ая
самолет. И парни на дороге, и две  девушки  в  нарядных  выходных  платьях
проводили его глазами. Один  парень  проговорил:  "Во  дают!",  а  второй,
сосредоточенно пыхтя, расстегнул сзади на шее  галстук,  а  девушка  взяла
галстук  и  спрятала  в  сумочку,  и  в  эту  секунду  загрохотал   второй
истребитель.
     Один самолет мог случайно пролететь над лесопарком. Но два!..
     Степка из-за кустов показал женщине нос. И увидел, что  она  стоит  с
задранной головой посреди поля и держит в руках не  пистолет,  а  какой-то
хлыстик или ремень. Потом она повернулась спиной к дороге и,  пригнувшись,
стала смотреть в лес. И из леса выскочил странный белый зверь и широченной
рысью помчался по опушке... Да это же собака, знаменитый "мраморный  дог",
единственный в Тугарине! Его хозяйка - дочка директора  телескопа!  Степка
даже засмеялся. Он же прекрасно знал, что эта самая дочка тренирует собаку
в лесопарке. Вот она, в брюках, а в руке у нее собачий поводок...
     Он стоял со счастливой улыбкой на лице. Нет за ним погони, а докторша
с Алешкой добрались! Уже прошли первые самолеты. Сейчас пойдут  войска  на
вертолетах, волнами, как в кино, и густо начнут садиться вокруг телескопа,
и солдаты с нашивками-парашютами на рукавах похватают пришельцев,  заберут
ящики "посредников" - и все!
     Но вечерний воздух был тих.  Степка  воспаленными  глазами  шарил  по
горизонту - пусто. Над телескопом ни малейшего движения.  "Дьявольщина!  -
вскрикнул он про себя. - Алешка же ничего не знает  про  телескоп!  Он  же
сначала уехал, а  после  я  узнал...  Самолеты  сделали  разведку,  ничего
тревожного не обнаружили, и наши двигаются себе не торопясь..."
     Он вздохнул, привычно оглянулся: на дороге позади  спокойно,  впереди
тоже. А в поле...
     Женщина подбегала к  опушке,  а  собака  сидела,  повернув  морду  ей
навстречу, и держала в зубах длинную толстую папку.
     - Вот так так... - прошептал Степка и непроизвольно шагнул с дороги.
     Полено уже было у хозяйки, а собака виляла хвостом. Степка  пригнулся
и побежал к ним через поле.
     Женщина в брюках открывала футляр для чертежей.
     - Вот так полено! - шептал Степан, подбегая к ним.
     Он даже не подумал, что в городе сотня таких футляров  -  коричневых,
круглых, с аккуратными ручками. Вот упала бумага, подложенная под  крышку.
Потянулась нитяная ветошка...
     Женщина повернула к Степке доброе, беспечное лицо, приказала  собаке:
"Сидеть!" Из футляра торчала еще ветошь. Степка сказал:
     - Это мое. Я потерял... ла.
     Собака дышала - "хах-хах-хах" - и с неприязнью смотрела на Степана.
     - Твое? Возьми,  пожалуйста,  -  приветливо  сказала  дочь  директора
телескопа. - Зачем же ты раскидываешь свои вещи?
     - Я  не  раскидывала,   -  сказал  Степан,  понемногу  отходя.   -  Я
спрятала... там... - Он махнул в сторону шоссе. - Вижу, собака... Спасибо!
- крикнул  он  и  побежал,  пока  женщина  не  передумала  и  не  спросила
что-нибудь лишнее.
     Она, впрочем, и не собиралась спрашивать. Позвала собаку и побежала с
ней в лес.



                                   ОГОНЬ!

     Степан сунул руку под ветошь. Бластер лежал,  как  его  укладывали  в
тире: хвостовой частью вверх, обмотан тряпкой. Удача. С таким  оружием  не
изолятор - целую мачту свалим в два счета... Как его нести? Эти через Сура
должны знать, в чем упаковано их оружие.  Степан  выкинул  чехол  и  понес
бластер, оставив его в масляной тряпке.
