ого наслаждения заключена в эксперименте. 
	Хотя Одо, быть может, и не понимала людей, склонных к беспорядоч-
ным связям, и, вероятно, считала такую склонность собственническим отклоне-
нием от нормы, все же ее учение больше подходило для них, чем для тех, кто хо-
тел вступить в длительное партнерство, поскольку люди -- вид, связывающийся 
скорее на время, чем попарно. Никакие занятия сексом любого вида не ограни-
чивались ни законом, ни наказанием, ни неодобрением, за исключением изнаси-
лования ребенка или женщины. В этих случаях, если насильник сам быстренько 
не отдавал себя в более ласковые руки одного из лечебных центров, его соседи 
обычно подвергали его скорому возмездию. Но в обществе, где полное удовлет-
ворение всех желаний с момента полового созревания являлось нормой, и един-
ственным, притом мягким, социальным ограничением в отношении сексуальной 
активности было требование уединения -- некий вид стыдливости, обусловлен-
ный общинной жизнью -- изнасилования были крайне редки. 
	С другой стороны, те, кто решил создать и поддерживать партнерство, 
неважно, гомосексуальное или гетеросексуальное, сталкивались с проблемами, 
неведомыми тем, кого устраивает первый попавшийся партнер. Им приходи-
лось иметь дело не только с ревностью, собственническим инстинктом и други-
ми болезненными проявлениями страсти, для которых моногамный союз слу-
жит такой прекрасной почвой, но и с внешними трудностями, обусловленными 
социальной организацией. Вступая в партнерство, каждая пара знала, что их в 
любую минуту могут разлучить потребности распределения рабочей силы. 
	РРС -- управление распределения рабочей силы -- старалось держать па-
ры вместе и по их просьбе воссоединять их при первой же возможности, но это 
не всегда удавалось, особенно при экстренных мобилизациях; да никто и не 
ждал от РРС, что оно ради этого будет заново составлять все списки и менять 
программы в компьютерах. Каждый анаррести знал: для того, чтобы выжить, 
чтобы жизнь шла нормально, он должен быть готов отправиться туда, где он 
нужен, и делать то, что нужно. Он рос в сознании того, что распределение рабо-
чей силы -- один из основных факторов жизни, непосредственная, постоянная 
социальная необходимость, тогда как партнерство -- всего лишь личная про-
блема. 
	Но когда ты добровольно выбрал какое-то направление и беззаветно 
следуешь ему, то может показаться, что все способствует этому. Так, возмож-
ность и реальность разлуки часто укрепляли преданность партнеров друг дру-
гу. Хранить неподдельную добровольную верность в обществе, не имеющем ни 
юридических, ни моральных санкций против неверности, хранить ее в добро-
вольной разлуке, которая может начаться в любой момент и длиться, быть мо-
жет, годы -- это было своего рода испытание. Но человек любит, чтобы его ис-
пытывали, ищет свободу в невзгодах. 
	В 164 г. вкус свободы такого рода ощутили многие люди, никогда преж-
де к ней не стремившиеся, и он понравился им; им понравилось ощущение про-
верки сил, чувство опасности. Засуха, начавшаяся летом 163 года, не ослабела и 
зимой. К лету 164 года начались трудности и появилась угроза катастрофы в 
случае, если засуха не кончится. 
	Нормы питания были строго ограничены; наборы рабочей силы были 
строго обязательны. Усилия вырастить достаточное количество пищи и распре-
делить ее стали судорожными, отчаянными. Но люди нисколько не отчаива-
лись. Одо писала: "Ребенок, свободный от вины владения и от бремени эконо-
мической конкуренции, вырастет согласным делать то, что нужно сделать, и 
способным радоваться тому, что он это делает. Сердце гнет лишь бесполезная 
работа. Радость кормящей матери, ученого, удачливого охотника, хорошего 
повара, искусного умельца, любого, кто делает нужную работу и делает ее хо-
рошо,-- эта долговечная, прочная радость, быть может, есть глубочайший ис-
точник человеческих привязанностей и социального чувства в целом". В этом 
смысле в Аббенае тем летом во всем была некая скрытая радость. Как бы ни тя-
жела была работа -- все работали с легким сердцем, готовые отбросить все за-
боты в ту же минуту, как будет сделано все, что возможно сделать. Старое, за-
тертое слово "солидарность" обрело новую жизнь. Есть радость в том, чтобы 
обнаружить, что связь оказалась прочнее, чем все, что грозит ее разорвать. 
