собравшихся не
оказалось Армана. Всецело занятая Эвой и Шарлем Борковскими, прилетевшими
специально из Парижа, я не сразу заметила, что Моника явилась одна и такая
расстроенная, что даже не сумела этого скрыть. Занятая гостями, я не имела
возможности расспросить ее.

Надеюсь, выглядела я потрясающе. Будучи вдовой, не имела права венчаться в
белом платье, поэтому выбрала для себя голубое - голубой мне особенно к
лицу. Шляпку к подвенечному платью надела малюсенькую, тоже гармонирующую с
сапфирами на шее, но с пышной вуалью, заколотой так, что образовывала нечто
вроде изящных крыльев, и потому я могла свободно двигаться, перестав жалеть
об отсутствии неположенного вдовице белоснежного платья с огромным шлейфом.

Вскоре, как обычно на таких приемах, гости перемешались, поднялся гул
голосов, я воспользовалась свободной минуткой и смогла переговорить с
Моникой. И выяснилось: вчера вечером Моника с Арманом и каким-то его
деловым партнером были на ужине в модном ресторане. Арман хотел сочетать
приятное с полезным, как он ей сказал. Все шло прекрасно, Арман удалился в
туалет, а она пошла танцевать с этим партнером. Он ей даже понравился,
интересный мужчина и умеет себя держать в хорошем обществе, большая
редкость у деловых людей по нынешним временам. Потанцевали, сели за столик,
а Арман все не возвращался. Не вернулся он и до сих пор.

У меня не было времени на собственной свадьбе вплотную заняться утешением
Моники, я лишь торопливо напомнила ей, что от Армана можно ожидать самых
неординарных поступков, такой уж он человек. А может, ему просто не
хотелось приходить на мою свадьбу, он и не пришел, не сочтя нужным заранее
предупредить Монику. Завтра, небось, извинится перед ней, а сегодня сделал
по-своему, ни с кем не считаясь. Такое тоже очень даже ему присуще - не
считаться с другими людьми. Надеюсь, я немного успокоила Монику и, передав
ее Эве Борковской, сама поспешила к гостям. С Борковской они давние
приятельницы, хотя и не очень симпатизировали друг дружке.

Не знаю, как долго длилось свадебное веселье, мы с Гастоном покинули пир
одними из первых, гости еще оставались праздновать и веселиться. Вскоре
после нашего возвращения домой прибыли Эва с Шарлем. Друзья нам не
помешали, вчера мы насытились уединением, а о первой брачной ночи говорить
не приходилось.

Зато было о чем поговорить с друзьями, с которыми давно не виделась. С ними
пани Ленская тоже пообщалась, передав даже больше подробностей о Кларе, чем
мне. Вот мы сидели и ломали головы над внезапным исчезновением Армана,
которое нам показалось весьма подозрительным.

Поздно вечером, совсем уже в непристойное время, позвонила вконец
раздрызганная Моника.

- Слушай, а вдруг с ним что случилось? Ведь невозможно, чтобы так
по-идиотски решил порвать со мной! Даже если он и способен на неординарные
поступки, как ты уверяешь. Вот так, взял и ушел? Без слова, без записки,
без повода!

Я ответила - Арман на все способен. Например, взять и умчаться куда-то, а
потом через неделю позвонить и сказать - нужда заставила. И просить у нее
прощения. Хотя... на всякий случай не мешает, возможно, позвонить в полицию
и в больницы. Поинтересоваться.

Моника опять разъярилась.

- Безответственный тип! Не прощу его так легко! Пожалуй, ты права, чтобы не
сходить с ума, позвоню в больницы, но в полицию пока не стану звонить.

Она повесила трубку, а мы принялись гадать - что же такое этот мерзавец
замышляет против нас, если ему вдруг понадобилось так кардинально
исчезнуть? Я жила в относительном спокойствии, пока Роман присматривал за
ним, тогда можно было хоть какие-то меры принять в случае опасности. А
теперь что делать? Когда не знаешь, что делает он. Подкрадывается к моему
окну? Подкладывает бомбу в нашем самолете? Или отправился во Францию и там
готовит какую-то западню?

И меня постепенно стал охватывать страх. А Гастон встревожился из-за моего
состояния, которое я не могла и не хотела скрывать. И Эва забеспокоилась. И
сама по себе, и из-за меня, ведь мне вредно волноваться. Очень,
оказывается, нежелательны такие стрессы в первой фазе беременности.

