорогой. Прямо на Куу!
   - Боюсь даже спрашивать, не шутишь ли ты.  -  Я  обернулся  к  Джослин.
Одной ее усмешки мне хватило. - Нет, не шутишь. Хорошо, курс на луну Новой
Финляндии.


   Как  только  корабль  взял  новое  направление,   двигатели   взревели,
перегрузка возросла до шести "g", а нас  вновь  вдавило  в  кресла.  После
краткой передышки это оказалось еще хуже.
   Рассчитывая курс отхода от "Левиафана", Джослин знала: нам  не  удастся
уйти туда, откуда мы появились, "Левиафан" нельзя одурачить дважды, к тому
же мы лишились прежней защиты. Потому нам  пришлось  удирать  от  корабля,
находящегося прямо между нами  и  Новой  Финляндией.  Однако  прежде,  чем
окончательно оторваться, нам пришлось сбросить  скорость.  Джослин  вывела
нас  на  девяносто  градусов  в  сторону  от  первоначального  курса.   Мы
продолжали двигаться не только вперед, но и  в  сторону.  Как  только  это
боковое движение отвело нас на безопасное расстояние  от  "Левиафана",  мы
могли притормозить.
   Однако мы двигались слишком быстро и  теперь  баки  были  почти  пусты.
Чтобы замедлить ход, требовался хитрый маневр.  Мы  летели  к  Куу  кормой
вперед при работающих двигателях, которые нуждались в помощи.
   Именно Куу могла оказать нам такую помощь. Мы должны были  облететь  ее
по кривой, сбавив  скорость  благодаря  гравитации,  или,  точнее,  начать
движение в противоположном направлении с той же скоростью.
   Этот маневр использовался уже сотню лет, но загвоздка была в  том,  что
для  смены  направления  нам   требовалось   рискованно   приблизиться   к
поверхности Куу - на расстояние тринадцати километров. Этого  хватило  бы,
чтобы разбиться вдребезги при отклонении от курса более чем на сотую  долю
процента.
   Куу была  невелика,  представляла  собой  всего  лишь  каменный  шарик,
маленький и бесполезный. Но в случае аварии от этого нам не было бы легче.
Все подробности рельефа никчемной  планетки  росли  на  экране.  Ее  почти
сплошь покрывали кратеры, и очередной  кратер,  оставленный  нами,  просто
пришелся бы на место какого-нибудь из прежних. Когда-то на Куу были  горы,
долины и  равнины,  а  теперь  от  них  остались  одни  сплошь  усеивающие
поверхность кратеры. Мертвенность и уродливость этой  планетки  теперь  не
скрывали ни расстояние, ни атмосфера.
   Мы опасались мести  "Левиафана",  но  ответной  атаки  не  последовало.
Может, мы действительно повредили катапульты для запуска, а может,  удрали
слишком быстро или же гардианов утомила битва с истребителями Лиги. Черный
лунный ландшафт подплыл еще ближе. Радар сообщал, что отклонение от  курса
равно нулю, но мы учитывали ошибку прибора, которая могла  возникнуть  при
такой дальности.
   - Мак, включи пятую камеру!
   Я переключил  экран  на  пятую  камеру  и  тихо  выругался.  "Левиафан"
произвел запуск.  Одна,  две,  три  ярких  искры  отделились  от  корабля.
Четвертая только появилась и тут же рассыпалась снопом искр поменьше.
   - Что-то случилось с катапультой!
   - Мы не смогли их остановить, но, похоже, сумели задержать на время.
   Больше над кораблем не появилось ни одной искры.
   Я переключился на главную камеру и увидел, как Куу надвигается на  нас,
подобно валуну, катящемуся на муравья. Ее шар рос буквально на  глазах,  и
мне пришлось настраивать масштаб, чтобы вновь видеть перед собой всю луну.
   Радар  сообщил,  что  до  поверхности  планеты  остается  еще  тридцать
километров. Мы наблюдали, как мертвая планета  растет,  и  ее  изображение
расплывалось перед нашими усталыми глазами.
   К тому  времени,  как  расстояние  между  нами  сократилось  до  десяти
километров,  наш  резвый  полет  значительно  замедлился.  Оказавшись   на
расстоянии восьми километров от луны, мы почти  ползли.  Однако  все  было
относительно: нам по-прежнему нужна была  вся  мощность  двигателя,  чтобы
вырваться отсюда. Гравитация Куу  держала  и  притягивала  нас.  Мы  вновь
набирали скорость.
