ставился
сегодня во второй половине дня, когда они оба с Арманом приедут ко мне,
ведь у меня остались их машины. Я не возражала, сейчас мне ничто не могло
испортить настроения.

С Гастоном мы порешили: в брак вступаем здесь, то есть в Польше. Так,
кажется, у нас положено, по месту проживания молодой, Роман еще проверит в
понедельник в местном загсе. Я настаивала и на венчании в костеле, как
вдова имела право. Гастон тоже, он хотя и разведенный, но в первом браке не
венчался, так что никаких препятствий.

За завтраком, надо признаться - довольно поздним, Гастон рассказывал мне:

- Теперь не буду скрывать, работал я днями и ночами, без перерыва, чтобы на
пару деньков вырваться к тебе. В заказах у нас теперь нет недостатка, такое
впечатление - набросились со всего света. Мой партнер, ну ты знаешь,
Жан-Поль, себя не помнит от радости, ему очень нужны деньги на операцию
жены, а он живет только на зарплату, не то что я. Так что хоть на денек
оставить бизнес - проблема. Я и не мог, но тут... ладно уж, не буду
скрывать... просто не понимаю, что со мной сделалось, до того захотелось
тебя увидеть немедленно - сил нет! И такое ощущение, если немедленно к тебе
не кинусь - навеки тебя потеряю, представляешь? Прямо себя не помню, а тут
еще пани Ленская мне про Гийома рассказала, ну я подхватился и больше не
боролся с собой. Конечно, и бизнес оставить рискованно, Жан-Поля одного, но
как подумаю о тебе - все остальное не в счет.

В упоении слушала я исповедь любимого и не заметила, как от признаний он
перешел к конкретным проблемам. Ну, скажем, где мы будем жить, когда
поженимся. У меня здесь родина и дом, у него во Франции работа и
мастерская, соглашусь ли я жить в Париже? Он уже, правда, подумывал над
тем, чтобы открыть в Варшаве филиал своей фирмы, будет проводить здесь
много времени, но тогда придется жить на два дома.

Упоение не помешало мне проявить немного ума и не признаться, что с ним я
бы согласилась жить хоть на Северном полюсе, в лесном шалаше и даже на
Луне, а два дома меня не пугают, могу и двадцать содержать. Вот бы
налеталась самолетом! Ведь уже давно мечтаю, а все не получается. Но и про
самолеты догадалась умолчать, хотя они очень облегчают жизнь, вон Гастону
на все про все понадобилось немногим более трех часов для того, чтобы
добраться от Парижа до моего польского захолустья.

Тут приехали Моника с Арманом, посидели недолго, забрали свои машины и
умчались. Моника напомнила о завтрашнем гарден-парти - приеме, который
устраивала в садике. Поеду с Гастоном, не заметил бы, что собравшиеся мои
друзья и знакомые совсем мне незнакомы. Ну да как-нибудь обойдется.

И только к ночи мной овладело беспокойство. Дошло - уж слишком спокойным и
довольным выглядел Арман, с чего бы это? Ведь от меня ему пришлось
отказаться, поставил, так сказать, на мне крест. Неужели и на своих
надеждах тоже? Ведь Моника Танская совсем не богата, не мог он столь легко
отказаться от моих богатств. Тогда... тогда поставил крест на Гастоне?!
Решил его убрать?

Такое ужасное подозрение я просто физически не могла вынести одна и
поделилась им с Гастоном. Тот не очень обеспокоился, даже и меня пытался
успокоить, доказывая, что новое убийство было бы для Армана последней
каплей... последним гвоздем в крышку его гроба, слишком много у полиции на
него материала. И Арман не кретин, понимает, небось, что таким путем не
заставит меня выйти за него, да и вообще никакой пользы ему от нового
убийства не будет, ведь мое завещание лишает его всех надежд на наследство.
Вроде бы все логично, но не могла я отделаться от тревоги. И потребовала от
Гастона проявлять осторожность. Сознаю, глупо, ну как он мог ее проявлять?
Не ездить на машинах? Не ходить по улицам - кирпич на голову свалится? Не
есть и не пить?

Пусть глупо, но я боялась Армана и ничего не могла с этим поделать!

А тут еще этот прием у Моники.