Я взяла себя в руки и сообразила - пора позвать Романа.

Тот появился незамедлительно и, в отличие от нашей компании, был совершенно
спокоен.

- Да, мне известно, что господин Гийом с одним типом и пани Танской был в
ресторане "Дриада". И это все, потому что как раз подошло время заключения
вашего брака, вчерашнего, и мне пришлось оставить их без присмотра. Однако,
если что и случилось, так к этому мог приложить руку тот тип, он ведь из
этих, как бы поделикатнее выразиться... бизнесменов, которые за два злотых
собственной матери перережут горло. Учтите, это я вам говорю, для протокола
повторять не буду, нет у меня доказательств.

Да, не помог и Роман, а я-то надеялась. Похоже, Гастон тоже. Он, сдвинув
брови, спросил:

- Но все-таки, Роман, что вы думаете насчет исчезновения месье Гийома? Где
он может быть и что делать?

Роман беззаботно отозвался:

- Да откуда же мне знать? Может, его и на свете уж нет. Ведь говорю же -
если он имеет дело с такими, как его вчерашний партнер, свободно мог и
жизни лишиться, им это раз плюнуть. Но опять же это мое личное мнение,
полиции я его не стану высказывать.

И до меня тут дошло. Роман знает! Знает что-то, о чем не будет говорить при
всех, скажет лишь мне. Даже вот Гастону не хочет. Мурашки пробежали по
спине. Ведь вполне могло случиться, что Роман способствовал перемещению
Армана в прошлое. С его, Романа, возможностями... Как было бы хорошо! Вот
только знать бы наверняка, что он уже никогда не вернется. Господи, вот
счастье-то!

Тут я одернула себя - а не стало ли у меня уже навязчивой идеей это
перемещение во времени? Ведь часто, глядя на окружавших меня друзей, я
задавалась вопросом - а не переместились ли они тоже из прошлого, как и я?
Скажем, Эва-Эвелина, Сивинская-Мончевская, Шарль-Кароль... Роман... ну,
этот много раз переносился туда и обратно. А Гастон? Не из прошлого ли он
явился? Нет, Гастон наверняка современный, я ведь замечала в двух Гастонах
существенные различия. И что, никто из них ни разу не проговорился? Даже
болтушка Моника Танская? Не проговорился, и что же в этом удивительного? Я
же вот молчу.

Ладно, не будем заниматься отвлеченными проблемами, когда столько
конкретных навалилось. И я поручила Роману по возможности разузнать
что-нибудь об исчезнувшем Армане. Гастону же предложила:

- Коханый, а что, если мы изменим планы? Всем известно - мы отправляемся в
свадебное путешествие на Сицилию. Арман тоже в этом убежден. Так вот, не
полетим завтра во Францию и оттуда на Сицилию, а останемся здесь и посидим
недельку спокойно. Видишь ли, я не совсем хорошо себя чувствую...

Конечно же, я соврала. Чувствовала я себя прекрасно. Прекратились тошнота и
головокружения, никакой слабости, напротив, я чувствовала себя сильной, как
никогда, а аппетит был просто чудовищный. Но ведь надо как-то убедить мужа!

Все присутствующие, за исключением Романа, сразу встревожились. Гастон даже
побледнел и поспешил принять мое предложение, все остальные тоже признали
его разумным. Думаю, в моем теперешнем положении любое предложение было бы
так принято. Вырази я пожелание, скажем, пожить на крыше, Гастон тут же
отдал бы распоряжение обнести крышу балюстрадой, чтобы я не свалилась. Один
Роман догадался, что я притворяюсь больной.

И все принялись обсуждать мой новый план медового месяца. Мы обсуждали его
так долго, что Моника успела позвонить еще раз. К сожалению, ни в одной
больнице Армана не обнаружилось, а его мобильный телефон по-прежнему
молчит. На этой стадии беспокойство Моники перешло в злость и она заявила,
что больше не желает знать Армана и не уверена, что, позвони он или
вернись, захочет ли с ним говорить. И отключилась.

Эва с Шарлем наконец распрощались и уехали, а у меня первый раз в жизни
появилась проблема - как избавиться ненадолго от любящего и любимого мужа?
Хоть на полчасика!

