наженной грудью, сберегая 
свою наготу для ее владельца. Запястья Вэйи были унизаны золотыми браслета-
ми, а в ложбинке под горлом на нежной коже синим мерцал драгоценный ка-
мень. 
	-- Как он там держится? 
	-- Что? -- ей самой драгоценность была не видна, и она могла притво-
ряться, что не замечает ее, вынуждая Шевека показать пальцем, может быть, 
провести рукой над ее грудью, чтобы дотронуться до камня. Шевек улыбнулся 
и коснулся его. 
	-- Он приклеен? 
	-- Ах, это... Нет, у меня здесь вживлен такой малюсенький магнитик, а у 
него сзади малюсенький кусочек металла... или наоборот? Во всяком случае, мы 
не теряем друг друга. 
	-- У вас под кожей магнит? -- спросил Шевек с простодушным отвраще-
нием. 
	Вэйя улыбнулась и сняла сапфир, чтобы он мог увидеть, что там всего 
лишь крошечная серебристая ямочка рубца. 
	-- Вы до такой степени не одобряете меня -- всю, полностью... это так 
мило и забавно. У меня такое чувство, будто, что бы я ни сказала, что бы я ни 
сделала, я уже не могу упасть в ваших глазах, потому что ниже падать уже не-
куда! 
	-- Это не так,-- возразил он. Он понимал, что она играет, но плохо знал 
правила этой игры. 
	-- Нет, нет; я всегда вижу, когда моя безнравственность кого-нибудь 
ужасает. Вот как это выглядит.-- Она скорчила унылую гримасу; они оба рас-
смеялись. 
	-- Я что, действительно так отличаюсь от анарресских женщин? 
	-- О да, действительно. 
	-- Они все ужасно сильные, мускулистые? Они ходят в сапогах, и у них 
большие ноги и плоскостопие, и они одеваются разумно и бреются раз в месяц? 
	-- Они вообще не бреются. 
	-- Никогда? Совсем нигде не бреют? О, Господи! Давайте поговорим о 
чем-нибудь другом. 
	-- О вас.-- Он облокотился на заросший травой склон, так близко к 
Вэйе, что его охватило естественное и искусственное благоухание ее тела.-- Я 
хочу знать, удовлетворяет ли уррасских женщин их постоянное подчиненное 
положение. 
	-- Кому подчиненное? 
	-- Мужчинам. 
	-- Ах, это... Почему вы так думаете, что я кому-то починяюсь? 
	-- Мне кажется, что все, что делает ваше общество, делают мужчины. 
Промышленность искусство, правительство, решения. И всю свою жизнь вы но-
сите имя отца и имя мужа. Мужчины учатся, а вы не учитесь; все учителя, и 
судьи, и полиция, и правительство -- мужчины, не так ли? Почему вы им позво-
ляете всем распоряжаться? Почему вы не делаете то, что хотите? 
	-- Но мы как раз это и делаем. Женщины делают именно то, что хотят. 
И им не приходится для этого пачкать руки, или носить медные шлемы, или 
стоять и кричать в Директорате. 
	-- Но что же вы делаете? 
	-- Как -- что? Конечно же, командуем мужчинами! И вы знаете, мы мо-
жем совершенно спокойно говорить им об этом, потому что они все равно ни-
когда этому не поверят. Они говорят: "Хо-хо, смешная малютка!" -- и гладят 
нас по головке, и удаляются, звеня медалями, вполне довольные собой. 
	-- А вы тоже довольны собой? 
	-- Я? Вполне! 
	-- Не верю. 
	-- Потому что это не укладывается в ваши принципы. У мужчин всегда 
есть какие-то теории, и факты всегда должны в них укладываться. 
	-- Нет, не из-за теорий; а потому что я вижу, что вы не удовлетворены. 
Что вы не удовлетворены. Что вы не находите себе места, недовольны, опасны. 
	-- Опасна! -- Вэйя просияла и расхохоталась.-- Какой изумительный 
комплимент! Почему же я опасна, Шевек? 
	-- Да потому, что вы знаете, что мужчины смотрят на вас, как на вещь; 
вещь, которую покупают и продают. И поэтому вы думаете только о том, как 
обвести владельца вокруг пальца, как отомстить... 
	Она подчеркнутым жестом прикрыла ему рот маленькой рукой. 
	-- Замолчите,-- сказала она.-- Я понимаю, что вы не нарочно говорите 
пошлости. Я вас прощаю. Но больше не надо. 
