ались,  со
стороны жадно пожирали глазами дивный бой,  когда  один  дерется  с  целым
отрядом. Там падали под его ноги как спелые  колосья,  щеголь  отпрыгивал,
увертывался, успевал видеть и  тех,  кто  забегал  со  спины,  молниеносно
рубил, Залешанин видел, что лезвие рассекало  плоть,  как  если  бы  рубил
капустные кочаны, только кровь брызгала настоящая.
     Начальник  стражи  поднялся  на  колени,  выплюнул  крошево  зубов  в
кровавой пене:
     -- Да убейте же... Разом!..
     Щеголь дрался как разъяренный зверь. Залешанин слышал его рык,  видел
перекошенное лицо, его меч всякий  раз  успевал  встретить  чужой  меч  на
полпути, со спины все еще зайти не давал, хотя дрались на открытом  месте,
дорогу к корчме, где мог бы  стать  спиной  к  стене,  отрезали  два  ряда
булатногрудых, что уже закрылись  щитами,  уже  понимая,  что  не  зря  их
послали целым отрядом...
     Народ собрался толпой, оттуда кричали подбадривающе. Залешанин понял,
что кричат щеголю, императорских воинов боялись или не любили, да он и сам
ощутил, что начинает сочувствовать храброму одиночке.  Пусть  даже  такому
богатому и красивому.
     Раздались  крики,  прибежала,  тяжело  громыхая  сапогами,   портовая
стража. Начальник стражи движением  руки  их  тоже  отправил  в  бой.  Его
немногочисленные воины перестроились.
     Из кучки народа, что вышла вслед за гулякой из  таверны,  один  вдруг
шагнул в сторону, в его руках появилось то, что нельзя представить в руках
знатного воина -- кожаный ремень  с  выемкой  посредине,  оружие  простого
плебса. Оттуда же из сумки он быстро вытащил округлый булыжник размером  с
кулак воеводы. Залешанин, как завороженный,  наблюдал,  как  праща  начала
описывать круги над  головой,  слилась  в  серый  шелестящий  круг,  мужик
примерился, взгляд стал острый и злой, резко отпустил  один  конец,  когда
ремень уже разрезал воздух с жутким свистом.
     Щеголь двумя быстрыми ударами поверг  на  землю  сразу  двух,  ощутил
неладное и начал поворачиваться, в  этот  миг  камень  ударил  в  закрытый
железом  висок.  Раздался  звон,  у   Залешанина   заныли   зубы,   щеголь
содрогнулся, повернулся, его страшный взор отыскал пращника, тот  охнул  и
выронил ремень, щеголь качнулся и упал с  таким  грохотом,  будто  рухнули
медные ворота Царьграда.
     Воины бросились как крысы на молодого поросенка. Красный  плащ  исчез
под их блестящими телами. Залешанин слышал сопение, глухие  удары,  смутно
подивился, что же там еще можно бить, но куча наконец  распалась,  двое  с
усилием подняли  щеголя.  Из-под  шлема  вытекала  красная  струйка.  Лицо
перекосилось от боли:
     -- Подлец...
     -- Быстрее, -- прошепелявил начальник стражи.
     Он бросил монету пращнику, а  воины  повели  схваченного.  Сзади  шел
сановник,  начальник  стражи  закрывал  окровавленный  рот  платком,   где
выступили широкие красные  пятна.  Сзади  раздался  шум,  оставшиеся  били
пращника, но начальник стражи даже не оглянулся.

     Крыши царьградцев плоские, если  не  считать  их  храмы,  дома  стоят
тесно. Залешанин с легкостью перепрыгивал с дома на дом.  Внизу  по  узким
улочкам вели схваченного щеголя. Руки связали за  спиной,  на  шее  петля,
другой конец начальник стражи привязал к седлу своего  коня.  Он  все  еще
зажимал платком рот, а в седле раскачивался так, что вот-вот грохнется как
груда железа.
