азуют время. А в большом масштабе -- 
Космос; ну, как вы знаете, мы считаем, что вся вселенная представляет собой 
циклический процесс, чередование расширений и сжатий, без каких-либо "до" 
или "после". Только внутри каждого из гигантских циклов, в которых мы жи-
вем, только там есть линейное время, эволюция, перемены. Так что у времени 
есть два аспекта. Один -- стрела, текущая река; без него нет измерений, нет про-
гресса, нет направления, нет творения. И второй -- кольцо, или цикл; без него -- 
хаос, бессмысленная последовательность мгновений, мир без часов, без времен 
года, без обещаний. 
	-- Невозможно утверждать два противоречащих друг другу положения 
относительно одной и той же вещи,-- сказал Деарри со спокойствием высшего 
знания.-- Иными словами, один из этих "аспектов" реален, а второй -- просто 
иллюзия. 
	-- Так говорили многие физики,-- согласился Шевек. 
	-- Но вы-то что говорите? -- спросил тот, который хотел знать. 
	-- Ну... я думаю, что это -- легкий выход из затруднения... Можно ли от-
махнуться как от иллюзий, либо от того, чтобы быть, либо от того, чтобы 
стать? Стать без того, чтобы быть,-- бессмысленно. Быть без того, чтобы 
стать,-- очень нудно... Если ум способен воспринять время в обоих аспектах, то 
истинная хронософия должна будет дать область, в которой станет возможно 
понять взаимосвязь этих двух аспектов или процессов времени. 
	-- Но что толку в таком "понимании",-- возразил Деарри,-- если оно не 
дает результатов, применимых на практике, в технологии? Это просто игра сло-
вами, не так ли? 
	-- Вы задаете вопросы, как настоящий спекулянт,-- сказал Шевек, и ни 
один из присутствующих не понял, что он оскорбил Деарри, назвал его самым 
презрительным словом, какое знал; Деарри даже слегка кивнул, с удовлетворе-
нием принимая комплимент. Однако, Вэйя уловила натянутость и торопливо 
вмешалась: 
	-- Знаете, я ведь не понимаю ни слова из того, что вы говорите, но мне 
кажется, что про книгу я все-таки поняла -- что на самом деле все существует 
сейчас... но тогда мы могли бы предсказывать будущее? Раз оно уже есть? 
	-- Нет, нет,-- вовсе не застенчиво сказал застенчивый мужчина.-- Оно 
есть не в том смысле, как диван или дом... время, знаете ли,-- не пространство, 
по нему нельзя ходить! 
	Вэйя весело кивнула, точно обрадовалась тому, что ее поставили на ме-
сто. Застенчивый, словно осмелев от того, что изгнал женщину из сфер высокой 
мысли, повернулся к Деарри и сказал: 
	-- Мне кажется, что область применения темпоральной физики -- этика. 
Вы бы согласились с этим, д-р Шевек? 
	-- Этика? Не знаю. Я, видите ли, в основном занимаюсь математикой. 
Нельзя составить уравнение этического поведения. 
	-- Почему нельзя? -- спросил Деарри. 
	Шевек не обратил внимания и продолжал: 
	-- Но хронософия действительно затрагивает этику, это верно. Потому 
что с нашим чувством времени связана наша способность отличать причину от 
следствия, средства от цели. Опять-таки, младенец, животное -- они не видят 
разницы между тем, что они делают сейчас, и тем, что произойдет вследствие 
этого. Они не могут сделать лебедку или дать обещание. А мы можем. Видя раз-
ницу между "сейчас" и "не сейчас", мы способны уловить связь между ними. И 
тут на сцену выступает мораль. Ответственность. Говорить, что плохие средст-
ва приведут к хорошей цели -- все равно, что сказать, что если я потяну за ве-
ревку на этом блоке, то она поднимет груз на другом. Нарушать обещания зна-
чит отрицать реальность прошлого; поэтому это не означает отрицать надежду 
на реальное будущее. Если время и разум -- функции друг друга, если мы -- со-
здания времени, то нам следует знать это и попытаться использовать это наи-
лучшим образом. Действовать, сознавая свою ответственность. 
	-- Но послушайте,-- сказал Деарри, несказанно довольный собственной 
проницательностью,-- вы же сами сейчас сказали, что в вашей системе Одновре-
менности нет ни прошлого, ни будущего, а есть только нечто вроде вечного на-
стоящего. Так как же вы можете нести ответственность за книгу, которая уже 
написана? Все, что вы можете делать -- это читать ее. Не остается никакого вы-
бора, никакой свободы действий. 
