менем  болтали  о  том  о  сем.  Госпожа  Тачч
рассказала о новом, только что появившемся в продаже ботике для  подводной
охоты  -  "Повелителе  ураганов".  Глор  прислушался.  Новый  тип  ботика,
оказывается, был неуязвим для сумунов. И удары о  скалы  ему  нипочем.  Но
дорого,  дорого...  Госпожа  Ник   держалась   безукоризненно,   выглядела
спокойной и доброжелательной.  "Молодец",  -  подумал  Глор.  И  исподволь
ввернул свое, задуманное,  пригласил  Тачч  в  гости:  "Вместе  посидим  с
модельками, то да ее..."
     Они расстались  очень  довольные  друг  другом.  Разошлись  по  своим
виноградинам, а там - по антигравитационным кабинам. Как  все  космические
инженеры,  монтажники  не  могли  подолгу  находиться  в  нормальном  поле
тяготения - начинало ломить суставы, путались мысли. Глор едва добрался до
своей кабинки, бросился в антигравитационный гамак и долго  перекладывался
с боку на бок, пока ломота не  ушла  из  костей.  Тогда  он  погрузился  в
спокойную, ясную неподвижность, заменяющую балогам сон.



                             ОПЯТЬ ПРИГЛАШЕНИЕ

     Его поднял браслет. Часовой -  у  входа  в  коридор  -  предупреждал:
"Гость к господам монтажникам, помещение  7-17!"  Глор  вскочил,  поспешно
натянул  перчатки.  Ник  открыла  дверь.  Брякнуло  оружие.  Через   порог
переступил - нет, перепорхнул -  незнакомый  офицер  в  форме  Космической
Охраны, в парадном комбинезоне с  золочеными  изображениями  лаби-лаби  на
портупее.
     - Во имя Пути! Девять раз по девять извинений, госпожа Ник,  господин
Глор! Представляюсь:  Клагг,  заместитель  начальника  личной  охраны  его
предусмотрительности командора Пути Джала Восьмого..
     Он  отсалютовал,  подпрыгнув  от   избытка   вежливости.   Его   лицо
слабоумного ангела сияло.
     - Польщены, - сказал Глор. - Прошу вас, мы рады...
     Офицер просиял еще ослепительней и шепнул:
     - К вам личное поручение его предусмотрительности...
     Они растерянно присели. Они ожидали чего угодно, только не  этого.  А
Клагг вытянулся и заговорил официально:
     - Его предусмотрительность, будучи довольны вашим, господин Глор, сын
Тавик, поведением при известном вам вчерашнем случае... - Он сделал паузу.
- И отдавая должное мастерству вашей подруги,  госпожи  Ник,  дочери  Род,
приглашает вас обоих на орбитальный монтаж в Главном доке.  Что  прикажете
передать его предусмотрительности?
     - Во имя Пути, согласен! - мгновенно ответил Глор.
     - Во имя Пути, согласна! - ответила Ник.
     Вопрос о согласии  не  более  чем  формальность.  Командор  Пути  был
третьим из правителей  планеты.  Первый  -  Великий  Диспетчер,  второй  -
Великий Десантник. От приглашения Великих  не  отказываются.  Ник  и  Глор
видели командора Пути всего раз пять-шесть,  хотя  принадлежали  к  высшей
касте и закончили  Космическую  Академию,  в  которой  командор  Пути  был
почетным начальником. Да, они удостоились большой чести, но ведь,  работая
в сотнях километров от поверхности планеты, они  безнадежно  удаляются  от
своей цели - от специалистов,  занятых  с  детекторами...  Мысль,  видимо,
отразилась  на  лицах  монтажников.  Господин   Клагг   покровительственно
улыбнулся и проблеял:
     - Не сомневайтесь, господа, вы справитесь  наилучшим  образом!  Слово
космического офицера, его предусмотрительность знает  вас  лучше,  чем  вы
сами. Он из-зумительно умеет подбирать свой персонал!