На этот прием Гастон отправился охотно, заявив, что жаждет узнать мое
польское окружение. Я и сама жаждала, ведь среди них были какие-то мои
дальние родственники. Гастон утверждал - и его тоже, даже упоминал какую-то
тетку, проживающую в Колобжеге. Старушка уверяла - морской климат ей
полезен, ни за что не хотела переселяться в Варшаву. Я тут же заверила
Гастона: как поженимся, обязательно навестим старушку.

Сердце замирало, когда я входила в садик Моники. Небольшой, намного меньше
моего, но очень миленький и благоустроенный. Ко мне сразу бросилась
какая-то молодая особа - очень знакомое лицо, но никак не могу
припомнить... Выяснилось, что это - Иола Бужицкая, ее предками по женской
линии были Порайские. И эта Иола принялась меня горячо благодарить за умные
советы, которые я ей, оказывается, давала, когда она разводилась с
Янушеком. А Доминик Вонсович оказался так похож на моего давнего поклонника
барона Вонсовича, что если бы не очки, я бы не сомневалась - он, барон
Вонсович! Стараясь меньше говорить и больше слушать, я постепенно выявила и
остальных знакомых.

Роль хозяина домика играл Арман, чему я обрадовалась чрезвычайно. Значит, у
Моники в данный момент не было постоянного партнера, тем прочнее будет их
связь. Ну прямо как сто пятнадцать лет назад. Впрочем, ну их, эти сто
пятнадцать лет! Да здравствует современность!

В общем и целом вечер прошел очень приятно, мы с Гастоном беззаботно
развлекались, все были в чудесном настроении.

На следующий день Гастон уехал не с самого утра, а, по настоянию Романа,
лишь после того, как мы с ним, Гастоном, подали документы на оформление
брака в наш районный загс. Тут следует упомянуть о том, как я
напереживалась, вспомнив, что на моей метрике и на свидетельстве о смерти
мужа проставлены даты, относящиеся к прошлому веку. Доставая документы из
папки, Роман успокоил меня взглядом. Все документы оказались в полном
порядке, уж и не знаю каким чудом.

Удалось договориться и с ксендзом в ближайшем костеле. Теперь я знала:
оформление гражданского брака состоится семнадцатого, а венчание в костеле
восемнадцатого октября.

Оформив все, что надо, Гастон улетел в Париж. Мы с Романом провожали его на
Окенче. Впервые увидела я вблизи самолеты, и стоящие на бетонных плитах
аэродрома, и садящиеся на них. И все время судорожно цеплялась за рукав
Романа. Без него вряд ли вообще смогла смотреть на такую страсть!

Гастон улетел, Арман же остался, но я больше его не боялась. Защитой мне
служила копия завещания в ящике моего письменного стола, а Гастону он и
вовсе не мог угрожать на расстоянии. Все говорило о том, что Моника Танская
крепко держит его в руках, да пошлет ей Господь силы и здоровья. Я по
прежнему опыту знала - из ее когтей трудно вырваться, недаром в свое время
она считалась опасной женщиной.

Нам понадобился второй автомобиль, и Роман без проблем приобрел "тойоту",
которая мне очень понравилась. Я как-то быстро овладела искусством водить
ее, гораздо легче это пошло, чем тогда, когда Роман обучал меня ездить на
"пежо", оставленном в Париже. И я сама принялась совершать экскурсии по
родному краю, желая познакомиться с ним по-настоящему. Это была Польша
настоящая, истинная, без принуждения. Да, в школах дети изучали иностранный
язык без принуждения, добровольно, надписи на проклятой кириллице совсем
исчезли, зато везде виднелась реклама на английском. И в школах изучали
английский, реже французский, и я радовалась, что приближаемся к Европе. А
главное, делалось это добровольно, по велению сердца!

И все было бы прекрасно, если бы вдруг мое здоровье не принялось
пошаливать.

Я всегда была очень здоровой девушкой. Сказывался, вероятно, и здоровый
образ жизни: много времени я проводила на свежем воздухе, в движении,
совершала конные прогулки. И то соседние помещицы удивлялись и упрекали
меня за то, что чаще всего можно встретить в поле или в лесу, чем застать в
собственном салоне. Они-то просиживали в салонах все дни. Без движения! Без
воздуха! Ну и еда. Я всегда любила овощи и фрукты и поглощала их громадное
количество, не ограничивая себя ни в чем. К тому же и овощи, и фрукты из
своих садов и огородов, а молоко и молочные продукты - от своих коров. Все
это благотворно сказывалось на организме, в детстве я почти не болела, а
потом и вовсе.

