.  -  Нет,  это  скорее  самостоятельная
музыка. Конечно, я многое видел тогда и  о  многом  думал.  О  чем  -  вам
известно. Но я и сочинял одновременно. Такая у меня натура.
     - Он и теперь сочиняет! Но только не музыку.
     Вскричал, как Данилов понял по звуку, тот самый демон, что  поддержал
Валентина Сергеевича.
     - Он сочиняет, но не музыку! И слышали мы не музыку! Я сам  играл  на
чембало и на клавикордах. Таких звуков в музыке нет. И не должно быть.
     - Я имею в виду настоящую музыку, - сказал  Данилов.  -  Ее  звуковые
ресурсы неограниченны. Я стараюсь осваивать эти ресурсы.
     - Все, что звучало, бред, не музыка! Возьмите хоть  это  место,  -  и
демон с репейником в петлице включил запись особо возмутившего его места.
     Данилов сидел чуть ли не обиженный. Все, видите ли, бред! Но что  они
поняли? Ведь в его музыке (Данилов после  прослушивания  иначе  не  думал)
были эпизоды и совсем  простые,  с  хорошо  развитыми  мелодиями,  и  даже
игривые мотивы, и совершенно ясные фразы в четыре и  в  восемь  тактов,  и
танцевальные темы, где же сумбурно! Конечно, временами шли места  и  очень
сложные, но то, на какое указывал любитель чембало, к ним не относилось.
     -  Что  тут  сомнительного  или  непривычного?  -  сказал  Данилов  с
горячностью. - В земной музыке такого рода  сочинения  известны  с  начала
века. Это не  мое  изобретение.  Моя  лишь  тема.  Я  использовал  принцип
двенадцатитоновой техники - равноправие  исходного  ряда,  его  обращения,
противодвижения и обращения противодвижения. Есть такая латинская формула:
"Пахарь Арепо за своим плугом направляет работы". Выстрой ее по  латыни  в
пять строк и читай как бустродефон, то есть  ход  быка  по  полю  -  слева
направо, справа налево и так далее, и смысл будет  равноправный...  Вот  и
мой бык ходит в этом отрывке по полю с плугом...
     - Хватит, - оборвал его Валентин Сергеевич. - В дальнейших разговорах
о музыке нужды нет.
     - Но как же, - возмутился  Данилов,  -  мне  приписывают  музыкальную
несостоятельность, а я профессионал, и я не могу...
     - Хватит, - грубо сказал Валентин Сергеевич. - Все.
     Он замолчал. А Данилов чувствовал,  что  Валентин  Сергеевич  хоть  и
грозен сейчас, но находится в некоторой растерянности. Пауза затягивалась.
Валентин Сергеевич либо ждал новых материалов или сообщений, либо проводил
с приближенными особами совещание. "Не поняли они ничего, - думал Данилов.
- И уточнение им не помогло!..  Пожалуй,  этот  двенадцатитоновый  отрывок
слишком математичен и, наверное, скучен, но только  невежа  может  вычесть
его из музыки. А невежам спускать нельзя..."
     - Итак, - сказал  Валентин  Сергеевич,  -  прослушав  эти  звуки,  мы
убедились, что и они свидетельствуют об одном. В Колодце Ожидания Данилову
были представлены картины и действия, какие должны были и у  демона,  и  у
человека вызвать определенные реакции. Причем они требовали  откликов  как
чисто бытового свойства, так и откликов, связанных с сутью  мироздания.  И
опять, и в мыслях, и в толчках крови, и в  движениях  биотоков,  и  в  так
называемой музыке, Данилов в  Колодце  Ожидания  проявил  себя  человеком.
Явления, дорогие демонам, вызывали в нем дрожь, а то и протест.
     - При чем тут моя музыка! - не выдержал Данилов. -  Вы  ее  разберите
всерьез. Где в ней дрожь? Где протест?
     Он сам удивлялся своей дерзости, своему непослушанию. После того, как
он услышал музыку и опять  признал  себя  Музыкантом,  в  нем  и  вскипела
дерзость. Он чувствовал себя со всем на свете равным. Что  же  ему  робеть
Валентина  Сергеевича!   Он   понимал,   что   сейчас   все   разберут   с
математическими выкладками и анализом нотных знаков, укажут, где  дрожь  и
где протест, но молчать не мог.
     - Разговор о музыке закончен, - сказал Валентин Сергеевич. - Впрочем,
эпизод с Колодцем Ожидания - так, мелочь, последняя проверка,  можно  было
бы и не проводить ее. Перейдем к другим доказательствам. Начнем просмотр.
