Тафа лег правым боком на спинку кресла и, глядя на  кормовой  верхний
экран, начал поднимать корму. Командор держал  руку  на  рычажке  носового
двигателя. В случае чего, ему следовало "придержать нос" - не  давать  ему
опускаться.  А  рука  боялась.  Она  вдруг   забыла,   в   какую   сторону
поворачивается сектор. Пришлось наклониться  и  посмотреть.  Подъем  -  на
себя. Опустить нос - от себя.
     - Придержите... - сказал первый пилот. - Стоп... Еще. Стоп.
     Командор дважды повел рычаг на себя,  поворот  стал  тормозиться,  но
слишком быстро. Тафа крикнул:
     - Перебрали! Нос книзу!
     Со стороны было непонятно, почему он так нервничает.  Нос  поднимался
чуть заметно, ползком. Но восемьдесят тысяч тонн медлительны  по  природе.
Они медленно разгоняются и еще медленней останавливаются.
     Опустить - то есть от себя...
     Джал толкнул рычаг. Переждал. Толкнул еще раз Нос пошел вниз, а корма
- вверх, к сияющей стенке хранилища. Он толкнул в третий раз и  придержал.
Он держал бы до конца, но рукоятка выдернулась из  пальцев  -  это  пилот,
бешено перекосив лицо, рванул оба двигателя. И замер. И Джал замер.
     Буксировщик трясся и тормозил, раскачиваясь на болтах,  а  корма  шла
вверх.  Медленно  лезла,  придвигаясь  к  хранилищу.  Очертания  Холодного
дрогнули и размылись на  экране  -  автоматы  включили  антитяготение,  но
поздно! Корабль нельзя уже было остановить. Медленно, медленно, как пловец
в прозрачной воде прикасается к буйку, как  рыба  идет  сквозь  водоросли,
корабль  придвинулся  к  блестящей   поверхности   хранилища.   Вздрогнул.
Зеркальная поверхность вмялась темным треугольником. Очень медленно. Блики
играли вокруг вмятины. Черный, как Космос, треугольник  увеличивался.  Это
корма уходила все глубже, и электронные глаза корабля поочередно тонули  в
темноте хранилища. Тафа застонал и скорчился в кресле. Как бы  отозвавшись
на этот слабый  звук,  раздалось  шипение.  Оно  тоже  было  тихим,  но  в
космической  тишине  казалось  оглушительным.  Экраны  затянуло   молоком,
кипящим огромными пузырями. Жидкий кислород хлынул из  хранилища,  обволок
корабль от носа до кормы и закипел на  корпусе,  как  молоко,  бегущее  из
кастрюли в огонь.
     Командор Пути сосчитал до восемнадцати - Великий Диспетчер молчал.  И
Великий Десантник молчал. Пилот Тафа неподвижно висел в  фиксаторах.  Джал
надвинул на его голову шлем - по  аварийной  инструкции,  вынул  из  щитка
пилотский ключ, опустил шлем своего скафандра.
     Его охватило облегчение.  Сделано.  Все-таки  он  сделал  это.  Чисто
сделано. Кроме Тафы, никто не догадался, что авария подстроена.  Пилотская
ошибка, не более... Он спокойно сидел и ждал, что  будет  дальше.  Обидно,
если теперь будет взрыв, когда все получилось так хорошо,



                                 ОПОЗДАЛИ

     Знаменательным вечером ... июля, когда стало достоверно известно, что
Десантники, ушедшие за рубеж, выловлены и еще четыре обезврежены в Москве,
руководители служб Центра собрались на совещание. Говоря же начистоту, они
собрались, чтобы посидеть вместе и полчаса передохнуть - и кто бы стал  их
осуждать за это? Первый вечер у них было хорошее настроение. Первый раз за
много дней общий любимец Митя Благоволин приготовил на всю  компанию  свой
особенный кофе. "И очень славно" - как  сказала  Анна  Егоровна.  Короткий
доклад Ильи Михайловича был  выслушан  как  бы  между  прочим.  Благодушно
прихлебывая кофе, он сказал,  что  с  понедельника  -  а  была  суббота  -
детекторы-распознаватели пойдут с конвейера, по сотне штук  в  сутки.  Уже
сейчас оперативная служба получила семь портативных детекторов.
     Поговорили о том о сем. Операционисты  -  математики  и  психологи  -
обещали к понедельнику закончить  график  раздачи  детекторов  оперативным
группам. Где-то есть большая вероятность поймать  оставшихся  Десантников,
где-то меньшая.
