открывая губ. Ты быстро научишься.
     - Я не желаю научаться. Я не заяц, я человек! А они  -  фашисты,  они
хуже фашистов,  потому  что  притворяются  и  сидят  спрятанные,  а  людей
заставляют делать подлости вместо себя!
     Он рассеянно-терпеливо кивал, пока я выкрикивал.
     -  Ты  кончил  говорить?  Кончил.  Объясняю  тебе,  Алеша:  никто  не
притворяется. Пришельцы не прячутся. И я и этот заяц -  довольно  крупный,
но обыкновенный заяц, - мы оба и есть пришельцы, как  ты  выражаешься.  Не
закатывай глаза. Постарайся это понять.  Мы  прилетели  на  Землю  в  этом
корабле.
     - Вранье это, вранье! - крикнул я и задохся. - Вранье-е!..
     "А-о-о!" - ответило эхо и стало перекатываться. Крик метался  вокруг,
гудя на стенках пузыря.
     - Этот заяц дрессиро-ованный, - выговорил я. - А  вы  нездо-оро...  -
Почему-то я стал заикаться. На букве "о".
     -  Вдохни  три  раза  глубоко  и  потряси  головой,  -  сказал  Сурен
Давидович. - Девятиугольнику пора на патрулирование, а ты отдохни пока.
     Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще  видел:  он
прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и  любопытно  блестел
выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой
и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в
одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке,  а  рядом  со  мною
сидел на корточках Сур.



                                 ПРИШЕЛЬЦЫ

     Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой
зеленый ящичек. Уложил, застегнул "молнию" и спросил:
     - Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно!
Я ведь хочу тебе добра, а сейчас  открываются  блестящие  возможности  для
тебя...
     Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая
статуя, что ставят в парках. Сурен  Давидович  это  заметил  и  прихлопнул
ладонями - верный признак удовольствия.
     - Скажи, ты понял насчет пришельцев?
     - Не понял.
     - Опять не понял! Спроси,  я  объясню...  Не  понимает!  -  Он  пожал
плечами.
     - Конечно, - сказал я. - Если я придумаю, будто я -  не  я,  а  вовсе
киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете.
     Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете.  Как  они  выдумали
машинки для записи сознания, стали бессмертными,  а  их  тела  умирали,  И
поэтому  они  двинулись  в  Космос  за  телами.  Он  сказал,  что  корабль
Десантников  совсем  маленький.  В   него   помещается   несколько   сотен
кристаллических записей размером с крупнокалиберную  пулю.  В  большом  же
корабле, для переселенцев, их  помещается  несколько  миллионов,  и  такие
корабли спустятся на Землю. Они так уже делали  много  раз  -  захватывали
чужие планеты. Без выстрела. Они просто  подсаживали  в  каждого  "дикаря"
сознание одного из своих. Для Земли приготовлено  как  раз  три  миллиарда
кристаллических записей. По количеству людей.
     Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про  "вишенки",
а я - нет. Сурен Давидович называл их "Мыслящими". Он говорил,  говорил...
Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я
слушал и с жуткой ясностью представлял себе  зеленые  корабли,  летящие  в
черной пустоте. Не такие, как десантный, - огромные. Они  расползались  по
всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи.  Даже  без  оружия.
Только  у  Десантников  было  оружие.  А  большие  корабли  шли,   набитые
кристаллическими записями, "Мыслящими" этими, как мухи,  несущие  миллионы
яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался
и выбрасывал  "посредник".  Понимаете?  Некому  было  даже  выйти  наружу.
Вылетал  робот  и   неподалеку   от   корабля   оставлял   замаскированный
"посредник". У нас его замаскировали под  пень.  И  первый,  кто  случайно
подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот  несчастный  заяц.
Он просто подскакал  к  "посреднику",  и  -  хлоп!  -  в  него  пересадили
кристаллическую запись Десантника  девятого  разряда.  Он  стал  одним  из
Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист.
     "Так был я всюду - везде,  -  слышал  я  странную,  слитную  речь.  -
Тысячелетия мы шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!"
     Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно.  Озноб
вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло,
и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый,  плотный
песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но  я  замерзал.  У  меня  в
глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и  в  нем  уверенно  ползущие
огни кораблей. С трудом я пошевелил губами:
     - Какой у вас вид на самом деле?
     Он сказал:
     - Тебе будет непонятно. Нет "на самом деле".
