, выполнявшая функции санузла.
     Вдоль стены сидели на корточках шестеро тишкет-моаков. Блестящие черные пряди спадали им на глаза. Некоторые курили цигарки. Они были вооружены мечами, кинжалами и секачами.
     В креслах сидели трое светлокожих.
     Один был низкорослым, тощим, как скелет, с наждачной кожей, большеносым, с акульим ртом. Второй был человеком-ламантином, переливавшимся через подлокотники кресла водопадами жира.
     При виде третьего Кикаха ахнул:
     - Подарга!
     Женщина была самой прекрасной из всех, когда-либо виденных им. Но он видел её прежде. То есть это лицо существовало в его прошлом.
     Но тело не принадлежало этому лицу.
     - Подарга! - снова воскликнул он. Он заговорил на испорченном микенском, употреблявшемся ею и её орлицами:
     - А я и не знал, что Вольф вынул тебя из твоего тела гарпии и вложил тебя - твой мозг - в тело женщины. Я...
     Он остановился. Она смотрела на него с непроницаемым выражением.
     Наверное, она не хотела, чтобы он позволил другим узнать, что произошло, а он, обычно такой молчаливый, когда того требовала ситуация, настолько потерял самообладание, что...
     Но ведь Подарга открыла, что Вольф являлся в действительности Джадавином, похитившим её первоначально с Пелопоннеса три тысячи двести лет назад и вложившим её мозг в тело гарпии, созданное в биолаборатории. Она отказалась позволить ему исправить содеянное.
     Она так сильно ненавидела его, что осталась в своем птице-ногом теле и поклялась отомстить ему.
     Что заставило её изменить свое решение?
     Но её голос, однако, принадлежал не Подарге. Это, конечно, могло быть результатом смены телесной оболочки.
     - Что ты там бормочешь, леблаббий? - спросила она на языке Господов.
     Кикаха почувствовал желание дать ей по физиономии. Слово леблаббий являлось уничтожительным выражением Господов, обозначавшим человеческие существа, обитавшие в их. вселенных, перед которыми они строили из себя богов. Леблаббий были маленькими ручными зверьками в той вселенной, откуда пришли Господы. Они ели лакомства, предлагаемые им хозяевами, но съели бы также при первом удобном случае и экскременты. И они часто сходили с ума.
     - Ладно, Подарга, притворяйся, что не понимаешь, по-микенски, сказал он. - Но поосторожнеё в выражениях. Я к тебе особой любви не испытываю.
     Она, казалось, удивилась.
     - А ты - жрец?
     Кикаха был вынужден признать, что Вольф, бесспорно, превосходно создал её. Великолепное тело, кожа такая же белая и без единого изъяна, как он её помнил, такие же длинные черные волосы, прямые и сверкающие. Черты лица не были, конечно, совершенно правильными, имелась легкая асимметрия, в результате чего получилась такая красота, которая при иных обстоятельствах заставила бы его страстно желать ее.
     Она была одета в светло-зеленый халат, по виду шелковый, и сандалии, почти так, словно приготовилась лечь в постель, когда ей помешали. Подарга спуталась с этими Господами?
     И тут ответ постучал мысленно по плечу. Конечно же, она находилась во дворце Вольфа, когда туда вторглись. Но что случилось потом?
     - Где Вольф? - спросил он.
     - Кто, леблаббий? - отозвалась она.
     - Его, бывало, звали Джадавин, - процедил он сквозь зубы.
     Она пожала плечами.
     - Его там не было, или, если был, то его убили Черные Колокольники.
     Кикаха пришел в еще большеё замешательство.
     - Черные Колокольники?
     Вольф однажды рассказывал о них, но недолго, потому что их разговор прервала поднявшая другую тему Хрй-сенда. Позже, когда Кикаха помог Вольфу отбить свой дворец у Вернакса, он собирался спросить Вольфа о Черных Колокольниках, да так никогда и не собрался.
     Один из тишкетмоаков резко обратился к Калатол. Кикаха понял его.
