н такой - просто псих из семьи работяг, беспородный метис.
     Доктор Порсена наконец повесил трубку.
     - Мы говорили, что все пациенты, участвующие в нашей программе, пробовали раньше другие методы терапии. И не достигли успеха, поскольку враждебно относились к психотерапии любого вида. Тебе же я предлагаю - здесь у нас не существует никакого принуждения или насилия - сразу попробовать метод лечения, в котором мы добились больших успехов.
     Доктор Порсена говорил очень быстро, но четко. Его речь отличалась почти полным отсутствием всяких пауз и междометий. Никаких "э-э", "м-м", "ну", "значит".
     - Это нелегко; легкого лечения не бывает. Кровь, слезы, пот и все такое. И, как во всякой терапии, успех зависит в основном от тебя. Мы никого не лечим. Больные лечатся сами под нашим руководством. Это значит, что тебе нужно захотеть справиться со своими проблемами, по-настоящему захотеть.
     Доктор ненадолго замолчал. Джим обвел глазами кабинет. Комната казалась ему просто роскошной: толстый ковер на полу (персидский, наверно), мягкие кожаные кресла и диван, большой письменный стол из какого-то блестящего твердого дерева, классные обои, множество дипломов и грамот на стенах, ниши с бюстами знаменитых людей и картины, то ли абстрактные, то ли сюрреалистические, - Джим неважно разбирался в искусстве.
     - Ты все понимаешь, что я говорю? - спросил Порсена. - Если что-то недопонимаешь, так и скажи. Мы все здесь для того, чтобы учиться, - и больные, и врачи. Нет никакого стыда в том, чтобы проявить свое незнание. Я в своем сознаюсь довольно часто. Я не все знаю. Всего никто не знает.
     - Нет, я все понимаю. Пока. Ведь вы не говорите со мной односложными словами, как положено по новомодным психологическим закидонам. Я это оценил.
     Доктор Порсена положил ладони на раскрытую папку с историей болезни Джима. Руки у него были тонкие, изящные, с длинными пальцами. Джим слышал, что доктор отличный пианист, он играет классическую музыку, но может слабать и джаз, и дикси, и рэгтайм. И даже роком не брезгует.
     У него только две руки, а надо бы четыре. Он очень загружен, чего и следовало ожидать. Кроме заведования отделением, он ведет и частную практику - у него кабинет через квартал отсюда, на Сент-Элизабет-стрит.Еще он возглавляет ассоциацию психиатров северо-восточного Огайо и преподает в медицинском колледже.
     Достижения Порсены внушали Джиму почтение. Но больше всего его впечатлял докторский серебристый "ламборгини" 1979 года. Обалденная тачка!
     Доктор перевернул страницу, пробежал пару строк и откинулся на спинку стула.
     - Ты, похоже, начитанный парень, - сказал он, - хотя и предпочитаешь фантастику. Так часто бывает у молодежи. Я был поклонником научной и сказочной фантастики с тех пор, как научился читать. Сначала были книжки о стране Оз, сказки братьев Гримм и Лэнга, "Алиса" Льюиса Кэрролла, гомеровская "Одиссея", "Тысяча и одна ночь", Жюль Верн, Герберт Уэллс и научно-фантастические журналы. Толкиен меня прямо-таки пленил. Потом, когда я жил в Йейле, я прочел серию романов Филипа Жосе Фармера "Многоярусный мир" Знакомы тебе эти книги?
     - Да, - выпрямился Джим. - Я их люблю! Кикаха - то, что надо! Только какого черта Фармер не пишет окончание?
     Порсена пожал плечами. Он был единственный известный Джиму человек, у которого этот жест выглядел изящно.
     - Суть в том, что тогда же, в Йейле, я прочел и биографию Льюиса Кэрролла. И от одной фразы по поводу главы из "Алисы в стране чудес", озаглавленной "Бег по кругу и длинный рассказ", у меня в уме что-то забрезжило. В тот миг и родилась идея о многоярусной терапии.
     - Многоярусной? А, потому что "Многоярусный мир"?
     - Название не хуже других, а то и получше, - улыбнулся доктор. - То был лишь проблеск идеи, зигота мысли, пламя свечки, которое вполне могли задуть буйные ветры внешнего мира или здравого смысла, логики, отвергающей божественное озарение. Но я раздул эту искру, сберег ее, взлелеял, и она разгорелась ярким пламенем.
