ивы. По  моему  колену  суетливо  пробежал
рыжий паучок. Свои глаза он  нес  отдельно,  в  целом  миллиметре  впереди
головы.  Рядом  со  мной  по  откосу  ходил  круглый  солнечный   блик   -
передвигался в листья орешника над головой и опять возвращался к ногам.  Я
посмотрел вверх. Там не было солнца - странный  зеленый  туман  с  желтыми
разводами.
     Помню, я похлопал глазами, покрутил в пальцах "слизняк", лизнул его и
сунул в рот. Я не знал, какое там твердое  или  мягкое  небо,  и  прилепил
штуку над серединой языка. Она прилипла и заговорила в тот момент, когда я
понял, что круглый луч ищет меня, скрытого за откосом. Я не удивился. Чему
уж тут удивляться...
     Внутри головы звучал тонкий голос,  знакомо  растягивающий  окончания
слов: "Ты включен, назови свое имя". Я потрогал  штуковину  языком  -  она
смолкла. Отпустил - снова: "Ты включен".
     Штуковина  пищала  голосом  Неллы  из  универмага  -  выкрутасным   и
глупо-кокетливым. Я пробормотал:
     - Эй, Нелка, это ты? (Знакомая все-таки!)
     Голос в третий  раз  спросил  о  моем  имени.  По  правилам  их  игры
полагалось назвать имя. Ладно. Я наугад сказал: "Треугольник одиннадцать".
Голос отвяжется, и я встану. Я все равно поднимусь и отыщу Сура.
     - Треугольник одиннадцатый, - кокетливо повторил голос и умолк.
     Когда он говорил, во рту становилось щекотно. Я встал и  шагнул.  Луч
качался на  моей  груди,  как  медаль.  Странное  сооружение  поблескивало
верхушкой, держа меня в луче. Оно стояло на дне оврага. Башня, похожая  на
огромную пробку от графина. Зеленого,  тусклого,  непрозрачного  стекла  В
высоту она была метров пять, с широкой плоской  подошвой.  Шар  наверху  -
аспидно-черный, граненый, как наконечник бластера. Я стал  пробираться  по
оврагу,  держась  как  можно  дальше  от  зеленой  башни,  и  вдруг  грани
забрызгали огнями по ветвям и траве, по моему лицу. Я  ослеп,  споткнулся,
упал на руки. Свет был страшной силы, почти обжигающий, но в моих  глазах,
под багровыми пятнами, осталось ощущение, будто я видел у  подножия  башни
человеческую фигуру, полузакрытую ветвями.  Не  открывая  глаз,  я  пополз
через кусты. Если туда пошел Сур, я пойду тоже. Пойду. Пойду...
     -  Девятиугольник  -  зоне  корабля,  -  заговорил  Нелкин  голос.  -
Позвольте глянуть на детеныша. Везде кругом спокойствие.
     Несколько секунд молчания: Нелка выслушивала ответ.
     Снова ее голос:
     - Девятиугольник идет в зону.
     Представляете, я еще удивился, что пришельцы возят с собой детенышей.
И позволяют нашим - загипнотизированным,  конечно,  -  смотреть  на  своих
детенышей. Приподнявшись, я осторожно  открыл  глаза  -  шар  не  блестел.
Листья рядом с ним были желтые и скрученные. И детеныша я  не  увидел,  но
человек, сидящий на плоской опоре корабля, поднял руку и крикнул:
     - Алеша, перестань прятаться, иди сюда! Я тебя жду.
     Я пошел как во сне, цепляя носками ботинок по песку, глядя, как Сурен
Давидович сидит на этой штуковине  в  своей  обычной,  спокойной  позе,  и
куртка на нем застегнута, как всегда, до горла, на лбу синие точки - следы
пороха, а пальцы желтые от астматола. Я  подошел  вплотную.  Толстый  заяц
подскакал и сел рядом с Суреном Давидовичем,




                           ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОЛДЕНЬ


                          НАВОДЧИКИ И "ПОСРЕДНИКИ"

     Когда Сурен Давидович прогнал нас  из  подвала,  Степка  забрался  на
старую голубятню. Он был в отчаянии: Сурен Давидович остался в тире один -
больной, задыхающийся, обожженный. Как он  отобьется  от  Киселева  с  его
бандитами? А Степка мог отстреливаться не хуже взрослого, он из  пистолета
выбивал на второй разряд. И его выставили!