	В начале лета КПР расклеило плакаты, предлагавшие людям сократить 
свой рабочий день примерно на час, потому что норма белков, которую сейчас 
выдают в столовых, недостаточна для компенсации полного нормального рас-
хода энергии. Бившая ключом жизнь городских улиц уже начала притихать. 
Люди, рано закончив работать, слонялись по площадям, играли в кегли в за-
сохших парках, сидели в дверях мастерских и заговаривали с прохожими. Насе-
ление города заметно уменьшилось, потому что несколько тысяч человек отпра-
вились, добровольно или по мобилизации, на неотложные сельскохозяйствен-
ные работы. Но взаимное доверие ослабляло подавленность и тревогу. Люди 
безмятежно говорили: "Поможем друг другу продержаться -- и продержимся". 
Под самой поверхностью лежали огромные запасы жизнеспособности. Когда в 
северных предместьях высохли источники, добровольцы -- специалисты и не 
специалисты, взрослые и подростки -- работая в свободное время, проложили 
временные трубопроводы из других районов города, причем управились за 
тридцать часов. 
	В конце лета Шевека мобилизовали на сельскохозяйственные работы на 
Южное Взгорье, в общину Красные Ключи. Возлагая надежды на дождь, кото-
рый прошел в сезон экваториальных гроз, там пытались получить урожай зер-
нового холума, посеяв и сжав его до того, как возобновится засуха. 
	Шевек знал, что его должны мобилизовать, потому что его работа на 
стройке закончилась, и он записался в общие списки свободной рабочей силы. 
Все лето он был занят только тем, что преподавал свой курс, читал, доброволь-
но участвовал в экстренных работах в квартале и возвращался домой к Таквер 
и малышке. Через пять декад после родов Таквер снова начала ходить в лабо-
раторию, но только по утрам. Как кормящей матери, ей полагались дополни-
тельные белки и углеводы, и она всегда брала в столовой и то, и другое: теперь 
ее друзья уже не могли делиться с ней лишней едой, потому что лишней еды не 
было. Она похудела, но выглядела хорошо, а ребенок был маленький, но креп-
кий. 
	Шевеку ребенок доставлял уйму радости. По утрам он оставался с доч-
кой один (они оставляли ее в яслях только на то время, что он преподавал или 
был на добровольных работах) и чувствовал себя необходимым; а в этом чувст-
ве заключается и бремя отцовства или материнства, и его награда. Девочка бы-
ла умненькая, очень живо на все реагировала; для Шевека она была идеальной 
слушательницей его постоянно подавляемых словесных фантазий, которые Так-
вер называла его сумасшедшинкой. Он сажал малышку к себе на колени и чи-
тал ей фантастические лекции по космологии, объяснял, как получается, что 
время -- это самом деле пространство, только вывернутое наизнанку, и, таким 
образом, хрон -- это вывернутые наизнанку внутренности кванта, а расстояние 
-- одно из случайных свойств света. Он давал девочке пышные и постоянно ме-
няющиеся прозвища и декламировал ей нелепые мнемонические стишки: "Время 
быстротечно, вечно-бесконечно, супермеханично, суперорганично -- ОП!" -- и 
на "оп" невысоко подбрасывал малышку в воздух, а она пищала и размахивала 
пухлыми ручонками. Оба получали от этих упражнений огромное удовольст-
вие. Когда Шевек получил вызов на сельхозработы, ему было очень тяжело рас-
ставаться со всем этим. Он надеялся, что его направят поближе к Аббенаю, а не 
на другой край планеты, на Южное Взгорье. Но вместе с неприятной необходи-
мостью на шестьдесят дней покинуть Таквер и дочку пришла твердая уверен-
ность, что он к ним вернется. Пока он в этом уверен, ему не на что жаловаться. 
	Вечером накануне его отъезда пришел Бедап. Он поел вместе с ними в 
институтской столовой, и они вместе вернулись в комнату. Они сидели и разго-
варивали. Вечер был жарким, они не стали включать лампу и открыли окна. Бе-
дап, который питался в маленькой столовой, где поварам не было трудно вы-
полнять специальные просьбы, всю декаду копил свою норму напитков и при-
нес ее всю -- литровую бутылку фруктового сока. Он с гордостью выставил ее 
на стол: отвальная вечеринка. Они разделили сок и с наслаждением смаковали, 
причмокивая языками. 