	Он свирепо нахмурился от такого лицемерия и от сознания, что, может 
быть, действительно обидел ее. Он все еще ощущал на губах мгновенное при-
косновение руки. 
	-- Извините,-- сказал он. 
	-- Нет, ничего. Как вам понять, ведь вы же с Луны. Да и вообще, вы все-
го-навсего мужчина... Но вот что я вам скажу. Если бы вы взяли одну из ваших 
"сестер" там, на Луне, и дали ей возможность снять эти сапожищи, и принять 
ванну с маслами, и сделать эпиляцию, и надеть красивые сандалии, и вставить 
в пупок драгоценный камень, и надушиться -- она была бы в восторге. И вы бы 
тоже пришли в восторг! Да-да, пришли бы! Но вы этого не сделаете; вы, бед-
няжки, с вашими теориями; сплошные братья и сестры, и никаких развлечений! 
	-- Вы правы,-- сказал Шевек.-- Никаких развлечений. Никогда. На 
Анарресе мы весь день добываем свинец глубоко в недрах шахт, а когда насту-
пает ночь, мы ужинаем -- по три боба холума, сваренных в одной ложке за-
тхлой воды, на брата; а потом, пока не придет время ложиться спать, мы декла-
мируем Высказывания Одо с антифонами. А спать мы ложимся все врозь, и не 
снимая сапог. 
	Он говорил по-иотийски не настолько бегло, чтобы получилась такая 
тирада, какую он произнес бы на родном языке,-- одна из его внезапных фанта-
зий, которые лишь Таквер и Садик слышали настолько часто, чтобы привык-
нуть к ним; но, как бы ни косноязычно прозвучали его слова, они очень удиви-
ли Вэйю. Раздался ее грудной смех, громкий и непосредственный. 
	-- Боже мой, да вы еще и забавный! Есть ли что-нибудь, чего в вас нет? 
	-- Есть,-- сказал Шевек.-- Я не торговец. 
	Вэйя, улыбаясь, разглядывала его. В ее позе было что-то профессио-
нально-актерское Люди обычно смотрят друг на друга очень внимательно и на 
очень близком расстоянии, если они -- не мать и младенец, не доктор и больной 
или влюбленные. 
	Шевек сел прямо. 
	-- Я хочу еще походить,-- сказал он. 
	Вэйя протянула руку, чтобы он помог ей встать. Жест был томный и зо-
вущий, но она сказала с неуверенной нежностью в голосе: 
	-- Вы и правда, как брат... Возьмите меня за руку. Я вас потом отпущу. 
	Они бродили по дорожкам огромного сада. Они зашли во дворец, где 
теперь был музей эпохи древних королей, потому что Вэйя сказала, что любит 
смотреть на выставленные там драгоценности. Портреты надменных дворян и 
принцев в упор смотрели на них с затянутых парчой стен и резных каминных 
полочек. Комнаты были полны серебра, золота, хрусталя, дерева, редких пород, 
гобеленов и драгоценных камней. За толстыми бархатными шнурами стояли 
стражники. Черная с алым форма стражников гармонировала с окружающей 
роскошью, с затканным золотом драпировками, с покрывалами, сотканными из 
перьев, но их лица нарушали гармонию. Это были усталые, скучающие лица, 
усталые от того, что целый день приходится смотреть среди посторонних лю-
дей, заниматься бесполезным делом. Шевек и Вэйя подошли к стеклянному фут-
ляру, в котором лежал плащ королевы Тэаэйи, сделанный из выдубленной ко-
жи, заживо содранной с мятежников; плащ, в котором эта грозная и дерзкая 
женщина тысячу четыреста лет назад шла среди своих подданных молить Бога, 
чтобы моровая язва кончилась. 
	-- По-моему страшно похоже на козловую кожу,-- сказала Вэйя, разгля-
дывая выцветшие обветшавшие от времени лохмотья в стеклянном ящике. Он 
подняла глаза на Шевека. 
	-- Вам не хорошо? 
	-- Пожалуй, я хотел бы выйти отсюда. 
	Когда они вышли в сад, его лицо стало не таким бледным, но он огля-
нулся на стены дворца с ненавистью. 
	-- Почему вы так цепляетесь за свой позор? -- спросил он. 
	-- Но это же просто история. Сейчас такого не может быть! 