     Степан сидел в пыльном ящике голубятни и кусал ногти.  Во  дворе,  на
песчаной куче, играла мелкота. Потом прибежал Верка - только его здесь  не
хватало... Он удрал от бабушки, из-за стола. Рот весь  в  яичнице.  Степке
пришлось посвистеть, и Верка, очень довольный,  тоже  влез  на  голубятню.
Приближался полдень, ленивый ветер гнал пыль на окна подвала. Там Сур ждал
врагов, и под третьим окном от угла лежал на узкой койке Павел  Остапович.
Глядя на эти мутные, покрытые тусклым слоем  пыли,  радужные  от  старости
стекла, Степан понял: наступает его главный полдень, о котором  говорилось
в любимых стихах Сура: "Неправда, будто бы он прожит - наш главный полдень
на земле!.."
     - Ты на кота похож, - вдруг фыркнул Верка.
     - Молчи, несмышленыш! - сказал Степан.
     - А дядю Павла уже закопали?
     Степка дал ему по загривку.
     И тогда в подворотне простучали  шаги.  Весь  в  черном,  подтянутый,
спокойный, Киселев спустился к дверям подвала -  ждал,  пока  откроют.  Он
даже не оглядывался - стоял и смотрел на дверь. Потом немного наклонился и
заговорил в  щель  у  косяка.  "Бу-бу-бу..."  -  донеслось  до  голубятни.
Поговорив, он вынул из  кармана  плоскую  зеленую  коробку  и  приложил  к
замочной скважине. К ручке двери  гитарист  не  прикасался,  ее  повернули
изнутри: он толкнул дверь коленкой и исчез в темноте  коридора.  Стрельбы,
шума - ничего такого не было. Вошел как к себе домой.
     Верка захныкал:
     - Я тоже хочу к дяде Сурену!.. - Степка пригрозил,  что  отведет  его
домой, к бабке.
     Это было в двенадцать часов. Тетка с балкона третьего  этажа  кричала
на весь двор:  "Леня,  Ле-еня,  ступай  полдникать!"  По  ней  можно  часы
проверять. Степка раздраженно  обернулся  на  крик.  Он  знал,  что  Сурен
Давидович не даст гитаристу  выстрелить.  Даже  кашель  не  помешает  Суру
выстрелить первым, его знать надо... Но Сур пока не стрелял. А  Киселев...
Бластер бьет бесшумно. В прямом  солнечном  свете  да  еще  сквозь  стекла
вспышки не увидишь...
     "Дьявольщина! Что же там происходит? Сур не мог опоздать с выстрелом,
- думал Степка. - Он держит Киселева под прицелом, и я  как  раз  нужен  -
связать или что. А дверь в  подвал  не  заперта.  Этот  гад  не  догадался
захлопнуть замок".
     - А ну вниз, Валерик!
     Они слезли. Верке было велено посидеть  с  малышами  -  он  захныкал.
Степка погрозил ему кулаком, проскользнул в прохладный, полутемный коридор
и сразу услышал из-за перегородки громкий рычащий голос Киселева:
     -  ...Во-пи-ющая!  Отдал  ключи  и  оружие  мальчишке  -  невероятная
глупость!
     Сурен Давидович спокойно отвечал:
     - Угол третий, не увлекайся. Ключи и орущие отдал Габриэлян, а не я.
     Дьявольщина! "Габриэлян, а не я"! А он - кто?
     Вмешался слабый голос:
     - Братья, так ли необходимы эти трещотки? В милиции целый арсенал.  И
своего оружия хватает... как ты его называешь?
