-- Да,-- сказал он, помолчав,-- это очень неприятно. 
	-- Для вас. Не для меня. У меня, знаете ли, нет этих ваших индивидуали-
стических моральных ограничений. Я знал, что вы не записали свою Теорию. 
Если бы я думал, что она записана, я приложил бы все усилия, чтобы получить 
ее от вас -- уговорами, воровством, силой, если бы я считал, что мы сумеем по-
хитить вас, не вызвав этим войну с А-Ио. Все, что угодно, лишь бы суметь вы-
рвать ее из рук этих жирных иотийских капиталистов и отдать в руки Цент-
рального Президиума моей страны. Потому что дело, которому я служу, это 
мощь и безопасность моей родины, и выше этого нет и не может быть ничего. 
	-- Вы врете,-- миролюбиво ответил Шевек.-- Я думаю, вы патриот, да. 
Но выше патриотизма вы ставите свое уважение к истине, к научной истине; и, 
быть может, еще и свою верность отдельным личностям. Вы бы не предали ме-
ня. 
	-- Предал бы, если бы смог,-- с яростью сказал Чифойлиск. Он начал 
было говорить что-то еще, замолчал и наконец зло и безнадежно сказал: 
	-- Думайте, что хотите. Я не могу открыть вам глаза, если вы сам этого 
не делаете. Но помните -- вы нам нужны. Если вы в конце концов разглядите, 
что здесь происходит, приезжайте в Ту. Не тех людей вы выбрали, чтобы сде-
лать из них братьев! И если... я не имею права это говорить, но не важно. Если 
не хотите ехать к нам, в Ту, по крайней мере, не отдавайте свою Теорию иотий-
цам. Вообще ничего не давайте этим ростовщикам! Уезжайте. Возвращайтесь 
домой. Отдайте своему народу то, что можете отдать! 
	-- Он в этом не нуждается,-- лишенным выражения голосом ответил Ше-
век.-- Вы думаете, я не пытался? 
 
 
	Четыре-пять дней спустя Шевек спросил о Чифойлиске, и ему сообщили, 
что он вернулся в Ту. 
	-- Совсем? Он не сказал мне, что уезжает. 
	-- Ни один тувиец не знает, когда его отзовет его Президиум,-- сказал 
Паэ, потому что, разумеется, именно Паэ рассказал Шевеку об отъезде Чифой-
лиска.-- Он просто знает, что, когда такой приказ придет, его надо быстренько 
выполнить. И не тратить время на всякие там прощания. Бедняга Чиф! Инте-
ресно, чем он провинился? 
 
 
	Раз или два в неделю Шевек навещал Атро в симпатичном домике на 
самом краю университетского городка, где тот жил с парой слуг, таких же ста-
рых, как он сам. Ему было почти восемьдесят лет, и он был, по его собственно-
му выражению, памятником первоклассному физику. Хотя ему не пришлось, 
как Гвараб, столкнуться с тем, что труд всей его жизни остался непризнанным, 
с возрастом он частично обрел свойственное ей бескорыстие. Во всяком случае, 
его интерес к Шевеку был, по-видимому, чисто личным; это было отношение 
товарищества. Он был первым физиком-секвенциалистом, который принял под-
ход Шевека к пониманию Времени. Он сражался -- оружием Шевека -- за тео-
рии Шевека, против прочно устоявшейся научной респектабельности, и эта 
битва продолжалась несколько лет, пока не были опубликованы еще не отшли-
фованные "Принципы Одновременности", что быстро привело к победе одно-
временистов. В жизни Атро это сражение было звездным часом. Не за истину 
он не стал бы сражаться, но сам процесс сражения был ему милее истины. 
	Атро знал свою родословную за тысячу сто лет, в ней были генералы, 
принцы, крупнейшие землевладельцы. У семьи Атро и сейчас было имение в 
семь тысяч акров и четырнадцать деревень в Провинции Сиэ, самом сельском 
регионе А-Ио. В его речи проскальзывали провинциальные обороты, архаиз-
мы, которыми он гордился и от которых не желал отказываться. Богатство не 
производило на него ни малейшего впечатления, а правительство своей родной 
страны, все целиком, он называл "сборищем демагогов и ползучих политика-
нов". Купить его уважение было невозможно. Но он, не скупясь, дарил его лю-
бому дураку с "приличным именем", как он выражался. В некоторых отношени-
ях он был совершенно непонятен Шевеку: загадка; аристократ. И все же его не-
поддельное презрение и к деньгам, и к власти вызывало у Шевека чувство боль-
шей близости к нему, чем к кому бы то ни было из тех, с кем он сталкивался на 
Уррасе. 