     Ей требовалось сказать Кикахе, чтобы он поговорил с этими людьми.
     Тишкетмоаки этой речи не понимали.
     Отвечая на его вопросы, светлокожая женщина пояснила:
     - Я - Анана, сестра Джадавина. Этот худощавый - Нимстоул, прозванный Господами Петельником, а этот другой - толстый Джудубра.
     Теперь Кикаха понял. Анана, прозванная Ослепительной, являлась одной из сестер Вольфа. И он использовал её лицо в качестве образца, когда создавал в биолаборатории лицо Подарги. Скорее всего, черты её лица он взял по памяти, поскольку он не видел свою сестру Анану свыше тысячи лет. А это означало, что к настоящему времени он не видел её свыше четырех тысяч лет.
     Теперь Кикаха вспомнил, что Вольф говорил, будто Черные Колокольники применялись когда-то частично в качестве хранилищ памяти. Господы, зная, что даже сложный человеческий мозг не мог вместить тысячи лет знаний, экспериментировали с переводом памяти.
     Теоретически её можно было, когда надо, переправить обратно в человеческий мозг или вывести на обозрение иным способом.
     Послышался стук. Распахнулась круглая дверь в стене на другом конце и вошел еще один человек. Он жестом подозвал других, те собрались вокруг него и зашептались.
     Наконец Калатол покинула группу и заговорила с Кикахой.
     - Награду утроили, - прошептала она. - Кроме того, этот розоволикий король фон Турбат провозгласил, что как только тебя поймают, он уберется из города, и все станет, как и прежде.
     - Если бы ты намеревалась выдать нас, то не стала бы мне этого рассказывать, - отозвался он.
     Но вполне возможно, что она применяла сверххитрость, пытаясь заставить его расслабиться перед тем, как они нанесут удар. Восемь против одного. Он не знал, что могут сделать Господы, так что не следует рассчитывать на них. При нем все еще оставались два его ножа, но в такой маленькой комнате... а, ладно, когда придет время - увидим.
     - Фон Турбат также сказал, - добавила она, - что если тебя в 24 часа не доставят к нему, он убьет императора и его семью, а потом всех жителей этого города. Он сказал это, находясь наедине со своими офицерами, но один раб подслушал его. И теперь весь город знает об этом.
     - Если фон Турбат говорил по-немецки, как же мог понять его раб? - недоуменно спросил Кикаха.
     - Фон Турбат говорил с фон Свидебарном и несколькими другими на священной речи Господа, - пояснила она. - Раб прислуживал в храме и знал священную речь.
     Должно быть, Черные Колокольники являлись нерасчехленными пока прожекторами, способными пролить свет на эту тайну. Кикаха знал, что двое тевтонских королей могли кое-как понять священника во время службы, но не знали священного языка настолько хорошо, чтобы разговаривать на нем. Следовательно, эти двое не были теми, кем казались.
     Ему не дали время задавать вопросы.
     - Розоволикие нашли камеру за стеной моей спальни, - сообщила Калатол, - и скоро вломятся сюда. Мы не можем оставаться здесь.
     Двое мужчин покинули комнату, но быстро вернулись с раздвижными лестницами. Их на всю длину вытянули в вентиляционную шахту. При виде этого Кикаха почувствовал, что плохо понимает ситуацию.
     - Теперь ваш патриотизм требует, чтобы вы вручили нас фон Турбату. Так?
     Двое мужчин полезли по лестнице в шахту, а другие заставили Господов и Кикаху отправиться следом.
     - Мы слышали, что император одержим демоном, - ответила наконец Калатол. - Его душу загнали в залунный холод. В его теле обосновался, хотя и не со всеми удобствами, демон. Жрецы тайно распространили эту историю по всему городу. Они призывают нас бороться с этим самым страшным злом из всех зол, и мы не выдадим тебя, Кикаха, любимец Господа, Оллимамла и не заложим также других.
     - Одержим? - переспросил Кикаха. - Откуда вам известно?