     Зернов попросил еще  учесть,  что  некоторое  количество  надо  будет
передать за границу. Операционисты доложили, что это предусмотрено.
     Беседовали спокойно, ровно - благодушествовали. И вдруг Митя  спросил
о Линии девять.
     Все притихли. Суровые правила  секретности,  принятые  в  Центре,  не
разрешали спрашивать о делах, находящихся в чужом ведении, а тем  более  в
компетенции начальства. Но  таинственная  личность  Десантника-перебежчика
всех интересовала.
     Тишина длилась секунду-другую - ровно  столько,  сколько  нужно  было
Михаилу Тихоновичу на последнюю проверку своего решения: секрет  инвертора
остается для землян секретом.
     Он сказал:
     - Иван Кузьмич, говорите? Мы его интернировали  на  даче,  где  он  и
прежде находился. По-моему,  с  некоторого  времени  он  намеренно  путает
карты. В чем путает? Утверждает, что послал разведчиков  -  детей,  а  они
перед окном катаются на велосипедах. Сам видел. Так... Ну и прибор  его...
- Зернов пошевелил пальцами, - вызывает сомнения.
     Благоволин опустил глаза. "Понимает, - подумал Зернов. - Все понимает
и одобряет".  Анна  Егоровна,  которой  очень  нравился  Зернов,  согласно
кивала. Большей части специалистов -  математикам,  врачам,  психологам  -
вопрос об инверторе был не по зубам. Ждали, что  скажут  кибернетисты.  И,
разумеется, Илья Михайлович спросил:
     - Разве нам  не  стоило  бы  ознакомиться  с  этим  прибором,  Михаил
Тихонович? Одно время и "посредники" числились по разряду "липы".
     Зернов улыбнулся:
     - Разумеется, Илья Михайлович! Хоть завтра езжайте  -  Иван  Павлович
организует машины.
     Выезд  к  Ивану  Кузьмичу  назначили  на  послезавтра,  поскольку   в
воскресенье электронщики были заняты на производстве, а  Благоволин  -  на
испытательном  стенде.  Послезавтра  они  освободятся  и  займутся  Линией
девять. И заговорили о другом. Дмитрий Алексеевич сидел, не поднимая глаз.
Зернов поглядывал на него и думал:  вот  уже  появилось  новое  поколение,
которое  не  хочет  повторять  наши  ошибки.  Которое  не  боится   верить
небывалому и различает небывалое от невозможного, а  мы  этого  не  умели.
Которое  заботится  о  благе  человечества,  не  путая  истинные  блага  с
сиюминутными выгодами. "Как странно, -  думал  Зернов,  -  ведь  это  наше
поколение поняло, что знание может быть опасным. На наших  глазах  атомная
бомба перестала быть секретом одной  страны.  Потом  водородная  бомба,  и
ракетные атомные подводные лодки, и глобальные ракеты. Да, мы  поняли,  но
вчуже, а осознание оставили ему, следующему поколению. Как трудно мне было
уговорить себя не накладывать руку на секрет инвертора, этого  абсолютного
оружия. Убедить себя, что на Земле у нее в сотни раз  больше  оружия,  чем
нужно. Что максимум через три года инвертор появится  на  вооружении  всех
армий, и вновь установится "равновесие силы"! А Дмитрию это решение ничего
бы не стоило. Что же,  теперь  мы  сравнялись,  приятель...  Ты  осмелился
принять сотрудничество пришельца, я осмелился отказаться  от  его  оружия.
Надеюсь, что послезавтра Илья Михайлович не найдет там инвертора..."
     Так думал Зернов, дослушивая соображения своих сотрудников,  прощаясь
с ними, то здесь, то там вставляя уместное замечание. Он  последним  вышел
из конференц-зала и привычно  двинулся  в  свой  кабинет,  -  приближалась
полночь и с ней очередная запись в дневнике.
     Загудел внутренний телефон:
     - Докладывает узел связи. "Дача" просит соединения.
     - Соедините... Дача, первый слушает.
     - Товарищ первый,  докладывает  Кашицын!  Учитель  просит  разрешения
переговорить.
     Капитан Кашицын был старшим в охране Десантника.
     Зернов усмехнулся - представил себе, как Линия девять "просит".
     - Да, разрешаю.
     Пауза. Затем знакомый голос с наставительной интонацией:
     - У аппарата?
     - Первый у аппарата, - сказал Зернов.
     - М-да, я вас узнал. Итак, приходится прощаться. Ми... - Было слышно,
что Кашицын поправляет:  "Товарищ  первый!"  -  ...Товарищ  первый.  М-да.
