ж эти твои разговоры, эта твоя проклятая философия! 
	-- Разговоры? Это не разговоры. Это не доводы рассудка. Это прикос-
новение рукой. Я касаюсь целого. Я держу его. Что здесь лунный свет, что -- 
Таквер? Как мне бояться смерти, когда я держу его, когда я держу в руках свет... 
	-- Не будь собственником,-- прошептала Таквер. 
	-- Родная, не плачь. 
	-- Я не плачу. Это ты плачешь. Это твои слезы. 
	-- Мне холодно. Лунный свет холодный. 
	-- Ляг. 
	Когда она обняла его, он резко вздрогнул. 
	-- Мне страшно, Таквер,-- прошептал он. 
	-- Брат, милый, молчи. 
	Эту ночь, как и много других ночей, они проспали, обнявшись. 
 
 
 
Глава седьмая 
 
УРРАС 
 
 
	В кармане новой, подбитой курчавым мехом куртки, которую Шевек 
заказал к зиме в магазине на кошмарной улице, он нашел письмо. Он не пред-
ставлял себе, как оно туда попало. Его совершенно точно не было в почте, ко-
торую ему доставляли дважды в день, состоявшей исключительно из рукописей 
и оттисков от физиков со всего Урраса, приглашений на приемы и бесхитрост-
ных посланий от школьников. Это был кусок тонкой бумаги, сложенный тек-
стом внутрь, без конверта; на нем не было ни марки, ни штампа какой-либо из 
трех конкурирующих почтовых компаний. 
	Смутно предчувствуя недоброе, Шевек вскрыл его и прочел: "Если ты -- 
архист, то почему ты сотрудничаешь с системой власти, предавая свою планету 
и Одонианскую Надежду, тогда как должен нести нам эту Надежду. Страдая от 
несправедливости и угнетения, мы следим за Планетой-Сестрой, светом свобо-
ды в темной ночи. Присоединяйся к нам твоим братьям!" Ни подписи, ни адреса 
не было. 
	Это письмо потрясло Шевека и морально, и интеллектуально. Он по-
чувствовал не удивление, а что-то вроде паники. Теперь он знал, что они здесь 
есть -- но где? Он до сих пор не встречал ни одного, он вообще до сих пор не 
сталкивался ни с одним бедняком... Он допустил, чтобы вокруг него возвели 
стену, и даже не заметил этого. Он принял предоставленное убежище, как собст-
венник. Его кооптировали -- в точности, как сказал тогда Чифойлиск. 
	Но как сломать стену, Шевек не знал. А если он ее и сломает, куда ему 
идти? Паника охватила его еще сильнее. К кому он мог бы обратиться за по-
мощью? Со всех сторон он окружен улыбками богачей. 
	-- Эфор, я хотел бы поговорить с вами. 
	-- Да, господин. Извините, господин, я делаю место поставить сюда это. 
	Слуга умело управлялся с тяжелым подносом, он ловко снял крышки с 
блюд, налил горький шоколад так, что пена поднялась до края чашки, и ни 
капли не брызнуло, не пролилось. Ему явно доставляли удовольствие и сам ри-
туал завтрака, и то, как он умело его выполняет, и столь же явно он не желал, 
чтобы ему в этом мешали. Он часто говорил по-иотийски совершенно грамот-
но, но сейчас, стоило Шевеку сказать, что он хочет поговорить с ним, как Эфор 
перешел на отрывистый городской диалект. Шевек научился немного понимать 
его; в замене звуков можно было разобраться, уловив ее принципы, но усечен-
ные фразы он почти не понимал. Половина слов пропускалась. "Это, как код",-- 
думал он: словно "ниоти", как они себя называли, не хотели, чтобы их понима-
ли посторонние. 
	Слуга стоял, ожидая приказаний. Он знал -- он в первую же неделю уз-
нал и запомнил все идиосинкразии Шевека -- что Шевек не хочет, чтобы он 
отодвигал для него стул или прислуживал ему за едой. Он стоял очень прямо, в 
позе, которая выражала внимание и убивала всякую надежду на неофициаль-
ный разговор. 