     Движение стула  Данилова  было  остановлено,  и  он  стал  словно  бы
независимым зрителем. Сначала, значит,  слушателем,  теперь  зрителем.  Но
если в звуках он был уверен, то сейчас следовало ждать конфуза, картины  с
его участием могли пойти и самые безобразные. Что ж, пусть  смотрят,  коли
обязанности у них такие. Пусть! Так говорил себе Данилов, но  опять  сидел
скисший, ждал позора.  Стена  напротив  Данилова  тем  временем  побелела,
что-то щелкнуло, звякнуло - и пошли живые картины. И опять Данилов не  мог
не отметить совершенства воспроизведения записей.  И  изобразительного,  и
звукового, и обонятельного ряда. И всякая пылинка была видна и заметна.  И
всякое шуршание доносилось. И всякий запах ударял  в  нос.  Скажем,  когда
показывали, как Данилов посещал Стишковскую с намерением поглядеть  на  ее
домашних зверей, запах притихшего попугая явственно  отличался  от  запаха
саянского бурундука. Данилов видел реальную жизнь во всей ее объемности  и
вещности, он, если бы не ремни, мог бы, кажется, шагнуть  в  эту  жизнь  и
стать собственным двойником. Но, впрочем, зачем?..
     Показ  сопровождался  комментариями  Валентина   Сергеевича   и   его
заместителя.  Коли  была  нужда,  показ  прерывался,  и  тогда  спрашивали
участники разбирательства, а Валентин Сергеевич и заместитель  разъясняли,
тыкая в застывшую картину длинными указками. То и дело привлекали к ответу
и Данилова. Тот выявлял себя спорщиком, с мнением Валентина Сергеевича  он
часто не  соглашался.  Поначалу  ему  напоминали  о  мелочах.  Вот  он  из
останкинских небес, прежде чем отправиться  в  Анды  на  раздумья,  уловив
сигнал, бросился вниз  и  угостил  стаканом  водки  учителя  географии,  у
которого оперировали отца.
     - Жест чисто человеческий,  -  комментировал  Валентин  Сергеевич,  -
добросердечие.
     - Отчего же! - сразу же взбрыкивал Данилов. - Вы будто бы  забываете,
что алкоголь зло. Он разрушает моральное и физическое  здоровье  человека.
Используя повод, я в понятных на Земле формах  хоть  немного,  но  отравил
учителя географии. В чем же я тут провинился?
     Подобным же образом Данилов поставил себе в заслугу поджог  спального
корпуса  в  доме  отдыха   "Планерское".   Случай   с   домовым   Георгием
Николаевичем, которого Данилов заразил вирусным гриппом, он истолковал как
попытку с помощью чихающего Георгия Николаевича вызвать хворь во всем  его
доме. "А  что  это?!  Что  это?!"  -  вскричал  неуравновешенный  демон  с
репейником в петлице. А было показано, как Данилов вел полуслепую старушку
через улицу возле метро "Щербаковская" (именно  этого  случая  Данилов  не
помнил, скольких старушек он переводил  через  улицы,  и  теперь  подумал:
"Неужели они опустились до такого крохоборства?"). "Это я старушку  веду",
- сказал Данилов. "Какая польза нам от этой старушки! -  завопил  демон  с
репейником. - Как вы от старушки-то отвертитесь?" "Не вижу в ваших  криках
и показе этого случая никакой логики, - сказал Данилов.  -  Если  б  я  не
исполнял на Земле простейших людских правил, кто бы поверил мне?"
     Последние слова, похоже, произвели  некое  впечатление  на  Валентина
Сергеевича. Он даже добавил: "Да и  сохранить  старушек  надо,  чтобы  они
сидели  на  шее  у  молодых".  Позже  подобных  эпизодов  не   показывали.
Ответственных за отбор  материала,  видимо,  ждал  нагоняй.  Что  же  эдак
придираться к демону, которому по  штатному  расписанию  внешне  следовало
проявлять себя человеком.
     Затем зрители наблюдали многие сцены  московской  жизни  Данилова  (в
частности, и то, как он примерял австралийское белье для  Клавдии,  и  как
стоял в очереди к хлопобудам, потом струился в зал тяжелый табачный дым из
автомата на улице Королева  и  пахло  останкинским  пивом  и  еще  многим:
перегарами,  копченой  красноперкой,   аптечными   напитками,   туалетом).