Прощайте, не поминайте лихом, как говорится. Я ухожу, и..
     - Не совсем вас понимаю, - мягко перебил Зернов. - Не желаете сказать
что-нибудь по делу?
     - Дела закончены. Эскадру отзывают. Прощайте.
     Качество линии спецсвязи было великолепное. Зернов слышал, как  легла
на стол трубка, простучали шаги, затем донесся голос капитана Кашицына:
     - Товарищ первый, разрешите доложить...
     - Отставить. Где он?
     -  Вернулся  к  машинке...  стой!!  -  вскрикнул  Кашицын,  в  трубке
загрохотало.
     "Уронил трубку", -  понял  Зернов.  Через  несколько  секунд  капитан
закричал в телефон:
     - Разрешите доложить, Учитель лежит без сознания, машина  рассыпалась
пылью! Товарищ первый!..
     Зернов распорядился: Учителя привести в сознание, "пыль" не  трогать,
ждать группы из Н... Выслал на дачу врача и следователя - с  детектором  и
"посредником", на всякий случай. И долго стоял у окна, прежде чем  достать
дневник.
     Линия девять снова исполнил  обещанное.  Инвертор  перебросил  его  в
неведомые просторы Космоса и самоуничтожился, рассыпался серой пылью,  как
я остальные аппараты Десантников после определенного числа срабатываний.



                              ВО ИМЯ СПАСЕНИЯ

     Прожекторы Холодного погасли. Извержение продолжалось во тьме. Слабый
свет маяков освещал  поверхность  спутника,  покрытую  кипящей  жидкостью.
Фонтан жидкого гелия бил в пустоту, вздымаясь над густым  облаком  грозной
кислородно-водородной смеси. Из облака вылетали, мигая аварийными лампами,
балоги в скафандрах - экипаж покидал Холодный. Взрыв мог ударить  а  любую
секунду.
     Планета  потрясенно  молчала.  В  эфире  слышались   голоса   пилотов
спасательных ракет. На экране было видно, как они ложатся в  дрейф  вокруг
Холодного и подбирают экипаж спутника Командор Пути  отметил,  что  экраны
очистились - "молоко" испарилось с обшивки. Незнакомый голос  предупредил,
что за его предусмотрительностью  идет  ракета  со  спутника  Сторожевого.
Тогда Джал быстро проверил скафандр и поднял Тафу.  Пришлось  проверить  и
его скафандр. Пилот не шевелился, только дышал, похрипывая.
     В корабле было светло. Никто из команды не пришел встретить командора
Пути. Выбравшись из путаницы ракетных дюз, Джал  увидел  четыре  фигуры  -
Тачч, Нурры, Клагга и безжизненного пита. Они молчали. Нурра и Машка -  из
осторожности, Клагг - с перепугу, а  пит  -  потому  что  в  нем  не  было
Мыслящего. Джал распорядился:
     - К кормовому люку, порученцы! Живее!
     Надо было спешить, пока не пришла ракета со Сторожевого. Идти туда, в
лапы к Диспетчеру и Десантнику, было вовсе ни к чему.
     - Господин начальник Охраны, поручаю вам пилота. Отправите в  главное
хозяйство. Идите в корабль.
     Клагг отсалютовал, подхватил  Тафу  и  поскорей  прыгнул  в  коридор.
Мелькнули его башмаки, дурацки растопыренные в полете.
     "Вот и все", - подумал  Севка.  Они  вышли  в  Космос,  уцепились  за
решетку  временного  причала.   Нурра   деловито   закрепил   свою   ношу,
Первосортное Искусственное Тело, за карабин на поясе, чтобы не  улетела  в
пустоту. Проговорил:
     - Вот сейчас и ахнет...
     Действительно, корабль и Холодный,  окутанные  смертоносным  облаком,
приближались к краю планетной тени. Мрачная  радуга  космического  восхода
уже играла на броне. Корабль, как стена, вздымался за спинами,  а  впереди
был  Космос.  Молчаливые  звезды.  Севка  толстыми  от  защитных  перчаток
пальцами достал "поздравительную пластинку". На ней было одно лишь  слово:
"Иду". Мимо причала плавно, как лифт, скользнула спасательная  ракета,  на
секунду ослепила оранжевым маяком  -  и  сейчас  же  над  темной  стороной
планеты появился другой, двойной опознавательный огонь. Оранжевый с белым,
сигнал Охраны.
     - За нами, - сказала Машка.
     "Иду. Иду. Иду!.." - бежало по пластинке.