	-- Садитесь, Эфор. 
	-- Если вам угодно, господин,-- ответил слуга и чуть подвинул стул, но 
не сел. 
	-- Вот о чем я хотел поговорить. Вы знаете, что я не люблю приказы-
вать вам. 
	-- Стараюсь делать, как вы любите, без приказаний. 
	-- Я это вижу... я не об этом. Знаете, у меня на родине никто никому не 
приказывает. 
	-- Я об этом слыхал, господин. 
	-- Ну, вот, я хочу познакомиться с вами, как с равным, как с братом. Вы 
единственный из всех, кого я здесь знаю, не богатый... не владелец. Я очень хо-
чу разговаривать с вами, хочу узнать, как вы живете... 
	Шевек в отчаянии умолк, увидев на морщинистом лице Эфора презре-
ние. Он сделал все возможные ошибки, Эфор считает его дураком, который 
смотрит на него свысока и сует нос не в свои дела. 
	Безнадежным жестом он уронил руки на стол и сказал: 
	-- Ох, черт, извините меня, Эфор! Я не умею выразить то, что хочу ска-
зать. Пожалуйста, не обращайте внимания. 
	-- Как прикажете, господин. 
	Эфор вышел из комнаты. 
	Тем дело и кончилось. "Класс неимущих" остался для него таким же да-
леким, как тогда, когда он читал о нем в учебнике истории в Региональном Ин-
ституте Северного Склона. 
	Еще до этого он обещал Оииэ провести у них неделю между зимней и 
весенней четвертью. 
	После того, как Шевек в первый раз побывал у них в гостях, Оииэ не-
сколько раз приглашал его на обед, всегда -- несколько официальным тоном, 
словно выполняя долг гостеприимства или, быть может, приказ правительства. 
Но у себя дома он держался с Шевеком с неподдельным дружелюбием, хотя 
всегда оставался чуть настороженным. Ко второму визиту Шевека оба сына 
Оииэ решили, что он их старый друг, и их уверенность в том, что Шевек тоже 
так считает, явно озадачивала их отца. Она тревожила его, он не мог по-насто-
ящему одобрять такое отношение, но и не мог назвать его неоправданным. Ше-
век вел себя с ними, как старый друг, как старший брат. Они относились к нему 
с восхищением, а младший, Ини, просто обожал его. Шевек был добрым, серь-
езным, честным и очень интересно рассказывал про Луну, но дело было не толь-
ко в этом. Для Ини он представлял что-то, чего малыш не мог выразить слова-
ми. Это детское обожание глубоко и загадочно повлияло на дальнейшую жизнь 
Ини, но, даже став намного старше, он не нашел для этого подходящих слов -- 
только слова, в которых было эхо этого: слово "странник", слово "изгнание". 
	Единственный в эту зиму сильный снегопад случился именно в ту неде-
лю. Шевек ни разу не видел слоя снега толще дюйма или около того. От сума-
сбродства метели, от обилия снега его охватила радость. Он ликовал от того, 
что всего этого было слишком много. Снег был слишком бел, слишком холоден, 
нем и равнодушен, чтобы даже самый искренний одонианин смог назвать его 
экскрементальным: увидеть в нем что-то иное, кроме невинного великолепия, 
свидетельствовало бы о душевном убожестве. Как только небо прояснилось, он 
вышел в сад с мальчиками, которые радовались снегу так же, как он. 
	Сэва Оииэ стояла у окна со своей свояченицей Вэйей и смотрела, как иг-
рают дети, взрослый мужчина и маленькая выдра. Выдра устроила себе горку 
из одной стены снежного замка и раз за разом возбужденно скатывалась с нее 
на брюхе. Щеки мальчиков пылали. Взрослый мужчина обрывком бечевки свя-
зал сзади свои длинные, серовато-коричневые волосы; от холода у него покрас-
нели уши; он с азартом прокладывал в снегу туннели. Высокие, звонкие голоса 
мальчиков не умолкали: "Не сюда!" -- "Вон туда копайте!" -- "Где лопата?" -- "У 
меня лед в кармане!" 
