лось, что яйца получали энергию, поглощая солнечные лучи. Теоретически они могли это сделать, но приобретенная этим способом энергия будет очень невелика, учитывая малую приемную площадь яйца.
     Вольф не мог в данный момент представить себе, какие биологические механизмы могут вызвать такую феноменальную скорость роста. Должен существовать откуда-то ввод энергии, и поскольку Берроуз не сказал, откуда именно, выяснять придется Вольфу и гигантским белковым компьютерам у него во дворце.
     - К счастью, мне не придется решать эту проблему, поскольку не будет никаких разумных марсиан, зеленых или иных, - Вольф улыбнулся. - Но я могу повозиться с ней, просто чтобы посмотреть, можно ли её решить.
     Были и другие материи, потребовавшие компромиссов при переделке Луны. Воздух был таким же густым, как и на планете, хотя Вольф мог разредить его. Но он не думал, что Кикахе понравится жить в нем.
     Густота атмосферы Барсума являлась предположительно эквивалентной той, что находилась примерно в трех километрах над земной поверхностью. Болеё того, существовала деталь с двумя лунами Марса, Фобосом и Деймосом. Если установить на орбитах две схожих размером, они сгорят в самое короткое время. Атмосфера луны простиралась вплоть до гравитационной складки, существовавшей между луной и планетой. Вольф, однако, запустил на орбиту две искуственные конфигурации, светившие столь же ярко, как Фобос и Деймос, и вращавшиеся вокруг луны с такой же скоростью и в тех же направлениях.
     Позже, при трезвом размышлении, Кикаха понял, что Вольф был прав.
     Даже если бы была возможность запустить сюда создания из биолаборатории и воспитать их в духе культуры, основанной на намеках в романах Берроуза, это не было бы хорошим делом.
     Не следует пытаться играть роль Бога. Вольф делал это как Джадавин и вызвал много несчастий и страданий.
     Или это все-таки можно было сделать? В конце концов, как подумал Кикаха, марсианам будет дана жизнь, и они получат столько же шансов любить, надеяться и так далее, как любые разумные существа в этом мире. Верно, что они будут страдать, узнают боль, безумие и душевные муки, но разве не лучше получить шанс на жизнь, чем быть навеки замурованными в нереальности просто по тому, что кто-то подумал, что им будет лучше, если у них не будет шансов страдать? Разве сам Вольф не говорил, что лучше жить, невзирая на то, что он вынес и мог вынести, чем никогда не существовать?
     Вольф признал, что это верно, но сказал, что Кикаха предается рационализации. Ему хотелось поиграть в Джона Картера, точь-в-точь как он играл мальчиком на ферме. Ну, Вольф не собирается идти на все труды, муки и трату времени, требовавшиеся для создания живых, дышащих, мыслящих зеленых марсиан или красных гелиумцев только для того, чтобы Кикаха мог проткнуть их мечом или наоборот.
     Кикаха вздохнул, затем усмехнулся и, поблагодарив Вольфа за то, что тот сделал, отправился через врата на Луну и прекрасно провел там целую неделю.
     Он поохотился на банта, поймал арканом небольшого тота и объездил его, рыскал по развалинам Корада и Тарка, как он назвал города, построенные талосами Вольфа. Затем ему стало одиноко, и он вернулся на планету. Он несколько раз возвращался сюда "на каникулы": один раз со - своей женой-дракландкой и несколькими тевтонскими рыцарями, а однажды с отрядом хровака. Все, кроме него, становились на Луне обеспокоенными, близкими к панике, и каникулы явно не удавались.

17

     Он уже три года не проходил через врата на Луну, а теперь опять оказался тут при таких обстоятельствах, каких он ни за что не мог бы нафантазировать.
     Гарпия и орлицы стояли снаружи, а он попал в западню внутри.
     Ничья. Он не мог выбраться, но и они не могли напасть на него без серьезных, может быть, всеобщих потерь.
     У них, однако, имелось преимущество.
     Они могли достать пищу и воду. Если они хотели провести время, то могли подождать, пока он не станет слишком слабым от голода и жажды, чтобы сопротивляться, или не сможет больше бороться со сном. Не существовало никакой причины, по которой им не следовало бы терять времени. На них никто не давил.