     "Значит, Анна Егоровна не добралась с Алешкой. Их перехватили, и  они
выкинули бластер из машины", - подумал Степан. И заставил себя не думать о
постороннем Сейчас все - постороннее, кроме дела.
     Точно к половине восьмого он вышел на  место  и  увидел  прошлогоднюю
копешку. Кругом опять ни души. День был такой - пустынный. Он сказал вслух
фразу из "Квентина Дорварда": "Все благоприятствовало отважному оруженосцу
в его благородной миссии".  И  тут  же  привалила  удача.  Луг  пересекала
канава, узкая и глубокая. Откос ее давал опору для стрельбы вверх.  Степан
не торопясь отмерил шестьдесят метров от опоры, спрыгнул в канаву и лег на
левый бок. Развернул бластер и удивился, как удобно сидит  в  руках  чужое
оружие. Оно было не  круглое,  а  неправильное,  со  многими  вмятинами  и
выступами. Чтобы выстрелило, надо нажать сразу оба крылышка у  рукоятки  -
вот так... Десять  минут  Степка  пролежал  в  канаве  неподвижно.  То  ля
чудилось ему, что в вышине сверкают зеркала, то  ли  впрямь  блестело.  Он
ждал. Затем уперся носками в землю,  рыхлую  на  откосе,  установил  левый
локоть, чуть согнув руку, и  убедился,  что  бластер  лежит  прочно  и  не
"дышит" в ладони. Поставил его на линию с правым глазом и верхушкой мачты,
а двумя пальцами правой руки сжал крылышки... Ш-ших-х! Вздрогнув,  бластер
метнул молнию, невидимую на солнце, но  ярко,  сине  озарившую  изоляторы.
Когда  Степка  смигнул,  стало  видно,  что   одна   гирлянда   изоляторов
оплавилась, но цела. И провода целы. Дьявольщина! Этой штукой надо резать,
как ножом, а не стрелять в точку!
     Тут в вышине опять что-то блеснуло,  за  мачтой,  далеко  вверху.  "В
глазах замелькает от такого", - подумал Степан, прицелился под изоляторы и
повел бластер снизу вверх,  не  отпуская  крылышек,  -  ш-ших-х!  ш-ших-х!
Третьего выстрела не получилось, а блестящий кристалл головки стал мутным.
     Один провод - ближний - валялся на земле. "Можно  и  один,  но  лучше
два", - вспомнилась инструкция Вячеслава  Борисовича.  Бластер  больше  не
стреляет...
     - Дьявольщина и дьявольщина! - пробормотал Степка, положил бластер  и
выудил из-под платья пистолет.
     Над проводами снова блеснуло, как маленькая, круглая радуга в бледном
небе... Сильно, страшно кольнуло сердце. Он прыжками  кинулся  под  копну,
молния ударила за его спиной, ударила впереди. Дымно вспыхнула копна.  Над
первыми струями  дыма  развернулся  и  косо  пошел  вверх  радужный  диск.
Полсекунды Степка смотрел, не понимая, что он видит и  какое  предчувствие
заставило его бежать. Но тут диск опять стал увеличиваться.  Ярче  и  ярче
вспыхивая на солнце, падал с высоты на Степку.  Он  снова  помчался  через
весь луг зигзагами.  Полетел  в  канаву,  и  вдруг  его  свело  судорогой.
Выгнуло. В глазах стало черно и багрово, и крик не прорывался  из  глотки.
"Погибаю. Убивает током", - прошла последняя мысль,  а  рука  еще  сжимала
пистолет. И последнее он чувствовал, как ток проходит из пистолета в руку.
     Несколько секунд "блюдце" висело над канавой. Потом, не тратя  заряда
на неподвижную фигурку в голубом платье, переместилось к бластеру, втянуло
его в себя, косо взмыло над лугом и скрылось.