     - Бластеры, - сказал Сур. - Мальчики так называют.
     - "Мальчики"! - рявкнул Киселев. - Немедленно, немедленно изолировать
этих мальчиков! Пятиугольник, ты связался с постом?
     - Дорожный пост не отзывается, - доложил  слабый  голос.  -  Контроль
показывает помехи от автомобильных двигателей. Разъездились...
     - Докторша гоняет лихо, - пробормотал  Киселев.  -  Дадим  Расчетчику
запрос на блюдце. Ты еще не видишь, Пятиугольник?
     - Пока еще слепой.
     - Ну подождем. Дай запрос на блюдце, - сказал Киселев. - Квадрат  сто
три! Сейчас же отыщи мальчишку с ключами.
     Голос Сурена Давидовича ответил:
     - Есть привести мальчишку...
     Скрипнул отодвигаемый табурет.
     - Так или иначе, его необходимо... -  заговорил  Киселев,  но  Степка
больше не слушал. Вылетел наружу, подхватил  Верху  и  потащил  его  через
улицу, за киоск "Союзпечати". Теперь их сам Шерлок Холмс не увидел  бы,  а
они сквозь стекла могли смотреть во все стороны.
     - Валерик, срочный приказ! - выпалил Степка. - Дуй к Малгосе, выпроси
ее платье в горошек, синее, скажи - мне нужно. Приказ! И ни слова никому!
     Верка так  и  вытаращился.  Степка  сказал,  чтобы  платье  завернули
получше, завязали веревочкой. Если Малгоси нет дома, пусть Верка ждет  ее.
Платье притащить на голубятню. И никому,  ни  под  каким  видом  пусть  не
говорит, что в свертке и где Степан. Даже дяде Суру.
     Верка пропищал: "Есть!" -  и  убежал.  А  Сурен  Давидович  вышел  из
подвала и скрылся в глубине двора. Постоял чуть-чуть,  поправил  куртку  и
ушел.
     Вот  дьявольщина,  он  должен  бояться  Сура!  Проклятые  гады!   Они
добрались до Сура, понимаете? Этого нельзя объяснить. Вы не знаете, как мы
любили Сура. Теперь Степка за ним следил, а наш Сурен Давидович дружелюбно
разговаривал с врагами и сам стал одним из них под  кличкой  "Квадрат  сто
три".
     - Ну, держись... - пробормотал Степан.  Перемахнул  через  улицу.  На
бегу бросил связку ключей сквозь решетку в колодец перед заложенным  окном
подвала. Выглянул из-за трубы и увидел Сурена Давидовича.
     А, идешь к голубятне... Знаешь,  где  искать...  Вот  он  скрылся  за
нижней, дощатой частью голубятни и позвал оттуда: "Степик!"
     Боком, кося глазами то на ноги Сура, то в приоткрытую дверь  подвала,
Степан скользнул в  коридор.  При  этом  со  злорадством  подумал:  "Велел
наблюдать - пожалуйста..."
     В коридоре  стояла  огромная,  коричневого  дерева  вешалка.  На  ней
круглый год висел рыбацкий тулуп Сурена Давидовича, тоже огромный, до пят.
     "Получай свой главный  полдень",  -  подумал  Степан,  забираясь  под
тулуп. В кладовой молчали. Сколько времени Верка будет бегать за  платьем?
Если Малгося пришла из школы и если сразу даст платье  -  минут  двадцать.
Пока прошло минут пять. Сур, наверно, обходит подъезды. Только бы Верка не
нарвался на него.
     Малгося Будзинская - девочка из нашего класса. Она полька,  ее  зовут
по-настоящему  Малгожата.  Штуку  с  переодеванием  они  со  Степаном  уже
проделали однажды, под Новый год, - поменялись  одеждой,  и  никто  их  не
узнавал на маскараде.