	-- Вот он, наш Инопланетянин,-- с улыбкой сказала Сэва. 
	-- Величайший из современных физиков,-- сказала свояченица.-- Как за-
бавно! 
	Когда Шевек вошел, пыхтя и топая ногами, чтобы сбить снег с сапог, и 
излучая те свежие, холодные силу и бодрость, какие бывают только у людей, 
только что пришедших с мороза и снега, его представили свояченице. Он протя-
нул Вэйе большую, твердую, холодную руку и дружелюбно посмотрел на нее 
сверху вниз. 
	-- Вы -- сестра Демаэре? -- спросил он и добавил: -- Да, вы на него похо-
жи. 
	И это замечание доставило Вэйе огромное удовольствие, хотя в устах 
любого другого оно показалось бы ей пустым. Весь остаток дня она думала: 
"Он -- мужчина. Настоящий мужчина. Что же это в нем такое?" 
	Ее звали Вэйя Доэм Оииэ, как принято по иотийскому обычаю. Ее муж, 
Доэм, возглавлял большой промышленный комбинат; ему приходилось много 
ездить и ежегодно по полгода проводить за рубежом в качестве делового пред-
ставителя правительства. Все это Шевеку объяснили, пока он смотрел на нее. 
Хрупкость, светлые волосы и овальные черные глаза Демаэре Оииэ у Вэйи ста-
ли прекрасными. Груди, плечи и руки у нее были круглые, нежные и очень бе-
лые. За обедом Шевеком сидел рядом с ней. Он то и дело смотрел на ее обна-
женные груди, приподнятые жестким корсажем. То, что она в мороз ходит вот 
так, полуголой, казалось ему сумасбродством, таким же сумасбродством, как 
этот снег, и ее маленькие груди были так же невинно белы, как этот снег. Изгиб 
ее шеи плавно переходил в очертания гордой, бритой, изящной головки. 
	"Она действительно очень привлекательна",-- сообщил себе Шевек.-- 
"Она, как здешние постели: мягкая. Но ломака. Почему она так жеманно гово-
рит?" 
	Он ухватился за ее довольно тонкий голос и жеманную манеру держать-
ся, как утопающий -- за спасательный круг, но не замечал этого, не понимал, 
что тонет. После обеда она должна была поездом вернуться в Нио-Эссейя, она 
приехала только на один день, и он ее больше никогда не увидит. 
	Оииэ был простужен, Сэва была занята детьми. 
	-- Шевек, вы не могли бы проводить Вэйю на станцию? 
	-- Боже милостивый, Дэмаэре! Не заставляй этого несчастного защи-
щать меня! Уж не думаешь ли ты, что по улицам рыщут волки? Или дикие мин-
грады ворвутся в город и утащат меня в свои гаремы? Что меня завтра утром 
найдут на крыльце начальника станции замерзшей, с примерзшими к ресницам 
слезинками и с букетиком увядших цветов в маленьких окоченевших ручках? О, 
это мне даже нравится! -- Смех Вэйи накрыл ее звонкую болтовню, как волна, 
темная, гладкая, мощная волна, которая смывает все, оставляя за собой пустой 
прибрежный песок. Она смеялась не своим словам, а над собой, и темный смех 
тела стирал слова. 
	Шевек вышел в холл, надел куртку и стал ждать ее у двери. 
	Полквартала они прошли молча. Снег похрустывал и скрипел у них под 
ногами. 
	-- Право, вы слишком любезны для... 
	-- Для чего? 