	Вэйя провела его в театр на дневной спектакль -- комедию о молодых 
супругах и их теще и свекрови, полную шуток о совокуплении, в которых слово 
"совокупляться" не произносилось ни разу. Шевек пытался смеяться, когда сме-
ялась Вэйя. Потом они отправились в ресторан в центре города -- невероятно 
богатое заведение. Обед обошелся в сто единиц. Шевек съел очень мало, потому 
что поел в полдень, но, сдавшись на уговоры Вэйи, выпил две или три рюмки 
вина, которое оказалось вкуснее, чем он думал, и как будто бы не оказало па-
губного влияния на его мыслительные способности. У него не хватило денег, 
чтобы заплатить за обед, но Вэйя не предложила разделить с ним расходы, а 
просто посоветовала ему выписать чек, что он и сделал. Потом они наняли ав-
томобиль и поехали к Вэйе домой; она опять предоставила ему право распла-
титься с водителем. Может быть, думал он, Вэйя и есть это загадочное сущест-
во -- проститутка? Но проститутки, как о них писала Одо, должны быть бедны-
ми, а Вэйя уж никак не бедна; она еще раньше рассказала ему, что "ее" вечерин-
ку готовят "ее" повар, "ее" горничная и "ее" фирма, обслуживающая званые ве-
чера. К тому же, мужчины в Университете говорили о проститутках с презрени-
ем, как о грязных тварях, а Вэйя, несмотря на свое непрестанное кокетство, так 
болезненно реагировала на открытое упоминание всего, имеющего отношение 
к сексу, что Шевек в разговоре с ней следил за своими словами так, как дома 
следил бы в разговоре с застенчивым десятилетним ребенком. В общем, он со-
вершенно не понимал, что же такое Вэйя. 
	Квартира у Вэйи была просторная и роскошная, из окон открывался 
вид на сверкающие огни Нио; стены, мебель и даже ковры -- все было белое. Но 
Шевек уже начинал привыкать к роскоши, а кроме того, ему страшно хотелось 
спать. До приезда гостей оставался еще час; пока Вэйя переодевалась, он заснул 
в гостиной, в большом белом кресле. Горничная, загремев чем-то на столе, раз-
будила его как раз вовремя, чтобы он увидел, как входит Вэйя, теперь одетая в 
принятый у иотийских женщин вечерний туалет: длинную, до земли, плиссиро-
ванную юбку, ниспадающую с бедер и оставляющую весь остальной торс обна-
женным. В пупке у нее сверкал маленький драгоценный камень, точно, как в 
фильме, который Шевек с Тирином и Бедапом видели четверть века назад в Ре-
гиональном Институте Северного Склона, точно так же... Он смотрел на нее, не 
сводя глаз, только наполовину проснувшись, но полностью возбудившись. 
	Вэйя, чуть улыбаясь, задумчиво глядела на него. 
	Она села на низкий мягкий табурет, близко к нему, чтобы можно было 
снизу вверх смотреть ему в лицо, расправила белую юбку и сказала: 
	-- Ну, расскажите же мне, что в действительности происходит между 
мужчинами и женщинами на Анарресе. 
	Шевек не верил своим ушам. В комнате находятся горничная и человек 
из обслуживающей фирмы; Вэйя знает, что у него есть партнерша; и между ни-
ми ни разу ни слова не было сказано о совокуплении. Но ее наряд, движения, 
тон -- что это, как не самое откровенное приглашение к совокуплению? 
	-- Между мужчиной и женщиной происходит то, чего они сами хотят. 
Каждый из них, и оба вместе. 
	-- Значит, правда, что у вас действительно нет морали? -- спросила она, 
словно это ее и шокировало, и обрадовало. 
	-- Я не понимаю, что вы имеете в виду. Причинить человеку боль там -- 
то же самое, что причинить человеку боль здесь. 
	-- Вы хотите сказать, что у вас там -- те же самые старые правила. Види-
те ли, я считаю, что мораль -- просто предрассудок, как религия. Ее надо отбро-
сить. 
	-- Но мое общество,-- сказал он, совершенно растерявшись,-- это попыт-
ка достичь ее. Отбросить морализированные законы, правила, наказания -- да; 
чтобы люди могли видеть добро и зло и сделать выбор. 
	-- Так что вы отбросили все "надо" и "нельзя". Но знаете, я думаю, что 
вы, одониане, самого-то главного и не поняли. Вы отменили священников, и су-
дей, и законы о разводе, и все такое, но сохранили главную проблему, стоящую 
за ними. Вы просто загнали ее внутрь, в свое сознание. Но она по-прежнему су-
ществует. Вы остались такими же рабами, какими были! Вы не свободны по-на-
стоящему. 
	-- Откуда вы знаете? 