     В  кладовой  молчали.  Степка,  сидя  под  тулупом,  томился.   Решил
посчитать, сколько раз за  сегодня  пришлось  прятаться.  Раз  десять  или
одиннадцать - сплошные пряталки. Наконец заговорили в кладовой:
     -  Блюдце  не  посылают,  -   проговорил   Рубченко-Пятиугольник.   -
Рискованно. Над нами проходит спутник-фотограф.
     - Будьте счастливы, перестраховщики, - сердито отозвался Киселев.
     Рубченко засмеялся:
     - Э-хе-хе...
     Степка  слышал,  как  он  повернулся  на  кровати  и  как   заскрипел
табурет-развалюха под Киселевым.
     - А ты не гогочи, - тихо проговорил Киселев. - Забываешься...
     - Виноват,  -  сказал  Рубченко.  -  Виноват.  Капитану  Рубченко  не
повезло, а монтеру Киселеву пофартило.
     - Ты о чем это?
     - О чем, спрашивают!
     - Один стал Углом, а другой - Пятиугольником, - пробормотал Рубченко.
     - Потому и сидишь в низшем разряде, - наставительно сказал Киселев, -
что  путаешь  себя,  Десантника,  с  _т_е_л_о_м_.   Это   надо   изживать,
Пятиугольник. Ты не отключился от Расчетчика?
     - Молчит.
     Киселев выругался. Рубченко заговорил приниженно:
     - Я, конечно, Пятиугольник... всего лишь.
     - Ну-ну?
     - Т_е_л_у_ моему, капитану милиции, полагался бы  Десантник  разрядом
повыше...
     - Возможно. У него должны быть ценные знания. Говори.
     Рубченко откашлялся. Было слышно, что он кашляет осторожно - наверно,
рана еще болела.
     - Так я что говорю... Старуха и мальчишка могут проскочить  в  район.
Так? Неприятный факт, я согласен. Но треба еще посмотреть, опасный ли этот
факт. Пока районное начальство раскумекает, пока  с  командованием  округа
свяжется, а генерал запросит Москву - о-го-го! - минимально  шесть  часов,
пока двинут подразделения. Ми-нимально! Так еще не двинут, еще не поверят,
уполномоченного пошлют удостовериться, а мы его...
     - Мы-то его используем, - сказал Киселев.
     - Во! А он в округ и отрапортует: сумасшедшая старуха, провокационные
слухи и те де.
     - Здесь тебе виднее. Ты же милицейский, "мусор"...
     - Правильно, правильно! - льстиво подхватил Рубченко. - А за "мусора"
получите пятнадцать суточек, молодой человек!
     Степка засунул кулак в рот и укусил. Потом еще раз. Он  уже  понимал,
что Навел Остапович не всегда был таким, что  его  только  нынешним  утром
превратили в "Пятиугольника", и сначала  Степка  почувствовал  облегчение,
потому что самое страшное было думать: они всю жизнь притворялись. И  даже
Сурен Давидович.
     Но только сначала было облегчение. Теперь Степка  кусал  кулак,  пока
кровь не брызнула на губы, и всем телом чувствовал,  какой  он  маленький,
слабый, и сидит, как крыса, в шкафу, провонявшем овчиной.
     - ...Пятиугольник - Пятиугольник и есть...  -  заговорил  Киселев.  -
Округ, подразделения... В этом ли дело? Информация  всегда  просачивается,
друг милый. На то она и информация... - Киселев, похоже, думал вслух, а не
говорил с капитаном. - Загвоздочка-то  в  ином,  в  ином...  Расчетчик  не
помнит ни одной планеты, сохранившей ядерное оружие. Мерзкое оружие. Стоит
лишь дикарям его выдумать, как они пускают его в  ход  и  уничтожают  весь
материал. Кошмарное дело.
     - Ты видел это?
     - Да. Много десантов назад. Пустая была планета.
     - Сколько материала гибнет, - сказал Рубченко и  вдруг  прохрипел:  -
Х-хосподи! Так здесь ядерного оружия навалом! Как они выжили, Угол третий?
     - Не успели передраться, - равнодушно сказал Киселев.  -  Сейчас  это
неважно. Ты радиус действия водородной бомбы знаешь?