                                НА СВОБОДЕ

     ..."Бегом!" - приказал Сур. И я побежал, не думая о страшных  лучевых
линзах корабля. Меня спасло то, что  проход  был  в  глубоком  ответвлении
оврага и черный шар, заблестевший после выстрела поисковыми вспышками,  не
смог меня поймать.
     Корабль был слишком хорошо замаскирован. Он мог  пожечь  весь  лес  в
стороне, а вблизи было полно "мертвых зон". Я бежал. Лучи плясали над моей
головой, каждый лист сверкал, как осколок зеркала. Уже шагах в  пятидесяти
от прохода я услышал стонущий гул корабля и бросился на землю. Прополз под
ветками ели, оказался в ответвлении оврага и замер, весь осыпанный  сухими
еловыми иглами и чешуйками коры. Корабль гудел. Я хотел поставить пистолет
на предохранитель, чтобы не выдать себя случайным  выстрелом,  -  не  было
сил. Пальцы не слушались. Весь лес наполнился гудением. Но лучи больше  не
сверкали.
     Кое-что я соображал, хотя едва дышал и был отчаянно напуган. Вряд  ли
они захотят из-за меня демаскировать корабль, колотя лучеметами  по  всему
лесопарку. Значит, надо уползать, не поднимаясь из спасительного  овражка.
Тогда мне будет угрожать только  внешняя  охрана  -  заяц  Девятиугольник.
Корабль гудел довольно долго. Может  быть,  искал  меня  внутри  защитного
поля.  Приподнялся  и  высвечивал  каждый  угол.  Расчетчик,  наверно,  не
догадался, что беглец утащил "микрофон" и уже вышел из зоны.
     Были  еще  разные  мысли,  когда  я  лежал  под  сухой  елью.  Что  я
единственный человек, который знает планы  пришельцев,  и  поэтому  должен
удрать во что бы то ни стало. Я не убийца, потому  что  Сур  регенерирует,
как Навел Остапович. Он сказал: "Отсюда уходи".  Я  не  думал,  почему  он
внезапно заговорил, как человек. Вспомнил его приказ и пополз.
     Я полз долго, замирал при каждом шорохе. Потом канава  окончилась,  и
надо было переползать просеку. Я вспомнил о "летающих блюдцах". Они летают
бесшумно. Хорошо, что лес такой густой. Я не спасался зайца. Разряд у него
самый низкий, и вообще не зверь, мелочь, а у меня - пистолет...
     Наконец я решился перепрыгнуть просеку и снова  на  живете  пополз  к
шоссе. На обочине залег в  третий  раз.  Странное  там  было  оживление...
Урчали автомобильные моторы, слышались голоса, ветерок гнал какой-то мусор
по асфальту, бумажки. Пробежал Десантник в сторону  Синего  Камня.  Худой,
лоб с залысинами и большие глаза, темные. Он промелькнул, быстро  дыша  на
бегу.  Я  видел  вблизи  всего  пятерых  людей  -  Десантников:  гитариста
Киселева, шофера такси, Сурена Давидовича, Рубченко и Линию  восемнадцать.
Но сухого, спаленного выражения их лиц я никогда не забуду и ни с  чем  не
спутаю. Мимо меня по шоссе пробежал Десантник.
     Спустя двадцать секунд проехал фургон  "Продовольственные  товары"  с
болтающейся задней дверью, и я  рискнул  чуть  высунуться  и  увидел,  как
большеглазого Десантника подхватили в эту дверь. Внутри было полно народу.
Только я спрятался - промчался  велосипедист,  низко  пригибаясь  к  рулю,
оскаленный, с черными пятнами пота на клетчатой  рубахе.  Под  рубахой  на
живете  при  каждом  рывке   педалей   обозначался   квадратный   предмет.
