очь от львов и заставил его уходить шагом.
     Львы рванулись на несколько шагов вперед, но остановились, сверкая глазами и рыча. Они, однако, не сделали никакой попытки напасть.
     Лежавшеё за ними полусъеденное тело дикого полосатого осла объясняло, почему они не так уж и рвались прыгнуть на непрошеных гостей.
     На четвертый день путники увидели караван фургонов, тишкетмоакских торговцев. Кикаха скакал в полумиле от него.
     На таком расстоянии его не могли опознать, а он хотел узнать как можно больше об этом караване. Он не мог ответить на вопросы Ананы о точной цели своего любопытства, просто любил знать всякое, чтобы не пребывать в неведении, если изменится ситуация, вот и все.
     Анана боялась, что Петорок воспользуется случаем и сбежит к каравану, но Кикаха держал наготове лук, а Петорок достаточно насмотрелся на его способность орудовать луком, чтобы уважать её.
     Караван насчитывал около сорока фургонов. Они были двухэтажного десятиколесного типа, предпочитаемого тишкетмоаками для тяжелой транспортировки по прерии. Каждый фургон тянула упряжка из десяти мулов, болеё крупных, чем першероны. Имелись также множество фургонов поменьше, оборудованных спальнями и пищей для защищавшей караван кавалерии. Охрана насчитывала около пятидесяти человек плюс имелись косяки запасных лошадей для кавалерии и мулов для фургонов. Всего там ехали около трехсот пятидесяти мужчин, женщин и детей.
     Кикаха ехал параллельным курсом и изучал караван. Наконец Анана осведомилась:
     - Что ты думаешь?
     Он усмехнулся:
     - Этот караван пройдет в двухстах милях от гор Хровака. Добираться туда потребуется чертовски долгое время, так что пришедшеё мне на ум будет не очень практичным. Это слишком дерзко и, кроме того, надо учесть и Петорока.
     Послушав некоторое время её мольбы, он рассказал ей все, что думал. Она сочла его сумасшедшим.
     Все же после некоторого размышления она признала, что сама нестандартность и рискованность этой идеи, её неожиданность могли и в самом деле заставить её сработать, если им повезет. Но, как он говорил, приходилось учитывать и Петорока.
     Некоторое время всякий раз, когда тот находился недостаточно близко, чтобы слышать, Анана настойчиво предлагала убить его. Она утверждала, что он заколол бы их в спину, если бы знал, что после этого будет находиться в безопасности. Кикаха согласился с ней, но он не мог убить его без достаточных оснований.
     Он подумывал бросить его в прерии, но боялся, что его поймают те, кто ищет их.
     Они отклонились от каравана, но ехали несколько дней параллельно ему на расстоянии нескольких миль. По ночам они отступали даже дальше, поскольку Кикаха не хотел, чтобы караванщики застали его врасплох. На третий день он думал вообще покинуть караван и тронуться в южном направлении. Затем он увидел, как сверкнуло белым в небе, и поскакал к группе редко росших деревьев, обеспечивающих некоторое укрытие. Привязав лошадей к кустам, трое путников вползли по высокой траве на холм и следили за караваном.
     Они находились достаточно далеко, так что могли только-только различить фигуры людей. Аэролет снизился перед ведущим фургоном и парил примерно в футе над землей. Караван остановился.
     Долгое время у аэролета стояла группа людей. Даже на таком расстоянии Кикаха видел, как они сильно размахивали руками.
     Торговцы протестовали, но через некоторое время повернулись и пошли обратно к ведущему фургону. Тут начался процесс, занявший весь день, хотя тишкетмоаки работали, как бешеные. Все фургоны разгрузили, а потом обыскали.
     - Хорошо, что мы не привели свой план в действие, - заметил Кикаха. - Нас наверняка бы нашли. Эти парни - я имею в виду Колокольников - работают основательно.