     Конечно, в скором времени кто-то мог этим заняться. Казалось правдоподобным или, по крайней мере, довольно вероятным, что Колокольники вернутся через другие врата. На этот раз они явятся со значительными силами.
     Если Подагра подумала, что он будет оставаться в помещении, пока не отключится, то она ошибалась. Он испробует несколько фокусов, а если они не сработают, прорвется с боем. Существовал небольшой шанс, что он сможет разбить их или проскочить мимо них в подземелье. Это было маловероятно: клювы и когти действовали стре мительно и ужасно. Но, впрочем, он тоже не подарок.
     Кикаха решил сделать их задачу еще тяжелее. Он прикатил колесоподобную дверь из промежутка между стенами, пока не осталось только узкое отверстие, и крикнул Подарге:
     - Ты может, думаешь, что теперь я у тебя в руках? Но даже если это и так, то что из этого? Здесь для твоих птах нет никаких гор, достойных внимания! И топография угнетающе плоская! И еду вам будет добыть нелегко! Все живущие на открытой поверхности животные - чудовищно крупные и жестокие бойцы! Что же касается гебя, Подарга, то ты не сможешь тут царствовать над своими сотнями тысяч. Если твои девственные орлицы отложат яйца для увеличения числа твоих подданных, то им будет трудно уцелеть при изобилующих здесь животных-яйцеедах, не говоря уже об огромных белых обезьянах, которые тоже любят яйца и мясо, включая, я уверен, и орлиное! Ах, да, огромные белые обезьяны! Вы еще не встречали их, не правда ли?
     Он подождал, пока они обдумают его слова, а затем добавил:
     - Вы здесь застряли до самой смерти! Если вы не заключите со мной перемирия! Я могу показать вам, как вернуться на планету! Я знаю, где спрятаны врата!
     Снова наступило молчание, затем произошел приглушенный разговор между орлицами и гарпией. Наконец Подарга отозвалась:
     - Слова твои очень искушают. Обманщик, но меня они не одурачат. Все, что нам требуется сделать, это подождать, пока ты заснешь или ослабнешь от жажды, чтобы устоять. Тогда мы возьмем тебя живым и будем пытать, пока ты не скажешь все, что нам нужно знать. И тогда мы убьем тебя. Какого ты мнения об этом?
     - Не высокого, - буркнул он. Затем крикнул: - Я сперва убью себя сам! Подарга, сучка-царица с куриными мозгами, какого ты мнения об этом?
     Её визг и хлопанье крыльев сказали ему, что она придерживается о его словах такого же мнения, как и он о ее.
     - Я знаю, где врата, но вы никогда не сумеете найти их без меня! Принимай свое так называемое решение побыстрей! Я даю тебе полчаса, а потом начну действовать!
     Он выкатил дверь, целиком закрыв её, и сел, прислонившись спиной к красно-коричневому гладко отполированному твердому дереву. Они не смогут ворваться, не дав ему уйму времени для того, чтобы вскочить и приготовиться встретить их.
     Он мог немного отдохнуть. Долгая тяжелая битва в Таланаке, шок, вызванный переброской на Луну, и последовавшая погоня истощили его силы, и он страстно желал отхлебнуть воды.
     Должно быть, он задремал. Он выбрался из черных маслянистых вод.
     Во рту у него пересохло. В глазах было такое ощущение, словно ему только что вставили в глазницы горячие и сваренные вкрутую яйца.
     Поскольку дверь не двигалась, он не знал, что его разбудило. Наверное, запоздало пришло в действие его чувство бдительности. Он дал голове откинуться затылком к двери.
     Сквозь неё слабо вибрировали вопли и рев, и он понял, что выбросило его из сна. Он вскочил на ноги и наполовину закатил дверь во внутренний промежуток. С удалением толстой преграды звуки боя в коридоре ударили в полную силу.
     Гарпия и три орлицы столкнулись с тремя огромными рыжевато-коричневыми десятиногими зверями, похожими на кошек, двумя гривастыми самцами и гладкошеей самкой. Это были бенсы, марсианские львы, описанные Берроузом и созданные Вольфом в его лаборатории и поселенные на этой Луне. Они кормились тотами, детенышами цитидаров, большими белыми обезьянами и всем прочим, что могли поймать.