Велосипедист промчался очень быстро, но  я  мог  поспорить,  что  он  тоже
Десантник. За ним проехали сразу  несколько  крытых  грузовиков,  и  я  не
разобрал, кто в них сидел. Они казались набитыми до отказа.
     Следующая машина - серый "Москвич", как у Анны Егоровны.
     Я посмотрел в чистое, светлое вечернее небо. Там по-прежнему не  было
ни облачка и самолетов тоже не было. Что  же,  наши  пошли  в  наступление
все-таки?  Прошло  не  больше  сорока  минут  из  полуторачасового  срока.
Пятьдесят от силы. А если пошли, то почему без авиации? А потом, с чего бы
пришельцам бежать к Синему Камню, мимо корабля? Они же  к  кораблю  должны
удирать. Непонятные дела.
     Я лежал у обочины, смотрел, изнывая  от  любопытства.  Только  что  я
думал, что с меня хватит на всю жизнь,  лет  на  сорок  наверняка,  а  тут
захватило;  я  даже  приподнялся.  Как  раз  промчалась  спортивным  шагом
компания молодежи из универмага. Они  бежали  хорошо,  в  рабочих  тапках.
Девчонки подвернули юбки. Нелкина подруга, кассирша Лиза, прыгала в  белых
остроносых туфлях с отломанными каблуками. Представляете?.. Они  с  визгом
погрузились в пустой грузовик.
     Потом за деревьями скрипнула тормозами  невидимая  машина,  крикнули:
"Давай!" Перед моим носом плавно прокатился велосипед без  седока.  Машина
вывернулась из-за деревьев, обогнала его и скрылась.
     Подъем здесь довольно крутой, - блеснув спицами, велосипед загремел в
канаву за ближним кустом.
     От города непременно набежит пеший  Десантник  и  заберет  велосипед.
Сядет и поедет. А я что - рыжий?! Нет, вы посмотрите - "Турист", с восемью
скоростями, новехонький... Чей бы это мог быть велосипед?
     Я оттащил его от дороги, опустил до отказа  седло,  спрятал  ключи  в
сумку и поехал за Десантниками.



                                   ИСХОД

     Садилось солнце, обойдя свой  круг  по  небу.  Чаща  телескопа  стала
ажурной на просвет, как черная частая паутина. Она  поднималась  и  росла,
пока я подъезжал. Закрыла полнеба, когда я вырулил на асфальтовую площадку
перед воротами.
     Площадка была забита пустыми машинами. Вкривь  и  вкось,  вплотную  к
воротам и дальше по песчаной обочине стояли автобусы, бортовые грузовики и
самосвалы, зеленые "газики" и "Волги".  Торчали,  как  рота,  велосипедные
рули. От "Москвича",  угодившего  радиатором  под  заднюю  ось  самосвала,
растеклась лужа, клубящаяся паром.
     Я прислонил велосипед рядом  с  другими.  Прислушался.  Из-за  забора
доносились странные звуки. Визжали женщины, глухо ревели  мужские  голоса,
бахнул выстрел. Коротко, сильно вскрикнули, забубнили. И все стихло.
     В этот момент я увидел  на  кабине  грузовика,  ближнего  к  воротам,
Десантника с винтовкой. Он сидел спиной к радиатору.  Когда  я  просунулся
между машинами, он сделал выразительное движение: проваливай. С его  сапог
капала вода. Он угрожающе поднял винтовку  -  я  отскочил  и,  пригибаясь,
пробежал вокруг площадки к забору и полез на холм.