     "Хвалился, что можешь забрать в любую секунду,  -  подумал  Севка  об
Иване Кузьмиче. - Длинные же выходят  секунды..."  Он  сунул  пластинку  в
карман, выключил радиостанцию скафандра, прижал свой шлем к  Машинному,  а
Нурру придвинул рукой и сказал:
     - Лучеметы наизготовку. К Сторожевому не пойдем.
     Сквозь толстые скорлупы шлемов он вдруг видел, что Машка-Тачч смотрит
мимо него и пощелкивает челюстями, как от сильного изумления. Он оглянулся
- пит ожил! Это не могло быть обманом  зрения.  Облегченный  скафандр  для
искусственных  тел  позволял  видеть,  как  пит  характерно  потягивается,
хлопает веками - получил Мыслящего... И уже неуловимо  быстрым  движением,
недоступным балогу, отстегнулся от штанги  причала,  прижал  свой  шлем  к
Севкиному и сказал:
     - Я пришел. Вы уйдете через одну восемнадцатую.
     Гулкий металлический голос. Два изумленных лица  перед  глазами  -  в
пузырях шлемов, сквозь которые мутно светят  звезды.  И  неподвижное  лицо
пита. Глянцевитое, начищенное, мертвое. Вот  что  значило  "иду",  подумал
Севка. Вот так Учитель... Значит, мы сейчас _у_й_д_е_м_ и не  узнаем,  что
будет дальше. А пит заговорил снова:
     - Где Мыслящий Номдала?
     - Кого-кого? Ты у меня поговоришь! - сказал Нурра.
     - Ты - Нурра? - спросил пит. - Твое полное имя?
     - Нурра, сын Эри... Благодетель, что ему надо?!
     - Мы - Шорг. Во имя спасения, - раздельно произнес пит.
     Нурра с неистовой яростью бросился на Учителя-пита. Стал трясти.  Тот
невозмутимо повторял:
     - Где Мыслящий Номдала?
     - Шорг, Шорг! - вопил Нурра и тряс его.
     - Выпусти нас! - сказал пит.
     Приближающаяся  ракета  Охраны  осветила  их  прожектором,  ослепила.
"Нурра сошел с ума", - подумал Севка и стал отдирать его от Шорга. Безумец
немедленно бросил пита, налетел на Севку, схватил за горловину  скафандра,
прижал к себе и заорал:
     - Во имя спасения! Это Шорг, вождь Замкнутых!
     - Молчи, - сказал пит. - Слушай,  мальчик.  Сейчас  вы  вернетесь  на
Чирагу. Пусть вас ничто не удивляет. Вас будут  расспрашивать.  Расскажите
все, что видели и знаете.
     - Конечно, как же иначе? - сказал Севка. - Но...
     - Заложи Номдала в "посредник" и передай его  Нурре,  -  сказал  пит.
Севка повиновался. - Нурра, пересадишь Номдала  в  командора  Пути,  когда
инопланетные уйдут.
     - Если успею, - проворчал Нурра. - Охранюги...
     Прожектор светил в  полную  силу.  Наверно,  "Рата"  подтягивалась  к
самому причалу. Севка не мог ее видеть - они опять стояли, сдвинув  шлемы.
Он спросил:
     - Номдал тоже Замкнутый?
     Пит зашевелил челюстями, но Севка уже не слышал  его  слов.  Время  и
пространство  сдвинулись.  Пронзительно-голубой   свет   прожектора   стал
оранжевым, и в нем обнаружились объемные изображения.  Странно  изогнутые,
словно  сделанные  из  жидкого  теста,  перед  Севкой  проплыли:   Великий
Диспетчер -  неподвижный,  хмурый,  в  снежно-белом  комбинезоне;  Великий
Десантник - хищно настороженный, в желтом комбинезоне с  черным  квадратом
лаби-лаби на груди, в желтом лаковом шлеме с острым гребнем. Лицом к  лицу
с ними стояли Номдал, Нурра, Тачч и вождь Замкнутых. Тачч сжимала  в  руке
страшное  оружие,  распылитель,  и  все  это  не  было  изображением,   но
действительностью, в которой Севке и Машке уже не было места.  Севка  лишь
подумал: "Распылитель? Это же на "спутнике"! Ведь пробьет кожух -  и  всем
им конец..." Севку и Машку заволокло белым туманом,  закружило  винтом,  и
они исчезли. Потянулось _н_и_ч_т_о_ и _н_и_г_д_е_,  потом  кончилось,  они
вдохнули хвойный ночной воздух, ногами ощутили землю и услышали тихий  шум
деревьев и перестук ночной электрички.