     Они той ночью ушли поглубже в лес и не разводили костра. Утром Кикаха, подкравшись поближе, увидел, что аэролет исчез. А тишкетмоаки, вставшие, должно быть, очень рано, почти кончили грузить товары обратно. Он вернулся к лагерной стоянке и сказал Анане:
     - Теперь, когда Колокольники проверили этот караван, крайне маловероятно, чтобы они проинспектировали его вновь. И мы могли бы сделать то, что я предлагал, если бы не Петорок.
     Он, однако, пересмотрел свой план отправиться на юг. Вместо этого он решил держаться поближе к каравану. Ему казалось, что Колокольники какое-то время не вернутся в этот район.
     На пятый день он отправился поохотиться один. Вернулся он с небольшим оленем за седлом. Он оставил Анану и Петорока на южном склоне холма. Они все еще находились там, но Петорок лежал, распростертый на спине, с открытым ртом и застывшим взглядом. Из его солнечного сплетения торчал нож.
     - Он пытался напасть на меня, этот леблаббий! - заявила Анана. - Он хотел, чтобы я переспала с ним. Я отказалась, и он пытался силой заставить меня.
     Это было правда, что Петорок часто посматривал на Анану с явным вожделением, но так поступил бы любой мужчина. Он никогда не пытался дотронуться до неё или сделать какие-то неприличные замечания.
     Это не означало, что он не намеревался сделать это при первом же удобном случае, но Кикаха не верил, что Петорок осмелился бы приставать к ней. Он испытывал ужас перед Ананой и очень боялся оставаться с ней наедине.
     С другой стороны, не было никаких доказательств, что Анана лжет.
     Дело было сделано, и его нельзя было переделать, поэтому он лишь сказал:
     - Вытащи свой нож и вытри его. Я все гадал, что ты сделаешь, если я скажу, что хочу переспать с тобой. Теперь я знаю.
     Она удивила его, сказав:
     - Ты не он. Но ты никогда не узнаешь, если не попробуешь, не так ли?
     - Так, - резко ответил он.
     И с любопытством посмотрел на нее.
     Господы, по словам Вольфа, были довольно аморальными людьми. То есть большинство из них. Анана была чрезвычайно привлекательной женщиной, которая могла быть, а могла и не быть фригидной. Но десять тысяч лет казались долгим сроком для сохранения у женщины фригидности.
     Наверняка в великой науке Господов существовала техника или средства для преодоления фригидности.
     С другой стороны, окажется ли страстная женщина способной оставаться страстной после десяти тысяч лет?
     Но Вольф говорил, что даже долгоживущие Господы жили одним днем. Подобно смертным, они были захвачены потоком времени. Память их была далека от совершенства, к счастью для них. Так что, хотя они и были подвержены намного большей тоске и скуке, чем так называемые смертные. Эти чувства все же их не захлестывали. Процент самоубийств среди них был на самом деле ниже, чем у сравниваемой группы людей, но это могло быть отнесено к тому факту, что те, кто имел склонность к самоубийству, давным-давно разделались с собой.
     Каковы бы там ни были у неё чувства, она их ему не открывала. Если она страдала от сексуальной фрустрации, как в давнеё время страдал он, она не показывала никаких признаков этого. Наверное, идея переспать с ним, низким, даже отталкивающим смертным, была для нее немыслима. И все же он слышал рассказы о проявляемых Господами сексуальных интересах к своим болеё привлекательным человеческим подданным. Вольф сам говорил, что, когда он был Джадавином, он предавался разгулу с прекрасными женщинами этого мира, используя свою неотразимую мощь, чтобы получить то, что он хотел.
     Кикаха пожал плечами. В данный момент требовалось поразмыслить о болеё важных вещах. Выживание перевешивало все прочее.

9

     В последующие два дня им пришлось ехать далеко от каравана из-за того, что охотничьи партии с него широко разошлись в поисках бизоньего, оленьего и антилопьего мяса. И тогда, уклоняясь от охотников, путники чуть было не наткнулись на небольшой отряд охотников-саткивлкапов.
     Эти индейцы, разрисованные с головы до ног в черно-белую полоску, с закрученными в спираль на макушках длинными черными волосами, с продетыми сквозь перегородки в носах костями, с ожерельями из львиных зубов на шее, одетые в шаровары из львиных шкур и мокасины из оленьей кожи, проскакали в ста ярдах от Ананы и Ки-кахи. Но они все время стреляли по бизонам в тылу бежавшего стада и не увидели их.