     Да, мужик что надо, подумал Джим. Не зря его зовут Шаманом.
     Но взрослые так часто подводили и обманывали Джима, что он не спешил полностью довериться психиатру. Там видно будет. Посмотрим, какие дела последуют за словами.
     С другой стороны, Порсене еще нет тридцати. Старый, но не совсем еще.
     Молодой старик.
     Хорошо, что Джим занимался в биологическом классе. А то бы он не понял, что такое "зигота мысли". Зигота - это клетка, образованная от слияния двух гамет. А гамета - это репродуктивная клетка, способная слиться с другой и тем положить начало новому существу.
     Джим тоже был когда-то зиготой. Как и Порсена. Как и большинство живых существ.
     Слушая объяснения доктора, Джим уяснил, что в психотерапевтическом смысле он - гамета. А цель терапии - превращение в зиготу. В новую личность, созданную из старой и еще из одной, пока еще вымышленной.

ГЛАВА 3

     - Пациенты, получающие многоярусную терапию, - это небольшая элитная группа, сформированная из добровольцев, - сказал доктор Порсена. - Они обычно начинают с первого тома, "Создатель вселенных", а потом по порядку прочитывают все остальные. Потом выбирают какой-нибудь персонаж и пытаются СТАТЬ этим персонажем. Они усваивают все умственные и эмоциональные черты своей ролевой модели - и хорошие, и плохие. На следующем этапе терапии они начинают избавляться от плохих черт своего героя, но хорошие сохраняют.
     Это похоже на то, как змея сбрасывает кожу.
     Бесконтрольные галлюцинации, нежелательные эмоциональные факторы, которые привели его или ее сюда, постепенно сменяются контролируемыми галлюцинациями. То есть теми, которые пациент принимает на себя, когда становится, в определенном смысле, персонажем серии Фармера. Содержание терапии далеко не исчерпывается этим, но это ты поймешь лишь со временем. Пока все ясно?
     - Пока да, - сказал Джим. - Неужто это правда срабатывает?
     - Коэффициент неудач феноменально низок. В твоем случае, хотя ты серию и читал, тебе придется перечитать ее. "Многоярусный мир" станет твоей Библией, ключом к твоему здоровью, если ты поработаешь над ним как следует.
     Джим помолчал. Он вспоминал серию и думал над тем, какого героя - некоторые из них были совсем уж злобные - ему выбрать. Кем стать, как говорит доктор. В основе серии лежала мысль, что когда-то, много тысяч лет назад, существовала только одна вселенная. И только на одной планете в этой вселенной существовала жизнь. В конечном итоге эволюции там появился вид, напоминающий людей. И этот вид достиг знания, неизмеримо более высокого, чем все достигнутое на Земле. Благодаря своим знаниям люди той планеты получили возможность создавать искусственные карманные вселенные.
     Такими учеными и могущественными были эти существа, что могли приспосабливать законы физики к каждой отдельной искусственной вселенной. Например, ускорение свободного падения могло отличаться от величины, существовавшей в первоначальном мире.Или, скажем, карманный мир мог состоять из единственного солнца и единственной планеты.
     Взять Многоярусный мир.
     Это была планета размером с Землю, сделанная в форме ступенчатой Вавилонской башни. Крошечное солнце и крошечная луна вращались вокруг нее.
     В другой вселенной планета - тоже единственная - вела себя, как пластмасса в лавалитовой колбе. Ее форма все время менялась. Горы росли и рушились на глазах. Русла рек прокладывались за несколько дней, а потом исчезали. Моря наполнялись и высыхали. От планеты отрывались куски - точно как от термопласта в жидкости лавалитовой колбы - и кружили вокруг нее, меняя форму, а затем медленно сливались опять с основной массой. Многие властители, как стали называть себя эти люди, покинули старый мир и поселились в искусственных карманных вселенных, которые сами сотворили.Потом война сделала старую планету непригодной для жизни и уничтожила всех, кто оставался там. Спаслись только властители, обитавшие в карманных мирах.
