ие,   которое   с
километрового  расстояния   казалось   умиротворенным,   теперь   достигло
головокружительной скорости.
   Я обнаружил, что слегка смещаюсь от центра  поверхности  планеты  к  ее
боку, пока не оказался в тени. Я спустился слишком низко, чтобы видеть  из
такого положения солнце. Я чертовски приблизился к этому мрачному камню.
   Тут же я постарался  взять  себя  в  руки.  Мне  предстояла  виртуозная
работа. Я внимательно  оглядел  несущуюся  ко  мне  поверхность.  Вот  он!
Пузырь, достигающий в поперечнике  двух  метров,  почти  прямо  по  курсу.
Запустив двигатели, я двинулся к поверхности астероида со скоростью  около
метра в секунду. Пот катился у меня со лба,  и  я  потряс  головой,  чтобы
избавиться  от  него.  Капли  слетели  с  лица  и  немедленно  высохли  на
внутренних стенках шлема.
   Теперь я находился всего в десяти метрах над поверхностью, наблюдая  за
ее стремительным  приближением.  От  приземления  меня  отделяли  секунды.
Сейчас  следовало  попробовать  привести  скорость   моего   движения   по
горизонтали  в   соответствие   с   интенсивностью   вращения   астероида.
Требовалось двигаться с той же скоростью,  что  и  камень,  на  который  я
намеревался приземлиться. Если мое движение окажется слишком медленным,  я
пропущу выбранное место и, вероятно,  буду  отброшен  в  космос.  Если  же
поторопиться, я вообще пролечу мимо астероида и буду вынужден  предпринять
еще одну попытку - на этот раз под угрозой нехватки топлива.
   Стиснув зубы, я двинулся вперед, сворачивая в сторону центра каменистой
поверхности. Запустив двигатели, я выровнял  скорость  -  так,  чтобы  она
совпала со скоростью вращения астероида. Камень вращался все медленнее, и,
когда мои ноги оказались всего в пяти метрах  над  поверхностью,  я  вновь
настроил скорость.  Оставив  в  покое  пульт  маневрирования,  торопясь  и
нервничая, я вынул из-за пояса крепежный костыль. Я  чуть  не  ударился  о
камень, прежде чем успел пустить в него управляемый костыль. Даже когда он
вонзился в камень, меня продолжало тащить вперед. Я подтянулся  на  тросе,
привязанном  к  костылю,  и  аккуратно  приземлился  на  ноги,  балансируя
свободной рукой.
   Астероид вращался, создавая искусственную  гравитацию.  Чем  дальше  от
оси, тем заметнее становились силы притяжения.  Я  находился  не  в  самой
дальней точке, но все-таки далеко. Я почувствовал заметный толчок  вниз  -
насколько позволяло мне судить тело,  несколько  отвыкшее  от  гравитации,
хотя "вниз" теперь значило не к поверхности астероида, а к горизонту.
   Внезапно я осознал, что нахожусь не на небольшой возвышенности  посреди
плоскогорья, а свисаю на веревке с утеса высотой в три километра. Внизу, у
подножия - или у вершины  -  утеса  начиналась  пустота  -  ничего,  кроме
пустого космоса. Как только я сделал ошибку, взглянув вниз, солнце выплыло
из-за горизонта  с  ошеломляющей  скоростью.  Фоторецепторы  внутри  шлема
успели отреагировать на смену освещения. Словно завороженный,  я  смотрел,
как потемневшее солнце заливает мрачную  равнину  и  проходит  подо  мной.
Пылающий ад находился прямо под моими ногами.
   Я поскользнулся.
   Мгновение  я  болтался,  хватаясь  за   неровную   поверхность   утеса,
удерживаемый лишь тонким тросом, прикрепленным к поясу. Я  чуть  не  упал!
Прямо на солнце! Душа моя вопила от страха, уйдя в пятки.  Снова  взглянув
вниз, чтобы убедиться, что солнце действительно там,  я  заметил  планету,
Новую Финляндию, проплывающую  под  моими  ногами.  Ближе  и  больше,  чем
звезды, она, казалось, двигалась намного быстрее. Затем она вышла из  поля
зрения, оставив после себя только россыпь холодных звезд. Смерть среди них
была хуже, в тысячу раз хуже мгновенной смерти на  солнце.  Вой  миллионов
обезьяноподобных предков отдавался у меня в ушах.  Я  мог  упасть,  и  это
падение обещало быть вечным - падение в никуда, лишь одно падение...