     Шлем со щеголя сорвали,  ветер  слабо  колыхал  волосы  цвета  спелой
пшеницы. Правая сторона покраснела и слиплась, тонкая струйка пыталась  по
шее спуститься под доспехи, но быстро  застывала  по  дороге.  Петля  туго
стягивала его шею, но все равно  он  слегка  откидывался  назад,  замедлял
движение. Налитые кровью глаза на  красивом  мужественном  лице,  все  еще
чересчур красивом для мужчины, зыркали по сторонам.  Двое  шли  по  бокам,
держа мечи наголо. Еще четверо тащили под руки своих раненых.
     Залешанин забежал  вперед,  там  крыша  ниже,  до  проходящего  можно
дотянуться рукой, если лечь на пузо, а руки длинные. Застыл, чувствуя, как
бешено колотится сердце, нагнетая кровь в голову и мышцы, те вздулись так,
что едва не лопаются, в голове мысли и образы понеслись  как  дикие  кони,
ощутил, что сейчас будет двигаться вдвое быстрее, соображать и  схватывать
мигом, задержал дыхание, внизу затопали, голова всадника поплыла почти  на
уровне крыши.
     Он пропустил начальника стражи, метнул оба швыряльных  ножа,  тут  же
прыгнул вдогонку за всадником. Конь охнул и присел под внезапной  тяжестью
на крупе. Залешанин ударил кулаком в блестящий шлем,  развернулся  и  едва
успел сдернуть с седельного крюка веревку, как испуганный конь завизжал  в
страхе и понесся прочь.
     Сзади нарастал гам, крики. Он развернул коня, с жалостью увидел,  что
не успевает. Те двое, что шли с оголенными  мечами,  корчились  на  земле,
сучили ногами,  ножи  угодили  метко,  но  остальные  бросили  раненых  и,
выхватывая мечи, бросились на связанного щеголя.
     -- Зашибу! -- дико заорал Залешанин.
     Щеголь внезапно упал, перекатился, мечи блеснули в  пустом  месте,  а
щеголь подкатился прямо под копыта скачущего коня. Умный зверь перескочил,
Залешанин ухватил одного за голову и руку, вскинул над головой  и  страшно
метнул, сбив сразу троих, двое вовсе не встанут, он ревел и  рычал,  воины
попятились, их  учили  драться  с  людьми,  а  не  с  озверевшим  чудищем.
Залешанин развернул коня, нагнулся и выдернул нож из горла убитого.
     Почти не глядя, махнул, ощутил, как под отточенным лезвием  затрещали
веревки, тут же конь снова охнул, щеголь запрыгнул сзади,  и  Залешанин  с
силой ударил коня каблуками под бока:
     -- Гони, савраска!
     Стены замелькали, сливаясь в серую полосу. Щеголь держался  за  плечи
Залешанина, конь несся стрелой,  глаза  дикие,  на  удилах  сразу  повисли
клочья желтой пены. Они вылетели на площадь, народ  шарахался  в  стороны,
вопли и ругань на всех языках,  звон  разбитой  посуды,  рухнул  навес  от
солнца, а они уже вылетели в узенькую улочку напротив.
     Внезапно щеголь сказал над ухом:
     -- Поворот налево.
     Залешанин повернул послушно, подал коня влево, тот едва не  раздробил
ему ногу в стремени о каменную стену.
     -- Вон к тому дому!
     Залешанин, повинуясь указке, дернул за узду.  Конь  на  полном  скаку
влетел в раскрытые ворота. Из дома выбежали люди. Щеголь  что-то  крикнул,
коня подхватили под уздцы и бегом увели. Высокий старик, худой, как щепка,
прокричал что-то с крыльца. Залешанина подхватили под руки,  во  мгновение
ока он оказался в доме. Потом его вели  через  полутемные  комнаты,  пахло
благовониями,  затем  несло  кислым  вином,  щами,  пересекли  еще   двор,
перебежали  под  деревьями,  а  когда  очутились  в   маленьком   дворике,
окруженном со всех сторон высокой каменной стеной, щеголь резко повернулся
к Залешанину:
     -- Ты кто? Кто послал?