     Здесь склон круто  уходил  вверх,  так  что  бетонные  звенья  забора
напоминали  лестницу  с  четырехметровыми  ступенями.  Под  нижней  частью
каждого звена оставалась клиновая  щель,  присыпанная  песком.  Дальше  по
склону маячила фигура с черточкой винтовки наперевес. Я  дождался  минуты,
когда часовой  повернулся  спиной  и  пошел  вверх,  подскочил  к  забору,
поднырнул, оказался на той стороне  и  сразу  плюхнулся  лицом  в  молодые
лопухи. Первый Десантник поднялся на кабине. Он постоял и сел, прогрохотав
сапогами. Я кинулся наверх, к  ближнему  дому.  Крики  доносились  сверху,
волнами. Сначала вскрикивает один, потом несколько голосов, потом  строгий
мужской окрик - и тишина. После тишины через неравные  промежутки  времени
все повторялось.
     Я пробежал к дому, обогнул его по бетонному  борту  фундамента,  мимо
двери черного хода, и высунулся за угол.  Никого.  Совсем  близко  женский
голос кричал: "Господи, что же это!",  и  сдавленный  мужской  голос:  "По
какому праву...", и  властные,  ревущие  крики:  "Лицом  внис-с!  Руки  за
гол-лову! Лежать!" Оемякнув, держась за водосточную трубу,  я  смотрел  на
следующий угол, за которым теперь была тишина, и тут же следующий вскрик и
безжалостная команда: "Руки за  гол-лову.  Ле-ежать!"  И  еще.  И  еще.  И
хрякающий звук удара.
     Я отполз  за  угол.  Оглянулся.  Новый  звук  нарастал  и  постепенно
наполнял холодеющий закатный  воздух.  Задребезжали  стекла  в  доме.  Мне
показалось, что воет и дребезжит у меня внутри от  страха  и  одиночества.
Звук стал оглушительным, и, не помня себя, я вскочил  в  дверь  -  створка
пела и ходила ходуном, - и  внезапно  все  смолкло.  А  передо  мной  была
стеклянная стена вестибюля. Она выходила на ту сторону дома. Очень близко,
перед самыми стеклами, стоял корабль пришельцев. Из-под широкой плиты  еще
вылетали струи пыли, он устанавливался  покачиваясь.  Кроме  него,  я  мог
видеть только небо. Я подумал, что не хочу ничего видеть, и в эту  секунду
из-за корабля полезла вверх серая  и  зеленая  пелена,  стали  подниматься
кусты, белая полоса дорожки,  черный  диск  клумбы.  Небо  закрылось.  Это
корабль поставил вокруг себя защитное поле, как в овраге.
     Поле как бы изогнуло пространство перед стеклянной стеной.  Теперь  я
видел площадку справа. По ней тесно,  как  бревна  в  плету,  лежали  люди
Лицами вниз. Их было человек сто, у всех руки  закинуты  на  затылки.  Над
ними, спинами ко мне, стояла редкая цепочка Десантников - только  мужчины,
с пистолетами и винтовками наготове. Когда лежащие приподнимали головы или
вскрикивали, Десантники подскакивали к ним и били ногами  или  прикладами.
Слева, из-за корабля, непрерывно подводили новых -  полубегом,  с  руками,
вывернутыми за спину. Швырком укладывали вплотную с остальными. Прежде чем
я пришел в себя, уложили человек десять.  Я  опомнился,  когда  подвели  и
швырнули на землю худого,  большеглазого  Десантника,  которого  я  первым
увидел на шоссе.
     Что творится, это они своих! Вот  кассирша  из  универмага  плачет  и
пытается снять туфлю с отломанным каблуком... А вот и Нелку  приволокли  и
орут на нее: "Рук-ки за голову! Лежать!"
     Я пробежал по пустому вестибюлю налево и увидел, откуда их тащат.  Из
очередей. Аккуратно,  в  затылок,  состояли  цепочки  Десантников,  как  в
очереди за билетами в кино. Три очереди, и в каждой, наверно, по  полсотне
людей или больше. Через стекла было трудно  смотреть  -  внутри  защитного
пузыря все получалось изогнутым, искаженным, особенно с края площадки.  Но
я рассмотрел, что средняя очередь тянулась к седому - Линии  восемнадцать.