Опускались участники разбирательства в яму театра и следовали за Даниловым
дорогами  гастрольных  поездок.  С  особым   интересом,   а   возможно   с
сопереживанием, были восприняты эпизоды любовных увлечений Данилова, порой
слышались и одобрительные реплики. Увлечения были давние, еще до встреч  с
Клавдией Петровной, но и их просматривали. С дрожью ждал Данилов появления
Наташи. Но ни Наташу, ни  Кармадона  пока  не  демонстрировали.  Может,  и
впрямь не намерены были упоминать Кармадона и всего связанного с ним.  Или
держали его на крайний случай. Оставалось сидеть и терпеть.
     И  хотя  воссоздавалась  реальная   жизнь,   Данилов,   привыкший   к
условностям искусства, и теперь будто  бы  смотрел  то  ли  фильм,  то  ли
спектакль, то ли еще какое синтетическое зрелище. С удивлением он наблюдал
своих знакомых как актеров. И себе, естественно,  удивлялся.  Отчасти  был
расстроен. Он имел иное представление о собственной внешности и о манерах,
нежели то, что складывалось у него теперь. "Рожа-то какая  отвратительная!
- думал Данилов. - И осанка!"
     Его обвиняли в  том,  что  он,  будучи  в  демоническом  состоянии  и
пользуясь неземными  средствами,  не  позволил  утонуть  четырем  судам  в
Индийском и  Тихом  океанах.  ("Это  где  же  четвертое-то?"  -  притворно
удивился Данилов. Ему назвали место:  на  подходе  к  острову  Сокотра,  в
десяти  милях  от  порта  Хакари,  сразу  же  были  обнародованы  и  кадры
неожиданного  спасения  сухогруза.)  Обвинили  Данилова  и  в   помощи   в
африканских джунглях неким воинам, жаждущим свободы и  справедливости  (по
их понятиям), на которых напали  вооруженные  до  зубов  наемные  солдаты.
("Это нехорошие люди!" - вскричал Данилов. Но было непонятно, кого  именно
он назвал нехорошими людьми и какой смысл  вкладывал  в  это  определение.
Помощь он оказал тогда случайно. Летел куда-то над джунглями и учуял внизу
неприятные ему обстоятельства.) В вину Данилову  ставили  его  чрезвычайно
бережное отношение к окружающей среде, памятникам архитектуры и  населению
во время последних эпизодов его любви с демонической женщиной Анастасией -
не возникло никаких сдвигов  земной  коры,  ничего  не  было  сожжено  или
разрушено (Данилов сразу с некоторым даже возмущением заявил, что дело тут
личное, интимное, мало ли о чем он в те мгновения думал, главное для  него
- искренность  отношений,  а  не  какая-то  там  окружающая  среда!).  Ему
сказали: а когда в Исландии, то есть вовсе не на его участке  и  вовсе  не
его усилиями, возникло извержение вулкана, то почему он, Данилов, направил
поток лавы мимо рыбацкого  поселка?  ("Случайно  пролетал,  -  пробормотал
Данилов, - была температура, в театре  все  болели  гриппом,  ошибся...  а
может,  с  перепоя...")  И  другие  подобного  рода  случаи  числились  за
Даниловым. И не они одни. Данилов и еще немало  напроказничал  (это  слово
Валентин Сергеевич, видимо, произнес, не подумав). При стараниях  Данилова
поправились люди, какие  должны  были  погибнуть  от  болезней  или  стать
калеками. После премьеры "Мертвых душ" в Большом  театре  Данилов  устроил
фейерверк в Сокольниках. Выказывая себя якобы объективным болельщиком,  не
помог "Спартаку" остаться в высшей лиге. ("Как, а  он  разве  вылетел?"  -
искренне  удивился  Данилов.  Тут  в  разбирательстве  произошла  заминка.
Выявилась временная путаница. И "Мертвые души", и  "Спартак"  должны  были
состояться  лишь  через  несколько  лет,  и  Данилову  приписали   будущие
прегрешения.) Еще: услышав о  предполагаемом  строительстве  в  Хохловском
переулке кооперативного гаража, Данилов сделал  все,  чтобы  проект  этого
"страшилища" (по его мнению) хода не имел. Когда не уродился лук,  Данилов
искусными мерами, сам, естественно, оставаясь в стороне,  склонил  жителей
Ростова Великого к разведению лука, в том числе  и  дунганских  сортов,  и
Крестовский рынок был завален луком. Будучи на отдыхе на  Валдае,  Данилов
подсыпал в патронташи охотников  холостые  патроны.  В  своих  разговорах,
особенно   с   детьми,   Данилов   поддерживал   неприязненное   отношение
собеседников к профессору Деревенькину, справедливо  разрушавшему  веру  в
пришельцев.  Данилов  отучил  способного  попугая   Стишковской   ругаться
матерными словами. И прочее. И прочее.
