в не 
мог сравняться с ней. Даже голод не мог подавить ее. Чем меньше он имел, тем 
более абсолютной становилась его потребность быть. 
	Эту потребность он осознавал, по одонианской терминологии, как "кле-
точную функцию" -- аналогический термин, обозначающий индивидуальность 
человека, работу, которую он способен выполнять лучше всего, а поэтому -- его 
оптимальный вклад в его общество. Здоровое общество позволяет человеку сво-
бодно выполнять эту оптимальную функцию, которая обретает силу и гибкость 
в координации всех таких функций. Это была центральная идея "Аналогии" 
Одо. С точки зрения Шевека, то, что одонианское общество на Анарресе не су-
мело достичь этого идеала, не уменьшало его ответственности перед обще-
ством; совсем наоборот. Когда миф о Государстве убран с дороги, становятся 
ясны истинные общность и взаимосвязь общества и индивида. Общество может 
требовать от индивида жертвы, но не компромисса: потому что, хотя лишь об-
щество способно обеспечить безопасность и стабильность, только индивид, 
только личность обладает властью сделать нравственный выбор, властью изме-
ниться, а изменение -- основная функция жизни. Одонианское общество было 
задумано как перманентная революция, а революция начинается в мыслящем 
сознании. 
	Все это Шевек продумал еще раньше и именно в этих терминах, потому 
что его сознание было полностью одонианским. 
	Поэтому теперь он был уверен, что его изначальная и безусловная воля 
к творчеству с одонианской точки зрения сама себе является оправданием. Его 
чувство первоочередной ответственности перед своей работой не изолировало 
его, как он думал раньше, от товарищей, от общества. Оно полностью связыва-
ло его с ними. 
	Шевек считал также, что если у человека есть чувство ответственности 
по отношению к чему-то одному, он обязан чувствовать ответственность и во 
всем остальном. Ошибкой было бы считать себя лишь вместилищем для него и 
приносить ему в жертву любые другие обязанности. 
	Об этой жертвенности говорила Таквер, осознавая ее в себе -- беремен-
ной, и говорила с долей ужаса, отвращения к себе, потому что она тоже была 
одонианкой и тоже считала ложным отделение цели от средств. Для нее, как и 
для него, цели не существовало. Существовал процесс; процесс был всем. Чело-
век может идти в перспективном направлении или по неверному пути, но, от-
правляясь в путь, он не рассчитывает где бы то ни было остановиться. Если 
именно так понимать всякую ответственность, всякое обязательство, то все они 
обретают суть и долговечность. 
	Так и взаимные обязательства между ним и Таквер, их отношения во 
время всей их четырехлетней разлуки оставались совершенно живыми. Они оба 
страдали от этого, сильно страдали, но ни ему, ни ей и в голову не приходило 
избежать страдания, отказавшись от этих обязательств. 
	Потому что в конце концов,-- думал он теперь, лежа в тепле сна Так-
вер,-- они оба ищут радости, полноты бытия. Избегая страданий, лишаешься и 
шанса испытать радость. Удовольствие -- или удовольствия -- ты, может быть, 
и получишь, но утоления не будет. Ты не узнаешь, что значит вернуться домой. 
	Таквер тихонько вздохнула во сне, словно соглашаясь с ним, и поверну-
лась на другой бок; как видно, ей снился какой-то спокойный сон. 
	Утоление,-- думал Шевек,-- есть функция времени. Погоня за наслажде-
нием идет по кругу, повторяется, она вневременна. Погоня за разнообразием, 
которой предается зритель, искатель острых ощущений, сексуально неразбор-
чивый человек, всегда заканчивается в одном и том же месте. Она имеет конец. 
Она приходит к концу и должна опять начинаться сначала. Это -- не странст-
вие и возвращение, это -- замкнутый круг, запертая комната, камера. 
	За стенами этой запертой комнаты -- пейзаж времени, в котором дух 
может, если хватит удачи и мужества, построить хрупкие, временные, невероят-
ные дороги и города верности; пейзаж, в котором могут жить люди. 
	Только тогда, когда поступок совершается в пределах этого пейзажа 
настоящего и будущего, он становится человеческим поступком. Верность, ко-
торая обеспечивает непрерывность настоящего и будущего, связывая время в 
единое целое,-- вот корень силы человека; без нее невозможно сделать ничего 
хорошего. 