	-- Помнишь,-- сказала Таквер,-- сколько было еды на вечеринке перед 
твоим отъездом с Северного Склона? Я этих жареных лепешек тогда девять 
штук съела. 
	-- У тебя тогда были короткие волосы,-- сказал Шевек, изумленный 
этим воспоминанием, которое он раньше никогда не связывал с Таквер.-- Это 
ведь была ты, правда? 
	-- А ты думал, кто? 
	-- Черт возьми, каким ты тогда была ребенком! 
	-- И ты тоже, ведь десять лет прошло. Я постриглась, чтобы выглядеть 
интересной, не такой, как все. Но это ничуть не помогло! -- Она рассмеялась 
своим громким, жизнерадостным смехом, но быстро подавила его, чтобы не 
разбудить малышку, спавшую в кроватке за ширмой. Впрочем, разбудить эту 
девочку, когда она уже заснула, не могло ничто. 
	-- Мне все время хотелось быть не такой, как все. Интересно, почему? 
	-- Примерно в двадцать лет наступает момент,-- сказал Бедап,-- когда 
приходится выбирать, быть ли таким, как все, или всю жизнь ставить свои 
странности себе в заслугу. 
	-- Или, по крайней мере, принимать их со смирением,-- добавил Шевек. 
	-- У Шева приступ смирения,-- сказала Таквер.-- Это старость подошла. 
Ужасно, должно быть, когда тебе тридцать лет. 
	-- Не беспокойся, ты и в девяносто не смиришься,-- сказал Бедап, похло-
пав ее по спине.-- Ты хоть с именем своего ребенка смирилась или нет? 
	Пяти и шестибуквенные имена, которые выдавал компьютер централь-
ной регистратуры, не повторялись: имя каждого человека, живущего в данное 
время на Анарресе, было уникально. Эти имена заменяли номера, которые в 
противном случае компьютеризованное общество должно было бы присваивать 
своим членам. Анаррести не нужно было никакое удостоверение личности, кро-
ме его имени. Поэтому имя считалось существенной частью личности, хотя че-
ловек точно также не выбирал его, как свой нос или рот. Таквер не нравилось 
имя, которое получила девочка: Садик. 
	-- Все равно, оно звучит, словно тебе напихали полный рот гравия,-- 
сказала она. Оно ей не подходит. 
	-- А мне оно нравится,-- возразил Шевек.-- Оно звучит, как имя высо-
кой, стройной девушки с длинными черными волосами. 
	-- Но она-то -- маленькая толстенькая девочка с невидимыми волосами,-
- заметил Бедап. 
	-- Дай ей время подрасти, брат! Слушайте, я хочу сказать речь. 
	-- Речь! Речь! 
	-- Шшш... 
	-- Чего "шшш", этого ребенка и землетрясение не разбудит. 
	-- Тихо. Я расчувствовался.-- Шевек поднял чашку с фруктовым соком.-- 
Я хочу сказать... Вот что я хочу сказать. Я рад, что Садик родилась сейчас. В 
трудный год, в тяжелое время, когда нам необходимо наше общество. Я рад, 
что она родилась сейчас и здесь. Я рад, что она -- одна из нас, одонианка, наша 
дочь и наша сестра. Я рад, что она -- сестра Бедапа. Что она -- сестра Сабула, 
даже Сабула! Вот за какую надежду я пью: что всю свою жизнь Садик будет 
любить своих братьев и сестер так же сильно, так же радостно, как я сейчас, в 
этот вечер. И что пойдет дождь... 