	Однажды, когда они вместе сидели на застекленной веранде, где Атро 
разводил всевозможные редкостные и не подходящие к сезону цветы, Атро слу-
чайно употребил выражение "мы, тау-китяне". Шевек поймал его на слове: 
	-- "Тау-китяне" -- ведь это птичий термин? 
	"Птичьими" в разговорной речи называли популярную прессу, газеты, 
радиопередачи и литературу, выпускаемые для городских трудящихся. 
	-- Птичий! -- повторил Атро.-- Мой дорогой, где вы, черт возьми, наби-
раетесь этих вульгарных выражений? Под "тау-китянами" я подразумеваю 
именно то, что под этим словом понимают журналисты и их читающие по скла-
дам читатели. Уррас и Анаррес! 
	-- Меня удивило, что вы употребили инопланетное слово, по существу,-- 
не тау-китянское слово. 
	-- Определение посредством исключения,-- с веселым азартом парировал 
старик.-- Сто лет назад мы не нуждались в этом слове. Нам было вполне доста-
точно слова "человечество". Но шестьдесят с чем-то лет назад все изменилось. 
Мне было семнадцать лет, это случилось ранним летом, день был отличный, 
солнечный, я прекрасно его помню. Я как раз вывел своего коня, а моя старшая 
сестра крикнула из окна: "По радио разговаривают с кем-то из Дальнего Кос-
моса!". Моя бедная матушка решила, что все кончено: инопланетные дьяволы, 
знаете ли... Но оказалось, что это всего лишь хейниты, болтают о мире и брат-
стве... Ну, в наше время понятие "человечество" стало немного слишком всеобъ-
емлющим. Чем определить понятие "братство" или "не-братство"? Определение 
посредством исключения, милый мой! Вы и я -- родичи. Несколько веков назад 
ваши предки, вероятно, пасли коз в горах, а мои угнетали крепостных в Сиэ; но 
мы -- члены одной и той же семьи. Чтобы осознать это, достаточно увидеть чу-
жака или услышать о нем. Существо из другой солнечной системы. Существо, 
которое называется человеком, но не имеет с нами ничего общего, кроме того, 
что у него тоже есть две руки, две ноги и голова, а в ней какой-то мозг! 
	-- Но разве хейниты не доказали, что мы... 
	-- Все происходим из иного мира, что мы все -- потомки хейнских меж-
звездных колонистов, полмиллиона лет назад, или миллион, или два, или три 
миллиона, да, знаю. Доказали! Клянусь Первичным Числом, Шевек, вы рассуж-
даете, как первокурсник на семинаре! Как вы можете всерьез говорить об исто-
рических доказательствах при таком огромном промежутке времени? Эти хей-
ниты перебрасываются тысячелетиями, как мячиками, но это все -- фокусы! Ре-
лигия моих отцов не менее авторитетно сообщает мне, что я происхожу от неко-
его Пинра-Ода, которого Бог изгнал из Сада за то, что он имел наглость сосчи-
тать у себя пальцы на руках и на ногах и тем самым выпустил во вселенную 
Время. Уж если выбирать, я предпочитаю эту историю утверждениям чужаков! 
	Шевек засмеялся; капризы Атро доставляли ему удовольствие. Но ста-
рик был серьезен. Он постучал пальцем по руке Шевека пониже локтя и, двигая 
бровями и жуя губами, как всегда, когда волновался, сказал: 
	-- Надеюсь, мой дорогой, что вы относитесь к этому так же, как я, очень 
на это надеюсь. Я уверен, что ваше общество во многом достойно восхищения, 
но оно не учит вас видеть различия -- а это, в конце концов, лучшее из всего, че-
му может научить цивилизация. Я не хочу, чтобы эти чертовы чужаки зацапали 
вас при помощи этих ваших представлений о братстве и общности и тому подо-
бного. Они вас утопят в разговорах об "общечеловеческом" и "лигах всех ми-
ров" и так далее, а мне было бы очень горько, если бы вы попались на эту удоч-
ку. Закон существования -- борьба... конкуренция... устранение слабых... безжа-
лостная война за выживание. И я хочу увидеть, что выживут лучшие. Тот вид 
людей, которых я знаю. Тау-китяне. Вы и я: Уррас и Анаррес. Сейчас мы впере-
ди них, всех этих хейнитов и террийцев, и как они там еще себя называют, и мы 
должны оставаться впереди. Они дали нам межзвездный двигатель, но теперь 
мы делаем звездолеты лучше, чем они. И я всей душой надеюсь, что когда вы, 
наконец, решите опубликовать вашу теорию, вы подумаете о своем долге перед 
своим народом, перед своим родом. О том, что такое верность и кому она долж-
на принадлежать. 