	И так, оглянувшись на последние четыре года, Шевек увидел, что они 
прошли не напрасно, что они были частью здания, которое он и Таквер строят 
своей жизнью. Когда работаешь вместе со временем, а не против него,-- думал 
Шевек,-- главное, что оно не пропадает зря. Даже страдание выполняет свою 
роль. 
 
 
 
Глава одиннадцатая 
 
УРРАС 
 
 
	Родарред, древняя столица Провинции Аван, был остроконечным горо-
дом: сосновый лес, а над острыми вершинами сосен еще выше вздымался лес ба-
шен. Улицы были узкие и темные, засаженные деревьями, под которыми рос 
мох и порой стоял туман. Только с семи мостов через реку можно было, подняв 
голову, увидеть верхушки башен. Некоторые из них были высотой в несколько 
сот футов, другие были совсем небольшие, точно измельчавшие дома. Некото-
рые башни были каменные, другие -- из фаянса, мозаики, цветного лиственного 
листового стекла, обшитые медью, оловом или золотом, неимоверно декоратив-
ные, хрупкие, сверкающие. На этих бредовых и очаровательных улицах все три-
ста лет своего существования размещался Совет Правительств Планеты. Мно-
гие посольства и консульства в СПП и в А-Ио тоже теснились в Родарреде, все-
го в часе езды от Нио-Эссейя и резиденции правительства страны. 
	Посольство Терры в СПП располагалось в Речном Замке, приземистом, 
стоявшем между Нио-Эссейским шоссе и рекой; над замком возвышалась толь-
ко одна башня, толстая, невысокая, с квадратной крышей и поперечными щеля-
ми окон, похожими на прищуренные глаза. Ее стены четырнадцать веков про-
тивостояли оружию и погоде. Со стороны суши возле башни росли купы тем-
ных деревьев, а между ними был переброшен через ров подъемный мост. Мост 
был опущен, ворота на нем распахнуты. Ров, мост, река, зеленая трава, черные 
стены, флаг на башне -- все это смутно поблескивало в пробившихся сквозь реч-
ной туман лучах солнца, и колокола на всех башнях Родарреда принялись за 
свою долгую и до безумия гармоничную работу -- вызванивать семь часов утра. 
	В вестибюле замка, за очень современным столом дежурного сидел от-
чаянно зевавший чиновник. 
	-- Мы, собственно, открываемся только с восьми часов,-- глухо сказал 
он. 
	-- Мне нужно видеть посла. 
	-- Посол завтракает. Вам придется записаться на прием.-- С этими сло-
вами чиновник утер слезящиеся глаза и сумел, наконец, как следует разглядеть 
посетителя. Он вытаращил глаза, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот 
и сказал: 
	-- Кто вы такой? Куда... что вам нужно? 
	-- Мне нужно видеть посла. 
	-- А ну-ка погодите,-- сказал чиновник с чистейшим ниотийским выго-
вором, все еще не сводя с посетителя глаз, и потянулся к телефону. 
	Между подъемным мостом и входом в посольство только что остано-
вился автомобиль, и из него вылезали несколько человек; металлические пуго-
вицы на их черных мундирах сверкали на солнце. Из основной части здания в 
вестибюль, переговариваясь, вошли два других человека, странного вида люди 
в странной одежде. Шевек быстро обошел стол дежурного и почти бегом кинул-
ся к ним. 
	-- Помогите мне! -- сказал он. 
	Они изумленно взглянули на него. Один нахмурился и попятился. Вто-
рой посмотрел мимо Шевека на группу людей в форме, которые в этот момент 
входили в посольство. 
	-- Сюда,-- спокойно сказал он, взял Шевека под руку и, сделав два шага, 
закрыл за ним и за собой дверь маленькой боковой комнатки; все это он проде-
лал с изяществом балерины. 
	-- В чем дело? Вы из Нио-Эссейя? 
	-- Мне нужно видеть посла. 
	-- Вы один из забастовщиков? 
	-- Шевек. Меня зовут Шевек. С Анарреса. 
	Глаза инопланетянина сверкнули на черном, как агат, лице, умные, бле-
стящие. 
	-- "Бохтымой",-- едва слышно сказал терриец, а потом по-иотийски: 
	-- Вы просите убежища? 
	-- Я не знаю. Я... 
	-- Пойдемте со мной, д-р Шевек. Я вас отведу куда-нибудь, где вы смо-
жете присесть. 
	Черный человек под руку вел его по залам, по лестницам. 