     Я пожал плечами и спросил:
     - Как вас зовут?
     - Квадрат сто три. Такие имена у Десантников. "Квадрат" - я Десантник
четвертого разряда. "Сто три" - мой номер в разряде. Квадрат сто три.
     - А настоящего имени у вас нет?
     - Мы служим  Пути.  Наша  работа  -  готовить  плацдарм  для  больших
кораблей. Они приходят - мы уходим. Пятьсот  -  семьсот  тел,  которые  мы
временно занимаем,  освобождаются,  и  их  берут  переселенцы.  Мы  уходим
дальше, высаживаемся на другой планете, с иными языками, на которых нельзя
произнести имени, свойственного предыдущей планете...
     - Погодите, - сказал я. - У вас что, нет своего языка?  Есть?  А  как
вас звать на вашем языке?
     - Квадрат сто  три.  Объясняю  тебе:  я  -  Десантник.  Мы  не  носим
настоящих имен.
     - Погодите... На своей планете тоже?
     Он хрипло рассмеялся.
     - Когда наступит ночь, посмотри вверх. Выбери любую  звезду  и  скажи
нам: "Это ваше солнце!" Мы ответим: "Может быть".
     Я почему-то  кивнул,  хотя  и  не  понял  его  слов.  Потом  все-таки
переспросил, почему любая звезда может оказаться их солнцем.
     - Мы не знаем, откуда начался Путь, - ответил он.
     - Не знаете? Как это может быть?
     - Космос огромен. Путь начался, когда звезды  еще  были  иными.  Путь
велит нам смотреть вперед.
     Он говорил равнодушно, будто о  гривеннике,  потерянном  из  дырявого
кармана, и меня это поразило. Сильнее всего остального. Я получил  масштаб
для сравнения: планета дешевле гривенника! А я? Наверно, как гусеница  под
ногами. Захотели - смахнули с дороги, захотели - раздавили. И не захотели,
а просто не заметили. Разве мое тело им понадобится под Мыслящего.
     И я замолчал. Хоть режьте, буду молчать и все равно удеру. А если  вы
захватите всю Землю, уйду на край света, и вы до меня не доберетесь.
     Так я решил и повернулся спиной к Квадрату сто три. Больше я не  звал
его Суреном Давидовичем. Баста.
     Он заговорил снова - я молчал. Но тут прикатился заяц Девятиугольник,
вереща Нелкиным голосом:
     - Дрянь, дрянь, собака! Понимает о себе много! Уф! Она  околачивается
у прохода, Квадрат сто три.
     Квадрат быстро пошел наверх. Я выждал минуту. Заяц опять таращился на
меня и подпрыгивал. А когда я встал и  попробовал  уйти,  корабль  ослепил
меня лучом. Заяц предупредил:
     - Сидел бы ты, щенок... Лучемет головешки от тебя не оставит...
     Я сел и на всякий случай прижался спиной к  кораблю  -  туда  луч  не
достанет... Я помнил, как Девятиугольник требовал, чтобы меня пристукнули.
Все-таки я хотел жить и выбраться отсюда.
     А заяц тряс ушами - смеялся.
     ...Я закрыл глаза и вообразил, будто сплю, лежа  в  своей  кровати  у
открытого окошка. Сейчас зазвонит будильник,  я  проснусь,  мать  накормит
меня завтраком. Пойду  в  школу,  высматривая  по  дороге  Степана,  а  на
ступеньках универмага будет совершенно пусто, и сегодняшний день ничем  не
будет отличаться от всех весенних дней.
     - Собака ушла, - сказал заяц. - Квадрат сто три  возвращается.  -  Он
подпрыгнул несколько раз, все выше и  выше,  и  начал  расписывать,  какая
страшная была собака.
     В породах он, понятно, ничего не смыслил. По  описанию  получалось  -
дог. Огромная, с короткой шерстью, светло-серая. Морда квадратная,  тупая.
Хвост длинный, юный,  как  змея,  -  тут  зайца  передернуло.  Я  злорадно
спросил:
     - Боишься собак, гаденыш?
     Вернулся Квадрат сто три, прогнал  зайца  на  патрулирование.  А  мне
приказал:
     - Алеша, твой микрофон! - и подставил руку.