     "По тебе как раз и видно, - подумал Глор. - Экий болван..." Между тем
болван вручил им по жетону - пропуска в Главный док - и наказал сегодня же
вечером, в первый послезакатный час, явиться  на  космодром-3.  И  порхнул
себе через порог, оставив Глора и Ник в очень скверном настроении.  Поиски
схемы перчаток откладывались на неопределенный срок.




                            ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КОСМОС


                       ЗЕМЛЯ. ИНСТИТУТ СКОРОЙ ПОМОЩИ

     К середине июня  начались  дожди.  Грохочущие,  как  тяжелые  орудия,
летние грозы отмывали  асфальт,  выполаскивали  больную  листву  городских
деревьев, и они стояли молодые и чистенькие, как весною.  В  разгар  такой
грозы на шоссе из аэропорта стремительное такси попало правыми колесами на
плывущий  студень  обочины,  дернуло,   завертелось,   поехало   боком   и
перевернулось на крышу. И дорога замерла. Завопили  тормоза  набегающих  с
двух сторон машин. Из сплющенной кабинки вытягивали человека в изорванном,
сплошь обляпанном кровью пиджаке - понесли под навес автобусной остановки.
Понесли умирать. Он уж не дышал. Но сквозь пелену дождя проскочил кремовый
фургон "скорой", тормознул, перевалил через газон, разделяющий  дорогу,  и
минуты не прошло, как "скорая" неслась обратно.  Еще  через  десять  минут
грузовик техпомощи увез разбитую "Волгу" и обморочного, исцарапанного,  но
в общем невредимого шофера. Тем временем в кабинке "скорой"  каждый  делал
свое дело. Младший  фельдшер  резал  и  сдирал  одежду.  Врач  нацеливался
зажимами,  перехватывал  кровоточащие  сосуды.  Старший  фельдшер,  собрав
складками сердитое солдатское лицо, регулировал легочный автомат. Водитель
гнал машину, вдохновенно удерживая ее на слое воды,  покрывающей  асфальт,
как масло. На въезде в город ливень кончился, как оборвал, и водитель  еще
добавил газу.  Многометровый  шлейф  водяной  пыли  тянулся  за  "скорой".
Жалобно,  тонко  кричала  сирена,  покрывая  шум  центральных   улиц.   На
перекрестках  регулировщики  выглядывали  из-под   мокрых   дождевиков   и
свистели,  останавливая  движение.  Последний  поворот.  Машина   наискось
чиркнула по перекрестку, вкатилась в переулок и, еще раз  наддав  сиреной,
свернула во двор.
     - К операционному, - напомнил врач.
     Водитель молча правил. Врач все еще оттирал руки марлевой  салфеткой.
Он проговорил, всматриваясь в лицо раненого:
     - Яков Борисович, прямо с кислородом - в операционную.
     Фельдшер уже отпирал дверцу. Машина задним кодом подвернула к  дверям
операционного корпуса, взвизгнули по рельсам колесики носилок, и поспешно,
приседая под тяжестью, фельдшеры понесли носилки в дом.  Дождь  ударил  по
вялому боку кислородной подушки.
     ...Выйдя из операционного, врач сказал водителю:
     - Не напрасно гнали... Сам Ямщиков дежурит - взял на стол...
     Хирург был похож на  носорога  -  морщинистый,  свирепо-невозмутимый,
"сам Ямщиков". Он вышел с  растопыренными  руками,  окинул  взглядом  свой
оркестр - ассистентов, сестер, анестезиологов. Проговорил:
     - Открываем полость, Печень будем штопать...
     И наступила Великая Тишина. Печень была _о_ч_е_н_ь_  скверная.  Через
полчаса хирург спросил:
     - Пульс?
     - Норма.
     - Я спрашиваю: _п_у_л_ь_с_?!