     Данилов всякой мелочи пытался дать разумное  объяснение.  Старания  с
луком он, например, истолковал как чисто эгоистический порыв,  у  него  не
хватало времени выстаивать очереди в овощных магазинах, вот он и  суетился
с луком. Кораблям он якобы облегчал участь в Тихом  и  Индийском  океанах,
чтобы сберечь их для  Бермудского  треугольника.  Матерные  слова  попугай
Стишковской произносил не в той тональности, оттого и был наказан.
     - А что касается  Деревенькина,  -  говорил  Данилов,  -  то  мне  не
спускали новой методической разработки относительно пришельцев...
     - Все, - сказал Валентин Сергеевич.
     - Как все? - не понял Данилов.
     - Все. Хватит. Просмотр доказательств  закончен.  За  нами  последнее
слово.
     - Но как же... - не мог остановиться Данилов.
     И тут до него дошло. Все. Сейчас объявят  приговор.  А  Кармадона  не
вспомнили! И потому Наташу не упомянули! Что же ему дальше дразнить  судей
и лезть на рожон. Ведь возьмут и упомянут! Данилов замолчал.
     - Последнее слово, - объявил Валентин Сергеевич. - Материалы дела  вы
видели. В своих объяснениях Данилов был порой изобретателен  и  энергичен,
слушать его было занятно. Но его слова - одно, а то, что мы знаем о нем, -
другое. Я сообщу вам данные специальных исследований. - Валентин Сергеевич
принялся называть цифры и  нотные  знаки,  размеры  кривых  и  постоянных,
отклонения  от  фиолетовой  горизонтали,  степени  брутальных   импульсов,
показания приборов, измеряющих чешуекрылость, инфернальный гипердриблинг и
прочее. - Все свидетельствует о том, что теперешние  свойства  ощущений  и
намерений Данилова в самых разных критических моментах были  человеческие.
И музыка его к  нам  отношения  не  имеет.  Итак,  я  поддерживаю  формулу
наказания: демона на договоре Данилова лишить  сущности  и  память  о  нем
вытоптать.
     "А сами-то у меня Альбани  украли!"  -  обиженно  и  жалобно  подумал
Данилов. Но тут же осадил себя. Это для  него  кража  Альбани  была  делом
непорядочным, но не для них. Да и что теперь вспоминать про Альбани,  коли
формула выговорена, а с исполнением ее не задержатся. Был ли  Данилов,  не
было ли его... Все. Кончено.
     - Настало время выслушать ваши мнения, - объявил Валентин Сергеевич.
     Раздалось:
     - Лишить!
     - Лишить!
     - Вытоптать!
     "Трое лишить... - слышал  Данилов,  -  четверо...  пятеро..."  Другие
выкрики были не столь решительные. Некоторые даже имели в виду  облегчение
кары. "Превратить в безумного и отправить на  пустую  планету!"  ("Вариант
старца, не Нового ли Маргарита это милосердие?" - думал Данилов.)  "Лишить
сущности, но не убить, а перевести в расхожую мелодию  типа  "Чижика"  или
"Ладушки", но современнее их и пустить в мир!" ("Ужас какой! - содрогнулся
Данилов. - Ведь могут превратить и в "Лютики"! Лучше лишить  и  вытоптать.
Пусть сейчас же и лишают... Но дали бы мне хоть на полчаса  инструмент  на
прощанье...")
     - Все.  Выговорено,  -  сказал  Валентин  Сергеевич.  -  Большинство:
лишить.
     - Следует испросить утверждение, - услышал Данилов чей-то  незнакомый
баритон.
     - Я помню,  -  сердито  и  чуть  ли  не  обиженно  произнес  Валентин
Сергеевич.
     Теперь прямо перед собой и внизу Данилов увидел Валентина Сергеевича.
Именно там он в начале разбирательства  в  облике  застенчивого  счетовода
убирал мусор. Валентин Сергеевич ступал осторожно, будто чего-то опасался.
И действительно, перед ним разверзлось. Возникла  то  ли  трещина,  то  ли
расщелина. Из нее шел гул. "Туда меня и столкнут", - понял Данилов.
     - Демону на договоре  Данилову,  -  произнес  Валентин  Сергеевич,  в
голосе его чувствовалось волнение, - определено: лишить сущности и  память
о нем затоптать.