     Обычно они охотились по ночам, но, должно быть, голод отправил их рыскать по городу днем. Или их мог разбудить весь этот шум и привлечь запах крови.
     Какими бы ни были причины, они загнали в угол загонщиц. Они убили одну орлицу, вероятно, в первой же внезапной атаке, как предположил Кикаха. Зеленая орлица являлась достаточно грозным противником, чтобы заставить сбежать одного-другого тигра, не потеряв ни пера. Однако пока что бенсы убили одну и нанесли другим достаточно ран, чтобы покрыть их кровью, сочившейся у них повсюду из глубоких и мелких порезов на телах и головах.
     Теперь они, рыча, отделились от своей намеченной добычи. Они шагали взад-вперед по коридору, а затем один бросался на орлицу. Их атаки были блефом, и бенс опускался как раз за пределами досягаемости смертельных, как боевые секиры, клювов, а другой раз они ударяли одну из двух оставшихся орлиц огромной лапой с серповидными когтями, а потом образовался шквал сабельных клыков, желтых клювов, желтых и алых когтей, летели клочья рыжеватой шкуры или вырванные пучком волосы гривы, крутились в воздухе зеленые перья, выпучивались зеленые, или желтые, или красные глаза, хлестала кровь, раздавался рык и пронзительные крики, а потом бенс высвобождался и бежал обратно к своим товарищам.
     Подарга держалась позади двойных зеленых башен своих орлиц.
     Кикаха смотрел и ждал. Вскоре все три бенса напали одновременно.
     Один самец и орлица покатились и с треском врезались в дверь.
     Кикаха отпрыгнул назад, а затем шагнул вперед и вогнал меч в барахтавшуюся массу. Его не волновало, кого он заколет, бенса или орлицу, хотя он все-таки надеялся, что жертвой оказалась орлица.
     Они были умнеё и способны на большую сосредоточенность и приверженность к цели - в первую очередь к нему.
     Но они откатились, и в тело вошло только само острие меча. Оба издавали столько шума, что он не мог сказать, кого ранил меч.
     Всего лишь на мгновение у него появился чистый путь бегства по центру коридора. Обе орлицы схватились со львами. Подарга прижалась спиной к стене, сдерживая когтями разъяренную самку. У львицы текла кровь из обоих глаз и полуоторванного носа.
     Ослепленная кровью, она колебалась, стоит ли приближаться к гарпии.
     Кикаха йтрелой пронесся по коридору, потом перепрыгнул через два тела, закрывавших ему путь. Его нога твердо опустилась на рыжеватую мускулистую спину, и он воспарил в воздух. К несчастью, он вложил в свой прыжок столько усилий, что стукнулся головой о мраморный потолок, разрезав кожу на макушке о большой, вделанный в мрамор алмаз.
     Полуоглушенный, он, шатаясь, пошел вперед. В этот момент он был уязвим. Если бы на него обрушились орлица или лев, они могли бы убить его, как волк больного кролика; но они слишком были заняты попытками убить друг друга, и вскоре он выбрался из здания. Через несколько минут он выбрался и из города и, делая огромные скачки, понесся к холмам.
     Он проскакал мимо ободранного тела искалеченной при столкновении орлицы.
     Рядом, с ним лежало другое растерзанное тело. Оно принадлежало бенсу, который, должно быть, напал на орлицу, ожидая легкой добычи, но ошибся и поплатился за ошибку.
     Затем он проплыл над телом Коцхамла - скорее, частями гела, так как они валялись отдельно - голова, руки, ноги и прочие разные куски.
     Он запрыгал вверх по холму, бывшему таким высоким, что его можно было удостоить названия горы.
     В двух третях пути к вершине находился спрятанный за изогнутым входом гранита вход в пещеру. Казалось, не существовало причины, мешавшей ему воспользоваться им. Всего лишь несколько минут назад его покинуло всякое везение, а теперь оно возвращалось к нему.
     Пронзительный крик сказал ему, что удача, возможно, только кажется вернувшейся. Он посмотрел через плечо. В четверти мили от него Подарга и две орлицы мчались к нему, хлопая крыльями.