     Калатол не отвечала, пока они не поднялись по шахте и не оказались в горизонтальном туннеле.
     Один из контрабандистов зажег потайной фонарь, а другой втащил лестницу, согнул и понес дальше.
     - Император вдруг стал говорить только на священной речи, так что стало очевидным, что он не понимает по-тишкетмоакски, а жрецы сообщали, что фон Турбат и фон Свидебарн тоже говорят только на священном, и что у них есть свои жрецы, переводящие для них приказы.
     Кикаха не понимал, почему сочли, что император одержим демоном. Предполагалось, - что литургический язык опалял уста демонов, когда те пытались говорить на нем. Но он не собирался указывать на нелогичность, когда это благоприятствовало ему.
     Группа спешила вперед по туннелю, и толстый Джу-дубра громко сопел и жаловался. Сквозь шахту его пришлось проталкивать, так что он порвал одежду и ободрал себе кожу.
     Кикаха спросил Калатол, хорошо ли сохранился храм Оллимамла. Он надеялся, что тайные врата поменьше не обнаружили. Она ответила, что не знает.
     Кикаха спросил у нее, как они собираются выбираться из города. Она ответила, что будет лучше, если он этого не узнает. И тогда он, попав в плен, не сможет предать других. Кикаха не стал с ней спорить. Хотя он понятия не имел, как они покинут город, он мог себе представить, что произойдет после того. Во время своего прошлого визита он выяснил, как именно она и её друзья провозили контрабанду мимо таможни. Она не подозревала, что он об этом знал.
     Кикаха заговорил с Ананой.
     - Эта женщина, Калатол, говорит, что её император и по меньшей мере двое захватчиков одержимы демонами. Она имеет в виду, что они вдруг, кажется, потеряли способность или желание говорить на каком-либо языке, кроме Господнего.
     - Черные Колокольники, - ответила, помолчав, Анана.
     В этот момент впереди по туннелю грянули крики. Отряд остановился.
     В обеих сторонах туннеля появились огни. Голоса доносились из верхних и нижних шахт.
     - Если у вас есть оружие, - обратился к Господам Кикаха, - то приготовьтесь им воспользоваться.
     Они не ответили. Отряд построился единой цепью, взявшись за руки, и контрабандист увел их в перекрестный туннель. Они прошли утиным шагом около пятидесяти ярдов, слыша, как голоса охотников становятся все громче, прежде чем услышали отдаленный рев воды.
     Фонарь зажгли снова. Вскоре они оказались в небольшой камере, не имевшей выхода, если не считать отверстия в полу шириной в четыре фута у противоположной стены. Из него проникали рев, влага и вонь.
     - Шахта идет под крутым углом, а туннель сточных вод, с которым она соединяется, находится пятьюдесятью футами ниже. Съезжать, однако, будет не больно, - объяснила Калатол. - Мы воспользуемся этим путем, если не получится во всех других поблизости. Если пройдешь по этой шахте до конца, то упадешь в туннель, полный сточных вод, почти вертикально обрушивающихся в реку в какой-то подводной точке. И если выживешь и всплывешь в реке, то тебя поймают расположенные там патрульные лодки, розоволиких.
     Калатол сказала им, что надо делать.
     Они уселись и поехали вниз по трубе, тормозя руками и ногами.
     Проехав две трети пути вниз - или это так показалось - они остановились. Здесь они полезли через отверстие в неизвестную властям шахту, выдолбленную несколькими поколениями преступников. Она вела наверх, в сеть, находившуюся над тем уровнем, с которого они только что бежали.
     Калатол объяснила, что нужно добраться до места, где они могли вступить в другую большую трубу для сточных вод. Эта, однако, была сухой, потому что её замуровала с превеликим трудом и потерей нескольких жизней тридцать лет назад большая шайка уголовников.