И опять непроизвольно подумалось - а вот в прежние времена такой проблемы
не могло и быть, ведь хозяйка всегда может выйти распорядиться о чем-то,
прислуги полон дом, все на ее руках. А в таких случаях в муже - никакой
нужды, напротив, мешать будет, да и сам никогда не попрется следом. Скажи я
Гастону - мне надо отдать распоряжение Роману, удивится - почему вдруг?
Ведь только что с ним распрощались. А если я все-таки ненадолго избавлюсь
от Гастона, тоже станет удивляться - какие распоряжения можно отдавать
целых полчаса?

Так ничего и не придумав, отправилась спать, и лишь на следующее утро
Гастон сам вывел меня из затруднения, запершись в ванной для мытья и
бритья.

Похоже, Роман такое предвидел, потому что уже продолжительное время
обосновался под окном моего кабинета во дворе, с головой погрузившись в
раскручивание и закручивание какой-то детали автомашины, наверняка выдумав
специально это занятие. Как только Гастон затворился в ванной, я быстро
вбежала в кабинет. Не стала выходить во двор, просто раскрыла окно.

Подняв голову, Роман тихо сказал:

- Теперь пани может уже не бояться Гийома. Раз и навсегда. Он умер.

- Умер сейчас или сто пятнадцать лет назад? - потребовала я уточнить,
памятуя свои размышления на эту тему.

- Сейчас.

- Вы в этом совершенно убеждены, Роман?

- Совершенно. Но об этом не стоит никому говорить. Даже пану де Монпесаку,
ведь он благородный человек и его бы мучила совесть.

Мелькнуло в голове - а я, должно быть, менее благородна, совесть меня
совсем не мучает, она, совесть, даже не дрогнула. И Роману это прекрасно
известно.

- Очень хорошо! - похвалила я верного друга. - Но как случилось, что он
умер, и где его труп?

- А об этом пани лучше не знать. Достаточно того, что я видел его труп
собственными глазами. Этого милостивой пани достаточно?

О, вполне, слова Романа успокоили меня, хотя оставалось еще любопытство.
Однако хватило ума понять - чем меньше знаю, тем для меня же лучше. И
прекратила расспрашивать. Монике я сочувствовала, но, ясное дело, ничего ей
не скажу, пусть как-нибудь сама преодолеет свою трагедию.

- А когда? - все же не утерпела я.

- Когда было нужно! - веско пресек мои расспросы Роман. Однако, глянув на
меня, смилостивился и добавил: - Знаю, пани умирает от любопытства, но
придется подождать. Может, через год все и разъяснится, пока же довольно и
того, что никакая опасность больше пани не угрожает.

Я поняла - больше мне ничего не скажет, но и сказанного достаточно. Я не
помчалась наверх к брошенному на произвол судьбы мужу, а медленно прошла в
пустую столовую, где уже был накрыт стол для завтрака. Если кто сунется -
притворюсь, что на столе что-то переставляю. А мне просто необходимо побыть
одной, собраться с мыслями.

Не сразу, постепенно до меня доходило, какая огромная тяжесть свалилась
наконец с плеч. Ведь останься Арман в живых - для меня не было бы жизни, он
оставался бы постоянной угрозой для Гастона и всех моих будущих детей. Мог
начать убивать нас не сразу, через несколько лет, но и эти несколько лет
прошли бы для меня в страхе и неуверенности в завтрашнем дне. Каждую
минуту, каждый час ожидать покушения на себя и близких - что может быть
ужаснее? Недаром приходили в голову безумные мысли о том, чтобы убить его и
разом избавиться от вечной угрозы.

Ну, и это произошло без моего участия. И пусть уж Господь меня простит,
такая радость вдруг охватила, такое облегчение я испытала, словно удалось в
последний момент сбежать с плахи, когда топор палача уже был занесен. А за
спасение души этого мерзавца я, так и быть, как следует помолюсь. А пока
буду спокойна за Гастона, который, я в этом уверена, недооценивал
опасности. Роман не станет бросать слов на ветер.

От счастья радостные слезы хлынули из глаз, и я их не сдерживала. Однако
последнего решения не стану менять, поживем здесь с мужем спокойно
недельку. Хотя, уверена, он согласился бы на очередной мой каприз. Никаких
капризов, в свадебное путешествие съездим позже, уже ничего не опасаясь.