     Прошли тысячелетия, и властители, жившие в мирах, уже существовавших во время войны, создали новые искусственные вселенные. И заселили их существами, которых производили в своих лабораториях. На этих планетах, помимо властителей, жили другие виды людей; все эти низшие разновидности создавались в лабораториях, хотя моделями служили сами властители.
     В эти карманные миры можно было попасть через "врата". Это были проходы, меж измерениями, снабженные различными видами кодов. Пришло время, и властители вступили в эпоху упадка, утратив знание, позволявшее создавать новые вселенные. Сыновьям и дочерям властителей нужны были свои миры, а возможности создать их больше не было. Тогда, что было неизбежно, между ними началась борьба за власть над тем ограниченным числом миров, что уже существовали.
     К началу романа "Создатель вселенных", в поздние 1960-е годы, многие властители были убиты или лишены своих владений. Даже те, кто имел собственные вселенные, стремились завоевать другие. Властители могли жить, не старея, сотни тысяч лет, что сделало их в большинстве своем пресыщенными и обратило ко злу. Вторжение в другие миры и убийство других властителей сделалось для них игрой покрупному.
     Если они не могли творить, то могли уничтожать. Игра в "Крепости и драконы", столь популярная среди молодежи, явно происходила из "Многоярусного мира". Врата, ловушки, поставленные властителями в этих вратах, изобретательность, необходимая для того, чтобы пройти, и опасные миры, в которых оказываешься, приняв неверное решение, - все в книгах было точно как в игре. Джим удивлялся, почему фармеровскую серию не приспособили для этой игры.
     Еще больше его удивило, что серию стали использовать в психотерапии. Но вообще-то придумано великолепно. Джима это привлекало куда больше, чем обычные виды лечения - фрейдовский, юнговский психоанализ и прочие. Хотя Джим не слишком много знал о различных психиатрических школах, они все равно ему не нравились.
     Надписи со стенок туалета вспыхнули в его сознании.
     "Стать психом - чем не кайф". "Лучше через край, чем за борт". "Шизофрению не подцепишь на сиденье унитаза".
     Доктор Порсена взглянул на свои настольные часы. Марионетка Времени, подумал Джим. Доктора и адвокаты, точно поезда, движутся по ньютоновскому времени. Об эйнштейновском они и понятия не имеют. Ни тебе побездельничать, ни потрепаться, послав к черту относительность. Зато они успевают кое-что сделать.
     Психиатр встал и сказал:
     - К делу, Джим. Эксцельсиор! Все дальше и выше! Младшенький Вуниер выдаст тебе книги. И ознакомит тебя с правилами нашего распорядка. Да минуют тебя стальные когти Клоно, и да пребудет с тобою Сила. Увидимся позже.
     Джим вышел из кабинета, уверившись, что доктор - определенно молоток. Сила, говорит. Ну, это из "Звездных воин", каждый американский пацан это знает. А вот Клоно... Многим ли известно, что Клоно - это божество, в которое верят космонавты: у него золотые жабры, бронзовое брюхо, иридиевые кишки. Его именем клянутся космопроходцы в серии Э.Э.Смита про Ленсмана.
     Младшенького Вуниера Джим нашел на посту дневного дежурного около лифтов. Младшенький Вуниер! Ничего себе имечко родители дали парню. Испортили ему всю жизнь. Точно она и без того недостаточно испорчена. У восемнадцатилетнего парня волосы, как у невесты Франкенштейна, спина, как у горбуна из "Собора Парижской богоматери", ноги он волочит, как Игорь <Слуга доктора Франкенштейна из одноименного фильма (Примеч. пер.)>, а лицо как у Безобразной Герцогини из первой книги про Алису. Кроме горба, его давит еще и пристрастие к наркотикам. Он сидел на амфетамине. Остается надеяться, что его замели до того, как он сжег себе мозг.
     А хуже всего то, что он все время пускает слюни. Надо же - а ведь Джим Гримсон, считал себя самым разнесчастным человеком на свете!
     Джим жалел беднягу, но выносить его не мог. Ну и кого же выбрал себе Младшенький Вуниер ролевой моделью? Кикаху, красивого, сильного, ловкого и находчивого героя. Хотя Джим полагал, что ему скорее следовало бы выбрать Теотормона. Это такой властитель, которого собственный отец захватил в плен и в своей лаборатории жестоко превратил в чудовище с рыбьими плавниками и уродливым, звериным лицом.