   Вероятно,  этот  ужас  длился  всего  несколько  секунд.  Очнувшись,  я
попытался успокоить собственные инстинкты. Горло горело, словно я и впрямь
вопил. Я старался смирить дрожь во всем теле, глубоко дышал, расслабляя  и
напрягая мускулы. Я даже попытался спеть себе песню, но  самое  главное  -
постоянно запрещал себе смотреть вниз и даже открывать глаза.
   Все страхи, которые обычно защищают нас  от  безрассудных  поступков  -
боязнь падения, боязнь темноты, неожиданной  потери  направления,  опасных
сюрпризов, - сейчас ополчились против меня. Если бы  я  держался  за  трос
руками, а не был обмотан им, вероятно, я разжал бы руки и  страх  убил  бы
меня.
   Чтобы победить страх, мне понадобилось несколько долгих минут.
   Когда дрожь  утихла,  я  медленно  и  осторожно  приоткрыл  один  глаз,
стараясь смотреть только перед собой и убеждая свое  внутреннее  око,  что
все в порядке, я всего лишь повис на самой обычной скале  в  полуметре  от
карниза. Словно  на  учениях.  Я  подождал  еще  немного  и  с  такими  же
предосторожностями открыл второй глаз. Пока все шло нормально.
   Не без опаски я начал болтать ногами  туда-сюда,  раскачиваясь,  словно
маятник, чтобы добраться до поверхности.
   Схватившись за каменный карниз так отчаянно, словно цеплялся за  жизнь,
я с радостью увидел каменный  пузырь,  который  выбрал  еще  в  полете.  Я
испустил облегченный вздох. Оказалось,  что  я  не  совсем  промахнулся  и
приземлился всего лишь в пятнадцати метрах от цели. Поверхность  астероида
была наклонена к боковому горизонту,  и  быстрое  вращение  Вапауса  вновь
привело к тому, что солнце оказалось прямо подо мной.
   Вспомните обо всем - остатках  дрожи,  от  которых  я  так  и  не  смог
избавиться,  о  поте,  заливающем  внутренность  скафандра,  двух  сутках,
проведенных в скафандре, внезапной мысли, что стекло шлема вот-вот треснет
- может быть, совсем скоро, - и вы поймете, что спуск  со  скалы  проходил
совсем не в благоприятных или обнадеживающих условиях.  Единственным  моим
преимуществом стало приближение к оси вращения, и следовательно, ожидалось
снижение  искусственной  гравитации.  Вероятно,  в  условиях   нормального
притяжения совершить этот спуск я бы не смог.
   Спуск с гор, особенно  с  таких  крутых,  состоит  из  пауз  и  рывков.
Поглядывая на поверхность скалы, надо не  раз  мысленно  повторить,  какую
конечность передвинуть первой и что делать потом. Человек ждет,  набираясь
храбрости перед следующим рывком. Иногда он  даже  пытается  сдвинуться  с
места, не отрывая от камня рук и ног, просто расслабившись  и  удерживаясь
одной рукой, пытаясь угадать, хватит ли у него сил для очередного  спуска.
Иногда оказывается, что план был построен  неудачно,  и  тогда  приходится
подолгу обдумывать другой вариант. И наконец, когда причин медлить  больше
не остается, человек продолжает спуск, двигаясь быстро и уверенно,  словно
перехватывая  руками  и  переступая  ногами  на  ступеньках   лестницы   в
уверенности, что они выдержат. Иногда это помогает.
   Я передвигался ползком и короткими рывками,  полз  и  висел,  медлил  и
срывался с места. Дважды опоры для рук и ног оказывались ненадежными, и  я
сваливался со скалы, вновь начиная раскачиваться, чтобы вернуться  к  ней.
Наконец мне удавалось за  что-нибудь  зацепиться,  я  ждал,  пока  утихнет
дрожь, и начинал все заново.
   Наконец  каменный  пузырь  оказался  прямо  подо  мной,  на  расстоянии
полуметра. Вбив еще один костыль в поверхность скалы, я запустил второй  к
пузырю, а затем  укоротил  и  связал  концы  двух  веревок.  Еще  одной  я
воспользовался, чтобы надежнее  держаться  на  скале.  После  пятиминутной
передышки я перешел к пузырю.
   Вытащив ручной лазер из кобуры, я настроил его на узкий луч и выстрелил
в  пузырь.  Потребовалось  почти  полторы  секунды,  чтобы   луч   пронзил
поверхность пузыря, и вскоре воздух вырвался наружу вместе с клубами пыли,
которые быстро рассеялись. Я вырезал на поверхности пузыря неровный круг с
центром в том месте, где был вбит костыль с веревкой.