	-- Для анархиста,-- сказала она своим тонким голосом, жеманно растя-
гивая слова (точно с такой же интонацией разговаривал Паэ, и Оииэ, когда бы-
вал в Университете -- тоже).-- Я разочарована. Я думала, что вы окажетесь 
опасным и неотесанным. 
	-- Я такой и есть. 
	Она взглянула на него искоса, снизу вверх. Голова ее была повязана 
алой шалью; на фоне этого яркого цвета и окружавшей их белизны снега ее 
глаза казались черными и блестящими. 
	-- Но ведь вы так послушно и кротко провожаете меня на станцию, д-р 
Шевек. 
	-- Шевек,-- мягко сказал он.-- Без "доктора". 
	-- Это ваше полное имя? И имя, и фамилия? 
	Он с улыбкой кивнул. Ему было хорошо, он чувствовал себя сильным, 
ему были приятны пронизанный светом воздух, тепло его хорошо сшитой курт-
ки, красота идущей рядом женщины. Сегодня его не одолевали ни тревоги, ни 
тяжкие думы. 
	-- А правда, что вам дает имена компьютер? 
	-- Да. 
	-- Какая тоска -- получить имя от машины! 
	-- Почему тоска? 
	-- Это так механически, так безлично. 
	-- Но что может быть менее безлично, чем имя, которое не носит ни 
один из живущих одновременно с тобой людей? 
	-- Больше никто? Вы -- единственный Шевек? 
	-- Пока я жив. До меня были и другие. 
	-- Вы имеете в виду родственников? 
	-- Мы не особенно интересуемся родством. Видите ли, мы все -- родст-
венники. Я не знаю, кто они были, кроме одной, в первые годы заселения. Она 
изобрела такой подшипник для тяжелых машин, который применяют до сих 
пор, он так и называется -- "шевек".-- Он опять улыбнулся, еще шире.-- Вот на-
стоящее бессмертие! 
	Вэйя покачала головой. 
	-- Господи! -- сказала она.-- Как же вы отличаете мужчин от женщин? 
	-- Ну... мы изобрели некоторые способы... 
	Спустя секунду раздался ее негромкий, густой смех. Она вытерла слезив-
шиеся от холода глаза. 
	-- Да, пожалуй, вы правда неотесанный!... Значит, они все приняли при-
думанные имена и выучили придуманный язык -- все новое? 
	-- Первопоселенцы Анарреса? Да. Я думаю, они были романтиками. 
	-- А вы -- нет? 
	-- Нет. Мы очень прагматичны. 
	-- Можно быть и тем, и другим одновременно,-- заметила она. Шевек не 
ожидал, что она окажется сколько-нибудь проницательной. 
	-- Да, это верно,-- сказал он. 
	-- Что может быть романтичнее того, что вы прилетели сюда, совершен-
но один, без гроша в кармане, чтобы выступать за свой народ? 
	-- И чтобы меня, пока я здесь, избаловали всевозможной роскошью. 
	-- Роскошью? В университетской квартире? Господи Боже! Бедняжка! 
Они вам хоть показали что-нибудь приличное? 
	-- Я был во многих местах, но все одинаковое. Я хотел бы лучше узнать 
Нио-Эссейя. Я видел в городе только то, что снаружи -- упаковку. 
	Он употребил это сравнение потому, что его с самого начала восхитил 
обычай уррасти заворачивать все в чистую, красивую бумагу, или пластик, или 
картон, или фольгу. Белье из прачечной, книги, овощи, одежда, лекарства -- все 
было запаковано в бесчисленные слои обертки. Даже пачки бумаги были завер-
нуты в несколько слоев бумаги. Ничего не должно было ни с чем соприкасаться. 
Он уже начал ощущать, что он тоже тщательно упакован. 
	-- Я знаю. Вас заставили пойти в Исторический Музей... и осмотреть 
Добуннаэсский Монумент... и прослушать чью-нибудь речь в Сенате! 
	Шевек рассмеялся, потому что именно так он и провел один день про-
шлым летом. 