     Я выплюнул в нее "слизняк". Квадрат сто три небрежно  опустил  его  в
карман и пошел следом за зайдем. Я не  мог  удрать,  для  того  у  меня  и
отобрали эту штуку - она служила пропуском в "зону". Остался  в  проклятом
пузыре и мог молчать, сколько мне было угодно.



                                  ДОПРОС

     Я отполз от корабля, забился в моховые кочки под откос и  там  лежал.
Слышал, как вернулся Квадрат сто три. Потом ухо, прижатое к земле, уловило
чужие шаги. Они дробно простучали по откосу и  стихли  поблизости.  А  мое
тело отказывалось двигаться. Веки не хотели  подниматься...  Решайте  свои
дела без меня, я полежу, здесь  мягко.  На  свете  два  миллиарда  больших
людей. Что вы привязались, почему я обязан заботиться и где  это  сказано,
что один мальчишка на огромной Земле обязан и должен? У вас армии, ракеты.
Кидайте  сюда  ракеты,  и  пусть  все  кончится,  я  согласен.   Не   хочу
подниматься.
     ...Еще шаги. Что-то тяжело ударилось о  землю.  Потом  голоса.  Опять
Киселев - Угол третий! Он говорил где-то поблизости...
     Пусть. Меня это не касается. Слышать не хочу их разговоров.  Я  один,
мне еще четырнадцати нет, сопротивлялся я. И вдруг над лесопарком затрещал
самолетный мотор. Звук  приблизился,  стал  очень  сильным,  загрохотал  и
умчался.
     - Зашевелились...
     Это сказал плотный человек, седой, важный. В Тугарине я  его  никогда
не видел. Он восседал на плите корабля, подтянув на коленях дорогие  серые
брюки, а пиджак держал на руке.  Рядом  примостился  Федя-гитарист.  Вертя
головой - шнур бластера, видимо, резал ему шею, - он проговорил:
     - Еще девяносто пять минут. Придется драться, Линия восемнадцать?
     Седой неторопливо ответил:
     - Потребует служба - будем принимать меры. Решим вопрос. - Он выпятил
губы и искоса взглянул на Киселева. - Самочувствие-то как, Угол первый?
     Я подумал, что Линия - большой начальник у Десантников  и  путает  их
имена. Наш завуч, например, старается каждого ученика  звать  по  имени  и
всегда путает. Но  Киселев  не  поправил  седого.  Пожал  плечами  и  стал
отряхивать песок с брюк и рубашки.
     - Да-а, начудил Угол третий, начудил... - сказал седой.
     -  Отличный,  проверенный  Десантник,  -  вступился  Киселев.  -  Это
обстановка. Абсолютно!
     - Мне адвокатов не надо,  Угол  первый,  -  сказал  седой.  -  Утечка
информации, - он загнул толстый палец, - утрата оружия да  еще  история  с
Портновым. Мало? О-хо-хо... За меньшее Десантников посылают в распылитель!
     Я даже заморгал. Утечка информации - понятно, Анна  Егоровна  доехала
до района. Вот почему самолеты летают, у-ру-ру! Оружие - тоже понятно. Это
бластер, который мы увезли из подвала и  который  сейчас  лежит  у  самого
входа в "зону". Какая-то "история с Портновым" меня не интересовала. А вот
почему Киселев сменил номер?..
     Я еще посмотрел, как он счищает  песок  с  левого  бока,  и  чуть  не
захихикал. "Вот что ударилось о землю, пока я лежал. Киселев падал,  когда
в нем сменяли Мыслящего... А-а, зашевелились-то вы,  гады!  Угла  третьего
сменили. Начудил, говорите?"
     - Ты не паникуй, - говорил седой. - Пока мы на высоте, на высоте... И
Угол третий не одни ошибки допускал. Скажем, для меня подобрал  подходящее
тело - вполне осведомленный экземпляр.
     - Угол третий - проверенный Десантник,  -  снова  сказал  Киселев.  -
Внимание, блюдца!
     Они вытянули шеи, прислушиваясь. Кивнули друг  другу  и  отбежали  на
несколько шагов, едва не наступив на меня. Я упрямо лежал.
     Корабль громко зажужжал и приподнялся над песком.  Я  увидел  круглый
след плиты на песке. Он быстро светлел  -  песок  впитывал  воду,  выжатую
весом корабля на поверхность. Та-ших-х!.. Округлое, плоское, радужнее тело
вырвалось из-под плиты  и  унеслось  в  зенит.  Наверху  громко  хлопнуло,
мелькнул клочок голубого неба, и пелена, одевающая зону, опять  закрылась.