     - Иван Иваныч, норма! - отвечал анестезиолог.
     - Врете!
     Первый ассистент смигнул с ресниц пот, нагнулся к кардиографу:
     - Не врет, Иван Иваныч. Пульс восемьдесят...
     Иван Иванович только покосился - свирепо, поверх  маски...  Руки  его
укладывали печень, как тесто в форму.
     - Я вам еще  не  врал,  Ван-Ваныч...  У  него  насос  вместо  сердца,
право...  Идеальный  какой-то  больной.  Дышит  как  дельфин,   -   сказал
анестезиолог.
     Иван  Иванович  фыркнул  в  маску.  Несколько  минут  в  операционной
молчали, только сестра шепотом считала салфетки,  чтобы  не  забыть  кусок
марли в брюшной полости. Потом хирург сказал в пространство: "Шейте..."
     Третий врач передвинулся  на  его  место  и  стал  зашивать  полость,
стремительно протаскивая иглу и  завязывая  узелки.  А  профессор  Ямщиков
затопал вокруг стола. Руки он нес перед собой, как два флажка.  Посмотрел,
проговорил:
     - Веко!
     Раненому приподняли веко, и хирург  посмотрел  зрачок.  Глаза  самого
профессора были лишены ресниц, воспалены  и  свирепы.  Он  фыркнул,  повел
маской и приказал:
     - Готовьте челюсть.  Руки.  Все  готовьте!  Ира!  Позвони  _м_о_е_й_.
Скажи, _с_а_м_ обедать не придет. Скажи, апостола режет...
     "Резал" Иван Иванович до  ночи  -  пациент  упорно  дышал,  и  сердце
действительно  работало  как  насос.  Утром  же  профессор,  едва   вошел,
осведомился - жив ли оперированный. Оказалось, жив... Ямщиков отправился в
бокс, пофыркал и вдруг приказал:
     - Ира! Швы смотреть!
     - Где, Ван-Ваныч?
     - Брюшину.
     Июньское утро сверкало за окном - за  спиной  профессора.  Дождь  лил
ночь напролет. Светило солнце, а с деревьев еще капало.
     - ...Эт-та что такое?! - шепотом спросил Ямщиков.
     - Соединительная ткань, - пискнула Ира.
     - У, академик... Поди сюда. Слушай. Никого к больному  не  допускать!
НИКОГО! Сма-атри...
     - Посмотрю, Иван Иваныч, - пропищала Ира. По ее  лицу  было  видно  -
умрет, никого не пустит...
     Ямщиков    стремительной    носорожьей    побежкой    покатился     к
административному  корпусу  и  через  минуту  был  в  кабинете  профессора
Потосова, директора Института Скорой помощи.
     - Дорогому гостю! - удивленно пропел директор.
     Ямщиков пренебрег его удивлением и спросил:
     - Смотрел вчерашние операции?
     - Пока администрирую. Что? Были происшествия?
     - Происшествия? Зачем же?.. Были операции...  -  отвечал  Ямщиков.  -
Поинтересуйся, - и положил на стол тетрадочку - историю болезни.
     Черные, по-восточному изогнутые  брови  профессора  Потосова  полезли
вверх и согнулись, как вопросительные знаки.
     - Довезли из Караваева?! - воскликнул директор.
     - Так точно. Я прооперировал.
     - Печень?
     - Все. Печень, череп, ребра извлек. Ноги сколотил. Руку  еще.  Пузырь
зашили...
     - Ты отчаянный человек, Иван! Ночью он умер, конечно?
     - Живет.
     - Ну и здоровяк!.. Поздравляю, Иван! Рискнул - выиграл!
     - Ты не прыгай, - сказал Иван  Иванович.  -  Помнишь,  был  секретный
циркуляр? Здесь читали, в твоем кабинете?
     - Что-то помню, - выжидательно сказал директор.