	-- Я знаю! Они так глупо обращаются с иностранцами. Я сама позабо-
чусь, чтобы вы увидели настоящий Нио! 
	-- Я был бы рад этому. 
	-- Я знаю всяких замечательных людей. Вы здесь застряли среди всех 
этих нудных профессоров и политиков... 
	Она продолжала тараторить. Ее бессвязная болтовня доставляла ему 
такое же удовольствие, как этот солнечный свет и снег. 
	Они подошли к маленькой станции Амоэно. У нее уже был обратный 
билет; вот-вот должен был подойти поезд. 
	-- Не ждите, замерзнете. 
	Он не ответил, просто стоял, громоздкий в подбитой мехом куртке, и 
ласково смотрел на нее. 
	Она опустила взгляд и стряхнула снежинку с вышитого обшлага своего 
пальто. 
	-- У вас есть жена, Шевек? 
	-- Нет. 
	-- Вообще никакой семьи? 
	-- А, вот вы о чем... Есть. Партнерша. И наши дети. Извините меня, я 
вас не так понял. Видите ли, "жена" -- это для меня нечто, существующее только 
на Уррасе. 
	-- А что такое "партнерша" и "партнер"? -- Она подняла на него озор-
ной взгляд. 
	-- Я думаю, вы бы назвали это женой. И мужем. 
	-- Почему же она не приехала с вами? 
	-- Не захотела, и потом, младшей девочке только год... нет, сейчас уже 
два. И потом...-- он замялся. 
	-- Почему не захотела? 
	-- Ну, ее работа -- там, а не здесь. Если бы я знал, что здесь ей бы так 
многое понравилось, я бы просил ее поехать. Но я не знал. Понимаете, тут про-
блема безопасности. 
	-- Безопасности здесь? 
	Он снова замялся и наконец сказал: 
	-- Также и когда я вернусь домой. 
	-- Что же с вами будет? -- спросила Вэйя, широко раскрыв глаза. Из-за 
холма за чертой города показался поезд. 
	-- О, скорее всего, ничего. Но есть некоторые, кто считает меня предате-
лем. Потому что я пытаюсь подружиться с Уррасом, видите ли. Когда я вернусь 
домой, они могут устроить неприятности. Я не хочу этого для нее и для детей. 
Перед моим отъездом уже было немного неприятностей. Достаточно. 
	-- Вы хотите сказать, что вам будет по-настоящему грозить опасность? 
	Чтобы расслышать, ему пришлось нагнуться к ней, потому что на стан-
цию, гремя колесами и вагонами, въезжал поезд. 
	-- Не знаю,-- сказал он, улыбаясь.-- Вы знаете, наши поезда очень похо-
жи на эти. Хороший дизайн незачем менять. 
	Он вместе с ней подошел к вагону первого класса. Он открыл ей дверь 
вагона, потому что сама она не стала этого делать. Когда она вошла, Шевек 
заглянул в вагон, оглядел купе. 
	-- А внутри они совсем не похожи! Это все -- для вас? Для вас одной? 
	-- О, да. Я терпеть не могу второй класс. Эти мужчины, которые вечно 
жуют смолу маэры и плюются. А на Анарресе жуют маэру? Нет, конечно, нет. 
Ах, я бы столько всего хотела узнать о вас и о вашей стране! 
	-- Я люблю о ней рассказывать, но никто не спрашивает. 
	-- Тогда давайте непременно встретимся и поговорим о ней! Вы позво-
ните мне, когда в следующий раз будете в Нио? Обещайте! 
	-- Обещаю,-- добродушно сказал он. 
	-- Хорошо! Я знаю, что вы не нарушаете обещаний. Кроме этого, я пока 
ничего о вас не знаю. Но это я чувствую. До свидания, Шевек.-- На секунду она 
положила руку в перчатке на его руку, которой он держался за дверь. Паровоз 
загудел в две ноты; он закрыл дверь и стал смотреть, как отходит поезд. В окне 
мелькнуло белое и алое -- лицо Вэйи. 