     Вуниер сходил в кладовую и вынес Джиму пять книжек в бумажной обложке.
     - Читай и плачь, - сказал он.
     Джим сунул стопку книг под мышку. Спасут они его? Или только поманят, как манило все остальное, а в результате - новый облом?
     Вуниер отвел Джима в его комнату по пустому в этот час коридору. Все или в своих комнатах, или в рекреации, или на индивидуальной и групповой терапии. В длинных широких коридорах с белыми стенами и серым полом шаги их двоих отдавались эхом. Джима пока что поместили в одноместную палату, маленькую и имеющую самый больничный вид. Но даже крохотный стенной шкафчик, который там имелся, был слишком емок. Вся одежда, которую имел Джим, была на нем, да и ту принесла ему мать, а ей дала миссис Вайзак. Сэмовы вещи были тесноваты Джиму, и обувка позорная, "оксфорды" с квадратными носками - Сэм надел бы такие только под страхом смерти, что его мать, возможно, ему и посулила.
     - Книги можешь положить сюда, - Вуниер показал на нишу в стене. - А теперь я прочту тебе правила.
     Он прислонился к стенке, поднес листок обеими руками к самому лицу и начал читать вслух, брызгая слюной на бумагу.
     Елки зеленые, подумал Джим. Чисто гейзер. Он сел на единственный стул- деревянный, со съемным сиденьем. Сейчас бы сигарету. Зубы у него ныли, нервы были натянуты, как телефонные провода, и настроение срочно нуждалось в починке. Вуниер все бубнил, точно буддийский монах, выпевающий сутру о лотосе. Пациент обязан содержать свою комнату в чистоте и порядке. Пациент обязан ежедневно принимать душ, следить за чистотой ногтей и так далее. Телефоном можно пользоваться только на посту дневного дежурного, и нельзя занимать его дольше четырех минут. Курить разрешается только в холле. Писать на стенах запрещено. Пациенты, попавшиеся с непрописанными им наркотиками, со спиртным или с телкой (как выразился Вуниер), выкидываются к чертовой матери.
     - А когда дрочишь, - добавил он, - не делай это в душе и вообще при людях.
     - А перед зеркалом можно? - спросил Джим. - Это как - при людях или нет?
     - Остряк-самоучка, - буркнул Вуниер. - Знай выполняй, что тут написано, и все будет прекрасно.
     Он доволок ноги до стены напротив и содрал с нее какой-то листок с печатным текстом. Джим успел прочесть, прежде чем листок отправился в корзину:
     НЕ БОЙСЯ ИСКУЛАПА.
     Был там и рисунок.
     - Какой-то умник лепит такое во всех комнатах, - сказал Вуниер. - Мы зовем его Алый Буквовщик <Намек на роман классика американской литературы Натаниэля Готорна (1804-1864) "Алая буква". (Примеч. ред.)>. Задница у него будет алая, если попадется.
     Теперь на стене остались только несколько изречений в рамочках, похожие на вырезки из "Саттердей Ивнинг Пост", да календарь.
     - А мантры? - спросил Джим. - Они висят во многих комнатах.
     - Это нормально, это входит в терапию. Некоторым они нужны, чтобы проникнуть в Многоярусный мир. - Вуниер помолчал и спросил: - Ты решил уже, кого выберешь?
     Он явно напрашивался на разговор. Одиноко ему, наверно, бедняге. Но Джим не желал жертвовать собой ради человека, с которым у него не было никакой охоты говорить.
     - Нет, - сказал он, привстав, потом снова хлопнулся на стул и заглянул под кровать. - А это что такое?
     Вуниер раскрыл глаза и тоже хотел заглянуть под кровать, но передумал.
     - Ты о чем?
     - Там шевелится что-то. Я думал - это тень, но оно очень темное, чернее тени. Наверно, если сунуть туда руку, она отмерзнет и уплывет в четвертое измерение. На веретено похоже. С фут длиной. Вот - опять шевелится!
     Вуниер стрельнул глазами в сторону кровати и уставился на Джима.