     - Ничего ты не помнишь... Не  бреши.  Приказано  сообщать  о  случаях
ускоренной регенерации тканей. Где этот циркуляр?
     - У меня в сейфе. Скажи, при чем циркуляр?  Очень  здоровый  человек,
выжил, - спасибо ему! Помнится, году в сорок третьем...
     - Ты подними циркуляр, - перебил Иван Иванович.
     Директор полез в сейф. А профессор Ямщиков навалился животом на  край
стола и хрипло зашептал:
     - Утром... утром, - понимаешь, - полчаса  назад  приходим  с  Ирой...
Живой... Хорошо... Храпит, как извозчик. А брюшина зажила!
     - Что, что?
     - За-жи-ла! На уровне пятого дня. Чисто. Хоть швы  снимай...  -  Иван
Иванович повертел толстыми пальцами,  подыскивая  еще  сравнения.  -  Хоть
хвойную ванну ему прописывай! Челюсть срослась!
     Между  тем  профессор  Потосов  извлекал  из  сейфа  последовательно:
обломок  человеческой  кости,  коробку  с  танталовыми  шурупами   -   для
свинчивания костей же, коробку сверл, бутылку спирта и, наконец,  папку  с
бумагами. В ней отыскал циркулярное письмо,  начинающееся  словами:  "Всем
больницам, госпиталям, станциям "Скорой помощи"..."
     Они прочли документ. Потосов опустил его на стол -  текстом  вниз,  -
набрал телефонный номер.
     - Алло! С кем я говорю? Так,  правильно..  А  это  говорит  профессор
Потосов, директор Института "Скорой". Да, по письму. Вчера. Мужчина. После
авто. Я говорю, после автомобильной катастрофы. Да. Нет, он спит. Наркоз у
него. Да. Да. Договорились...



                                   ДОБЫЧА

     Из ворот Центра выехали машины с оперативными сотрудниками и, избирая
скорость, ринулись к бульварам. За  ними  -  госпитальный  "раф".  Старшим
отправился Ганин. Начальник Центра руководил операцией из своего кабинета,
по радио. Он сидел, покусывал ноготь и отмечал время. Машины  вышли  через
семь минут после звонка Потосова. Въехали во двор Института Скорой  помощи
еще через девять минут. Итого  шестнадцать.  Врачи  -  во  главе  с  Анной
Егоровной - прямо от ворот,  подхватив  в  машину  Ямщикова,  помчались  к
операционному корпусу. Офицеры оперативной группы  сопровождали  "раф"  до
операционного корпуса,  а  там  разделились.  Пятеро  обеспечивали  охрану
врачей, двое остались на связи, а  еще  трое  поехали  дальше,  в  глубину
институтского сада, к  каптерке,  где  хранится  одежда  пациентов.  Через
двадцать шесть минут после начала операции Зернов услышал голос Ганина:
     -  Первый,  первый!..  Докладывает  Павел.  Обнаружено!  Повторяю   -
обнаружено! Прием!
     -  Первый  к  Павлу.  Изъять  все  личные  вещи  раненого.  Доставить
немедленно, на третьей машине. Допросить гардеробщицу - не  спрашивали  ли
одежду до нас. Связной? Доктора мне. Прием.
     - Связной к Первому. Доктора вызываю. Павел передает - третья  машина
вышла в хозяйство.
     Две длинные минуты - пауза. Затем голос Анны Егоровны:
     - Первый, я доктор. Слушаю.
     - Что скажете о раненом?
     - Фортуна, товарищ Первый. Он!
     - Транспортабелен?
     - Он здоровей нас с вами, - сказала Анна Егоровна. - Хитрющий  мужик.
Притворяется коматозным.
     - Не понял. Прием.
     - Симулирует глубокую потерю сознания.
     - Понятно. Готовьте к транспортировке.
     - А его не отдадут, - сказала Анна Егоровна.
     - Об этом позаботится Павел, - сказал  Зернов.  -  Конец...  Связной,
дайте Павла! Прием...