Он стоял лицом к очереди, держась  вытянутыми  руками  за  зеленый  столб.
Десантники  спокойно  один  за  другим  приступали  к   столбу,   вынимали
"микрофоны" и сразу, как от удара, подгибали ноги и  сваливались  на  руки
заднему. Тот держал, а сбоку подскакивал здоровенный  Десантник  и  уводил
ударенного, выкручивая ему руки на ходу. Задний, освободившись, сам  шагал
к столбу и тоже падал. А здоровенные непрерывно сновали  между  очередями.
Хватали, выкручивали, тащили. Их было много, потому  что  в  двух  боковых
очередях творилось то же самое. Там Десантники  подходили  не  к  зеленому
столбу, а к зеленым ящичкам в руках Киселева и Потапова.  Боковые  очереди
двигались медленнее, но так же неуклонно, спокойно. Без страха. Словно  не
видя, что им предстоит: обморок, выкрученные руки и лицом в землю  или  на
бетон. А вот их уже кладут прямо на клумбу...
     Высокий рыжеволосый парень  то  и  дело  менял  Киселеву  и  Потапову
зеленые ящики.
     Директор телескопа профессор Быстров тоже стоял в  очереди,  я  узнал
его по черной  шелковой  шапочке.  Он  благодушно  улыбался.  И  вдруг  на
площадку выбежал его пес, который уволок бластер  от  корабля.  И  стал  в
очередь! Тогда профессор засеменил к  седому,  показал  на  собаку.  Седой
резким, злым движением  сунул  его  без  очереди.  Профессора  увели  двое
здоровенных, не выкручивая ему рук, посадили в сторонке. Кто-то подошел  к
собаке, и она кивнула - я сам  видел!  -  и  оставила  очередь.  Бросилась
направо, присоединилась к тем Десантникам, которые стерегли лежащих... Там
уже набралось сотни три, они лежали рядами, и стоял сплошной вой и грохот.
Некоторые пытались садиться, кричали, охранники прыгали как бешеные и  все
чаще стреляли над головами. И собака стала носиться между  рядами  и  бить
корпусом тех, кто садился... Она сразу навела  порядок,  только  очень  уж
страшно стало смотреть. Я чуть с ума не сошел. Я же не знал,  что  человек
совсем ничего не помнит, когда Десантник из него  высаживается.  Я  думал,
хоть немного должен помнить. А эти несчастные люди! Многие из них  с  утра
носили в себе Десантника, и вдруг - вечер, пальба и удары сапогами!  После
я узнал, что никто из них не видел очередей к  "посредникам",  Вернее,  не
помнил. Их били, толкали и орали страшно, но заставили  всех  лежать  вниз
лицами. И, наверно, так было лучше. Увидели бы они очереди - наверняка  бы
рехнулись.
     Я совсем уже  рехнулся,  но  тут  появился  заяц  Девятиугольник.  Он
шариком  проскочил  под  ногами,  подпрыгнул  к  столбу,  и  вся   очередь
загоготала, а передний поймал его за ухе,  вынул  "микрофон"  и,  подержав
зайца у столба, бросил его на землю. Ох, как же он  удирал!..  Он  мелькал
вверху и внизу, он снова стал простым толстым зайдем и  не  мог  выйти  из
защитного поля!
     Когда он последний раз сиганул  за  кораблем,  очереди  уже  иссякли.
Здоровенные Десантники  подбегали  к  седому  -  он  по-прежнему  стоял  у
"посредника"  и  бесстрастно  смотрел,  как  Киселев   и   рыжий   верзила
подхватывают здоровенных Десантников и расшвыривают кругом площадки.  Тела
падали бесшумно, потому что справа все громче орали люди и бешено,  хрипло
рычала собака. Через секунду упал и седой. Я вдруг увидел, что он лежит  у
"посредника", и Киселев перешагивает через него. Киселев вдвоем с верзилой
подхватили зеленый столб "посредника", потащили его к