	Какие-то люди пытались снять с него куртку. Он сопротивлялся, боясь, 
что им нужен блокнот в кармане его рубашки. Кто-то властно сказал что-то на 
незнакомом языке. Еще кто-то сказал Шевеку: 
	-- Ничего, ничего. Он просто хочет посмотреть, не ранены ли вы. У вас 
куртка в крови. 
	-- Другого,-- сказал Шевек.-- Кровь другого человека. 
	Он сумел приподняться и сесть, хотя у него кружилась голова. Оказа-
лось, что он сидит на кушетке в большой, залитой солнцем комнате; очевидно, 
он потерял сознание. Возле него стояло несколько мужчин и женщина. Он непо-
нимающе смотрел на них. 
	-- Вы находитесь в посольстве Терры, д-р Шевек. Здесь вы -- на террий-
ской территории. Вы в полной безопасности. Вы можете оставаться здесь столь-
ко, сколько захотите. 
	Кожа у женщины была желто-коричневая, как земля, в которой много 
железа, и, за исключением головы, безволосая; не выбритая, а просто безволо-
сая. Черты лица у нее были странные и детские, маленький рот, нос с низкой пе-
реносицей, длинные глаза с тяжелыми веками, щеки и подбородок -- округлен-
ные, с жиром под кожей. Вся фигура была округленная, гибкая, детская. 
	-- Здесь вы в безопасности,-- повторила она. 
	Шевек попытался заговорить, но не смог. Один мужчина легонько толк-
нул его в грудь и сказал: 
	-- Ложитесь, ложитесь. 
	Он лег, но прошептал: 
	-- Мне нужно видеть посла. 
	-- Я и есть посол. Меня зовут Кенг. Мы рады, что вы пришли к нам. 
Здесь вы в безопасности. Сейчас отдохните, пожалуйста, д-р Шевек, а потом мы 
поговорим. Спешить некуда.-- Женщина говорила со странной певучей интона-
цией, а голос у нее был хрипловатый, как у Таквер. 
	-- Таквер,-- сказал он на родном языке.-- Я не знаю, что делать. 
	Она сказала: "Спать",-- и он уснул. 
 
 
	После того, как Шевек два дня спал и ел, его, снова одетого в его серый 
иотийский костюм, за это время вычищенный и выглаженный, проводили в 
личную гостиную посла на третьем этаже башни. 
	Посол не поклонилась ему и не пожала ему руку, а сложила руки -- ла-
донь к ладони -- перед грудью и улыбнулась. 
	-- Я рада, что вы чувствуете себя лучше, д-р Шевек. Ах, нет, надо гово-
рить просто "Шевек", не так ли? Садитесь, пожалуйста. Извините, что мне при-
ходится говорить с вами по-иотийски, на языке, который является иностран-
ным для нас обоих. Я не знаю вашего языка. Я слышала, что он необычайно 
интересен, ведь это единственный рационально изобретенный язык, ставший 
языком великого народа. 
	Рядом с этой любезной инопланетянкой Шевек чувствовал себя боль-
шим, грузным, волосатым. Он сел в одно из глубокий, мягких кресел. Кенг тоже 
села, но при этом поморщилась. 
	-- У меня уже стала болеть спина,-- сказала она,-- от сидения в этих 
удобных креслах! 
	И тут Шевек понял, что ей не тридцать лет или даже меньше, как он 
сперва подумал, а шестьдесят или больше; его ввели в заблуждение ее гладкая 
кожа и детское телосложение. 
	-- Дома,-- продолжала она,-- мы большей частью сидим на полу, на по-
душках. Но если бы я стала так делать здесь, мне пришлось бы смотреть на всех 
еще больше снизу вверх. Вы, тау-китяне, такие высокие!... У нас небольшая про-
блема. Вернее, не у нас, а у правительства А-Ио. Ваши люди на Анарресе, ну, 
знаете, те, кто держит с Уррасом радиосвязь, очень настоятельно просят дать 
им возможность поговорить с вами. И иотийское правительство в затрудне-
нии.-- Она улыбнулась, и в ее улыбке было только веселье.-- Они не знают, что 
сказать. 
	Она была спокойна. Спокойна, как обточенный водой камень, который 
успокаивает, когда на него смотришь. Шевек откинулся в кресле и медлил с от-
ветом. 
	-- Иотийскому правительству известно, что я здесь? 
	-- Ну, официально -- нет. Мы ничего не говорили, а они не спрашивали. 
Но здесь, в посольстве, работает несколько чиновников и секретарей-иотийцев. 
Так что они, конечно, знают. 