	На полуслепые глаза Атро навернулись легкие старческие слезы. Шевек 
успокаивающим жестом коснулся плеча старика, но ничего не сказал. 
	-- Они, конечно, получат ее. В конце концов. И так и должно быть. На-
учную истину скрыть невозможно, солнца под камнем не спрячешь. Но прежде, 
чем они ее получат, я хочу, чтобы мы заняли место, принадлежащее нам по пра-
ву. Я хочу, чтобы нас уважали; и именно этого вы можете для нас добиться. 
Нуль-транспортировка... если бы мы овладели нуль-транспортировкой, их меж-
звездный двигатель не стоил бы и кучки бобов. Вы ведь знаете, мне нужны не 
деньги. Мне нужно, чтобы они признали превосходство тау-китянской науки, 
тау-китянского разума. Если уж суждено существовать межзвездной цивилиза-
ции, то, клянусь Богом, я не хочу, чтобы мой народ был в ней низшей кастой! 
Мы должны войти в нее, как аристократы, с великим даром в руках -- вот как 
это должно быть... Ну, ну, я иногда горячусь из-за этого. Кстати, как подвига-
ется ваша книга? 
	-- Последнее время я занимался гравитационной гипотезой Скаска. У 
меня такое чувство, что ему не следовало ограничиваться применением только 
парциальных дифференциальных уравнений. 
	-- Но и ваша последняя работа была о притяжении. Когда же вы соби-
раетесь заняться главным? 
	-- Вы ведь знаете, что для нас, одониан, средство -- это цель,-- легким 
тоном сказал Шевек.-- И потому, я же не могу представить Теорию Времени, 
которая не учитывала бы силу притяжения, не так ли? 
	-- Вы хотите сказать, что даете нам ее кусочками и отрывками? -- подо-
зрительно спросил Атро.-- Это мне в голову не приходило. Надо будет, пожа-
луй, перечитать вашу последнюю статью. Некоторые места я там не очень по-
нял. У меня последнее время ужасно устают глаза. По-моему, с этой штукой, ко-
торой я пользуюсь, чтобы читать, проектором-увеличителем, что-то не в поряд-
ке, слова на экране получаются какие-то расплывчатые. 
	Шевек посмотрел на старика виновато и с любовью, но больше не рас-
сказывал ему о том, в каком состоянии его Теория. 
	Каждый день Шевек получал приглашения на приемы, посвящения, от-
крытия и тому подобное. На некоторые он ходил, потому что прибыл на Уррас 
с поручением и должен был постараться его выполнить; он должен был распро-
странять идею братства, он должен был в своем лице представлять Солидар-
ность Двух Миров. Он выступал с речами, и люди слушали его и говорили: "Ах, 
как это верно!" 
	Его удивляло, почему правительство не препятствует его выступлениям. 
Должно быть, Чифойлиск в собственных целях преувеличил степень контроля и 
цензуры, которые они могут осуществлять. Его выступления были сплошной 
проповедью анархизма, а они его не останавливали. Но нужно ли им было его 
останавливать? Ему казалось, что он каждый раз выступает перед одними и те-
ми же людьми: хорошо одетыми, сытыми, благовоспитанными, улыбающимися. 
Или на Уррасе все люди такие? 
	-- Людей  объединяет  страдание,--  говорил  Шевек, стоя перед ними, а 
они кивали и говорили: "Ах, как это верно!" 
	Он начал их ненавидеть и, когда понял это, перестал принимать их при-
глашения. 
	Но поступать так означало смириться с поражением и оказаться в еще 
большей изоляции. Он не выполняет того, зачем приехал сюда. И ведь не они 
сторонятся от него,-- говорил он себе,-- это он сам, как всегда, отдалился от 
них. Ему было одиноко, он задыхался от одиночества среди всех людей, кото-
рых видел каждый день. Беда была в том, что он не был ни с кем в контакте -- у 
него было чувство, что за все эти месяцы он не соприкоснулся на Уррасе ни с 
кем, ни с чем. 
	Однажды вечером, в преподавательской комнате отдыха он сказал: 
	-- Вы знаете, ведь я не знаю, как вы живете здесь, на Уррасе. Я вижу до-
ма, где живут люди, но снаружи. А изнутри я знаю только вашу не-частную 
жизнь: залы заседаний, столовые, лаборатории... 