     Но, отпустив  кнопку  микрофона,  Зернов  опять  услышал  голос  Анны
Егоровны:
     - Первый! Вы учтите, здесь Иван Ямщиков. Он скандал устроит... Ему на
вашего Павла, знаете...
     Как всякий старожил Н., Зернов был наслышан о профессоре Ямщикове.  О
его мастерстве, почти  сказочном,  и  о  неукротимом  характере.  И  когда
госпитальная машина вернулась во двор Центра, из нее вышел первым Ямщиков.
Он протопал по служебной лестнице в больничку, не отставая от носилок,  на
которых несли "апостола". Лишь на таких условиях он  согласился  выпустить
волшебного пациента из операционного бокса.
     Ровно через час после выезда группы  в  кабинете  Зернова  состоялось
совещание. Героем его был не "апостол" - с ним-то все было  ясно.  Посреди
стола лежал зеленый цилиндрик в палец длиной.  Рядом  -  пять  голубоватых
кристаллов. Первая добыча Центра.
     Благоволин сказал:
     -  Вне  сомнения,  это  "посредник".  Излучатель  такой  же,  как  на
шестизарядном, который я видел. Вот - воронка на торце. Такие же нити  для
включения. Длинная - передача, короткая - прием... Разрешите открыть?
     - Открывайте, - сказал Зернов и по-детски вытянул шею.
     Физик покрутил  цилиндрик  в  пальцах.  Чмокнув,  отвалилась  крышка.
Открылось круглое бархатное ложе для Мыслящего. Пустое.  Длинные  ворсинки
бархата шевелились сами по себе, как живые. Разобрать  их  цвет  оказалось
невозможным - они были черными и одновременно  всех  цветов  радуги.  Илья
Михайлович  -  заведующий  научной  частью  -  схватил  со  стола  лупу  и
прищуренным глазом впился в ворсинки. Сказал с едкой завистью:
     - Микроконтакты... Эх!..
     Заместитель Зернова - тот, что  возглавлял  следственную  комиссию  в
Тугарине, - сказал:
     - Так, хорошо. Значит,  на  одном  контрольном  пункте  рентгеновский
аппарат можем заменить этим прибором? Это достижение... "Камею" обезопасим
на сто процентов!
     - Прежде всего, медицинская проверка, - сказала Анна Егоровна. -  Эта
штука же орудует в мозге - нашли игрушку... Вы можете поручиться, что  она
безвредна?
     Благоволин вдруг сказал странным голосом:
     - Это "посредник" планетного класса.
     Стало тихо. Дмитрий Алексеевич сидел, сжав пальцами виски.
     - Сейчас,  сейчас,  -  пробормотал  он.  -  Сейчас  я  вспомню...  А!
Планетного - именно так... Извлекает только  _э_т_и_х_  Мыслящих...  Наших
не... как бы сформулировать?.. наших не берет.  Он  безвреден  для  мозга,
Анна Егоровна. Еще что-то было, сейчас... А! Он действует  эн  раз,  затем
самоуничтожается.  Вся  их  аппаратура,   выносимая   с   корабля,   имеет
ограниченное количество циклов... - Физик бормотал, как со сна, и это было
так непохоже на его обычную самоуверенную манеру, что  всем  стало  не  по
себе.  -  Эн,  эн...  Сколько  же?..  По-видимому,   девять,   "Посредник"
девятиразового действия. На контрольном пункте его нельзя использовать.
     - Нельзя-а? - спросил Ганин. - Откуда вы это все знаете?  (Благоволин
не ответил.) А раньше почему не доложили?
     - Сейчас только вспомнил, Иван Павлович.
     - Почему девять? - спросил кто-то.
     - У них девятеричная система счета, - сказал Благоволин.