	-- То, что я здесь, для вас опасно? 
	-- О, нет. Мы ведь -- посольство в Совете Правительств Планеты, а не в 
государстве А-Ио. Вы имели полное право придти сюда, и весь остальной Со-
вет вынудил бы А-Ио признать это право. И, как я вам сказала, этот замок -- 
территория Терры.-- Она опять улыбнулась; ее гладкое лицо покрылось множе-
ством мелких складочек и вновь разгладилось.-- Прелестная фантазия диплома-
тов! Этот замок в одиннадцати световых годах от моей Земли, эта комната в 
башне, в Родарреде, в А-Ио, на планете Уррас солнечной системы Тау Кита яв-
ляется территорией Терры. 
	-- Тогда вы можете сказать им, что я здесь. 
	-- Хорошо. Это упростит дело. Мне нужно было ваше согласие. 
	-- С Анарреса ничего не передавали... для меня? 
	-- Не знаю. Я не спросила. Я не поставила себя на ваше место -- и не по-
думала об этом. Если вы о чем-то беспокоитесь, мы можем радировать на Анар-
рес. Мы, конечно, знаем, на какой длине волны там работают ваши друзья, но 
мы сами ею не пользовались, потому что они не предложили нам этого. Нам ка-
залось, что лучше не настаивать. Но мы легко можем устроить для вас сеанс 
связи. 
	-- У вас есть передатчик? 
	-- Мы могли бы ретранслировать через наш звездолет -- звездолет хей-
нитов, который ходит по орбите вокруг Урраса. Ведь Хейн и Терра сотрудни-
чают. Посол Хейна знает, что вы у нас; он -- единственный, кого мы официаль-
но известили. Так что радио -- к вашим услугам. 
	Шевек поблагодарил ее с простотой человека, который не ищет за пред-
ложением его мотивов. Кенг несколько секунд разглядывала его проницатель-
ным, прямым и спокойным взглядом. 
	-- Я слышала вашу речь,-- сказала она. 
	Он посмотрел на нее, словно издалека. 
	-- Речь? 
	-- Когда вы выступали на той большой демонстрации на Капитолий-
ской Площади. Сегодня как раз неделя... Мы всегда слушаем подпольное радио, 
передачи Рабочих-Социалистов и Сторонников Свободы. Разумеется, они вели 
репортаж с демонстрации. Я слышала ваше выступление. Оно меня очень взвол-
новало. А потом начался шум, какой-то странный шум, и было слышно, как 
толпа закричала. Они не объяснили, в чем дело. Слышались вопли. А потом все 
вдруг стихло, ушло из эфира. Слушать это было страшно, так страшно... И вы 
были там... Как вам удалось спастись? Как вы выбрались из города? Старый 
Город все еще оцеплен; в Нио введены три армейских полка; они каждый день 
устраивают облавы, хватают забастовщиков и тех, кого подозревают, десятка-
ми, сотнями. Как вы добрались сюда? 
	Он слабо улыбнулся: 
	-- На такси. 
	-- Через все контрольно-пропускные пункты? И в этой окровавленной 
куртке?... И ведь все знают, как вы выглядите. 
	-- Я был под задним сиденьем. Такси реквизировали... так это называет-
ся? Некоторые люди пошли ради меня на этот риск. 
	Шевек посмотрел вниз, на свои стиснутые на коленях руки. Он сидел со-
вершенно спокойно, но по глазам и по складкам у рта было заметно внутреннее 
напряжение. Он немного подумал и продолжал тем же бесстрастным тоном: 
	-- Сначала мне просто везло. Когда я вышел из своего укрытия, мне по-
везло, что меня сразу же не арестовали. Но я пробрался в Старый Город. И тог-
да это было уже не одно лишь везение. Они обдумывали, куда меня можно было 
бы отправить, они планировали, как доставить меня туда, они рисковали.-- Он 
произнес одно слово на своем родном языке, потом перевел его: -- Солидар-
ность... 
	-- Как странно,-- сказала Посол Терры.-- Я почти ничего не знаю о ва-
шей планете, Шевек. Я знаю только то, что нам рассказывают уррасти, потому 
что ваш народ не разрешает нам прилетать туда. Я, конечно, знаю, что планета 
-- засушливая, с суровым климатом; знаю, как была основана колония, знаю, 
что это -- эксперимент по созданию не-авторитарного коммунизма, знаю, что 
ваше общество продержалось уже сто семьдесят лет. Я немного читала Одо -- 
довольно мало. Я думала, что это мало существенно для того, что сейчас проис-
ходит на Уррасе; что это далеко; просто интересный эксперимент. Но я ошиба-
лась, не так ли? Это существенно. Быть может, Анаррес -- ключ к Уррасу... Ре-
волюционеры в Нио -- они ведь берут свое начало там же. Они ведь не просто 
бастовали ради повышения зарплаты или протестовали против мобилизации. 