	-- Это дилемма детерминизма. Вы совершенно правы, в симультаничес-
ком мышлении она подразумевается. Но в секвенциальном мышлении тоже есть 
своя дилемма. Ее можно проиллюстрировать таким детским примером: вы бро-
саете камень в дерево, и если вы -- симультанист, то камень уже попал в дерево. 
А если вы -- секвенциалист, то он никогда не долетит до него. Что же вы выби-
раете? Может быть, вы предпочитаете бросать камни, не задумываясь об этом, 
тогда выбирать не надо. А я предпочитаю усложнять и выбираю и то, и другое. 
	-- А как... как вы их примиряете? -- очень серьезно спросил застенчивый. 
	От отчаяния Шевек чуть не расхохотался. 
	-- Не знаю. Я уже очень давно занимаюсь этой проблемой! В конце кон-
цов, камень все же попадает в дерево. Ни чистая последовательность, ни чистое 
единство не объясняет этого. Нам нужна не чистота проблемы, а комплекс-
ность, взаимосвязь причины и следствия, средства и цели. Наша модель космоса 
должна быть столь же неисчерпаемой, как и сам космос. Комплекс, включаю-
щий не только долговечность, но но и творение, не только бытие, но и станов-
ление, не только геометрию, но и этику. Мы добиваемся не ответа, мы лишь хо-
тим знать, как поставить вопрос... 
	-- Все это прекрасно, но промышленности нужны ответы,-- сказал Деар-
ри. 
	Шевек медленно обернулся, взглянул на него сверху вниз и вообще ни-
чего не сказал. 
	Наступило тяжелое молчание, в которое ворвалась Вэйя, грациозная и 
непоследовательная, вновь заговорив о предсказание будущего. Эта тема при-
влекла и других, и все начали делиться впечатлениями от визитов к гадалкам и 
ясновидящим. 
	Шевек решил больше ничего не говорить, о чем бы его не спрашивали. 
Ему еще сильнее хотелось пить; он протянул официанту свой бокал и выпил 
приятную шипучую жидкость. Он обвел взглядом комнату, других гостей, си-
лясь рассеять этим гнев и чувство неловкости. Но они тоже вели себя очень эмо-
ционально для иотийцев -- кричали, громко смеялись, перебивая друг друга. 
Одна парочка в углу обнималась и целовалась. Шевек отвернулся -- ему стало 
противно. Неужели они эгоизируют даже в сексе? Он считал, что ласкать друг 
друга и совокупляться на глазах у людей, не разбившихся на такие же пары,-- 
так же непристойно, как есть на глазах у голодных. Он снова прислушался к то-
му, что говорили стоявшие рядом с ним. Теперь все они спорили о войне, о том, 
что предпримет Ту, и что предпримет А-Ио, и что предпримет СПП. 
	-- Почему вы рассуждаете так абстрактно? -- спросил он вдруг, сам 
удивляясь, что заговорил, хотя перед этим решил молчать.-- Ведь это не назва-
ния стран, это люди убивают друг друга. Почему солдаты идут на войну? Поче-
му человек идет и убивает людей, которых он даже не знает? 
	-- Но ведь для того и существуют солдаты,-- сказала маленькая женщи-
на с очень белой кожей и с опалом в пупке. Несколько мужчин принялись объ-
яснять Шевеку принцип национального суверенитета. Вэйя перебила: 
	-- Дайте же ему сказать. Как бы вы расхлебали эту кашу, Шевек? 
	-- Выход простой. 
	-- Какой же? 
	-- Анаррес! 
	-- Но то, что вы все делаете там, на Луне, не решает наших здешних 
проблем. 
	-- У людей всюду одна и та же проблема. Выживание. Вид, группа, ин-
дивид. 
	-- Самозащита нации...-- выкрикнул кто-то. 
	Они спорили с ним, он -- с ними. Он знал, что он хочет сказать, и знал, 
что это должно всех убедить, потому что это ясно и верно, но почему-то никак 
не мог высказать это, как следует. Все кричали. Маленькая белокожая женщина 
похлопала по широкому подлокотнику кресла в котором сидела, и он сел на 
подлокотник. Ею выбритая, шелковистая головка выглядывала из-под его ру-
ки. Глядя на него снизу вверх, она сказала: 
	-- Привет, Лунный Человек! 
	Вэйя сначала пошла к другой группе, но теперь она опять стояла возле 
него. Лицо ее раскраснелось, глаза казались большими и влажными. Ему пока-
залось, что на другом конце комнаты мелькнул Паэ, но народу было столько, 
что лица сливались. Все происходило как-то отрывочно, с провалами между от-
рывками, как будто ему позволили из-за кулис, наблюдать в действии Циклич-
ный Космос из гипотезы старой Гвараб. 