А корабль уже стоял на  месте.  Через  две-три  секунды  все  повторилось:
корабль приподнимается, вылетает радужная штука, корабль опускается. Когда
унеслась с шипением третья штука,  Киселев  закрыл  глаза  и  прислушался.
Доложил:
     - Расчетчик еще думает, Линия восемнадцать.
     Тот важно ответил:
     - Добро! Пока с этим побеседуем, м-да... - и показал на меня.
     - Мальчик, встань! - приказал Киселев.
     - Ну, чего? - проворчал я и уселся, поджав ноги.
     Они вдвоем сидели на опоре корабля, а я  -  на  кочке,  в  пяти-шести
шагах от них.
     Седой заговорил наставительно:
     - Расчетчик обдумал  твою  судьбу.  Решил  тебя  помиловать,  м-да...
Будешь находиться здесь. Чуть не то - сожжем. Понял?
     Я промолчал. Седой грузно наклонился ко мне:
     - Вот что, Алексей. Где ты бросил оружие? Ты не  притворяйся,  дельце
нехитрое! Будешь запираться - подсадим к тебе Десантника. И он за тебя все
и скажет, так уж лучше ты сам, оправдывай оказанное доверие.
     - А я не просился к вам в доверенные...
     Почему-то они  остались  очень  довольны  моим  ответом.  Загоготали.
Киселев сказал одобрительно насчет моей психики. И опять  мелькнуло  слово
"комонс", которое я уже слышал, пока лежал во мху.  Гитарист  сказал,  что
вроде не комонс, а  кто-то  другой.  Я  тоже  попытался  улыбнуться.  Лихо
сплюнул на песок, будто  очень  польщен  их  разговором,  только  не  хочу
показывать вида. А на деле я внезапно понял, что  они  могли  подсадить  в
меня "копию" _н_а_с_о_в_с_е_м_. Раньше я об этом не думал. Не  верил.  Ну,
вы знаете, как не веришь, что помрешь, хотя все люди умирают...
     Я опять сплюнул и ровно в ту секунду, когда было нужно, сказал:
     - Оружие ваше я потерял здесь, неподалеку.
     Мне ответил седой:
     - М-да. Девятиугольник видел, как ты с ним бегал. Где точно?
     - Не заметил. - Я пожал плечами. - Набегался я здесь, знаете.  Должно
быть, рядом, у прохода.
     - И это знаем...
     - Зачем же спрашиваете, если знаете?
     Они еще раз переглянулись. Поверили, что я говорю правду.
     Я в самом деле только малость соврал.  Я  помнил  куст,  под  которым
остался лежать бластер в коричневом чехле для чертежей. У самого  прохода.
Как его не нашли, если уж взялись искать?
     Самолет прогудел еще раз. Теперь он прошел несколько в  стороне.  Эти
двое ухом не повели, будто так и надо. Седой пробормотал: "Расчетчик" -  и
прикрыл глаза. Потом Киселев приподнял его и отвел от корабля. При этом на
руке седого блеснули часы. Я разглядел стрелки - без двадцати семь. Прошло
минут пятнадцать с начала нашего разговора. То есть оставалось восемьдесят
минут до момента, в который им "придется драться".
     Я сделал бессмысленное лицо и спросил:
     - Федор, а Федор... Что будет в восемь часов?
     - Цыть! Схлопочешь ты у меня конфетку...
     Седой открыл глаза и скомандовал:
     - Еще один вертолет садится у совхоза! А ну, видеосвязь!



                              ПОЛКОВНИК ГАНИН

     Федор подбежал  к  кораблю,  взмахнул  рукой,  и  в  зеленой  тусклой
поверхности, в метре от земли, открылся круглый люк. Бесшумно, как большой
круглый глаз с круглым коричневым зрачком, только зрачка этого сначала  не
было, а потом он выплыл из темноты  и,  покачиваясь,  остановился  посреди
"глаза".  Я  попятился,  споткнулся  о  кочку,  а  Десантники,   наоборот,
придвинулись к кораблю и наклонились, всматриваясь.
     В зрачке что-то вертелось, мигало... Вертолетный винт, вот оно что! В
люке корабля покачивался телевизионный экран странного  красно-коричневого
цвета. На нем очень отчетливо  виднелся  маленький  вертолетик  -  красная
звезда казалась черной, - и между головами Десантников я видел на  экране,
как открылась дверь кабины, на землю спрыгнул человек. Телевизор мигнул  и
показал этого человека крупным планом. Он был в военной фуражке.