Гастон застал меня у накрытого стола плачущей навзрыд. Я даже не слышала,
как он меня окликнул. Перепуганный, кинулся ко мне.

- Господь с тобой, дорогая! Ты плачешь? Что случилось? Почему? Отчего?

- От счастья! - пролепетала я, приникнув к его груди.

* * *

Не прошло и года, как страшная тайна оказалась раскрыта, причем случайно.

Как это часто происходит, "повезло" пьянчуге, который отправился нелегально
половить рыбку в рыбных прудах. Кстати сказать, в прежние времена именно я
первая в этих местах занялась искусственным разведением рыбы в прудах. Так
вот, отправился этот пьянчуга половить рыбку... Хотя, когда отправлялся,
возможно, еще не был пьяным, на месте уже приложился к бутылке, для
сугреву, может, и вздремнул по пьяной лавочке, а когда проснулся, увидел на
крючке фрагмент человеческого тела. С криком бедняга в панике пустился
бежать и тем привлек к находке внимание общественности. Общественность
прибежала толпой задолго до прибытия полиции и основательно затоптала все
следы, если они там еще оставались.

Так и не удалось выяснить, кем был утопленник, от лица его, почитай, ничего
не осталось. При нем не нашли ничего, что помогло бы установить личность,
хотя нашли кое-что другое - а именно пулю, которая и стала причиной смерти
утопленника, потом уже его бросили в пруд, натолкав в карманы плаща камней.
Отпала тем самым первоначальная версия о том, что сам утонул по пьяной
лавочке, поскольку местное население давно пользовалось дармовой рыбкой.

О страшной находке сообщили газеты, даже мелькнул сюжет по телевизору, но
вряд ли кто обратил на это внимание, кроме нас. Пожалуй, и мы не придали бы
сему незначительному событию никакого значения, если бы не одна деталь. В
какой-то заметке говорилось, что у покойника был отрезан кусок уха, причем
медэкспертами установлено - уже после его смерти, из чего следователь вывел
заключение - в ухе находилась ценная серьга, на нее, дескать, польстился
убийца. А может, и не очень ценная, просто понравилась убийце и он
прихватил добычу. В последнее время пошла такая мода: мужчины стали носить
серьги. Даже пьянчуги и убийцы. К счастью, ни Монике, ни Эве с Шарлем эта
газетная заметка не попалась на глаза, иначе могли бы что-то заподозрить.

До Гастона и вовсе такие сообщения не доходили, он, как правило, польских
газет не читал, польского телевидения не смотрел.

А тут еще поползли слухи - об этом вроде бы официально нигде не сообщалось
- будто обнаруженная в покойнике пуля выпущена была из какого-то старинного
ружья, какими уже сто лет не пользуются. Может, кто из музея украл, в
Польше таких не обнаружилось. В принципе, само по себе убийство относилось
к самым заурядным, теперь на каждом шагу встречаются, но вот пуля... вряд
ли какие сводящие счеты мафиози вдруг выбрали столь изысканный способ
расправы с неугодным им человеком.

Теперь у меня исчезли последние сомнения - Армана могу больше не опасаться.

Беспокоило немного лишь одно: а вдруг полиции удастся обнаружить ружье,
которым был застрелен неизвестный, а там по нитке и до клубка могут
добраться. Вот почему, выждав, когда Гастон уедет в Варшаву по делам своего
варшавского филиала, я призвала Романа и заперлась с ним в кабинете.
Сивинская занималась в кухне обедом, Зузя наводила порядок в спальне,
Сивинский копался в саду. Никто не мог нам помешать, незаметно нас
подслушать.

Молча уставилась я на Романа. Должно быть, мой вопрошающий взгляд обладал
особой силой, Роман лишь тяжко вздохнул и принялся рассказывать.

- А что я еще мог сделать? Ведь Арман Гийом уже и взрывчатку заготовил,
хотел в нашем гараже заложить так, чтобы взрыв произошел в его отсутствие.
И пан де Монпесак погиб бы первым, а приписали бы все запасам бензина,
которые он держал в гараже. Оставалось лишь взрыватель установить, вот
Гийом и вез его на украденном мотоцикле. Все бы заняло у мерзавца считанные
минуты, и он спокойно присоединился бы к поджидавшим его в ресторане пани
Танской и приятелю, якобы вернувшись из туалета. Двадцать минут пробыть в
туалете имеет право. Даже шестнадцать, я потом все проверил. А происходило
это, если помните, сразу после оформления вашего гражданского брака с паном
Гастоном.