   Через пятнадцать минут в поверхности пузыря  было  проделано  отверстие
размером как раз для человека. Я сунул в кобуру почти разряженный лазер  и
потянул за веревку, привязанную к костылю.  Потребовалось  лишь  небольшое
усилие, и с противным скрипом кусок камня отделился от пузыря и вывалился.
Я отпустил его, и он несколько секунд качался  на  веревке,  как  маятник,
нелепо  отклоняясь  от  центральной  линии   движения   под   воздействием
непостоянной кориолисовой силы, создаваемой вращением спутника.
   Избавившись от рюкзака, я отсоединил шланги и протолкнул рюкзак в  щель
первым, а следом забрался сам.
   Теперь я был внутри пузыря и сумел это сделать. По крайней мере,  сполз
со скалы. Я ощущал под ногами твердый камень, а  не  видел  его  лишь  над
своей головой.
   Я  развязал  все  веревки,  связывающие  меня  с  костылями  на  скале.
Использовав одну из них как лассо, я с третьей  попытки  притянул  обратно
вырезанный кусок камня. Вбив костыль  на  его  внутренней  поверхности,  я
обмотал веревку вокруг локтя.
   Удерживая каменную пластину одной рукой и сожалея, что у меня всего две
руки, я вытащил банку герметика для камня и нанес  его  толстым  слоем  на
края пластины и отверстия.
   Отступив подальше в свое убежище, я включил на шлеме  фонарь,  поставил
плиту на место и как следует прижал ее, чтобы герметик  успел  затвердеть.
Ради предосторожности я еще раз покрыл клейким веществом все стыки камня.
   Герметик схватился через несколько минут. За это время я  успел  вынуть
из рюкзака плоскую коробку системы жизнеобеспечения и снова  надел  ее  на
спину, присоединив обратно шланги. Это было сделано как раз вовремя -  еще
немного, и от недостатка кислорода у меня перед глазами поплыли бы пятна.
   Я вытащил из рюкзака последний положенный туда  инструмент  -  нож  для
камня, очень простое, мощное,  надежное  и  самое  большое  из  устройств,
которые я захватил с собой. Я приставил  его  к  стене,  напротив  которой
находилось отверстие. По другую сторону этой стены  начиналась  внутренняя
поверхность астероида. Я включил нож. Три ряда вращающихся алмазных зубьев
вгрызлись в поверхность  камня.  Камень  перемалывался  в  тонкую  пыль  и
выводился наружу через шланг. Конец  шланга  я  отвел  к  дальней  стороне
пузыря.
   Сцепив зубы, я снова  приложил  нож  к  стене.  Звук  работающего  ножа
отражался от каменных стен и проникал сквозь скафандр,  представляя  собой
пронзительный, дьявольский вой. Вскоре нож выгрыз в  камне  туннель  около
полуметра в диаметре. Несмотря на отводной шланг, пыль вскоре осела мне на
шлем, и пришлось сделать паузу, чтобы смахнуть ее.
   Туннель медленно рос. Через двадцать томительных минут я продвинулся на
метр в каменную толщу. Я не представлял,  насколько  толстыми  могут  быть
здесь стены, и приготовился провести долгие часы в  обществе  оглушительно
воющей машины и каменной пыли.
   Но прошло меньше часа, прежде чем нож чуть не выпрыгнул у меня из  рук,
а остатки стены обвалились перед ним. Я отключил инструмент в тот  момент,
когда внутренний воздух Вапауса со свистом  ворвался  в  вакуум  каменного
пузыря, поднимая тучи пыли, которая осела лишь через  несколько  минут.  Я
встревожился, что  это  пыльное  облако  могут  заметить,  но,  когда  оно
рассеялось, я увидел, что внутри спутника темно. На Вапаусе стояла ночь.
   Я отбросил нож назад, в переполненный каменной пылью пузырь, прополз по
туннелю с гладкими, словно отполированными стенками и  высунул  голову,  а
затем снял шлем и вдохнул сладкий воздух Вапауса.
   Прошло сорок два дня, тысяча часов с того  момента,  как  сигнал  маяка
разбудил нас.
   И вот теперь я был внутри Вапауса. Дальше предстояло самое трудное.