     - Ну, мне пора, - сказал он. И с деланной небрежностью добавил: - Ты уж сам займи своего гостя. - А потом убрался из комнаты очень быстро
     Джим громко засмеялся, как только решил, что Вуниер его не услышит. То, что он будто бы видел, Джим позаимствовал из романа Филипа Уайли - название он позабыл, - но не знал, правда ли Вуниер поверил, что под кроватью что-то есть, или просто испугался, что на Джима "накатило".
     Через минуту, однако, настроение Джима сделалось какимто полосатым - и черным, и красным. Точно фазы тока. Депрессия, перемежающаяся со злостью. Психологи говорят, что депрессия - это злость, направленная против себя самого. Как же можно тогда за одну минуту испытать обе эти напасти - словно выключателем щелкают туда-сюда? Пожалуй, он и правда вот-вот сбрендит.
     МАНИАКАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ВЫЗЫВАЕТ СИЛЬНУЮ ДЕПРЕССИЮ.
     Надо будет прилепить это в туалете. Он докажет им, что их чертов неуловимый Алый Буквовщик - не единственный, кто способен нанести удар из тьмы.
     У него даже своей одежды нет. И денег нет. Отними у мужчины или женщины все имущество и деньги - и вот перед тобой человек, лишенный всякого мужества и всякой женственности. Это уже и не человек. Если он только не индийский факир и не йог, не часть общества, в котором такие люди считаются святыми. В этом мире человека делают одежда и деньги - здесь только король может ходить голым, оставаясь человеком.
     У него нет ничего.
     Все так же сидя на стуле и глядя в ничто, на ничто, глядящееся в зеркало, Джим почувствовал, что чернота уходит. Она сменилась красным, красным, захлестнувшим каждую клеточку тела и мозга.
     Но у человека, который испытывает гнев, кое-что уже есть. Гнев - это позитивная величина, даже если ведет к негативным действиям. В одном стихотворении, которое он читал когда-то давно, говорилось - как же? Джим не помнил наизусть... Ярость сделает свое там, где разум бессилен.
     Джилмен Шервуд, один из больных, просунул голову в дверь.
     - Эй, Гримсон! Через десять минут групповая терапия!
     Джим кивнул и встал со стула.
     Он знал теперь, кого выберет. Кем станет.
     Это будет Рыжий Орк, властитель-злодей, самый опасный враг Кикахи.
     Подлый и свирепый сукин сын. Всех лягает в зад, потому что у самого задница красная.

ГЛАВА 4

3 октября 1979 г, Хэллоуин (Канун дня всех святых)

     Что-то разбудило Джима еще до того, как зазвонил будильник. Мутными со сна глазами он посмотрел вверх. Трещины на потолке медленно складывались в карту хаоса. Или это начальный набросок какого-нибудь зверя или загадочного символа? Новые трещины ответвились от старых с тех пор, как он вечером лег спать.
     Звон будильника заставил его подскочить. Дзыынь! Проснись и пой!
     Подымайся, ленивец! Двигай! Двигай! В атаку, вперед!
     Утреннее солнце светило сквозь тонкие желтые занавески, и видно было, как из трещин сыплется белая пыль.
     Земля под домом шевельнулась и тряхнула его кровать. Прямо под ним, в давно заброшенных горных выработках под Бельмонт-Сити, что-то сдвинулось или осыпалось, и дом Гримсонов еще чуть-чуть просел или покосился.
     Три месяца назад за четыре квартала от их дома два соседних здания провалились во внезапно открывшуюся яму два фута глубиной. Теперь они стояли, прислонясь друг к другу, а веранды с них и спереди и сзади сорвало. Раньше между ними было шесть футов расстояния, а теперь их втиснуло в дыру рядом, и они торчали, точно две очень большие и очень твердые свечки у великана в заднице.
     Толчок, происшедший минуту назад, выдернул Джима, словно форель на крючке, из кошмара. Но Джим стонал и скулил во сне не потому, что увидел какое-то чудовище. Это был черный на черном сон, где ничего, совсем ничего, не происходило.
     Джим приказал себе поднять свои усталые кости с постели. "С песней на устах". Угу. С песней вроде "Хмурого воскресенья". Только сегодня-то среда, день всех душ.
     Комната была очень мала. Семь больших плакатов были пришпилены к выцветшим обоям с красными розами на светло-зеленом фоне и к обратной стороне двери. Самый большой изображал Кейта Муна, великого и недавно сошедшего с ума барабанщика группы