     Залешанин растерялся:
     -- Ты с дуба упал? Никто не посылал.
     -- Так чего ж...
     Залешанин бросил зло:
     -- Я увидел, как на одного дурня напала целая дюжина, вот и решил...
     Щеголь  рассматривал  его  подозрительно,  без  тени  дружелюбия  или
благодарности:
     -- Выходит, дурни? А ты умный, кинулся на дюжину?
     Залешанин в самом деле ощутил, что если там и был дурень, то  он,  да
не простой дурень, а стоеросовый, добротный. Да что там стоеросовый --  из
сарая! Было бы кому помогать, а то наглому мужику,  от  которого  запахами
прет, как от гулящей девки.
     -- Ну, там осталась не совсем дюжина... -- буркнул он. -- Эх, скотина
ты неблагодарная! А спасибо где?
     -- Благодарю, -- буркнул щеголь. -- Редкостная ты птица  для  здешних
мест. Ты из полян?
     -- Из полян, -- растерялся Залешанин, -- а ты что, слыхивал  о  наших
землях?
     -- Слыхивал, -- ответил щеголь. Он огляделся по  сторонам,  зацепился
взглядом за широкую скамью  под  сенью  раскидистого  дерева  с  диковинно
узкими листьями, побрел туда, слегка  прихрамывая,  сел.  Голенище  сапога
было распорото, Залешанину почудилось, что там хлюпает.
     --  Здесь  безопасно.  О  коне  тоже  позаботятся.   Здесь   переждем
малость... Значит, увидел, как на одного семеро... и сразу на помощь?
     -- Это у вас тут глотки друг другу рвут, -- огрызнулся Залешанин. Уже
жалел, что поддался порыву. Да черт с ними, царьградскими порядками. --  А
у нас... Ежели знаешь наши земли... Как же тебя в наши края заносило?
     Щеголь, морщась,  стянул  сапог,  из  распоротого  голенища  плеснула
кровь. Рана на лодыжке однако была мелкая, кровь уже  взялась  коричневыми
комками.  Щеголь  пошевелил  пальцами,  белыми,  как  у   девицы,   сказал
неожиданно:
     -- Не туда заносило, а оттуда вынесло.
     -- Как это?
     -- Меня зовут Рагдай, -- сказал щеголь буднично. -- Я  мало  бывал  в
Киеве, все по заставам казачьим, у вас  их  зовут  богатырскими.  С  Ильей
кордоны хранил, с Лешаком, с самим Тархом Тараховичем встречался...  Здесь
бывал не раз, потому сразу одел личину знатного ромея...
     Залешанин слушал, раскрыв рот. Чуть опомнившись, пробормотал:
     -- У тебя получилось... Я тебя сразу невзлюбил.
     Рагдай усмехнулся:
     -- Ты смерд, потому и невзлюбил. А знатного ромея  изображать  легко,
мне для этого надо лишь опуститься ниже...
     -- Ниже? -- не понял Залешанин.
     -- Я -- последний из рода Кия, --  бросил  Рагдай  высокомерно.  Тень
пробежала по его лицу. -- Мой род знатнее, чем у ромейских императоров. Но
мои пращуры, Аскольд и Дир, были убиты пришельцем с Севера, что и захватил
Киев... На мне род прервется, ежели не оставлю наследника.
     Залешанин сказал в замешательстве:
     -- Ты... не женат?
     -- Вернусь,  --  ответил  Рагдай,  --  сыграем  свадьбу.  У  нас  все
сговорено.
     -- Гм... Ладно, а как отсель выбираться?
     -- Ты выбирайся, -- сказал Рагдай, -- а у меня здесь дела.
     -- Какие дела, -- изумился Залешанин. -- Тебя по всему городу ищут! А
второго дурня не найдешь, чтобы вот так сдуру!