4

   Вернувшись в каменный пузырь,  я  выбрался  из  скафандра  -  это  было
невыразимо приятно. Я провел внутри ненавистного кокона двое  с  половиной
суток, и мне надоело дышать собственным потом. Раздевшись догола, я понял,
что потом от меня будет нести даже в таком виде. Мне  следовало  помыться.
Со вздохом я облачился в прежнее белье и одежду, не желая надевать  чистое
на пыльное и потное тело.
   Каменный пузырь нельзя было назвать удобным обиталищем. В нем оказалось
невозможно стоять, не  держась  рукой  за  стену.  Изнутри  пузырь  формой
напоминал  яйцо,  воткнутое  в  землю  острым  концом.   Пузырь   наполнял
перемолотый камень и мои вещи, о которые я то и дело спотыкался.
   Края  вырубленного  в  камне  отверстия,  по-видимому,  были  скреплены
надежно, но я еще раз прошелся по ним герметиком. Мне не хотелось делиться
своими запасами воздуха с астероидом. Добрую половину жизни я провел, дыша
воздухом из баллонов, и потому научился ценить его.
   Из туннеля появился постепенно  усиливающийся  луч  света.  На  Вапаусе
наступал день. Решив, что  без  риска  быть  замеченным  выбраться  внутрь
спутника при дневном свете  не  удастся,  я  настроился  ждать  ночи.  Это
значило, что можно подремать - я нуждался в отдыхе. Отцепив  от  скафандра
штанины, я скатал их, соорудив своего рода подушку, и вытянулся в туннеле.


   Проснувшись ближе к вечеру, я обнаружил, что все тело у меня затекло от
неудобной позы. Я выбрался обратно в туннель и размялся, как смог, а затем
стал готовиться к выходу.
   Я вбил костыль в потолок туннеля и  электромагнитом  прикрепил  к  нему
веревку. Электромагнит  включался  и  выключался  по  команде,  подаваемой
передатчиком. Я проверил его исправность. Магнит вместе с веревкой тут  же
упал с потолка туннеля. Я подхватил их и снова укрепил на  прежнем  месте,
включив магнит  и  для  надежности  несколько  раз  подергав  веревку  Она
выдержала.
   Предыдущей ночью я уже спускался с этой скалы.  Теперь  мне  предстояло
проделать то же самое - но спуститься  по  ее  внутренней  поверхности.  Я
оставил в пузыре скафандр, рюкзак, нож для  камня  и  прочие  инструменты,
захватив лишь комбинезон и все, что было в его карманах. Прежде чем начать
спуск, я оглядел внутренность Вапауса.
   Сумерки только начали спускаться  на  просторную  долину.  Свет  внутри
создавало мощное сферическое "солнце" из тысяч отдельных ламп, подвешенное
точно над центром равнины и плывущее в зоне невесомости  у  оси.  "Солнце"
удерживали на месте прочные растяжки, укрепленные на скалах  в  носовой  и
кормовой частях спутника - они не поддерживали вес конструкции  (в  осевой
зоне  "солнце"  ничего  не  весило),  а  просто  не  давали  ему  сойти  с
центральной  линии.  Сейчас  внутреннее   "солнце"   угасало,   приобретая
красноватый отблеск, каким бывает настоящее солнце в сумерках. В домах  на
равнине светились окна.
   Я с удивлением осознал, насколько легко воспринял  этот  окруженный  со
всех сторон каменными стенами мир. Может, это произошло потому, что я  уже
видел снимки других подобных планет, но скорее всего, потому, что  изнутри
Вапаус выглядел естественно  и  упорядочение.  Единственное,  что  мне  не
удавалось, - поверить, что этот мир сотворен человеком. Он выглядел  таким
же величественным, как Большой каньон или долина Маринерис, и вместе с тем
был куда более гостеприимным.
   В пейзаже Вапауса преобладали все  оттенки  зелени.  Мягко  округленные
холмы покрывала сочная трава, в которой кое-где  мелькали  неразличимые  с
такого расстояния пятна цветов. Под  моими  ногами  виднелось  целое  море
деревьев, плавной дугой поднимавшееся по стенам до самого свода.
   Здесь реки текли даже на своде, одна вилась прямо над моей головой.  Ее
исток скрывали облака, но я проследил вдоль реки до самого  моря,  которое
уютно плескалось посредине спутника. Цепочки облаков-близнецов скрывали из
виду края равнины. Эти  облачные  ленты  тянулись  от  скал  в  носовой  и
кормовой частях спутника и простирались  почти  на  четверть  километра  к
середине цилиндра,  словно  окаймляя  серой  рамкой  расстилающееся  внизу
зеленое великолепие.