	-- Я читала в одном журнале статью про одонианство,-- ответила она.-- 
И мы провели вместе целый день. Я не знаю вас, но я знаю о вас некоторые ве-
щи. Я знаю, что внутри вас -- внутри вот этой вашей волосатой головы -- си-
дит... сидит некая королева Тэаэйя. И она командует вами точно так же, как та 
старая тиранка командовала своими крепостными. Она говорит: "Делай так!" -- 
и вы так делаете; или "Не делай этого!" -- и вы не делаете. 
	-- Там ей и место,-- сказал он, улыбаясь.-- У меня в голове. 
	-- Нет. Лучше, чтобы она была во дворце. Тогда вы могли бы взбунто-
ваться против нее! И взбунтовались бы! Взбунтовался же ваш прапрадед; во 
всяком случае, он сбежал на Луну, чтобы освободиться. Но он взял королеву 
Тэаэйю с собой, и она все еще с вами! 
	-- Может быть. Но на Анарресе она усвоила, что если она прикажет мне 
причинить боль другому, я причиню боль себе. 
	-- Все то же самое лицемерие. Жизнь -- это борьба, и побеждает силь-
нейший. А цивилизация только прячет кровь и скрывает ненависть за красивы-
ми словами. Вот и все, что она делает! 
	-- Ваша цивилизация -- возможно. Наша ничего не прячет. Все просто. 
Там королева Тэаэйя носит только свою собственную кожу... Мы следуем толь-
ко одному единственному закону -- закону эволюции человека. 
	-- Закон эволюции -- в том, что выживает сильнейший! 
	-- Да; а в существовании любого социального вида сильнейшие -- это те, 
кто наиболее социален. Иными словами, наиболее этичен. Понимаете, у нас на 
Анарресе нет ни жертв, ни врагов. У каждого из нас есть только все остальные. 
Причиняя боль друг другу, никакой силы не получишь. Только слабость. 
	-- Мне нет никакого дела до того, кто кому причиняет или не причиняет 
боль. Мне нет дела до других, и никому ни до кого нет дела. Люди просто при-
творяются. А я не хочу притворяться. Я хочу быть свободной! 
	-- Но, Вэйя! -- начал он с нежностью, потому что ее речь в защиту сво-
боды его очень тронула; но в дверь позвонили. Вэйя встала, оправила юбку и, 
улыбаясь, пошла навстречу гостям. 
	В течении следующего часа пришло человек тридцать-сорок. Сначала 
Шевек чувствовал досаду, недовольство и скуку. Это был просто очередной зва-
ный вечер, когда все стоят с бокалами в руках, улыбаются и громко разговари-
вают. Но скоро стало интереснее. Начались дискуссии и ссоры, люди стали са-
диться и беседовать; становилось похоже на вечеринку там, дома. Разносили 
изящные маленькие пирожные и кусочки мяса и рыбы, внимательный официант 
то и дело наполнял опустевшие бокалы. Он подал бокал Шевеку; Шевек взял. 
Он уже несколько месяцев наблюдал, как уррасти хлещут алкоголь, и никто из 
них от этого, как будто бы, не заболел. Вкус у этой штуки был, как у лекарства, 
но кто-то объяснил, что это в основном газированная вода, которая ему нрави-
лась. Ему хотелось пить, поэтому он выпил все залпом. 
	Двое мужчин упорно заговаривали с ним о физике. Один из них был хо-
рошо воспитан, и Шевеку некоторое время удавалось избегать его, потому что 
ему было трудно говорить о физике с не-физиками. Второй держался властно, и 
отделаться от него было невозможно; но Шевек заметил, что от раздражения 
ему стало гораздо легче разговаривать. Этот человек разбирался во всем; по-ви-
димому, потому что у него было очень много денег. 
	-- Как я понимаю,-- сообщил он Шевеку,-- ваша Теория Одновременно-
сти просто отрицает самое очевидное свойство времени -- тот факт, что время 
проходит. 
	-- Ну, в физике принято быть очень осторожным, называя что-либо 
"фактом", это ведь совсем не то, что в деловых кругах,-- очень кротко и любезно 
сказал Шевек, но в его кротости было что-то, заставившее Вэйю, которая ря-
дом болтала с другой кучкой гостей, обернуться и прислушиваться.-- В рамках 
строгих понятий Теории Одновременности последовательность событий трак-
туется не как физически объективное явление, а как субъективное. 
	-- Ну-ка, перестаньте запугивать Деарри и объясните нам, что это зна-
чит, на общедоступном языке,-- сказала Вэйя. Ее проницательность вызвала у 
Шевека усмешку. 