     -- Да, -- согласился Рагдай, -- такие... гм.... остались разве что на
Руси... да еще где-нибудь на окраинах. В империи все умные да расчетливые.
Но я хоть и с Руси, но  уже  расчетлив  по-ромейски.  Останусь!  Что  наша
жизнь? Прежде всего -- дело.
     Залешанин пожал плечами. В голосе витязя та твердость, против которой
не попрешь. Остается, значит  --  надо.  Здесь  и  ромейская  хитрость,  и
славянское слово чести.
     -- Как знаешь, -- сказал он. Зевнул, встал. -- А я свое дело  сделал.
Мне пора до дому, до хаты.
     Он огляделся, прислушался к звукам по  ту  сторону  стены.  Со  спины
послышался чуточку насмешливый голос витязя:
     -- Какое у тебя могло быть дело, дурень? Тебя ж  в  этом  граде  куры
лапами загребут! А это -- Царьград.
     -- Поважнее твоего, -- огрызнулся Залешанин. -- Но я  его  сделал.  И
отвезу на Русь все, как надо. Это не меня вели с петлей на шее!
     Он пошел к единственной двери, уже снова раздраженный,  хоть  и  спас
земляка, но тот, скотина, еще надсмехается! Подумаешь, потомок  Кия.  Знал
бы, ни в жисть не стал бы с крыши прыгать. Князья да бояре  больше  чужими
руками жар загребают. Пусть бы и этот...
     Он взялся за ручку двери, когда сзади послышался задыхающийся голос:
     -- Погоди!
     Рагдай догнал, ухватил за плечо. Залешанин подавил желание  стряхнуть
руку знатного отпрыска, больно глаза  встревоженные,  а  выражение  совсем
иное, без тени превосходства.
     -- Чего тебе?
     -- Погоди, -- повторил Рагдай. -- Ты можешь сказать, что ты добывал?
     -- Нет, конечно, -- удивился Залешанин. -- Ты бы сказал?
     -- Нет, конечно, -- отрезал Рагдай. --  Но  я  --  витязь.  Я  обязан
блюсти... А ты -- нет. Ты смерд, для тебя  никакие  клятвы  необязательны.
Но... а, черт!... Что-то здесь нечистое. Чую. Ты не поймешь, у  тебя  душа
чиста, как у коня или коровы. Тебе может везти, как... не знаю кому. Скажи
тогда такую вещь. То, что ты добывал, большое и красное?
     Волна холода обрушилась на плечи и голову Залешанина.  Он  с  усилием
раздвинул губы:
     -- Ну, насчет большого сказать не могу, ибо  что  считать  большим...
Поменьше закатного неба, но поболе божьей коровки... А вот красное,  гм...
почти красное. Хотя только с одной стороны. А что?
     Рагдай ухватил его за плечо. Залешанин уже не противился, вернулся  и
сел, а Рагдай долго сопел, напряженно рассматривал камешки под ногами...
     -- Не знаю, --  проговорил  он  медленно,  голос  подрагивал,  словно
потомок Кия боролся с самим собой, и эта схватка была нелегкой. -- По всем
правилам я должен тебе  пожелать  счастливой  дороги...  Ты  повезешь  это
красное, за тобой будет охота... вернее, имитация охоты. Когда ехал  сюда,
на тебя нападали по-настоящему, будь уверен. Я не понимаю, каким чудом  ты
остался жив! Своей силой не хвастайся, посильнее тебя клали головы.
     -- Ты о чем? -- спросил Залешанин.
     -- Да ладно, я уже все понял... Только тебе говорить ли... Ведь ты --
просто кусок мяса для приманки. Простой смерд, пущенный  как  заяц,  чтобы
все собаки кинулись за ним...
     -- Это я заяц? -- огрызнулся Залешанин зло. -- Встретилась по  дороге
одна пава вроде тебя, так я ей рога  и  сшиб.  Вместе  с  головой.  Больше
зайцем не назовет. Ты лучше скажи, что ты такое тайное понял? Я ж по твоим
словам зрю, что ты если еще не подлее ромея, то все же падлюка немалая?