 
 
	КПР, которое больше всех пользовалось радио, телефоном и почтой, 
координировало работу средств дальней связи, так же, как и движение поездов 
и кораблей дальнего следования. Поскольку на Анарресе не было "бизнеса" в 
смысле рекламы, капиталовложений, сделок и т. п., почта состояла в основном 
из переписки между промышленными и профессиональными синдикатами, их 
директив и информационных бюллетеней КПР и небольшого числа личных пи-
сем. Живя в обществе, где каждый может, как только захочет, переехать туда, 
куда захочет, анаррести были склонны искать друзей там, где они находились 
сейчас, а не там, где они были раньше. Внутри общины телефонами пользова-
лись редко -- не настолько велики были общины. Даже Аббенай в своих "квар-
талах" придерживался строгой региональности: полуавтономных "соседств", 
где каждый мог пешком добраться к любому ему человеку или в любое нужное 
ему место. Поэтому телефонные разговоры были главным образом междугород-
ными, и ими занималось КПР: личные разговоры надо было заказывать зара-
нее, по почте, или вместо личного разговора просто сообщали в центр КПР, 
что нужно передать такому-то. Письма отправляли незапечатанными, разуме-
ется, не по закону, а по традиции. Личное общение на дальнем расстоянии об-
ходилось дорого -- и в смысле материалов, и в смысле труда,-- а так как и част-
ная, и общественная экономика были одинаковы, то к переписке или телефон-
ным разговорам, в которых не было необходимости, относились неодобритель-
но. Это была пошлая привычка, отдававшая эгоизированием. Вероятно, поэто-
му письма и не запечатывали: ты не имел права просить людей передавать 
письма, которые они не могут прочесть. Если тебе везло, твое письмо отправля-
лось на одном из почтовых дирижаблей КПР, а если не везло -- на товарном по-
езде. В конце концов оно попадало в почтовое депо того города, куда было ад-
ресовано, и -- поскольку почтальонов не было -- лежало там, пока кто-нибудь 
не говорил адресату, что ему письмо, и он не приходил за ним. Однако, что не-
обходимо, а что не нужно, человек решал сам. Шевек и Таквер писали друг дру-
гу регулярно, примерно раз в декаду. Он писал: 
	Поездка была неплохая, три дня, без пересадки, пассажирским гусенич-
ным автофургоном. Набор наш большой, говорят, три тысячи человек. На эти 
края засуха повлияла гораздо сильнее. Но не на нехватку продуктов. Нормы 
еды в столовых такие же, как в Аббенае, только здесь каждый день оба раза да-
ют вареную зелень гара, потому что местный избыток. Мы уже тоже начинаем 
чувствовать, что она здесь в избытке. Но самое тяжелое здесь -- климат. Здесь -- 
Пыль. Воздух сухой, и все время дует ветер. Бывают недолгие дожди, но уже че-
рез час после дождя земля подсыхает, и начинает подниматься пыль. В этом се-
зоне здесь выпало меньше половины годовой нормы осадков. У всех, кто при-
ехал по набору, потрескались губы, идет носом кровь, воспалились глаза и на-
чался кашель. Из тех, кто живет в Красных Ключах постоянно, очень многие 
болеют пыльным кашлем. Особенно достается маленьким детям, у многих вос-
палены глаза и кожа. Интересно, а полгода назад я бы это заметил? Когда ста-
новишься родителем, наблюдательность обостряется. Работа -- как работа, все 
относятся друг к другу по-товарищески, но этот сухой ветер изматывает. Вчера 
ночью я вспомнил Нэ-Тэра, и звук ветра в ночи был, как звук той речки. Я не 
стану жалеть об этой разлуке. Она позволила мне понять, что я начал отдавать 
меньше, как будто я владею тобой, а ты -- мной, и больше делать уже нечего. 
Но реальность не имеет ничего общего с владением. Вот что мы делаем: мы ут-
верждаем цельность Времени. Расскажи мне, что делает Садик. В свободные 
дни я преподаю группе, состоящей из нескольких человек, которые об этом по-
просили; одна девушка -- прирожденный математик, я буду рекомендовать ее в 
Институт. 
	Твой брат Шевек. 