     - Полковник Ганин, из округа.  Не  иначе,  парламентер,  -  определил
седой. - Дай звук.
     От корабля послышалось шипение. В этот момент полковник схватился  за
сердце и пробормотал:
     - Здесь красивая местность.
     Парламентер?  Военный  посол,  похоже?..  Только  он   уже   не   был
парламентером - в него подсадили Мыслящего. Он улыбнулся и спросил:
     - Ты Линия шесть?
     Другой голос сказал:
     - Я Линия шесть. Докладывай, с чем послан. Два разряда нас слушают.
     Глядя на кого-то невидимого за рамкой экрана, полковник сказал:
     - Послан с ультиматумом. С момента приземления вертолета  нам  дается
шестьдесят минут  на  эвакуацию.  Гарантируется  безопасность  летательных
средств в пределах запрошенного нами взлетного коридора.
     - После срока ультиматума?
     - Ядерная атака.
     - Это не блеф?
     - Не могу знать. Скорее всего, нет.  Настроение  подавленное.  Вокруг
района разворачивается авиадесантная дивизия. Придана  часть  радиационной
защиты.
     - Откуда они имеют информацию?
     - Получили радиограмму с телескопа.
     Седой сказал Киселеву:
     - Вот тебе твой Портнов...
     Голос за экраном спрашивал:
     - О времени сигнала они имеют информацию?
     Не могу знать. С содержанием радиограммы не ознакомлен.
     - Твое личное мнение о плане действий?
     - Потребовать  девяносто  минут  на  эвакуацию.  Навести  корабли  на
Москву,  Вашингтон,  Нью-Йорк,  Лондон,  Париж,  на  все  ядерные   штабы.
Десантный корабль увести демонстративно, сообщив им  координаты  взлетного
коридора. Оставить резидентов, конечно. Все.
     - Мы успеем дать наводку за пятьдесят пять минут.
     - Они  согласятся  на  девяносто.  Совет?  Брякающий,  неживой  голос
прокричал:
     - Трем разрядам совет! К Расчетчику!
     Я видел, как у седого и гитариста опустились плечи, экран потемнел, у
меня сильно, больно колотилось сердце и онемело лицо. Потом седой сказал:
     - Так, правильное решение! - И экран опять осветился.



                                 СОРВАЛОСЬ

     Я придвинулся ближе. Федор и седой стояли  немного  поодаль  друг  от
друга, пригнувшись, чтобы лучше  видеть  экран.  На  меня  они  совсем  не
обращали внимания. Словно меня здесь и не было. И я осмелел и встал  между
ними - чуть наклонившись, как и они. Настоящего смысла их небрежности я не
понимал, конечно. Почему они вели  при  мне  секретные  разговоры?  Честно
говоря, я думал - убьют, чтобы не  разболтал  их  секреты.  И  не  боялся.
Слишком устал. Тусклая зеленая поверхность корабля, коричневые фигурки  на
экране дрожали и расплывались, но я смотрел. Экран показывал часть выгона,
на котором опустился вертолет. Винты машины лениво вращались, из  открытой
дверцы кто-то выглядывал,  а  вокруг  полковника  Ганина  собралась  целая
толпа.
     - Ну, ну! Аккуратненько! - сказал седой.
     Они там  что-то  делали  с  полковником.  Я  подумал  -  окончательно
гипнотизируют, и сейчас же увидел, что вовсе не гипнотизируют, а  передают
ему такие же прямоугольные ящички, какой я видел здесь, у  бывшего  Сурена
Давидовича. Все остальное изображение было коричневым, а ящички  светились
зеленым. Полковник положил их в нагрудные карманы мундира. Майор,  который
встречал Ганина, спросил:
     - Хватит тебе двух "посредников"? Возьми третий.
     - Не в руках же его нести! - возразил Ганин.
     - Наблюдают усердно, - сказал второй. - Заподозрили? - Он  говорил  о
людях в вертолете. Из открытой дверцы выглядывали уже двое.
     - Представления не имею, - сказал Ганин.
     - Действуй "посредником" прямо из кармана. Нити выведи!..
     Ганин сказал:
     - Слушаю, Линия шесть!  -  откозырял  и  строевым  шагом  двинулся  к