     Поток наверху разделился на два других сточных туннеля. Сухой туннель шел прямо вниз под уровнем воды. Неподалеку от его горла находилась шахта, шедшая горизонтально к подводному выходу, отделенному от стоков, охраняемых розоволикими. Она находилась неподалеку от причалов, где стояли речные торговые суда. Чтобы добраться до судов, им придется проплыть милю по широкой реке.
     Тремя улицами выше, по-прежнему внутри горы, отряд вышел к горизонтальной шахте, открывшей им путь к бегству, а сухой туннель шел под углом в пятьдесят пять градусов к горизонтальному.
     Кикаха так никогда и не выяснил что там вышло не так. Он не думал, что тевтоны не могли узнать, где беглецы. Должно быть, несколько поисковых партий отправилось наобум в разные районы, и эта оказалась в нужном месте и увидела свою добычу прежде, чем добыча увидела ее.
     Внезапно вспыхнули огни, послышались крики, вопли, что-то с глухим стуком ударялось в тела. Несколько тишкетмоаков рухнули, а затем Калатол упала навзничь впереди Кикахи. В тусклом свете валявшегося перед ним фонаря он увидел синевато-черную от света кожу, отвисшую челюсть, скошенные в вечность глаза и торчавшую из её черепа в дюйме над правым ухом арбалетную стрелу. Кровь обильно залила иссиня-черные волосы, ухо и шею.
     Он переполз через тело, онемев от потрясения, вызванного внезапным нападением и ожиданием грядущей стрелы. Кикаха юркнул в туннель, казавшийся свободным от врагов. Позади него в темноте послышалось тяжелое дыхание. Анана подала голос, назвавшись. Она не знала, что случилось с другими.
     Они ползли и шли утиным Шагом, пока не заболели ноги и спины. Они произвольно сворачивали направо и налево без всякой системы и дважды поднимались по вертикальным шахтам. Настало время, когда они очутились в полной темноте и тишине, за исключением стучавшей в ушах крови.
     Кажется, они оторвались от гончих.
     Отдохнув, они направились вверх. Было крайне важно выждать, пока ночь не скроет их передвижение на поверхности. И сделать это оказалось трудно. Хотя они и устали и пытались уснуть, они без конца пробуждались, словно прыгая с трамплина бессознательного состояния высоко в воздух открытых глаз, дрыгая ногами и дергая руками. Они знали об этом, но не могли полностью уснуть и забыться и равно не бодрствовать полностью, кроме тех случаев, когда выплывали из кошмаров. В отверстии на конце шахты, выходившей на поверхность горы, появилась уже ночь.
     Они полезли вверх и наружу, видя патрули внизу и слыша их наверху.
     Подождав, пока не стихнет наверху, они полезли через валы и вверх по следующей стене и тик до следующего уровня улицы. Когда они не могли передвигаться снаружи, они полезли по вентиляционной шахте.
     Нижние районы города ярко освещались факелами.
     Солдаты и полиция основательно прощупывали нижние уровни. Потом, когда они поднялись выше, кольцо солдат стало плотнеё из-за уменьшения площади.
     Повсюду были поисковые партии, осуществляющие проверку на месте.
     - Если тебя полагалось взять живым, то почему они стреляли в нас? - спросила Анана. - Они не могли достаточно хорошо видеть нас, чтобы различить цели.
     - Они были возбуждены, - ответил Кикаха.
     Он устал, проголодался, мучился жаждой и испытывал бешеную ненависть к убийцам Калатол. Печаль придет позже, чувство вины - никогда. Он никогда не страдал от такого чувства, если не имел на то веские причины. У Кикахи имелись некоторые невротические недостатки и невротические достоинства - будучи человеком, их никак не избежать - но неуместного ощущения вины среди них не числилось. Он ни в коем случае не был виновен в её смерти. Она впуталась в это дело по своей собственной воле и знала, что может умереть.
     От её смерти можно было даже получить немного радости: вместо нее могли убить его
     Кикаха отправился по секции шахт за едой и питьем. Анана не хотела оставаться, поскольку боялась, что он, возможно, не сумеет опять найти ее. Она дошла с ним до трубы, ведущей в потолок дома, где одна семья громко храпела и сильно воняла вином и пивом. Он вернулся с веревкой, хлебом, сыром, фруктами, мясом и двумя бутылками воды.