	Он вернулся в дом Оииэ в очень жизнерадостном настроении и дотемна 
играл с Ини в снежки. 
	РЕВОЛЮЦИЯ В БЕНБИЛИ! ДИКТАТОР БЕЖАЛ! СТОЛИЦА В РУ-
КАХ ПРЕДВОДИТЕЛЕЙ МЯТЕЖНИКОВ! ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СЕССИЯ 
СПП! НЕ ИСКЛЮЧЕНО ВМЕШАТЕЛЬСТВО А-ИО. 
	"Птичья" газета была настолько возбуждена, что напечатала самым 
крупным шрифтом, какой у нее был. Жертвой этого возбуждения пали и орфог-
рафия, и грамматика: "К вчерашней ночи мятежники удерживают все к западу 
от Мексти и жестоко нажимают на армию". Так обращались с глаголами нио-
ти: и прошедшее, и будущее время загоняли в одно насыщенное, неустойчивое 
настоящее время. 
	Шевек прочел газеты и разыскал описание Бенбили в Энциклопедии 
СПП. По форме это государство было парламентарно-демократическим, фак-
тически же -- военной диктатурой, им управляли генералы. Это была большая 
страна в Западном полушарии -- горы и засушливые саванны, мало населенная, 
бедная. 
	-- Надо было мне ехать в Бенбили,-- думал Шевек, потому что представ-
ление о ней притягивало его; он представлял себе бледные равнины, ветер над 
ними. Новость странно взволновала его. Он слушал все сводки по радио, кото-
рое до этого почти перестал слушать, обнаружив, что его основная функция -- 
рекламировать товары. Сообщения по радио, как и по официальному телефак-
су в общественных местах, были краткими и сухими: странный контраст с попу-
лярными газетами, с каждой страницы которых кричало слово "Революция". 
	Генерал Хавеверт, президент, благополучно бежал на своем брониро-
ванном аэроплане, но некоторых генералов помельче поймали и кастрировали 
(это наказание в Бенбили традиционно предпочитали смертной казни). Отсту-
пающая армия сжигала на своем пути поля и города своего же народа. Парти-
занские отряды не давали покоя армии. В столице, Мескти, революционеры от-
крыли тюрьмы, дали амнистию всем заключенным. Когда Шевек прочел это, 
сердце у него радостно забилось: есть надежда, все-таки есть надежда... Он все 
более напряженно следил за вестями о далекой революции. На четвертый день 
он смотрел по телефаксу о дебатах в Совете Правительств Планеты и увидел, 
как иотийский посол в СПП заявил, что А-Ио, поддерживая демократическое 
правительство Бенбили, посылает Генерал-Президенту Хавеверту вооруженное 
подкрепление. 
	Большинство бенбилийских революционеров даже не было вооружено. 
И вот придут иотийские войска, с пушками, бронетранспортерами, аэроплана-
ми, бомбами. Шевек прочел в газете описание их снаряжения, и его замутило. 
	Ему было тошно, он был взбешен, и не было никого, с кем он мог бы 
поговорить. Паэ отпадал категорически. Атро был ярым милитаристом. Оииэ 
был порядочным человеком, но его личные заботы и тревоги, его проблемы как 
владельца собственности заставляли его оставаться верным строгим представ-
лениям о правопорядке. Он мог дать волю своей личной симпатии к Шевеку, 
только отказываясь признать, что Шевек анархист. Он говорил, что одониан-
ское общество называет себя анархическим, но по существу они просто перво-
бытные популисты, чей общественный строй функционирует без явных прави-
тельств только потому, что их так мало и у них нет соседних государств. Когда 
их собственности начнет угрожать какой-нибудь агрессивный соперник, они 
либо осознают истинное положение вещей, либо будут стерты с лица земли. 
Бенбилийские мятежники сейчас как раз начинаю