     Кроме того, тишкетмоакские охотники гнались за теми же бизонами, но они находились на другой стороне стада, отделенные от индейцев милей почти сплошных тел животных.
     Кикаха вдруг принял решение. Он сообщил Анане, что сегодня ночью настало их время. Она поколебалась, а затем сказала, что они вполне могут попробовать, что, разумеется, следует попробовать все, что уберет их из поля зрения Колокольников.
     Они ждали, пока караванщики не кончили есть жареное мясо и пить джин и водку и не отправились, пошатываясь, спать. По обеим сторонам каравана расставили непьющих часовых, но фургоны находились в пределах границ Большой Торговой Тропы, отмеченной резными деревянными изображениями бога торговли, и поэтому они понастоящему не тревожились о нападении людей или полуконей.
     Какое-нибудь животное могло забрести в лагерь, гигантская ласка или лев могли попытаться задрать коня или даже человека, но это было маловероятно, поэтому атмосфера была расслабленной.
     Кикаха снял с лошадей всю сбрую и хлопнул их по крупу, чтобы они ускакали.
     Он испытывал легкое сожаление о них, поскольку они были одомашненными животными и вряд ли могли процветать в диких Великих Прериях. Но им придется рискнуть, так же, как и ему.
     Затем они с Ананой, привязав к спинам тюки с водой в бутылках, с сушеным мясом и овощами, с ножами в зубах поползли в залитой брызгами лунного света темноте к каравану. Мимо двух часовых, расположенных на расстоянии сорока ярдов друг от друга, они пробрались незамеченными. Они направились к огромному десятиколесному фургону, бывшему двадцатым в колонне.
     Они проползли мимо небольших фургонов, в которых храпели спящие мужчины, женщины и дети. К счастью, с караваном не было собак, и по веской причине: гепардо-подобная пума и ласка особенно любили собачье мясо до такой степени, что люди давным-давно перестали брать собак с собой в путешествия по прерии.
     Устроить жилое помещение внутри плотно упакованного груза на нижнем этаже фургона оказалось нелегким делом. Им пришлось вытащить множество деревянных ящиков и рулонов тканей и ковров, а потом опять разложить их над норой, где они будут проводить свои дневные часы. Выбитый груз с некоторым трудом вогнали, куда он только влез. Кикаха надеялся, что никто не заметит, что раскладка стала не такой, какой была, когда фургон покинул берег реки.
     У них имелись две пустые бутылки для санитарных целей, а одеяла обеспечили им довольно удобную постель - пока фургон не покатился утром в путь. Рессор у фургона не было, и хотя прерия казалась довольно гладкой идущему пешком, в фургоне неровность почвы ощущалась вдвойне.
     Анана жаловалась, что она чувствовала себя замкнутой в камере галеры, но теперь она чувствовала себя погребенной под обвалом.
     Снаружи в полдень температура резко поднималась свыше 24 градусов по Цельсию, но отсутствие вентиляции и близость тел угрожали удушить путников. Им пришлось сесть и уткнуться носами в отверстия, чтобы получить достаточно кислорода.
     Кикаха расширил эти отверстия. Он очень не хотел этого делать, так как это увеличивало опасность обнаружения их караванщиками. Однако пока фургон путешествовал, никто не собирался заглядывать в нижний этаж.
     В первый день им не удалось особенно поспать.
     Ночью, пока спали караванщики, они вылезли наружу и проползли мимо часовых в открытую прерию. Здесь они вымылись в ручье, снова наполнили бутылки водой и справили естественные надобности, которые было невозможно или крайне неудобно справлять в фургоне.
     Они проделали гимнастические упражнения, чтобы снять оцепенение с мускулов, вызванное стесненными условиями, а также тряской и рывками фургонов. Это казалось самой наглой выходкой в мире - прятаться прямо под носом, не упоминая уже о ягодицах, тишкетмоаков. Один он мог чувствовать себя болеё удобно, более непринужденно. Но хотя Анана в самом деле не особенно жаловалась, её не совсем подавляемые стоны и брань порядком надоели ему. В этих тесных замкнутых условиях было невозможно не прикасаться часто друг к другу, но она каждый раз реагировала чересчур сильно.