	-- Необходимо поддерживать принцип законной власти, иначе мы про-
сто выродимся в анархию! -- громогласно заявил какой-то толстый нахмурен-
ный мужчина. Шевек сказал: 
	-- Да, да, выродитесь! У нас уже сто пятьдесят лет анархия. 
	Из-под подола расшитой сотнями мелких жемчужинок юбки маленькой 
белокурой женщины выглядывали пальцы ее ног в серебряных сандалиях. Вэйя 
сказала: 
	-- Но расскажите же нам об Анарресе -- какой он взаправду? Там дейст-
вительно так чудесно? 
	Он сидел на подлокотнике кресла, а Вэйя устроилась на пуфике у его 
колен, поджав ноги, прямая и гибкая; ее мягкие груди не сводили с него своих 
слепых глаз; на ее раскрасневшимся лице играла самодовольная улыбка. 
	Что-то темное шевельнулось в сознании Шевека и заволокло темнотой 
все. У него пересохло во рту. Он допил до дна свой бокал, который только что 
наполнил официант. 
	-- Не знаю,-- сказал он. Язык плохо слушался его.-- Нет. Там не чудесно. 
Это некрасивая планета. Не то, что эта. Анаррес -- это сплошная пыль и иссох-
шие холмы. Все худосочное, все иссохшее. И люди некрасивые. У них большие 
руки и ноги, как у меня и у вон того официанта. Но у них нет больших живо-
тов. Они очень сильно пачкаются и моются в банях все вместе, здесь так никто 
не делает. Города очень маленькие, скучные и убогие. Дворцов нет. Жизнь 
скучная, труд тяжелый. Не всегда человек может иметь то, что хочет, и даже то, 
в чем нуждается, потому что на всех не хватает. У вас, у уррасти, всего хватает. 
Хватает воздуха, хватает дождя, травы, океанов, еды, музыки, зданий, заводов, 
машин, книг, одежды, истории. Вы богаты, вы владеете. Мы бедны, у нас ниче-
го нет. Вы имеете -- мы не имеем. Здесь все красиво, все, кроме лиц. На Анарресе 
все некрасиво, только лица красивы. Лица других, мужчин и женщин. У нас нет 
ничего, кроме этого, ничего, кроме друг друга. Здесь вы видите драгоценные 
камни, там -- глаза. А в глазах -- великолепие, великолепие человеческого духа. 
Потому что наши мужчины и женщины свободны, они ничем не владеют, и поэ-
тому они свободны. А вы владеете, и поэтому владеют вами. Вы все -- в тюрьме. 
Каждый -- один, сам по себе, с кучей того, чем владеет. Вы живете в тюрьме и 
умираете в тюрьме. Это -- все, что я могу разглядеть в ваших глазах -- стена, 
стена! 
	Они все смотрели на него. 
	Он услышал, как в тишине еще звенит отзвук его громкого голоса, по-
чувствовал, что у него горят уши. Темнота, пустота снова шевельнулись в со-
знании. 
	-- У меня кружится голова,-- сказал он и встал. 
	Вэйя оказалась рядом с ним. 
	-- Идите сюда,-- сказала она, подхватив его под руку, посмеиваясь и 
чуть задыхаясь. Она ловко пробилась между людьми, он шел за ней. Теперь он 
чувствовал, что он бледен, головокружение не проходило; он надеялся, что она 
ведет его в умывальную или к окну, где он сможет подышать свежим воздухом. 
Но они пришли в большую комнату, слабо освещенную отраженным светом. У 
стены стояла высокая, большая, белая кровать; половину другой стены занима-
ло зеркало. Душно, сладко благоухали портьеры, простыни, духи Вэйи. 
	-- Вы невозможны,-- сказала Вэйя с тем же задыхающимся смехом, ста-
новясь прямо перед ним и в полумраке снизу вверх заглядывая ему в лицо.-- 
Право, это слишком... вы невозможны... вы великолепны! -- Она положила руки 
ему на плечи. 
	-- Ох, какие у них сделались физиономии! За это я должна вас поцело-
вать! -- И она привстала на цыпочки, подставив ему губы, и белую шею, и го-
лые груди. 
	Он схватил ее и начал целовать -- сначала в губы, отгибая ей голову на-
зад, потом шею и грудь. Она сперва обмякла в его руках, потом стала слегка 
вырываться, смеясь и слабо отталкивая его, и быстро заговорила: 
	-- О, нет, нет, будьте же умницей,-- говорила она.-- Ну, перестаньте, нам 
надо вернуться к гостям. Нет, Шевек, да успокойтесь же, нельзя, понимаете 
нельзя! 