     Они снова ждали, пока ночь не выплыла из-за монолита и не вцепилась мертвой хваткой в город. Тогда они снова направились вверх, когда можно - снаружи, когда нельзя - внутри. Анана спросила его, почему они поднимаются, и он ответил, что поневоле, так как ниже город внутри и снаружи кишмя кишит врагами.

6

     В полночь они выбрались из вентиляционной шахты в другой дом и прошли мимо спящих. Этот дом стоял на улице как раз ниже императорского дворца.
     Дальше не будет никаких соединений внутренних шахт. Поскольку все лестницы и спуски охранялись, они могли добраться до своей цели, только поднявшись на некоторое расстояние снаружи. Это будет нелегко. На протяжении сорока футов поверхность горы была преднамеренно оставлена гладкой.
     Затем, когда они крались в тени у подножья стены, они наткнулись на обутые в сапоги ноги, торчавшие из темной ниши.
     Ноги принадлежали мертвому часовому, рядом с ним лежал еще один мертвец. Один был заколот в горло, а другой удавлен проволокой.
     - Здесь побывал Нимстоул! - прошептала Анана. - Его не зря, знаешь, прозвали Петельником.
     В трехстах ярдах впереди по улице вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстоула за то, что тот оставил тут тела.
     На самом-то деле для патрулей не составляло большой разницы, убиты ли часовые или отсутствуют на своих постах. Тревогу поднимут в любом случае.
     Небольшие врата в стене оказались незапертыми. Их можно было запереть только снаружи. Кикаха и Анана, забрав оружие часовых, прошли во врата и взбежали по крутой лестнице меж высоченных гладких стен. К тому времени, когда они добрались до верха, они пыхтели и жадно глотали воздух открытыми ртами.
     Снизу послышались крики. В крошечных воротах появились факелы, и солдаты начали взбираться по лестнице. Забили барабаны, затрубили трубы.
     Они побежали, но не ко дворцу справа от них, а к крутому лестничному маршу слева. На вершине лестницы поблескивали серебряные крыши и железные решетки, и до них донесся запах животных, соломы, старого мяса и свежего навоза.
     - Царский зоопарк, - сказал Кикаха - Я здесь бывал.
     На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменными плитами, что-то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи. Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.
     - Нимстоул! - воскликнула Анана.
     Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил её назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами она резко вырвалась из его рук.
     - Ты смеешь прикасаться ко мне, леблаббий?
     - В любое время, - отрезал он. - Перво-наперво, не называй меня больше леблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.
     - Я завишу от тебя?
     - Разумеется, - подтвердил он. - У тебя есть план бегства, который может сработать, даже если он дикий?
     Усилие взять себя в руки заставило её содрогнуться. Затем она принужденно улыбнулась. Если бы он не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.
     - Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.
     - Ты, во всяком случае, реалистка, - заметил он. - Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скореё умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.
     Эта же гибкость, однако, делала её и болеё опасной. Он не должен забывать, что она - сестра Вольфа.
     Вольф говорил ему, что его сестры Вала и Анана являлись, вероятно, самыми опасными из всех живых людей женского пола. Даже делая скидку на вполне простительную семейную гордость и определенное преувеличение, они, вероятно, были крайне опасными особами.
     - Оставайся здесь, - скомандовал он.
     Он бесшумно и быстро бросился вслед за Нимстоулом. Он не мог понять, как двое Господов сумели пройти прямо сюда.
     Как они узнали о малых тайных вратах в храме? Способ мог быть только один: во время своего краткого пребывания во дворце Вольфа они увидели карту с их местонахождением. Анана не была с ними, когда это случилось, или, если была, то по какой-то личной причине хранила молчание.
     Но если про них могли узнать двое Господов, то почему Черные Колокольники не нашли их тоже, ведь времени у них было больше?