     Он замолчал. "Столкнут, испепелят - и теперь же..." - думал  Данилов.
Но тут он услышал тихий, хриплый голос: - Повременить.
     Расщелина пропала. Валентин Сергеевич  стоял  в  тишине  озадаченный.
Наконец он поднял голову и сказал: - Объявляется перерыв.
     Все куда-то двинулись, Данилов  это  чувствовал.  А  он  не  смог  бы
подняться с места, даже если бы исчезли ремни.
     Однако стул его взлетел и оказался  в  помещении,  устланном  коврами
восточной работы. Помещение деревянным барьером с балясинами было поделено
на две неравные части. В большей части зала теперь прогуливались и  сидели
на мягких диванах судьи. Перед ними разъезжали низкие подсвеченные столики
с напитками, лакомствами и табачными трубками. Лежали на  них  и  целебные
травы. В судьях, видимо, предполагалось  нервное  утомление  или  головная
боль. А возможно, и истощение вредности. Стул Данилова стоял за барьером.
     Данилов все еще видел перед собой расщелину  и  слышал  гул  из  нее.
Мгновения назад там, в судебном зале, он сидел сам не свой, что ему  тогда
была пуля, или удар ножа, или жестокая давильня жерновов, все бы он принял
и сгинул бы в ничто. Но теперь он остывал, страх приходил к нему: "Вот как
могло кончиться..." Что - могло! Надолго ли -  повременить?  Может,  и  на
полчаса, чтобы дать судьям отдохнуть  на  диванах  и  промочить  глотки...
Данилов сейчас не стал бы вымаливать инструмент для последней музыки  -  у
него дрожали руки. "А кто произнес -  "повременить"?"...  Данилов  пытался
вспомнить, у кого положено испрашивать утверждение, но не мог.
     - Данилов, подойдите, пожалуйста, - услышал он.
     У барьера стоял демон средних лет в черном кожаном пиджаке  и  свежей
полотняной рубашке с галстуком. Данилов показал на ремни.
     - Откиньте их, - сказал демон.
     Ремни упали. Данилов встал, подошел к барьеру.
     - Мне показался интересным отрывок из вашей музыки. Тот, что у нашего
ветерана с репейником вызвал сомнение.
     - У него все вызвало сомнение, - сказал Данилов.
     - Да, - кивнул собеседник. -  Он  глуп.  Так  вот,  тот  отрывок.  Вы
вспомнили латинскую формулу: "Пахарь  Арепо  за  своим  плугом  направляет
работы". Это ведь приблизительный перевод.
     - Да. К тому же я передал лишь смысл...
     - Меня  заинтересовал  магический  квадрат,  какой  здесь  возникает.
Напомните мне его текст.
     - У вас есть на чем записать? - спросил Данилов.
     Демон пошарил по карманам, покачал головой:
     - Ну вот, если только на манжете.
     Он вручил Данилову лучевой карандаш, а  потом  протянул  левую  руку,
вытрясывая  манжет  из-под  рукава.  Данилов  писал  старательно,   однако
дрожание пальцев не прошло, и линии дергались.
     На манжете вышло:

                                  SATOR
                                  AREPO
                                  TENET
                                  OPERA
                                  ROTAS

     - Смотрите, - сказал Данилов. - Теперь читайте снизу  и  наоборот.  А
теперь ходом быка с плугом. Справа налево... А потом - сверху вниз, вверх,
вниз... И так далее... Видите?
     - Да. Очень занятно.
     - Неужели этот квадрат здесь неизвестен?
     - Наверное, был известен. Но о нем забыли.
     - Музыка же строилась так... - начал Данилов.
     - Я понял, - сказал собеседник.
     Он смотрел на свой манжет, а Данилов наблюдал  за  ним  и  вспоминал,
звучал ли  его  голос  во  время  разбирательства.  И  вспомнил:  "Следует
испросить утверждение..." Да, тот самый  спокойный  баритон.  "И  ведь  не
полагалось ему по правилам, - подумал Данилов,  -  напоминать  о  чем-либо
Валентину Сергеевичу. А он напомнил. Как  бы  вынужденно.  Будто  Валентин
Сергеевич и не собирался ничего выслушивать ни у какой расщелины".
     - Спасибо, - сказал демон. - Извините, я вам  не  представился.  Меня
зовут  Малибан.  И  еще.  Эти  хлопобуды...  или  будохлопы  собираются  в
Настасьинском переулке?
     - Да, в Настасьинском... А