     - Откуда мне знать? Говорили, правда... на лекции...
     - Ну-ну?
     - Забыл. Склероз одолевает.
     - Отвратительная планета, - сказал Киселев. - Никто ничего толком  не
знает. Бомбы, ракеты, дети... Мерзость. А ты говоришь - уполномоченный. Он
больше нужен нам, чем им: хоть радиус действия узнаем.
     - Не посмеют они бросить, ведь на своих!
     - Могут и посметь.
     Они замолчали. Стукнула дверь, быстро прошел Сурен Давидович. Степка,
как ни был потрясен, удивился: Сур совершенно  тихо  дышал,  без  хрипа  и
свиста. Где же его астма?
     - Как сквозь землю провалился, - сказал Сур  -  Квадрат  сто  три.  -
Объявляю его приметы.
     - Объявил уже, - прошелестел Рубченко. - Приметы его известные...
     - Почему он скрывается от тебя? - спросил гитарист.
     - Умен и подозрителен, как бес. Прирожденный разведчик.
     Степан все-таки покраснел от удовольствия. Киселев выругался, сказал:
-  Не  будем  терять  время,  Десантники.  Квадрат  сто  три,  корабль  не
охраняется,  а  обстановка  складывается  сложная.  Справишься?  Там   еще
Девятиугольник. Предупреждаю: лучеметами не пользоваться!
     - Есть, - сказал Сур. - Пятиугольник, машину!
     - Вызываю.
     - Машин хватаете - спросил голосом Сура Квадрат сто три.
     Киселев ответил:
     - Штук тридцать. Пока хватает.
     - Я вижу, вы времени не теряли в самом деле.
     Они замолчали. Наверно, Квадрат сто три смотрел в окно -  голос  Сура
проговорил:
     - Какой сильный ветер. Пыль.
     - Не теряли... - подтвердил Киселев. - Айн момент! Квадрат,  ведь  ты
был в "малом посреднике"!
     - Конечно. Ты меня и выпустил.
     - Ты  же  не  в  курсе  насчет  детей.  Сюрпризец.  На  этой  планете
детеныши...  (В  это  время  Рубченко  кашлянул,  и  Степка  не  расслышал
последнего слова.)
     Квадрат сто три прохрипел:
     - Что-о-о?
     А Угол окрысился:
     - То, что я говорю! И нечего чтокать! До шестнадцати лет  примерно  -
сейчас уточняют.
     Степка снова прихватил зубами кулак.  Говорят:  "детеныши"  и  что-то
скверное  "уточняют",  и  Федя-гитарист  кричит  на  Сура,  а  тот   своим
привычным, грустным голосом говорит:
     - Какая неожиданность!  До  шестнадцати  лет  -  третья  часть  всего
населения. Третья часть, скажи! А до сигнала наводки еще  семь  часов,  ах
как нехорошо!.. Нужно очень охранять наводчика.
     Киселев промолчал, и,  видимо  ободренный  этим,  Рубченко  поддержал
Сура:
     - Проклятая работа! Знаешь,  сколько  Десантников  на  телескопе?  Не
берем своего наводчика...
     -  Мол-чать!  -  взорвался  Киселев.   -   Вспомни   о   распылителе,
Пятиугольник двести! А ну двигай  в  город  и  действуй  по  расписанию...
Найдешь мальчишку - обезвредь его.  Ступай!  Эскадра  ждет  на  орбите,  а
каждый Пятиугольник рассуждает...
     Крыса опять зашевелилась под вешалкой.  Скрипнула  дверь  кладовой  -
тяжело ступая, прошел Рубченко. Бинтов на его голове не было.
     Почти тотчас вышли и Сур с Киселевым. Но прежде они поговорили о том,
что сигнал будет послан в двадцать часов плюс-минус пять минут, а  до  тех
пор надо держаться, хоть тресни. Проходя по коридору, Сур спросил:
     - Следовательно, высшие разряды сосредоточены при телескопе?