                                  СТРАННОЕ ВРЕМЯ

     Они стояли перед клумбой анютиных глазок и держались  за  руки.  Было
очень темно. Совсем как в ту ночь, с которой начались их приключения. Чуть
белела  веранда,  светились  пятнышки  белых  анютиных  глазок,  и,  когда
отстучала электричка, стало слышно жужжание пчелы на клумбе. Совсем как  в
ту ночь.
     Пчела пожужжала и смолкла -  заснула.  Откуда-то  доносились  неясные
звуки. Не то голоса, не то повизгиванье. А  Машкина  рука  была  теплой  и
шершавой, как всегда.
     В свободной руке ее была расческа. "Как же так? -  подумал  Севка.  -
Что же, мы все дни так и простояли у клумбы и Машка держала  расческу?"  В
этот момент она бросила расческу, придвинула лицо и поцеловала Севку. И он
ее поцеловал, и некоторое время они стояли неподвижно, щека к щеке, и было
очень странно и чудесно. Она отодвинулась первой и прошептала:
     - Сколько же времени прошло?
     - Не пойму, - прошептал Севка.
     Он оторвал подошвы от  земли,  подкрался  к  веранде,  влез  на  край
фундамента. Нос его прижался к пыльному стеклу. За стеклом было совершенно
уже темно,  пришлось  долго  щуриться  и  вертеть  головой,  пока  удалось
рассмотреть светлый прямоугольник раскрытой книги.  Мать  спала  спокойно,
и... Севка придержал дыхание. Книга шевельнулась, захлопнулась и  исчезла.
Заскрипела старая раскладушка - мать поворачивалась на бок.
     Совсем как в  ту  ночь.  За  несколько  секунд  перед  тем,  как  они
прикоснулись к белому туману, мать проснулась и положила  книгу,  думая  о
нем, Севке... И еще - расческа.
     Он спрыгнул на землю.
     - По-моему, это все еще _с_е_г_о_д_н_я_.
     - По-моему, тоже...
     Они  поискали  в  траве  расческу  и  пошли,  держась  на   некотором
расстоянии друг от друга.
     Вот старая ель. Ого, какая здоровая стала муравьиная куча! Смотри-ка,
георгины! В темноте они казались бархатно-черными. Но  _с_е_г_о_д_н_я_  их
еще не было. Из цветов были анютины глазки да табак. А теперь -  георгины,
И запахи другие - не ранним уже, а поздним  летом  пахло  в  саду.  Густая
летняя роса брызгала по коленям.
     Значит, прошло много дней. Может быть, несколько  недель.  Сколько  -
Севка и Машка не знали, потому что они побывали _т_а_м_, оставаясь  здесь.
Сейчас они уже помнили, как отцветал  табак  и  распускались  георгины,  а
сегодня днем Севка налетел на забор и  погнул  велосипедную  раму.  В  том
"сегодня" велосипед был цел.
     Кто-то привел здешних Машку и Севку  навстречу  тамошним,  на  то  же
место, откуда они уходили. Позаботился, чтобы с ними была расческа.  Поняв
это, они внезапно, зверски захотели спать. Вдруг как подушкой  ударило  по
голове. Впору лечь прямо в мокрую от росы траву. Севка был уверен, что  на
обратном пути заснет совсем, но шел, потому что по вечерам всегда провожал
Машку до дома.
     На гуровской даче был полный свет во всех окнах.  Ходили  неизвестные
люди. Во дворе  стояли  две  "Волги".  Машка  остановилась  и  внимательно
рассмотрела суету.
     - Сегодня разговаривать не пойду, - предупредил Севка. -  Спать  хочу
невыносимо.
     - Я туда и вовсе не собираюсь. Вот еще! - строптиво сказала Машка.  -
Его-то уже нет, ушел... Жалко, честное слово!
     По сухой, теплой дорожке пошли к Машкиному  дому.  Скворчат  не  было
слышно - выросли. Севка в полудреме оглядывался.  Темнота  складывалась  в
странные фигуры. Вот медведь на шести ногах... Севка спросил:
     - Как ты думаешь, _т_а_м_ удастся?
     - Трудно им, - буркнула Машка. - А тебе, наверно, тоже было трудно. Я
тебя здорово подвела?
     - Я бы один там пропал, - сказал Севка.
     - Ничего бы ты не пропал. Просто одному всегда тяжелей.
     Они оба были правы. Очень хорошо было идти по твердой, теплой земле и
держаться за руки.