	Таквер писала ему: 
	Меня беспокоит довольно странная вещь. Три дня назад вывесили рас-
писание лекций на третью четверть, и я пошла посмотреть, какое у тебя будет 
расписание в Ин-те, но там для тебя не указаны ни группа, ни аудитория. Я по-
думала, что тебя пропустили по ошибке, и пошла в Синд. Преподавателей, и 
они сказали, что да, они хотят, чтобы ты вел курс геом. Поэтому я пошла в от-
дел коорд. Ин-та, к этой старухе с носом, а она ничего не знает. "Нет, нет, я ни-
чего не знаю, идите в Центральный Отдел Назначений!" Я сказала: "Какой 
вздор",-- и пошла к Сабулу. На каф. физики его не было, и я с ним так и не уви-
делась, хотя ходила еще два раза. С Садик. Она носит изумительную белую ша-
почку, которую ей связала из ровницы Террус; она в ней такая хорошенькая. Я 
отказываюсь идти ловить Сабула в комнате, или в помойке, или где он там жи-
вет. Может, он уехал куда-нибудь добровольцем (ха-ха!). Может быть, ты бы 
позвонил в Институт и выяснил бы, что это за ошибка такая? Вообще-то я хо-
дила в Центральный Отдел Назначений РРС, но там для тебя никаких новых 
назначений нет. Там люди разговаривали нормально, а та старуха с носом -- 
бестолковая и ничем не хочет помочь, и никому нет дела. Бедап прав, мы не за-
метили, как к нам подкралась бюрократия. Пожалуйста, возвращайся (если на-
до, то и с гениальной математичкой), разлука, конечно, поучительна, но мне не 
надо ничего поучительного, а только, чтобы ты был со мной. Я получаю еже-
дневно по пол-литра фруктового сока с кальцием, потому что у меня стало про-
падать молоко, и С. страшно орала. Молодцы доктора!! 
	Вся, всегда, Т. 
 
	Этого письма Шевек не получил. Он уехал с Южного Взгорья раньше, 
чем оно попало в почтовое депо Красных Ключей. 
	От Красных Ключей до Аббеная было около двух тысяч пятисот миль. 
Если бы он был один, он добрался бы автостопом, потому что все транспорт-
ные средства могли брать столько пассажиров, сколько в них помещалось, но 
поскольку сейчас обратно на Северо-Запад, на постоянные места работы, от-
правляли четыреста пятьдесят человек, для них сформировали поезд. Он состо-
ял из пассажирских вагонов, во всяком случае, из вагонов, которые в данный 
момент предназначались для пассажиров. Наименьшим спросом пользовался 
открытый вагон, в котором недавно перевозили копченую рыбу. 
	После года засухи нормальных рейсов транспорта не хватало, несмотря 
на отчаянные старания транспортников полностью обеспечить потребность в 
перевозках. Транспортники составляли самую большую федерацию в Одониан-
ском Обществе, разделенную, разумеется, на региональные синдикаты, работа 
которых координировалась представителями в сотрудничестве с КПР -- локаль-
ными и центральными. Сеть дорог, которую обслуживала транспортная феде-
рация, была вполне достаточной в нормальных условиях и в ограниченных 
чрезвычайных ситуациях; она была гибкой, легко применялась к обстоятельст-
вам, и Синдики Транспорта отличались большой гордостью как за свою про-
фессию, так и за свою федерацию. Они давали своим паровозам и дирижаблям 
такие названия, как "Неукротимый", "Пожиратель Ветра", "Выносливый"; у них 
были девизы: "Мы всегда прибываем на место"; "Нам все по силам!".-- Но те-
перь, когда на планете целым регионам грозил неминуемый голод, если из дру-
гих регионов не будет доставлена пища, и когда нужно было перевозить боль-
шие команды мобилизованных рабочих, требования к транспорту оказались 
непосильными. Не хватало не только транспортных средств, но и водителей. В 
ход было пущено все, имевшее крылья или колеса, чем располагала федерация; 
водить грузовики, поезда, корабли, обслуживать порты и станции помогали 
подмастерья, ушедшие на покой старики, добровольцы и мобилизованные. 
	Поезд, которым ехал Шевек, передвигался короткими рывками с долги-
ми промежутками, потому что все поезда с продовольствием пропускали впе-
ред. Потом он вообще простоял двадцать часов. Переутомившийся или недоу-
чившийся диспетчер ошибся, и впереди произошло крушение. 
	В городке, где остановился поезд, лишней еды не было ни на складах, 
ни в столовых. Это был не сельскохозяйственный, а промышленный городок, 
производивший бетон и пенокамень, построенный в месте, где залежи извести 
удачно сочетались с судоходной рекой. В городке были огороды, но кормился 
он привозными продуктами. Если бы четыреста пятьдесят пассажиров поезда 
получили здесь еду, ее не получили бы сто шестьдесят местных жителей. В идеа-
ле они бы все поделились друг с другом, все вместе наполовину наелись бы или 
остались бы полуголодными. Если бы на поезде ехали пятьдесят, даже сто чело-
век, община смогла бы дать им хотя бы хлеба. Но четырест