Не только пани Танская и приятель, и другие посетители ресторана
подтвердили бы - мерзавец провел в ресторане весь вечер, никуда не
отлучаясь.

Страшные вещи рассказывал Роман, но ведь все это уже осталось в прошлом,
так что слушала я с таким чувством, словно читаю лихо закрученный детектив,
совсем не относящийся ко мне.

- А дальше? - жадно поторопила я Романа.

Тот опять тяжко вздохнул. От меня легко не отделаешься.

- Ну и я успел. Да вы и сами, небось, заметили, как долго и неуклюже
пытался я пристроиться на автостоянке перед загсом. Вы уж, милостивая пани,
избавьте меня от изложения подробностей.

- Так когда же вы еще успели его в воду бросить? - не понимала я. -
Уложились за шестнадцать минут...

- Ну, это сделал позже...

И больше Роман ни слова не добавил. А до меня с опозданием дошло - из загса
мы возвращались с трупом в багажнике!!!

Долго мы оба молчали. Роман опять не сводил глаз с чего-то за моей спиной.
Теперь я знала с чего. Собравшись с силами, все-таки полюбопытствовала:

- А пуля из старинного ружья... Оно откуда взялось? И не обнаружит ли
полиция...

- Этого ружья полиция никогда не обнаружит, - спокойно ответил Роман.

- Вы уверены? Почему?

- А потому что оно затерялось еще сто пятнадцать лет назад.

Сколько труда стоило мне выудить из Романа подробности, но я должна была
знать все!

Выяснилось - опять он совершил путешествие во времени. Ученые кретины
снизошли к его просьбе и разрешили махнуть туда и вернуться обратно. Взяв
одно из ружей моего покойного мужа, Роман вернулся в будущее, сделал что
требуется, потом опять перескочил барьер временной с ружьем, разобрал его
на части и эти части побросал в старый колодец, который на его глазах за
ненадобностью начали засыпать. Теперь от этого колодца и следа не осталось,
так что бояться нечего. И вернулся в свое время.

Четыре раза проклятый барьер пересекал, ученые даже на основании таких
экспедиций сделали какие-то важные открытия в области науки о пространстве
и времени, им явно понравилось, даже сами стали предлагать предпринять еще
парочку прыжков туда-сюда, так что есть возможность...

Я пока не стала затрагивать эту тему, переключившись на еще не до конца
выясненные детали.

- А мотоцикл... с ним что?

- Да ничего. Владелец поднял шум, в полицию обратился, а та быстро отыскала
пропажу, Решили - вор поездил и бросил, владельцу вернули его любимое
средство передвижения, и вообще это неважно.

- А... ухо? Куда подевалось?

- Пани же знает, Сивинский чуть ли не каждый день жег костры в саду, осень
ведь стояла. Алмаз - тот же уголь, все сгорело, пошло в компост.

Вот, оказывается, и компост пригодился.

- Спасибо вам, Роман! - тихо, но от всего сердца поблагодарила я. А Роман
опять смотрел не на меня, а на портрет моей матери. И как-то торжественно
произнес:

- Я сделал что мог. Думаю, клятву свою сдержал. Другого выхода не было,
иначе пани никогда не смогла бы жить спокойно.

А мне вспомнилось его первое признание, понятно и упорство, с которым он
все время возвращался в прошлый век к женщине, которой отдал сердце и всю
свою жизнь, втайне и без надежды на взаимность. И почему так постоянно
заботился обо мне, не думая об угрожавшей ему самому опасности.

- Так той женщиной была моя мать? - хотела убедиться я.

- Да! - просто ответил Роман. - Теперь я могу в этом признаться, настали
другие времена. Тогда же не смел и намекнуть, меня бы вышвырнули из дома,
иди на все четыре стороны. И вечно приходилось остерегаться, как бы не
выдать себя, чтобы никто не догадался о моей великой любви, а пани графиня
в первую очередь. И видимо, мне не до конца удалось скрыть свои чувства,
ведь не кому-то, а именно мне пани граф