     Витязь не поднимал головы, хотя должен  был  бы  вскочить  и  двинуть
смерду в зубы. Лицо кривилось, а заговорил медленно, словно  каждое  слово
выдирали клещами палача:
     -- Да когда меня послали  за  щитом...  да-да,  за  щитом!..  то  для
отвлечения врага впереди послали тебя. Мол, тебя прибьют и успокоятся.  Но
ты как-то сумел добраться до Царьграда... хотя ума не приложу...
     -- Нельзя приложить то, чего нет, -- ответил Залешанин  подслушанными
словами волхва, -- у тебя вот какой длинный меч! Зачем еще  и  мозги?  Это
мне, простому смерду, они пригаживаются... пригуживаются... словом, я  его
добыл, а ты хлебалом по корчмам щелкал. И сейчас я повезу его  в  Киев,  а
ты... ну, не мне, простому  смерду,  указывать  самому  потомку  Кия,  что
делать в Царьграде!
     Он рывком поднялся, но  рука  витязя  ухватила  с  такой  силой,  что
Залешанин брякнулся на лавку так, что скамья затрещала.
     -- Слушай, -- сказал Залешанин с угрозой. --  ты  лапы  свои  немытые
убери. Я могу и осерчать! И тогда не посмотрю, чей ты там сын. Я вообще-то
уже знаю, но пока молчу из вежества и доброго ндрава...
     -- Погоди!
     -- Ты, потомок, как я погляжу, грамотный? И  знаешь,  куда  посылают?
Так вот я тебя еще не  послал,  но  если  ты  мужик...  хоть  и  почему-то
грамотный, то знаешь куда идти. Так что иди, иди, иди...
     -- Про потомка забудь, -- сказал витязь,  Залешанин  уловил  тоску  в
глухом голосе, -- это я так, чтобы ты знал из каких я  мест.  Понимаю,  не
надо было о таком говорить, но с языка сорвалось... Но со щитом погоди. Ты
его где добыл?
     Залешанин удивился:
     -- С ворот снял! Откуда же еще?
     В глазах витязя было странное выражение.  Не  то  восхищение,  не  то
насмешка, не то жалость и сочувствие, словно видел убогого калеку...
     -- С каких?
     -- С царьградских, -- ответил Залешанин надменно, -- не с  багдадских
же! Хотя, надо было бы, снял бы и с багдадских...
     -- С царьградских... Похоже, не знаешь, что вокруг Царьграда стена, а
в той... двенадцать ворот!
     Залешанин ощутил смутную тревогу. Почти враждебно буркнул:
     -- Я видел, что стена прет далеко. Ну и что?
     -- А то... -- сказал Рагдай совсем тихо, -- что на всех воротах висят
эти красные щиты!
     Залешанин ощутил, что его голым бросили в сугроб. Голос прервался, он
сказал сдавлено:
     -- Ты... с дуба не падал?
     -- И с оливы тоже, -- ответил Рагдай печально. -- Да не со сливы, а с
оливы! Есть такое дерево... Те же сливы, только мелкие. Ну как, повезешь в
Киев то, что удалось снять с ворот?
     Холод все сильнее охватывал внутренности. В  животе  стало  мерзко  и
тяжело, будто он проглотил льдину. Непослушными губами прошептал:
     -- Мне самому  показалось,  что  все  чересчур  легко.  Да  и  щит...
какой-то не больно геройский. Говоришь, их двенадцать? Зачем?.. Хотя  нет,
погоди. Сам догадаюсь. Чтоб не узнали сразу, какой настоящий?

     Глава 27

     --  Один  настоящий,  --  ответил  Рагдай,   --   среди   одиннадцати
поддельных. Двенадцать щитов на двенадцати вратах! А  ты...  эх,  простак.