     Начальник Центра сложил кончики пальцев, поднялся:
     - Спасибо, товарищи.  Оперативные  решения  откладываем.  Пока  ведем
исследования. Первое - надо получить рентгенограммы  прибора.  Используйте
рентгеновские аппараты, установленные  на  проходных.  Получите  снимки  в
разных ракурсах. В карманах, портфелях,  обуви.  Возможно,  прибор  вообще
прозрачен для рентгена, а мы  штабных  работников  облучаем  каждый  день.
Второе - врачам, психологам, физикам  провести  комплексное  исследование.
Программу представите на утверждение. Прибор не портить. Включать разрешаю
не больше двух раз.
     - Михаил Тихонович! - вскрикнула докторша.
     - Не больше двух раз, - жестко повторил Зернов. - Третье... "Апостол"
не должен знать, что  "посредник"  и  кристаллы  мы  обнаружили.  Впрочем,
следствие  и  поведу  сам.  Последнее.  Я  приказываю  считать,   что   мы
_н_и_ч_е_г_о_ не добились. Ни-че-го. Взяли в плен шестерых врагов - право,
это не победа... Товарищи, вы свободны. Дмитрий Алексеевич, останьтесь.
     Он обождал, пока все вышли:
     - Дмитрий Алексеевич, вы играли. Плохо играли. Неважный вы актер...
     - Сознаюсь, - сказал физик. - Я не Москвин.
     - Вы притворялись, что вспоминаете.
     - Ну да. Остальное - правда. (Зернов пожал плечами.) Не верите?  Все,
что я говорил, поддается проверке. "Посредник" наверняка один  раз  был  в
деле, - после  восьми  включений  он  рассыплется,  если  не  после  семи.
Проверяйте. И для рентгена он непрозрачен, как я говорил.
     - Зачем вы играли? - спросил Зернов.
     - Михаил Тихонович... Я не хвастун,  правда?  Ведь  я  даю  ценнейшую
информацию. Без нее "посредник" бы погиб. А он еще пригодится, хотя бы для
операции "Тройное  звено"...  Смею  напомнить,  я  же  дал  информацию  об
однозарядном "посреднике", и  сегодня  она  подтвердилась  убедительнейшим
образом. Что вам до манеры, в которой я выступаю на совещании?
     - Неубедительно, - сказал Зернов. - Я должен знать  все,  что  знаете
вы. Тогда, когда нужно мне, а не по вашему  усмотрению.  Сейчас  я  должен
знать, зачем вы играли.
     Физик достал служебное удостоверение, положил на стол.
     - По-видимому, я отстранен от работы.
     - Не имею другого выхода.
     - Я готов. Михаил  Тихонович,  одна  просьба,  -  я  жду  письма  или
телеграммы. Пусть меня известят, и тогда я расскажу вам все. Лично вам,  и
никому другому.
     Он грустно, шаркая большими ногами, вышел ив кабинета. Зернов  сказал
в пустоту:
     - Нелепо... Да что делать?
     Если он не применит к Благоволину дисциплинарные меры, то  они  будут
применены к нему, Зернову. Он дал Ганину распоряжение о  домашнем  аресте.
Затем написал несколько слов на листке именного блокнота, поставил дату  и
листок запечатал в конверт. Открыл большой сейф, в нем еще одну дверцу,  и
туда, в отделение для самых важных бумаг, спрятал конверт.



                              ОБЫЧНАЯ ПРОГУЛКА

     Двое суток назад мир казался прекрасно  устроенным.  Он  был  подобен
Солнечной системе, в которой светят три Солнца - Великие, - вокруг них  по
сложным, однако же неизменным орбитам вращаются члены высших  каст.  Затем
вторая система спутников - низшие касты. Все  было  четко  и  определенно.
Цель Пути задана раз и навсегда. После смерти - возрождение. При  жизни  -
стремление вверх.
     В темноте подземных заводов копошились низшие из  низших,  "крапчатые
комбинезоны", парии. Розовые комбинезоны обслуживали поверхность планеты и