     Никаких бенсов в поле зрения не наблюдалось. Очевидно, они оказались не способны удержать Подаргу и орлиц в углу. Наверное, огромные кошки были рады дать им сбежать. При таком раскладе бенсы наверняка могли продолжать жить и наслаждаться поеданием одной убитой ими орлицы.
     Что бы там ни произошло, он снова подвергался опасности быть настигнутым на открытой местности.
     Его преследовательницы научились теперь эффективно летать при меньшей гравитации. В результате они продвигались на треть быстрее, чем на планете - или так, во всяком случае, казалось Кикахе.
     На самом же деле перенесенные ими схватки и потеря крови должны были замедлить их.
     Подарга и одна орлица при болеё внимательном взгляде казались покалеченными. Крылья их двигались медленнее, чем в первые раз, и они отставали от другой орлицы. Эта, хоть и покрытая по зеленым перьям кровью, казалась раненной не так глубоко. Она обогнала Кикаху и рухнула вниз, словно ястреб на суслика.
     Суслик этот, однако, был вооружен мечом и определил, какие он предпримет меры. Заранеё рассчитав, когда её атака совпадет с его прыжком, он круто обернулся в воздухе. Он приземлился лицом назад, и вытянутые когтистые лапы орлицы оказались в пределах досягаемости меча. Она пронзительно закричала и растопырила крылья, тормозя свой полет, но он уже рубанул. Его меч не обладал той силой, какую придала бы ему надежная опора на земле, и удар закрутил его больше, чем ему хотелось бы, и сбил ему равновесие при приземлении. Тем не менее, меч перерубил одну лапу на сочленении когтей с ногой и наполовину другую. Затем Кикаха ударился оземь, упал на бок, и из него вышибло дух.
     Он снова поднялся, сопя и чихая, словно поврежденная волынка. Он сумел подобрать меч там, где его выронил. Орлица била крыльями по земле, словно недорезанная курица, и даже не видела его, когда он обрушил меч ей на шею. Голова отвалилась, и один черный с алой каймой глаз злобно глянул на него, а потом стал тусклым и холодным.
     Он еще втягивал в себя воздух, когда проскочил вход в пещеру, опередив на двадцать ярдов Подаргу и последнюю орлицу. Он приземлился в аккурат в отверстие на склоне холма, а потом прыгнул к концу пещеры, к гранитной стене в двенадцати метрах от входа.
     Он прервал домашнюю сценку семейства больших белых обезьян. Папа, ростом в три метра, четырехрукий, белый и безволосый, если не считать огромного ежика белых волос на макушке буханообразного черепа, горилломордый, розовоглазый, сидел на корточках у стены справа. Он раздирал выступавшими клыками и острыми зубами оторванную ногу маленького тота, а её в то же время сосали детеныши-близнецы.
     С проектированием больших белых обезьян Вольф и Кикаха дали маху.
     Они позабыли, что единственными млекопитающими на Марсе были одно маленькое животное и человек. К тому времени, когда они поняли свою ошибку, то согласились, что теперь уже слишком поздно.
     Несколько тысяч обезьян уже поместили на Луне и, казалось, не стоило уничтожать первые результаты биолабораторий и создавать новый, не млекопитающий вид.
     Колоссальные приматы были удивлены не меньше его, но он имел преимущество находившегося в движении. Однако его задерживала необходимость выкатить маленький валун-ключ из каменного гнезда, а затем затолкать тяжелую секцию задней стены.
     В результате этого часть стены распахнулась, а часть ушла внутрь, открыв квадратную камеру примерно шести метров в поперечнике.
     Неподалеку от задней стены в гранитный пол были вделаны семь полумесяцев. Справа на уровне глаз были прибиты колышки, на которых размещалось семь серебристых металлических полумесяцев.
     Каждый из них требовалось соединить с соответствующим полумесяцем на полу, сравнивая сходство иероглифов на них. Когда два полумесяца соединялись, образуя круг, они становились вратами к заранеё определенному месту на планете.
     Двое врат являлись ловушками.
     Воспользовавшись ими, неосторожный субъекг оказывался переброшенным в не знающую побегов тюрьму.
     Кикаха просканировал иероглифы с поспешностью, которая не нравилась ему, но с которой ничего нельзя было поделать.