И поэтому, когда первый раз испытала головокружение, тошноту и прочие
неприятные ощущения, невольно подумала - отравил-таки меня паршивец Арман.
Подбросил как-то отраву, чтоб ему! Но как он это сделал? Всего раз посетил
мой дом без Моники и воспользовался случаем, подлец!

А когда такое повторилось второй и третий раз, причем тошнота
сопровождалась сильной рвотой, я даже обрадовалась - значит, извлекла из
себя отраву, организм очистился, теперь все должно быть в порядке. И
принялась внимательно следить за остальными домашними, ведь они ели то же,
что и я, отдельно мне не готовили. И Роман, и Сивинские выглядели
нормально, не жаловались. Может, все от конфет, принесенных Арманом? И я
поспешила оставшиеся прямо из коробки по одной опустить в унитаз, чтобы
ненароком собаки не отравились, если выброшу. На всякий случай внимательно
осмотрела мои любимые продукты в кухне после ухода Сивинской, особое
внимание уделив еще не вскрытым упаковкам с острыми приправами и
сельдь-рольмопсы, которые обожала. Вроде все в порядке. Ах как бы
пригодился мне сейчас милый доктор Филип Вийон, но, к сожалению, он остался
во Франции. Поискать надо польских врачей, позвонить, что ли, Монике,
может, она кого посоветует? И спохватилась: ведь могу застать у нее Армана.
Значит, надо обратиться к другу и советчику Роману, первой помощи во всех
случаях жизни. Почему-то на этот раз не хотелось, что-то удерживало, но я
заставила себя.

- Боюсь, наконец господину Гийому удалось меня отравить, - пожаловалась я
Роману. - Просто помираю. Как здесь вызывают доктора?

- Гийом? - удивился Роман. - Ну, не знаю. Не спятил же он. Может, просто
поставил крест на надеждах обрести богатство и решил хотя бы отомстить.
Врача вызвать просто, я даже знаю здесь одного очень хорошего, но советовал
бы пани уж подождать до утра, отвезу вас в клинику, там и специалисты по
разным болезням, и сразу сделают все необходимые анализы. И ждать не
придется, теперь с этим просто, были бы деньги.

Я согласилась, до утра как-нибудь перетерплю. А завтра пятница и вечером
прилетает Гастон. Вспомнив об этом, я сразу почувствовала себя лучше. И
наверняка наплевала бы на следующее утро на поездку в клинику, если бы с
утра я опять не принялась помирать. И уже без возражений поехала к медикам.

А вскоре помирала уже от стыда. Надо же, взрослая женщина, а такая
безгранично глупая! Как же мне не пришло в голову, отравили, как же!

Просто-напросто я забеременела, только и всего.

* * *

Я решила лично встретить Гастона в аэропорту, ибо великую новость следовало
ему сообщить поскорее и наедине. А Романа отправила с Сивинской за
продуктами, надо же как следует встретить гостя. У меня было достаточно
времени, чтобы привести себя в порядок, и задолго до назначенного срока я
была уже готова. Не хватило терпения высидеть до назначенного срока, и я
решила ехать прямо сейчас. Знала, что слишком рано, вон еще в отдалении
виднелась машина Романа, ну да ничего, обожду в аэропорту.

Вывела машину за ворота, на малой скорости поехала по узкой ленте асфальта,
ведущей через луг к автостраде, как вдруг в густой зелени луга мелькнуло
что-то постороннее. Пригляделась - проклятый барьер, он, бело-зеленый!

Хорошо, что на большом расстоянии и в высокой траве, не перескочу я его на
машине, уже сколько раз ездила по этой дороге и ничего не случалось. Но
ведь никогда и не видела барьера, с чего это вдруг он мелькнул теперь? И
почему во мне все окаменело? Может, представила, как могу сейчас очутиться
в далеком прошлом такая как есть: в костюмчике с короткой узкой юбкой, а
тут Арман на шее, Гастон в Париже, без телефона, без ванной, без
электричества, без договоренности о браке с Гастоном, зато ожидающей
ребенка.

Беременная вдова!