	На следующий день Оииэ довольно официальным тоном спросил Шеве-
ка, не согласится ли он в следующие выходные отобедать и переночевать у него 
дома. 
	Дом Оииэ находился в нескольких милях от Иеу-Эуна, в деревне Амоэ-
но; по уррасским меркам это был скромный домик представителя среднего клас-
са, может быть, более старый, чем другие. Он был построен около трехсот лет 
назад, из камня; стены в комнатах были обшиты деревянными панелями. В 
оконных рамах и дверных проемах были использованы характерные для иотий-
ской архитектуры двойные арки. Мебели в комнатах было мало, и это сразу по-
нравилось Шевеку. Комнаты выглядели строгими, просторными, незагромож-
денными, полы были натерты до ослепительного блеска. Ему всегда было не по 
себе в вычурно убранных и благоустроенных залах общественных зданий, где 
проходили приемы, посвящения и так далее. У уррасти был тонкий вкус, но час-
то он, казалось, вступал в противоречие с желанием похвастаться, со стремле-
нием к сознательному расточительству. Естественный, эстетический источник 
желания владеть вещами был скрыт и искажен навязчивыми требованиями эко-
номики и конкуренции, а это, в свою очередь, сказывалось на качестве вещей: 
удавалось достичь лишь безжизненной, чрезмерной пышности. Здесь, напротив, 
было изящество, достигнутое сдержанностью. 
	У двери слуга взял у них куртки; жена Оииэ вышла из расположенной в 
подвале кухни, где давала распоряжения повару, чтобы поздороваться с Шеве-
ком. 
	Когда они перед обедом разговаривали, Шевек заметил, что почти все 
время обращается только к ней с удивившими его самого дружелюбием и жела-
нием ей понравиться. Но так приятно было наконец поговорить с женщиной! 
Неудивительно, что у него здесь было чувство изолированности, искусственно-
сти существования среди мужчин, всегда одних лишь мужчин, без волнующего 
очарования, связанного с противоположным полом. А Сэва Оииэ была привле-
кательна: глядя на изящные, хрупкие очертания ее затылка и висков, он прими-
рился с обычаем уррасских женщин брить голову. Она была сдержанна, даже 
несколько застенчива; он старался держаться так, чтобы она почувствовала се-
бя с ним свободно, и очень обрадовался, когда это ему как будто начало уда-
ваться. 
	Они сели обедать; за столом были и двое детей. Сэва Оииэ извинилась: 
	-- Здесь теперь просто невозможно найти хорошую няню,-- сказала она. 
Шевек согласился, хотя и не знал, что такое няня. Он смотрел на мальчиков с 
тем же облегчением, с той же радостью. С тех пор, как он покинул Анаррес, он 
почти не видел детей. 
	Это были очень чистенькие, тихие дети, в голубых бархатных курточ-
ках и коротких штанах. Они говорили только тогда, когда к ним обращались. 
На Шевека -- существо из Космоса -- они смотрели с благоговейным страхом. 
Девятилетний обращался с семилетним очень строго, все время громким шепо-
том напоминал, чтобы тот не таращил глаза на гостя, а когда младший не слу-
шался, яростно щипал его. В ответ малыш тоже щипался и норовил лягнуть его 
под столом. По-видимому, он еще не вполне усвоил Принцип Верховенства. 
	Дома Оииэ был совершенно другим человеком. С его лица исчезло вы-
ражение скрытности, и он говорил, не растягивая слова. Жена и дети держались 
с ним почтительно, но эта почтительность была взаимной. Шевеку были до-
вольно хорошо известны взгляды Оииэ на женщин, и он был удивлен, увидев, 
как изысканно вежливо, даже деликатно, тот ведет себя с женой. "Это и есть ры-
царство",-- подумал Шевек, лишь недавно узнавший это слово; но вскоре он ре-
шил, что это -- нечто лучшее, чем рыцарство. Оииэ любил свою жену и доверял 
ей. Он вел себя с ней и с сыновьями, в общем, так же, как вел бы себя анаррести. 
У себя дома он держался просто, по-братски, как свободный человек. 
	Шевеку казалось, что рамки этой свободы очень тесны, что эта семья 
очень мала; но и сам он чувствовал себя здесь настолько более свободно, так 
легко, что ему не хотелось критиковать. 