     Она велела ему оставаться в своей собственной половине "гроба", не делать таким очевидным свое тело и так далее.
     Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Колокольников самостоятельно, или, если она откажется, нокаутировать ее, вытащить из фургона в какое-нибудь место и оставить там. Временами он фантазировал о том, чтобы перерезать ей горло или привязать к дереву так, чтобы до неё могли добраться волки или львы.
     Он сказал себе, что это дьявольский способ начать любовный роман.
     Тут он спохватился. Да, он так подумал: любовный роман. Так! Как же это он мог влюбиться в такую злобную, высокомерную, смертоносную суку?
     Мог. Как ни сильно он бесился, ненавидел и презирал ее, он начинал её любить.
     В любви для Кикахи не было ничего нового ни в этом, ни в том, другом мире, но никогда он не мог любить при таких обстоятельствах.
     Несомненно, если не считать Подарги, выглядевшей на лицо точь-в-точь как Анана, и странной, действительно неземной Хрисенды, Анана была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел.
     Но для Кикахи это не приводило автоматически к любви. Он, конечно, ценил в женщинах красоту, но подвергался большей возможности влюбиться в женщину с приятным характером, сообразительную, с чувством юмора, чем в неприятную и тупую красавицу. Если женщина была всего лишь разумно привлекательной или, наверное, даже заурядной внешности, он мог бы влюбиться в нее, если находил в ней те или иные свойства, а Анана была определенно неприятной особой.
     Так почему же он испытывал к ней это чувство любви наряду с враждебностью?
     "Кто знает? - подумал Кикаха. - Очевидно, не я. И это само по себе приятно, поскольку я не хотел бы стать для самого себя скучным и непредсказуемым".
     Плохо в этом романе было то, что он, по всей вероятности, будет односторонним. Она могла проявить чувственный интерес к нему, но он был бы эфемерным и сопровождался презрением. Она, разумеется, никогда не сможет полюбить леблаббия. Если уж на то пошло, он сомневался, что она вообще сможет полюбить кого бы то ни было.
     Господы находились по ту сторону любви. По крайней мере, так говорил Вольф.
     Второй день прошел быстрее, чем первый, оба оказались способными проспать больше. Той ночью их загнал на дерево львиный прайд, пришедший к ручью на водопой вскоре после прибытия людей. Наконец, когда часы шли, а львы не проявляли ни малейшего желания брести восвояси, Кикаха впал в отчаяние, что скоро станет невозможным прошмыгнуть обратно в фургон.
     Он сказал Анане, что им придется слезть и попытаться припугнуть больших кошек.
     Как обычно, у Кикахи имелся иной мотив, кроме очевидного. Он надеялся, что если Анана имеет какое-то припрятанное или имплантированное в тело оружие, то теперь она откроет его. Но у неё его не имелось, либо она считала ситуацию недостаточно отчаянной, чтобы воспользоваться им. Она сказала, что может, если пожелает, попытаться отпугнуть этих чудовищ, но она намерена оставаться на дереве, пока они не уйдут.
     - При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, - признался он, - но мы должны в течение ближайшего получаса вернуться в фургон.
     - Я никому и ничего не должна, - огрызнулась она. - Кроме того, ты не подстрелил ничего на обед, прежде чем мы вернемся. Я не хочу провести еще один голодный день в этом гробу.
     - У тебя имелась там на обед масса сушеного мяса и овощей, - возразил он.
     - Я весь день голодала, - ответила она.
     Кикаха принялся спускаться с дерева. Львы, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания, но один самец взметнулся в воздух, и его лапа с длинными когтями прошла в шести дюймах от ноги Кикахи.
     - Они, кажется, не намерены пугаться, - заметил он. - И иной раз бывают, но сегодня, ну...