И при этом без блистающей чистотой клиники с опытными врачами, а с нашим
коновалом и бабой-повитухой, промывающей новорожденному глазки своей
слюной! В грязи, потому что - не скроешь ведь - грязным был этот
девятнадцатый век. Хоть и блестело фамильное серебро, которое
многочисленная прислуга натирала до блеска, да тарелки мылись в тазу сразу
все, в одной воде...

Мною овладела такая дикая паника, что я была не в состоянии не только
остановить машину - пошевелиться не могла. Нога одеревенела на педали
тормоза, руки застыли на рулевом колесе, а машина все ехала дальше, сама по
себе. Я закрыла глаза и оказалась в какой-то черной бездне...

* * *

Очнувшись, увидела - у меня в руках вожжи, и еду я в воланте[16] по
грунтовой дороге. Экипаж с легкостью нес Патрик, его я распознала по двум
белым пятнышкам на заду. Близко, совсем рядом, шумел старый лес.

Я еще не совсем стряхнула с себя оцепенение и соображала плохо, когда за
поворотом дороги увидела едущую мне навстречу карету и непонятно почему
сразу догадалась - карета пани Порайской. Вдруг она окуталась облаком пыли,
пыль скрыла карету, но вот из этого пыльного клуба вылетела одноколка и
устремилась мне навстречу. Голова моя еще не соображала, руки сами
остановили Патрика, заставили развернуться в противоположную сторону и
направили прямиком к моему поместью. Вот уже появилась аллея, ведущая ко
входу в парк, вот из-за верхушек старых деревьев стали видны трубы дворца.

Инстинкт заставлял делать все возможное, чтобы не показаться болтливой
соседке в таком виде, в каком я сейчас нахожусь: обтягивающий костюмчик с
юбчонкой до бедер, макияж на лице, на пальце - перстень Гастона сверкает.
О, вон косари сняли шапки, кланяются мне, чтоб им. Ничего, вот и парк,
сейчас укроюсь в доме.

И тут меня догнала двуколка и поравнялась с моим волантом. Глянула - Роман,
какое счастье! За ним мелькнуло лицо ошалевшей Мончевской.

- Вы уж меня извините, милостивая пани, - хрипло проговорил Роман и щелкнул
кнутом над гривой Патрика, задев слегка холку коня.

Этого было достаточно. Моих лошадей никогда не стегали кнутом, я не
разрешала и пальцем тронуть, вполне хватало окрика, похлопывания рукой.
Удар кнутом, даже такой легкий, для Патрика явился громом с ясного неба.
Конь вздыбился, волант со мной буквально взлетел в воздух, и вот мы уже
мчались как ветер. Хорошо, я с детства научена править лошадьми, вот и
сейчас сжала вожжи изо всех сил. Впрочем, через мгновенье мы пролетели
оставшийся путь и Патрик привычно остановился у входа, облетев газон. За
мной остановилась двуколка. Роман подбежал.

- Пани Порайская с дочерьми сейчас будут здесь! - прошептал он.

Схватив меня в охапку, прикрыл попоной юбку и голые ноги и внес в прихожую,
минуя остолбеневшую дворню. В прихожей было пусто. Роман отпустил меня, и
я, все еще прикрываясь попоной, помчалась к себе в покои. Я тоже понимала,
что не принять почтенную даму и первую сплетницу в уезде не могу, она
издали видела мой волант, нельзя сослаться на внезапное недомогание. Будь я
не совсем здорова, не рискнула бы отправиться на прогулку в экипаже без
кучера.

За собой я уже слышала быстрые шаги Зузи, но захлопнула дверь у нее под
носом, крикнув что-то нечленораздельное. Пусть подождет.

Быстро, быстро переодеться. Домашний капот набросить? Ну нет, не выйду же в
нем к гостям, все равно придется переодеваться. Поэтому поспешила сбросить
с себя компрометирующий костюмчик и натянула приличное платье. Когда
осталось лишь застегнуть застежку сзади, впустила ничего не понимающую
Зузю, но объяснения с горничной пришлось отложить: в гостиной уже ожидали
гостьи.

Пани Порайской слишком долго пришлось ожидать меня, так что следовало
выдумать очень уважительную причину своей задержки.