	Он не обращал внимания. Он потянул ее к кровати, и она подошла, хо-
тя и не замолчала. Возясь одной рукой с сложной уррасской одеждой, он сумел 
расстегнуть штаны; оставалась еще одежда Вэйи, низкий, но тугой пояс юбки, с 
которым он не мог справиться. 
	-- Ну перестаньте же,-- сказала она.-- Нет, Шевек, послушайте, нельзя, 
сейчас нельзя. Я же не приняла противозачаточную таблетку, что я буду делать, 
если влипну, мой муж вернется через две недели! Нет, пустите! 
	Но он не мог ее отпустить; он прижимался лицом к ее мягкому, потно-
му, надушенному телу. 
	-- Послушайте, не мните платье, люди же увидят, ради бога. Подожди-
те... вы только подождите, мы что-нибудь устроим, можно будет найти место, 
где мы сможем встречаться, я же должна беречь свою репутацию, я не могу до-
верять своей горничной, да подождите же, не сейчас... Не сейчас! Не сейчас! 
	Испугавшись, наконец, его слепой настойчивости, его силы, она изо 
всех сил отталкивала его, упершись ладонями ему в грудь. Он сделал шаг назад, 
растерявшись от ее испуганной визгливой интонации, от ее сопротивления, но 
не мог остановиться; то, что она вырывалась, возбуждало его еще сильнее. Он 
судорожно прижал ее к себе, и его семя фонтаном брызнуло на белый шелк ее 
платья. 
	-- Пустите меня! Пустите меня! -- повторяла она тем же визгливым ше-
потом. Он отпустил ее и стоял, как во сне. Дрожащими пальцами он пытался 
застегнуть штаны. 
	-- Я... прошу... прощения... Я думал, что вы хотите... 
	-- О, Господи! -- сказала Вэйя, в смутном свете разглядывая свою юбку, 
оттягивая от себя складки.-- Ну, знаете ли! Теперь придется переодеваться. 
	Шевек стоял, открыв рот, с трудом дыша, бессильно уронив руки; по-
том резко повернулся и не твердым шагом вышел из полутемной комнаты. Вер-
нувшись в ярко освещенную комнату, полную гостей, он с трудом пробился 
между людьми, споткнулся о чью-то ногу, ему преграждали путь тела, одежда, 
драгоценности, груди, глаза, пламя свечей, мебель. Проталкиваясь через все 
это, Шевек налетел на стол. На столе стояло блюдо, на котором концентриче-
скими окружностями, образуя большой бледный цветок, были разложены кро-
шечные пирожки, начиненные мясом, кремом и травами. Шевек судорожно 
вдохнул, согнулся пополам, и его вырвало прямо в блюдо. 
	-- Я отвезу его домой,-- сказал Паэ. 
	-- Ох, ради всего святого,-- ответила Вэйя.-- Вы его искали, Саио? 
	-- Да, немножко. К счастью, Демаэре позвонил вам. 
	-- Вот и забирайте ваше сокровище. 
	-- Он больше не будет шуметь -- вырубился в холле. Можно мне от вас 
позвонить перед уходом? 
	-- Кланяйтесь от меня шефу,-- кокетливо сказала Вэйя. 
	Оииэ приехал на квартиру сестры вместе с Паэ и уехал вместе с ним. 
Они сидели на среднем сиденьи большого правительственного лимузина, кото-
рый всегда был в распоряжении Паэ, того же самого, в котором прошлым ле-
том Шевека привезли из космопорта. Сейчас он валялся на заднем сиденье так, 
как они его туда забросили, в полной отключке. 
	-- Он весь день был с вашей сестрой, Демаэре? 
	-- По-видимому, с полудня. 
	-- Слава богу! 
	-- Почему вы так боитесь, что он забредет в трущобы? Каждый одониа-
нин и так глубоко убежден, что мы -- стадо угнетенных рабов, существующих 
на жалкую зарплату, так не все ли равно, если он и увидит какое-то подтверж-
дение? 
	-- Мне безразлично, что увидит он. Мы не хотим, чтобы они увидели 
его. Вы не видели последних птичьих газет? Или листовок, которые ходили на 
прошлой неделе в Старом Городе, о "Предтече"? Миф о том, кто придет перед 
наступлением золотого века -- "Чужой, изгой, изгнанник, несущий в пустых ру-
ках время, которое должно прийти". Они это цитировали. На чернь накатил 
очередной приступ их проклятого апокалиптического настроения. Ищут себе 
символ. Поговаривают о всеобщей забастовке. Сколько их ни учи -- все напрас-
но. Но дать им урок необходимо. Проклятые мятежные скоты, только от них и 
пользы, что послать их воевать с Ту. 