   Теперь казалось, что мы движемся не только к луне, но и вокруг нее;  ее
поверхность скользила под нами по мере того,  как  мы  описывали  над  ней
дугу. "Джослин-Мари" летела с почти застопоренными двигателями,  под  нами
прокатывался мрачный ландшафт. Казалось,  мы  катимся  вниз  по  длинному,
крутому склону одного из проплывающих внизу кратеров.
   Я запустил программу прогнозирования столкновения, ввел данные о Куу из
памяти на свой монитор. Программа дала мне три схемы.
   Первая  представляла  собой  простую  координатную  сетку  карты   Куу.
Крохотный красный крестик медленно  тащился  по  ней.  Если  бы  двигатели
отказали в эту  минуту,  на  месте  крестика  появился  бы  новый  кратер,
оставленный нами.
   Вторую схему усеивали цифры от нуля до 15350 - наше превышение в метрах
над средним радиусом планеты.
   На третьей схеме появилась ломаная черная  линия,  которая  менялась  с
каждой минутой - это радар снимал рельеф Куу впереди нас. Вопрос состоял в
одном: когда наше превышение достигнет пятнадцати километров, не  окажутся
ли в этом месте планеты горы высотой километров шестнадцать?
   Мы находились почти точно в центре оборотной стороны Куу -  территории,
для которой имелись лишь самые неточные карты.
   Если двигатели выдержат и мы  дотянем  до  того  места,  где  при  этом
исчезнет красный крестик, будет  ли  это  означать,  что  Куу  -  идеально
круглое тело без гор и долин (что маловероятно)? А если ее  гравитационное
поле повсюду одинаково (что тоже маловероятно), мы значительно отойдем  от
поверхности спутника.
   Внезапно значение нашего превышения над уровнем планеты стало падать  -
пятнадцать и три, пятнадцать и два, пятнадцать и один...
   Я чертыхнулся. Так и есть: гравитационное поле Куу не везде  одинаково.
Под поверхностью, над которой мы пролетали, залегали более плотные породы,
и притяжение здесь было сильнее, чем в среднем над Куу. Нас тащило вниз.
   Ощущение скольжения по длинному склону  исчезло  -  мы  просто  падали,
второго варианта здесь быть не могло.
   Отвратительное лицо Куу проносилось перед камерами.
   Ломаная линия рельефа стала еще более ломаной.
   - Мы снижаемся над горной цепью, - вполне нейтрально сообщила  Джослин.
- О Боже мой, сейчас мы  врежемся  в  гору!  -  Последнее  замечание  было
абсолютно точным и справедливым. - Мак, я перейду  на  ручное  управление.
Начинай отсчет до точки среднего превышения над уровнем и называй значение
превышения в метрах.
   - Двадцать секунд. Превышение двенадцать пятьсот. Девятнадцать  секунд,
двенадцать  тысяч  четыреста.  Восемнадцать  секунд,   одиннадцать   тысяч
девятьсот.
   Джослин прильнула к своим экранам,  следя  за  двигателями,  радаром  и
камерой заднего обзора.
   -  Пятнадцать  секунд,  -  продолжал  я,   -   одиннадцать   девятьсот.
Четырнадцать секунд,  двенадцать  тысяч.  Тринадцать  секунд,  по-прежнему
двенадцать тысяч.
   -  Хватит,  читай  только  значения  максимальной  высоты  рельефа,   -
приказала Джослин.
   - Максимальная высота - десять тысяч пятьсот метров.  Подъем...  Десять
шестьсот. Одиннадцать восемьсот... данных нет.
   - Все верно, Мак, мы прошли зону гор. Радар пытается дать  показания  о
пустом про...
   Ее заглушил грохот. На мгновение свет померк, и я неожиданно  вспомнил,
что, если мы врежемся, у нас не будет времени  заметить,  что  мы  мертвы.
Включилось аварийное освещение, показания радара исчезли. Вдруг  я  понял,
что мы летим в невесомости.
   - Джоз, что это...
   - Помолчи! - крикнула она, лихорадочно работая на пульте.
   Зависнув посреди  кабины  и  желая  весить  раз  в  шесть  побольше,  я
наблюдал, как пилот в соседнем кресле пытается спасти мою шкуру.
   Свет вновь мигнул, корабль мучительно закачало,  где-то  в  его  недрах
включились  двигатели.  Вентиляторы  принесли  в  кабину  новый  запах   в
дополнение к уже привычной для нас вони  -  запаху  сгоревшей  изоляции  и
расплавленного кабеля.
   - Пока корабль слушается  управления.  Мак,  но,  похоже,  мы  лишились
второго двигателя и переключились на запасной компьютер. Посмотри, удастся
ли запустить главный компь