Они не только социалисты, они анархисты, они бастовали против Власти. По-
нимаете, размеры демонстрации, сила народного волнения и паническая реак-
ция правительства -- все это казалось таким непонятным. Почему столько вол-
нений? Здешнее правительство не деспотично. Богатые действительно очень бо-
гаты, но бедные не так уж бедны. Они не рабы, они не голодают. Почему их не 
удовлетворяют хлеб и речи? Почему они так сверхчувствительны?... Теперь я 
начинаю понимать, почему. Но вот чего я все еще не могу понять: почему пра-
вительство А-Ио, зная, что эта традиция Сторонников Свободы все еще суще-
ствует, зная о недовольстве в крупных промышленных городах, все же привезло 
вас сюда? Это все равно, что принести горящую спичку на пороховой завод! 
	-- Меня не собирались и близко подпускать к пороховому заводу. Они 
рассчитывали изолировать меня от простого народа, планировали, что я буду 
жить среди ученых и богатых. Не увижу бедняков. Не буду видеть ничего безоб-
разного. Они хотели упаковать меня в вату, потом в коробочку, потом в бума-
гу, потом в картонку, потом в пластиковую пленку, как все здесь. И там я дол-
жен был быть счастлив и делать свою работу, работу, которую я не мог делать 
на Анарресе. А когда она была бы закончена, я должен был бы отдать ее им, 
чтобы они смогли угрожать ею вам. 
	-- Угрожать? Вы имеете в виду Терру, и Хейн, и другие космические де-
ржавы? Чем угрожать? 
	-- Аннигиляцией пространства. 
	Кенг помолчала. 
	-- Разве вы занимаетесь этим? -- спросила она своим кротким, смешным 
голосом. 
	-- Нет. Я занимаюсь не этим! Прежде всего, я не изобретатель, не инже-
нер. Я -- теоретик. Им и нужна от меня теория. Теория Общего Поля в темпо-
ральной физике. Вы знаете, что это такое? 
	-- Шевек, ваша тау-китянская физика, ваша Благородная Наука мне со-
вершенно недоступна. Я не получила специального образования по математи-
ке, физике, философии, а она, как мне кажется, состоит из всего этого и вдоба-
вок из космологии и из многого другого. Но я понимаю, что вы имеете в виду, 
говоря: "Теория Одновременности", так же, как я понимаю, что подразумевает-
ся под Теорией Относительности; то есть, я знаю, что теория относительности 
дала определенные практические результаты, великие результаты; и поэтому, 
как я понимаю, ваша темпоральная физика может сделать возможными новые 
технологии. 
	Шевек кивнул. 
	-- Им нужно вот что,-- сказал он,-- мгновенный перенос материи через 
пространство. Нуль-транспортировка. Понимаете, передвигаться в космосе, не 
пересекая пространство и не затрачивая времени. Они, может быть, еще придут 
к этому; думаю, не на основании моих уравнений. Но при помощи моих уравне-
ний они смогут сделать нуль-передатчик, если захотят. Люди не способны пере-
прыгивать широкие пропасти, а идеи способны. 
	-- Что такое нуль-передатчик, Шевек? 
	-- Такая идея.-- Он невесело улыбнулся.-- Это будет аппарат, который 
позволит поддерживать связь между двумя точками пространства без временно-
го интервала. Этот аппарат, конечно, не будет передавать сообщения; одновре-
менность есть идентичность. Но для нашего восприятия эта одновременность 
будет функционировать, как передача, как посылка сигналов. Так что мы смо-
жем использовать его для разговоров между планетами без этого долгого ожи-
дания -- пока сигнал уйдет, да пока придет ответ -- неизбежного при электро-
магнитных импульсах. Это, в сущности, очень простая вещь, вроде телефона. 
	Кенг засмеялась. 
	-- Ох, уж эта простота физиков. Значит, я смогла бы поговорить с моим 
сыном в Дели? И с моей внучкой, которой было пять лет, когда я улетела, и ко-
торая прожила одиннадцать лет, пока я летела с Терры на Уррас в звездолет