Даже не подумал, что это не единственные  ворота!..  Хотя,  прости,  когда
видишь ворота, через которые проезжают пять телег  в  ряд,  то  как-то  не
думаешь, что могут понадобиться еще одни... Или даже не одни.
     Залешанин подавленно молчал. Рагдай еще что-то говорил, похлопывал по
спине, потом прибежала девчушка,  смочила  ему  раненую  ногу  в  травяном
растворе, замотала чистой тряпицей. Морщась, Рагдай с трудом вогнал ногу в
щегольский сапог.
     -- И что теперь? -- спросил Залешанин потерянно. -- Ворота  остальные
я найду... надеюсь, но как  угадать,  на  каких  воротах?  Или  он  как-то
отзовется? Звякнет или кувикнет?
     Рагдай встал, походил, нажимая на раненую  ногу,  прислушиваясь,  все
еще прихрамывая. На голос смерда оглянулся, брови удивленно взлетели:
     -- А кто тебе сказал, что он на воротах?
     Залешанин опешил:
     -- Ты сказал...
     -- Я? Ничего подобного. Я сказал, что щит хранится среди  поддельных,
чтобы враг не выявил подлинного. Но на  городских  вратах  все  двенадцать
поддельные!
     Он кивнул, приглашая  следовать  за  ним.  Залешанин  как  деревянный
потащился сзади, спросил так же дубово:
     -- А где же... настоящий?
     -- Понятно где, -- удивился Рагдай.  --  Во  дворце  императора!  Под
надежной охраной.

     Оказывается, ему везло гораздо больше, чем он думал. Рагдай знал  три
дома, где мог укрыться, знал потайные ходы,  язык  и  обычаи  ромеев,  мог
сойти за ромея с такой легкостью, что и сам чувствовал себя ромеем,  но  и
то где-то дал промашку, и его схватили. Залешанина же  явно  не  принимали
всерьез.
     -- А это значит, -- сказал Рагдай напряженно, --  что  у  них  что-то
изменилось... Когда, говоришь, у тебя была последняя схватка?
     Залешанин в задумчивости почесал в затылке:
     -- Да уже почти видел стены Царьграда.
     -- Вероятно, когда увидели какой  щит  ты  спер,  решили  оставить  в
покое. А то и дорогу перед тобой расчистить до самого Киева, чтобы  добычу
не потерял, не пропил, не проиграл в кости...
     Залешанин нахмурился, кому нравится, когда тычут  мордой  в  свою  же
дурь:
     -- Что делать будем?
     -- Теперь они знают обо мне. Еще узнали, что  и  ты  не  помчишься  с
подделкой в Киев. Всерьез возьмутся!
     Он произнес  это  со  странным  удовлетворением.  У  него  было  лицо
человека,  которому  насточертела  личина  богатого  ромея,  руки  чешутся
ощутить надежную рукоять меча, смыть позор петли  на  шее,  услышать  звон
металла, стук мечей по щитам, хриплый рев  боевой  трубы,  свист  стрел  и
победные песни воинов.
     -- Делы...
     -- Перво-наперво, -- сказал Рагдай вдруг, -- смени одежду. Вымойся!
     -- Ты  чо?  --  обиделся  Залешанин.  --  Ты  мне  не  намекивай,  не
намекивай... От самого как от коня прет. От деревенского коня, на  котором
лес возят!
     Рагдай смешался:
     -- Прости. Что ты везде обиду ищешь? Если хочешь подраться,  то  я  с
удовольствием собью тебе рога. Пока они  еще  не  рога,  а  так,  рожки...
Сейчас же давай сперва добудем щит. А для этого...
     -- Для этого надо мыться? -- спросил Залешанин свирепо.
     Кулаки его сжались, сердце застучало чаще. Злая сила наполнила мышцы.
Он начал подниматься, глаза прицельно держали этого благородного...
     -- За тобой следят! -- выкрикнул Рагдай. Он  отступил  на  шаг,  явно
отказываясь от немедленной драки. -- Маги следят, дурак!
     -- Отку