	Когда разговор на время прервался, младший мальчик тихим, чистым 
голоском сказал: 
	-- У г-на Шевека не очень хорошие манеры. 
	-- Почему? -- спросил Шевек прежде, чем жена Оииэ успела оборвать ма-
лыша.-- Что я сделал не так? 
	-- Вы не сказали "спасибо". 
	-- За что? 
	-- Когда я вам передал блюдо с маринованными овощами. 
	-- Ини! Замолчи сейчас же! 
	("Садик! Не эгоизируй!" -- интонация была точно такая же.) 
	-- Я думал, что ты делишься ими со мной. Разве это был подарок? У ме-
ня на родине "спасибо" говорят только за подарки. Остальным мы делимся, не 
рассуждая об этом, понимаешь? Хочешь, я верну тебе эти овощи? 
	-- Нет, я их не люблю,-- сказал мальчик, глядя снизу вверх в лицо Шеве-
ка темными, очень ясными глазами. 
	-- Поэтому делиться ими особенно легко,-- сказал Шевек. Старший 
мальчик корчился от подавляемого желания ущипнуть Ини, но тот засмеялся, 
показав мелкие белые зубки. Позже, когда опять наступила пауза, он наклонил-
ся к Шевеку и тихо спросил: 
	-- Хотите посмотреть мою выдру? 
	-- Да. 
	-- Она в саду за домом. Мама ее отправила в сад, потому что боялась, 
что она вам будет мешать. Некоторые взрослые не любят животных. 
	-- Я люблю смотреть на них. На моей родине животных нет. 
	-- Неужели нет? -- спросил старший, изумленно раскрыв глаза.-- Отец! 
Г-н Шевек говорит, что у них там нет никаких животных! 
	У Ини тоже сделались большие глаза. 
	-- А что же у вас есть? 
	-- Люди. Рыбы. Черви. И древесный холум. 
	-- А что такое древесный холум? 
	Этот разговор длился еще полчаса. В первый раз Шевека на Уррасе по-
просили описать Анаррес. Расспрашивали дети, но родители с интересом слу-
шали. Шевек старательно избегал этической модальности: он пришел в гости 
не для того, чтобы агитировать детей хозяина дома. Он просто рассказывал им, 
как выглядит Пыль, как выглядит Аббенай, как на Анарресе одеваются, что 
люди делают, когда им нужна новая одежда, чем занимаются дети в школах. 
Ответ на этот вопрос вопреки намерениям Шевека оказался пропагандой: Ини 
и Аэви пришли в восторг от учебной программы, в которую входили сельское 
хозяйство, плотницкое дело, регенерация сточных вод, типографское дело, сан-
техника, дорожно-ремонтные работы, курс драматургии и все другие "взрос-
лые" специальности, необходимые в общине, и от его признания, что никого 
никогда ни за что не наказывают. 
	-- Хотя иногда,-- сказал он,-- тебя могут заставить на некоторое время 
уйти и побыть в одиночестве. 
	-- Но что же,-- сказал Оииэ внезапно, словно он давно держал в себе 
этот вопрос, а теперь он у него вырвался, как под давлением,-- что же заставля-
ет людей поддерживать порядок? Почему они не грабят и не убивают друг дру-
га? 
	-- Никто ничем не владеет, поэтому и грабить некого. Если кому-то 
нужна какая-то вещь, он берет ее из распределителя. Что же до убийств... ну, не 
знаю, Оииэ; при обычных обстоятельствах вы бы стали меня убивать? А если 
бы вам этого все-таки захотелось, остановил бы вас закон, запрещающий убий-
ства? Принуждение -- наименее эффективный способ поддержания порядка. 
	-- Ну, ладно, а как вы добиваетесь, чтобы люди выполняли грязную ра-
боту? 
	-- Какую грязную работу? -- спросила жена Оииэ, потерявшая нить раз-
говора. 
	-- Собирать мусор, копать могилы,-- ответил Оииэ; Шевек добавил: 
	-- Добывать ртуть,-- и чуть не сказал: -- Перерабатывать дерьмо,-- но 
вспомнил об иотийском табу на скатологические выражения. Еще в самом на-
чале своего пребывания на Уррасе он подумал, что уррасти живут среди гор 
экскрементов, но никогда не произносят слова "дерьмо". 
	-- Ну, мы все выполняем такие работы. Но никому не приходится вы-
полнять их особенно долго, разве что кому-то эта работа нравится. Каждую де-
каду комитет управления общиной, или квартальный комитет, или любой, кому 
он понадобится, может попросить его один день участвовать в такой работ