В гостиную я вышла взволнованная и расстроенная, да, не стала скрывать
волнения и поведала соседке, какое несчастье... скорее, неприятность
приключилась со мной во время прогулки. А именно: широкая оборка моего
длинного платья как-то намоталась на колесо - ведь я правлю сама, как
известно, не люблю ездить с кучером - и оторвалась, в результате чего я
выглядела совершенно непристойно. Пришлось срочно повернуть к дому, избегая
компрометации, а пока переодевалась, гостям пришлось меня ждать, за что и
прошу у них прощения. И хотя пани Порайская стала громко мне сочувствовать,
я видела недоверие в ее глазах. И слишком уж настойчиво она расспрашивала,
с какой целью отправилась я на прогулку в одиночестве. Может, имела место
некая романтическая причина?

У меня лопнуло терпение, и я без зазрения совести, отбросив светские
условности, небрежно произнесла:

- Признаюсь, дорогая, я удивлена. Неужели осталось незаметным мое
расположение к графу де Монпесак? Думала, это всем известно, раз нет, не
стану скрывать своих чувств перед близкими друзьями и откровенно признаюсь
пани.

Порайская была так поражена, что даже о дочерях позабыла. Обе девушки,
делая вид, что заняты в отдалении разглядыванием семейных альбомов,
насторожили ушки, стараясь ни слова не уронить из моего признания. А их
мать, как я уже говорила, даже позабыв о присутствии невинных девиц, горячо
принялась отговаривать меня от столь несчастливой склонности. Оказывается,
всем давно известно, какой распутник этот граф де Монпесак! У него в Париже
любовница, две любовницы, а сколько внебрачных детей - и не счесть! К тому
же он азартный игрок, дни и ночи проводит в игорных домах (интересно, когда
же успел наплодить столько отпрысков?), проигрался дотла, совсем разорен,
вот и ищет богатую невесту. А сейчас вон как подозрительно спешно помчался
в Париж, не иначе получил опять какое неприятное известие. Может, кредиторы
его к суду привлекли?

О, Арман неплохо поработал, теперь я знала все сплетни о Гастоне,
распускаемые в округе. Правда, пани Порайская и от себя наверняка добавила
Гастону и любовниц, и отпрысков, ведь давно известно, пущенный сплетней
воробышек оборачивается в результате стадом волов. И хотя я сама оказалась
в очень неприятном положении, меня просто рассмешили взбудораженная
сплетница и ее горящие от возбуждения щеки. И я подбросила поленьев в
огонь, продемонстрировав обручальный перстень и сообщив, что официально
обручена с этим распутником.

Гостья моя просто рот раскрыла, я же добавила смеясь:

- Значит, граф заполучил еще одну жертву. Что ж, надеюсь, я буду украшением
его гарема, а это вещественное доказательство его серьезных намерений
относительно меня.

Мелькнула мысль - наверняка мои слова в какой-то искаженной форме дойдут до
Гастона, но мне уже было все равно. Чуть было с разбегу не проговорилась о
своем интересном положении, но воздержалась, поскольку Порайская и без того
была настолько переполнена новостями, что не сумела скрыть нетерпения
немедленно поделиться ими с соседями и принялась спешно прощаться. Вот
теперь она вела себя невоспитанно, распростилась со мной просто в
непристойном темпе.

С облегчением вздохнув после ее отъезда, я позвала Романа.

- Ну и что же это такое? - набросилась я на него.

Мрачный Роман уже в который раз ответил, что он, к сожалению, не может
никак повлиять на мои перемещения во времени.

- Ясно, не можете, раз этот проклятый барьер теперь тут стоит постоянно! -
продолжала я бушевать. - И никак его не объехать. Интересно, что бы вы
сейчас делали на моем месте?

Роман изумился и встревожился.

- О каком барьере пани изволит говорить?

- Ну как же, торчит, проклятый, на нашем лугу. Не видели? Бело-зеленый он,
барьер времени, точно! Увы, на себе два раза проверила.

Роман был явно растерян. Как-то странно глядя на меня, он пробормотал:

- Да нет же, пани наверняка ошибается. Это не тот барьер! Барьер времени
невидим, а тот, что на лугу, никакого отношения...

- Вот уж нет! - фыркнула я. - Говорю вам - на своей шкуре испытала два раза
и больше не желаю! А желаю вернуться обратно в двадцатый век, и именно в
пятницу, сегодня! И умоляю вас - ну сделайте же что-нибудь! Вот