   Когда я начал спускаться со скалы, цепочка облаков оказалась под  моими
ногами. Эти облака и сгущающаяся темнота должны были скрыть меня из виду.
   Стены  или  скалы  в  передней  и  задней  частях  спутника  имели  вид
пустотелых куполов. Если измерять  по  оси,  Вапаус  достигал  одиннадцати
километров в длину от края до края, измерения же по подножиям скал  давали
длину долины около десяти километров. Это  означало,  что  если  спуск  по
наружной стене утеса с каждым шагом становился все труднее,  то  спуск  по
внутренней стене постепенно приводил  меня  к  более  ровному  и  пологому
склону. К тому времени, как  я  достиг  конца  веревки,  я  уже  спускался
достаточно уверенно, несмотря на померкший искусственный свет.
   С помощью передатчика я отключил электромагнит, удерживающий веревку, и
она немедленно стала  падать,  ложась  затейливыми  кольцами.  Как  я  уже
говорил, реальная гравитация внутри вращающегося  цилиндра  вроде  Вапауса
увеличивалась от нуля у оси до максимального  значения  у  стен  цилиндра.
Конечно, это означало, что верхняя часть веревки падает медленнее  нижней.
Было и еще одно странное явление: вращение спутника не влияло на  свободно
падающий предмет внутри него. Предмет падал по прямой  к  поверхности.  Но
для наблюдателя, стоящего на этой  поверхности  и  подверженного  вращению
спутника, предмет падал перпендикулярно к направлению вращения. Вместе оба
этих странных явления заставили падающую веревку танцевать наподобие  змеи
- более причудливого падения я еще никогда не видел. Наконец веревка упала
к моим ногам, я смотал ее и сунул в трещину между камнями.
   Глупо, конечно, но я чувствовал себя гораздо увереннее, когда спускался
по внутренней стене, а не по внешней.  Почему-то  меня  радовало  сознание
того, что в случае падения я пролечу всего километр и ударюсь о  землю,  а
не буду падать в пустой космос вечно.
   Впрочем, внутренний спуск и в  самом  деле  был  безопаснее.  На  скале
оказалось полно трещин, выступов и расщелин: я без труда находил опоры для
рук и ног. Я быстро спустился в облака, жмущиеся к скале  в  этой  стороне
долины. Стена стала более влажной и скользкой, и вскоре  я  попал  в  зону
дождя. Капли быстро пропитывали одежду. Я отметил, что воздух тут, на  мой
вкус, слишком прохладен. Это было вполне  объяснимо  -  финнам  полагалось
любить прохладу. Кроме того, по мере снижения воздух  становился  плотнее.
Последние пятьдесят метров спуска я лишь скользил, тормозя  каблуками,  по
мелким камням, собравшимся у подножия утеса.
   Наконец  я  достиг  уровня  земли  и  взглянул  наверх,  туда,   откуда
спустился. Всегда приятно припоминать опрометчивые  поступки  после  того,
как они приводят к успеху. Гардианы охраняли  воздушные  шлюзы  в  носовой
части спутника, но здесь никто не додумался поставить охрану.
   Я пробрался сквозь мокрую от дождя траву у подножия утеса и  направился
к обитаемым местам.
   Должно быть, человек, живущий на краю зеленой долины близ гор,  до  сих
пор удивляется, куда исчезли его рубашка, брюки и кое-какая еда. Кем бы ни
был этот человек, спасибо ему. Он помог мне как раз  вовремя.  Комбинезоны
разведывательной службы Лиги Планет мало кто носит в тех местах, а  черный
хлеб  жителя  равнины  оказался  восхитительным.  Перекусив,   я   закопал
комбинезон и двинулся дальше.
   Вскоре я оказался на  своего  рода  транспортной  станции.  Спрятавшись
неподалеку, я терпеливо ждал. Транспортировка в  здешних  краях  оказалась
довольно простой: ярко освещенные вагончики бежали по монорельсовой дороге
с  пятиминутным   интервалом   между   поездами.   У   станции   вагончики
останавливались, открывались двери,  секунд  тридцать  ожидая  пассажиров,
затем двери захлопывались, и поезд уплывал в ночь.
   Посмотрев в небо, или скорее на землю,  висящую  над  моей  головой,  я
заметил огни других поездов монорельсовой дороги, скользящие в темноте там
и сям, как светляки. Один из поездов пересекал  центральное  море,  и  его
огни разбросали на поверхност