     С высоты дерева даже в лунном свете он мог разглядеть часть каравана. Вскоре луна ушла за монолит, а за ней последовало с востока солнце. Караванщики начали просыпаться и разводить костры.
     Возникла суета с приготовлением завтрака, а затем лагерь начали сворачивать. Вскоре множество колоритных солдат в деревянных шлемах с длинными перьями, в алых стеганых кирасах-тегиняях, в юбках-кельтах из зеленых перьев и окрашенных в желтый цвет легинах вскочили на коней. Они образовали полумесяц, внутри которого мужчины и женщины, несшие котелки, чайники, кувшины и другие столовые принадлежности, направлялись к водопою.
     Кикаха застонал. Ему случалось иногда перехитрить самого себя, а это мог быть один из таких случаев.
     Не существовало никакого сомнения относительно его выбора. Будет намного лучше столкнуться лицом к лицу со львами, чем оказаться захваченными в плен тишкет-моаками. Хотя он, возможно, и сумел бы уговорить их не выдавать их тевтонам, но он очень сильно сомневался в этом. В любом случае он не мог позволить себе положиться на их милость.
     - Анана, - сказал он. - Я пойду на север и пойду быстро. Ты идешь со мной?
     Она посмотрела вниз, на большого льва, выгнувшего спину у подножья дерева и уставившегося вверх огромными зелеными глазами. Пасть его раскрылась. Четыре клыка - два верхних и два нижних - казались длинными, как кинжалы.
     - Ты, должно быть, рехнулся, - сказала она.
     - Ну и оставайся, если хочешь. До скорого, если вообще когда-нибудь встретимся.
     Он начал спускаться, но с другой стороны дерева, подальше от льва.
     Огромный зверь поднялся и зарычал, а потом поднялись другие и направились к приближавшимся людям. Ветер донес их запах. С минуту львы, казалось, не знали, что делать. Затем самец под деревом зарычал и улизнул, а другие последовали за ним.
     Остальную часть пути до земли Кикаха проделал по воздуху, а затем побежал в том же направлении, что и львы. Он не оглядывался, но надеялся, что у Ананы хватит присутствия духа последовать за ним.
     Если солдаты поймают её или даже увидят, они обыщут весь район, логично заключив, что поблизости могут оказаться и другие беглецы.
     Он услышал, как топают по земле её ноги, а потом она оказалась непосредственно позади него. Тут он оглянулся, но не на неё, а в поисках кавалерии. Он увидел, как над небольшим бугром показалась голова солдата, и, схватив Анану, увлек её в высокую траву.
     Послышался крик - всадник увидел их.
     Этого и следовало ожидать. А теперь что?
     Кикаха встал и осмотрелся. Первый всадник уже был виден полностью.
     Он привстал на стременах и показывал рукой в их направлении. За ним подъезжали другие. Затем ведущий, взяв пику наперевес, поскакал к беглецам.
     Кикаха оглянулся. Кругом прерия, здесь высокая трава и там несколько деревьев. Вдалеке виднелась серая многогорбая масса, являвшаяся стадом мамонтов.
     Львы скрывались где-то в траве.
     - Следуй за мной! - скомандовал он.
     Он бросился бежать быстрее, чем когда-либо бегал в жизни. Позади него орали солдаты и цокали копыта коней.
     Большие кошки должны стать его джокером. Если он сумеет спугнуть их и не попасть в когти сам, то, может быть, они и сбегут от дураков.
     Но львы его подвели. Они рассеялись, слегка скача, не паникуя, а просто не желая в данный момент повернуться и драться. Они не предоставили ему возможности бежать, пока сами будут рвать лошадей и всадников.
     Некоторые из всадников обошли его, а затем повернулись и очутились лицом к нему, образовав полумесяц из пик. Позади него другие пики создали полукольцо.
     Они с Ананой очутились между двух полумесяцев, лишенные возможности маневрировать, разве что могли только броситься на острия пик.
     - Вот что я получил за то, что был слишком умным, - сказал он Анане.
     Она не засмеялась. Она и сама не испытывала желания смеяться.
     Он испытывал его еще меньше, когда их привели обратно к каравану, связанных и беспомощных. Н