     - Пока штаб весь в разгоне.
     Они захлопнули дверь тира снаружи.
     В коридоре стало совсем темно. Аккуратный заведующий тиром  не  забыл
выключить электричество в кладовке. Степка, чтобы утешиться,  пробормотал:
"Вы - с носом, а я - с оружием..." Пробрался в  кладовую  и  уже  протянул
руку к сейфу...
     Дьявольщина! Ключи-то валялись на  противоположной  стороне  дома,  в
колодце перед заложенным окном стрелкового зала!  Он  рванулся  бежать  за
ключами. Остановился. Они оповестили всех своих через говорящие штуковины.
Сколько их, неизвестно. Каждый может схватить за шиворот.  Даже  Верка  не
надежен - повстречался ему такой тип, и готово. Верка, Верка... Что-то там
у них еще с детьми. Проверяют... Степан присел за стоп, чтобы подумать. На
полу кладовой валялись бинты, вата вперемешку с бетонным шлаком из  стены.
Сур захлопнул наружную дверь. Значит, возвращаться не собирается.  Значит,
можно отсидеться здесь, пока все не кончится.
     Есть хлеб, сахар, коробка яиц. Вода в кране. Ночью выберется, добудет
ключи - и он вооружен, как в крепости. Начнут ломиться  -  будет  стрелять
сквозь дверь. Есть газовая плитка и вермишель. И книги.
     Он видел в окошке голубятню - ярко-зеленые столбы, сетку.  Представил
себе, как он будет сидеть, словно крыса под вешалкой, а Верка будет  ждать
в голубятне, пока _э_т_и_ не найдут. Малыш сейчас должен явиться.
     Минут пять Степка просидел,  глядя  в  окно.  Его  мысли  колотились,
словно о каменную  стену,  о  "малый  посредник".  Вот,  значит,  как  они
орудуют? Этот зеленый ящичек, который Киселев приложил  к  двери  подвала,
вот что привез в рюкзаке сержант - "малые посредники". Они и внушают людям
насчет  "Квадратов"  и  "Углов"  и   заставляют   действовать   заодно   с
пришельцами. Степка первый раз твердо произнес про  себя  это  слово.  Да,
пришельцы, и  они  хотят  загипнотизировать  всех  людей!  Не  убивать,  а
покорить гипнозом. Это гнусно. Однако еще не особенно страшно, будь у  них
только один "посредник"-гипнотизер. Много народу с ним не обработаешь.  Но
если каждый из загипнотизированных гуляет с такой штукой в кармане?  Тогда
им целая армия  не  страшна.  Что  же  делать?  Дьявольщина!  О  маленьких
"посредниках" Алешка не знал, уезжая...
     Солнце обошло дом и светило в  пыльные  стекла,  пришлось  влезть  из
кровать ногами, чтобы  убедиться:  это  Валерик.  Он  бежал  с  коричневым
маленьким чемоданчиком, ноги в коротких штанишках так и  мелькали.  Степка
пожал плечами, вздохнул и  пошел  наружу.  Огляделся,  рывком  вскочил  на
голубятню.
     Кое-как он уговорил Верху пойти домой и там ждать следующего приказа.
Оставшись один, натянул платье,  спрятал  брюки  в  чемоданчик  и  слез  с
голубятни.  Ужасно  неловко  было  в  платье.  Малгося-умница,  догадалась
прислать и платочек из такой же, как платье, материи  в  беленький  горох.
Они недавно прочли про Гека  Финна,  как  он  переодевался  под  девчонку.
Степан твердо запомнил:  нельзя  совать  руки  в  карманы,  а  когда  тебе
что-нибудь бросят на колени, надо их  не  сдвинуть,  а  раздвинуть,  чтобы
поймать. Так там написано.
     Первым долгом он выудил из ямы ключи - в юбке лазить было страсть как
неудобно. Вернулся в тир, перетащил все винтовки из кладовой в  стрелковый
зал и запрятал под мешками с песком. Потом взял