	-- Ну, мы думаем, что время "проходит", течет мимо нас; но что, если 
это именно мы движемся вперед, от прошлого к будущему, все время открывая 
новое? Понимаете, это было немного похоже на чтение книги. Книга уже есть, 
она вся здесь, под переплетом. Но если вы хотите прочесть то, что в ней написа-
но, вы должны начать с первой страницы и продвигаться вперед строго по по-
рядку. Так и вселенную можно представить себе в виде очень большой книги, а 
нас -- в виде очень маленьких читателей. 
	-- Но факт в том,-- сказал Деарри,-- что мы воспринимаем вселенную 
как последовательность, поток. А в таком случае какая польза от этой теории о 
том, что на каком-то более высоком уровне все может сосуществовать вечно и 
одновременно. Вам, теоретикам, это, возможно, и доставляет удовольствие, но 
она не имеет никакого практического применения, никакого отношения к ре-
альной жизни. Если только это не означает, что можно построить машину вре-
мени! -- закончил он с какой-то натужной, фальшивой веселостью. 
	-- Но мы воспринимаем вселенную не только последовательно,-- сказал 
Шевек.-- Разве вы никогда не видите снов, г-н Деарри? -- он был горд собой, по-
тому что хоть раз не забыл назвать собеседника "г-н". 
	-- А это-то тут причем? 
	-- По-видимому, мы воспринимаем время только сознанием. Грудной 
младенец не знает времени; он не может отстраниться от прошлого и понять, 
как оно соотносится с настоящим, или предположить, как его настоящее будет 
соотноситься с его будущим. Он не знает, что время идет; он не понимает смер-
ти. Подсознание взрослого -- такое же. Во сне время не существует, и последова-
тельность событий вся перепутана, и причины и следствия перемешаны. В ми-
фах и легендах времени тоже нет. Какое прошлое имеется в виду в сказке, кото-
рая начинается словами: "В одно прекрасное время жили-были..."? И поэтому, 
когда мистик восстанавливает связь между своими разумом и подсознанием, он 
видит, что все становится единым и цельным, и начинает понимать вечное воз-
вращение. 
	-- Да, мистики,-- взволнованно подхватил более застенчивый.-- Теборес, 
в Восьмом Тысячелетии... он писал: "Подсознание сопротяженно с вселенной". 
	-- Но мы же не грудные младенцы,-- перебил Деарри,-- мы разумные лю-
ди. Ваша Одновременность -- это какой-то вид мистического регрессивизма? 
	Последовала пауза, во время которой Шевек взял пирожное и съел его, 
хотя ему вовсе не хотелось. Он сегодня уже один раз вышел из себя и оказался в 
глупом положении. Одного раза вполне достаточно. 
	-- Может быть, ее можно рассматривать,-- сказал он,-- как попытку ус-
тановить равновесие. Видите ли, секвенциальная физика превосходно объясня-
ет наше чувство линейности времени и факты, свидетельствующие об эволю-
ции. Она включает в себя понятия творения и смертности. Но на этом она и ос-
танавливается. Она справляется со всем, что изменяется, но не может объяс-
нить, почему есть вещи, которые не исчезают. Она говорит только о стреле вре-
мени -- но не о кольце времени. 
	-- Кольцо? -- спросил более вежливый из приставал с такой явной жаж-
дой понять, что Шевек совершенно забыл про Деарри и с энтузиазмом принял-
ся объяснять, жестикулируя, размахивая руками, точно пытаясь вылепить для 
своего слушателя стрелы, циклы, колебания, о которых говорил: 
	-- Время идет циклами, а не только линейно. Планета вращается, пони-
маете? Один цикл, одна орбита вокруг солнца составляет год, правда? А две ор-
биты -- два года; и так далее; можно считать орбиты бесконечно -- если наблю-
дать со стороны. Да мы и считаем время как раз по такой системе -- получается 
указатель времени, часы. Но внутри этой системы, внутри цикла -- где время? 
Где начало или конец? Бесконечное повторение -- вневременной процесс. Чтобы 
рассматривать его как временной процесс, его приходится сопоставлять с ка-
ким-то другим процессом, циклическим или нециклическим. Ну, видите ли, все 
это очень необычно и интересно. Движение атомов, знаете ли, циклично. Ус-
тойчивые соединения состоят из компонентов, находящихся по отношению 
один к другому в правильном, периодическом движении. В сущности, именно 
крошечные, обратимые во времени атомные циклы сообщают материи постоян-
ство, достаточное для того, чтобы была возможной эволюция. Маленькие вне-
временности, сложившись вместе, обр