	Всю остальную дорогу оба не проронили ни слова. 
	Ночной вахтер Дома Преподавателей Факультета помог им дотащить 
Шевека до его комнаты. Они положили его на кровать. Он сразу же захрапел. 
	Оииэ задержался, чтобы снять с пьяного ботинки и прикрыть его одея-
лом. Изо рта у него отвратительно пахло; Оииэ отошел от кровати и в душе у 
него, пытаясь задушить друг друга, поднялись страх и любовь, которые он по-
чувствовал к Шевеку. Злобно нахмурившись, он пробормотал: "Грязный бол-
ван". Он выключил свет и вернулся в другую комнату. Паэ стоял у письменного 
стола и рылся в бумагах Шевека. 
	-- Бросьте,-- сказал Оииэ, и выражение отвращения на его лице стало 
сильнее.-- Поедемте. Уже два часа ночи. Я устал. 
	-- Что эта сволочь делала все это время, Демаэре? Здесь так ничего и нет 
-- абсолютно ничего. Неужели он полный шарлатан? Неужели нас обманул пар-
шивый крестьянин из Утопии? Где его Теория? Где наши мгновенные космиче-
ские перелеты? Где наше преимущество перед хейнитами? Девять, десять меся-
цев мы кормим эту сволочь, и все напрасно! 
	Тем не менее, прежде, чем вслед за Оииэ направиться к двери, Паэ сунул 
в карман одну из бумаг. 
 
 
 
Глава восьмая 
 
АНАРРЕС 
 
 
	Они вшестером сидели в Аббенайском Северном парке, на стадионе; ве-
чер был долгий, золотой, жаркий и пыльный. Все ощущали приятную сырость, 
потому что обед продолжался почти до самого вечера, был уличный праздник и 
пир, еду варили на кострах. Это был праздник середины лета, День Восстания, 
в память о первом большом восстании в Нио-Эссейя в 740-м году по уррасскому 
летоисчислению, почти двести лет назад. В этот день повара и работники сто-
ловых считались гостями всей остальной общины, им воздавали честь, потому 
что забастовку, которая привела к восстанию, начал синдикат поваров и офи-
циантов. На Анарресе было много таких традиций и праздников; некоторые 
были установлены Первопоселенцами, а другие, как праздники урожая и Праз-
дник Солнцестояния, возникли сами собой из ритмов жизни на планете и из по-
требности тех, кто работал вместе, праздновать вместе. 
	Они разговаривали, все, кроме Таквер -- довольно лениво. Она протан-
цевала несколько часов подряд, съела уйму жареного хлеба и солений и чувст-
вовала себя очень оживленной. 
	-- Почему Квигота направили на рыбозавод на Керанском море, где ему 
придется все начинать с нуля, а его здешнюю программу исследований переда-
ли Туриб? -- говорила она. Ее исследовательский синдикат влили в проект, ко-
торым руководило непосредственно КПР, и она стала горячей сторонницей 
многих идей Бедапа.-- Потому что Квигот -- хороший биолог, но не согласен с 
устаревшими теориями Симаса, а Туриб -- ничтожество, которое в бане трет 
Симасу спину. Вот посмотрите, кому передадут руководство программой, когда 
Симас уйдет на покой. Ей, Туриб, и передадут, бьюсь об заклад! 
	-- Что означает это выражение? -- спросил кто-то, не расположенный к 
социальной критике. 
	Бедап, который с тех пор, как у него начало расти брюшко, стал серьез-
но относиться к занятиям спортом, старательно бегал трусцой вокруг игрового 
поля. Остальные сидели на пыльной скамейке под деревьями и предавались сло-
весным упражнениям. 
	-- Это иотийское выражение,-- сказал Шевек.-- Уррасти так играют с ве-
роятностями. Кто угадает правильно, тот получает собственность другого.-- Он 
уже давно перестал соблюдать запрет Сабула упоминать о своих занятиях 
иотийским языком. 
	-- Как же их выражение попало в правийский язык? 
	-- Первопоселенцы,-- ответил кто-то.-- Им пришлось выучить правий-
ский уже взрослыми; должно быть, они долго думали на старом языке, Я где-то 
читал, что в Словаре правийского языка нет выражения "черт возьми" -- оно 
тоже иотийское. Когда Фаригв изобрел правийский язык, он не снабдил его ру-
г