     Свет в задней камере был сумрачный, и он едва разбирал надписи.
     Теперь он понял, что ему следовало бы запасти тут осветительный прибор, когда делали эту пещеру. Но было слишком поздно даже сожалеть об этом. У него не было времени ни для чего, кроме мгновенной необдуманной реакции.
     В пещере стало шумно, как внутри литавр.
     Две взрослые обезьяны поднялись на своих кривых и сравнительно коротких ногах и рычали на него, в то время как две верхние руки молотили по груди, а две промежуточные хлопали по животам.
     Прежде чем они смогли двинуться на него, их чуть не сшибли Подарга и орлица, ворвавшиеся, словно заряд из дробовика.
     Они надеялись поймать загнанного в угол и относительно беспомощного Кикаху, хотя опыт их столкновений с ним должен был научить их осторожности. Вместо этого они променяли трех раненных, усталых и не желавших больше драться бенсов на двух чудовищно больших, отдохнувших, подкрепившихся и разъяренных белых обезьян.
     Кикахе хотелось посмотреть на битву и поддержать подбадривающими криками обезьян, но он не желал истощать свое везение, поскольку оно уже подавало указание о приближении опасности. Поэтому он бросил два ловушечных полумесяца на пол и снял другие пять.
     Четыре он сунул под мышку, собираясь прихватить их с собой. Если гарпия спасется от обезьян и попытается воспользоваться полумесяцами, то кончит жизнь в дворцовой тюрьме.
     Кикаха помедлил, хотя и знал, что этого лучше не делать, слишком долго задерживая свое исчезновение.
     Подарга вдруг вырвалась и понеслась через пещеру, словно бейсбольный мяч.
     Она так быстро влетела в камеру, что ему пришлось бросить полумесяцы и поднять для защиты меч. Она ударила его сперва лапами, и он врезался в стену, отбив печень и почки.
     Он не мог рубануть мечом, потому что, во-первых, она была уже слишком близко, а во-вторых, он в данный момент слишком страдал от боли, чтобы воспользоваться мечом.
     Затем они вновь и вновь перекатывались по полу, и её когти вцепились ему в бедра. Боль была мучительной. Подарга колотила его крыльями по лицу, голове и шее. Несмотря на боль и шок от ударов, он сумел стукнуть её кулаком по подбородку, а затем трахнуть рукоятью меча сбоку по голове.
     Глаза её скосились и остекленели, из носа хлынула кровь. Она упала на спину, раскинув крылья, словно разметавшиеся руки. Когти её, однако, остались в его бедрах, и Кикахе пришлось отковыривать их один за другим. Кровь стекала по его ногам и образовывала лужи.
     Когда он оторвал последний коготь, в камеру ворвался самец обезьяны. Кикаха подобрал меч и обрушил его на вытянутую лапу.
     Удар отдался в его кисти и чуть не заставил его выпустить оружие. Но лапа, перерубленная на запястье, упала на пол.
     Его окатило хлынувшей из обрубка кровью, на мгновение ослепив. Он вовремя вытер кровь, чтобы увидеть, как обезьяна, визжа, удирает на двух ногах и трех оставшихся лапах. Она врезалась головой в последнюю орлицу, только что кончившую выпускать кишки самке клювом и когтями.
     Они сцепились и покатились по полу.
     В этот момент Подарга пришла в себя. Она с визгом и лихорадочным биением крыльев взмыла с пола. Кикаха подобрал полумесяц, увидел, что иероглиф в его центре совпал с ближайшим в полу, и сложил два в противоположном конце. Затем он резко обернулся и рубанул Подаргу, метавшуюся кругом, пытавшуюся досрочно взбесить себя, чтобы напасть на него. Она отпрянула назад, и он шагнул в образованное двумя полумесяцами кольцо.
     - Прощай, Подарга! - крикнул он. - Счастливо оставаться и гнить тут!

18

     Он не успел договорить до конца, как врата сработали. Он вышел из пещеры без всякого ощущения перехода - как всегда - и очутился в другом месте, стоя внутри другого кольца из двух полумесяцев.
     Контакт двух полумесяцев в пещере плюс появление его массы в излучаемом полумесяцем п