енс,  что  тут  у  вас  происходит?  Говорят,  вы   сделали   своим
заместителем какого-то сектанта?
   - Знакомьтесь, Ашиник, - сказал Бемиш.
   Ашиник поклонился. Тревис разглядывал юношу в упор.
   - Так ты, значит, считаешь меня бесом? - справился Тревис.
   - Я с вами незнаком, - серьезно ответил Ашиник, - но то, что я  слышал  о
вас, заставляет меня думать, что многие бы охотно назвали вас бесом, да и вы
бы не обиделись от такого названия.
   Тревис расхохотался.
   - Ладно, если ты и еретик, то хоть не сумасшедший, - сказал он.

   ***

   Восемнадцатого  числа  Бемиш  разговаривал  с  государем  Варназдом.  Это
случилось так.
   У Бемиша набралось изрядное количество бумаг, требовавших подписи Шаваша,
и он лично явился в столицу с бумагами и с подарками. Ему сказали, что Шаваш
во дворце и будет там до утра.  Бемиш  отправился  во  дворец.  Его  пустили
беспрепятственно.
   Бесчисленные павильоны и внутренние дворики, дышавшие свежестью сады были
так неожиданно красивы, что Бемиш, уставший от лязга бетонных плит и от всей
грязи  своей  огромной  стройки,  забывшись,  пошел  бездумно  бродить   меж
танцующих богов и важно кудахчущих павлинов. Вдруг кто-то  окликнул  его  из
резной беседки:
   - Господин Бемиш!
   Бемиш оглянулся и подошел, пытаясь вспомнить, на  каком  из  бесчисленных
приемов видел он этого довольно молодого чиновника, с  растерянным  и  милым
лицом и бровями, загнутыми вверх наподобие ласточкина хвоста.
   - Не узнаете? - спросил, улыбаясь, чиновник.
   - Помилуйте, государь, - спохватился Бемиш, становясь на одно  колено,  -
как можно не узнать!
   Государь указал Бемишу на плетеное креслице в глубине беседки, Бемиш  сел
в креслице и запихал за спину папку с бумагами.
   - Я хотел вас спросить, - продолжал государь, - что такое "unfathomable"?
   - Что? - изумился Бемиш. Государь подобрал лежавший  перед  ним  томик  и
прочел, слегка растягивая гласные:

   Unfathomable sea, whose waves are years,
   Ocean of time, whose waters of deep woe
   Are salted with the salt of human tears...

   Бемиш опустил глаза на обложку: это был Перси Биши Шелли.
   - А, - сказал Бемиш, - unfathomable - значит бездонный.  Это  поэтическое
слово. Не думаю, чтоб оно кому-то понадобилось сейчас.
   - Да, - кивнул государь, -  у  вас  пропало  много  поэтических  слов.  И
появилось множество всяких аббревиатур, да?.
   Бемиш кивнул.
   - Жалко, - сказал государь, - что ваши старые книги у нас  не  переводят.
Справочники и пособия переводят, а Шелли - нет.
   - Вам нравится  Шелли?  -  с  опаской  спросил  Бемиш,  чтобы  поддержать
разговор, хотя единственный Шелли, которого он читал, был  некто  А.Д.Шелли,
один из соавторов книги "Монтаж радиолокационных маяков  на  геостационарных
орбитах с  целью  коррекции  курса  космических  лайнеров  в  околопланетном
пространстве".
   - Да, - сказал государь, - когда я его  читаю,  я  понимаю,  что  земляне
очень похожи на нас. Или были похожи. Знаете, это представление  о  времени,
которое приносит гибель лучшим и гордым, возвращается вспять...
   Государь замолчал.
   - Вы кого-то искали? - вдруг сказал он, кивая на  папку,  кончик  которой
виднелся из-за ручки кресла.
   - Да, Шаваша. Мне нужна его подпись.
   - Может быть, что-то могу подписать я?  Я  уверен,  что  у  вас  тут  нет
ничего... предосудительного.
   Император Варназд  смущенно  улыбнулся,  произнося  эти  слова,  а  Бемиш
испытал неприятное чувство. Ничего предосудительного? Что он имеет  в  виду?
Что Бемиш не мошенничает? Или что вся грязь проходит мимо документов?
   - Так хотите, я что-нибудь подпишу?
   Бемиш колебался. С одной стороны, два документа  действительно  требовали
подписи государя, - жди потом эту подпись три недели. С  другой  стороны,  а
что, если Шаваш будет недоволен? Решит, что Бемиш прокрался в сад,  разыскал
за спиной Шаваша  государя,  наговорил  ему  бог  знает  что,  лишил  Шаваша
полагающихся для такой подписи подарков и вообще вел себя неприлично.
   Бемиш поднял глаза. Император вдруг скорбно улыбнулся и промолвил:
   - Простите. Я знаю, что моя  подпись  немного  значит,  но  я  все  время
забываю, что она может и повредить.
   "Господи! - изумился Бемиш, - он все понимает! Но почему же..."
   - Я хотел бы сделать вам что-нибудь приятное, - сказал государь.
   - Вы... Я видел несколько ваших картин. Можно посмотреть другие?
   Государь улыбнулся.
   - Пойдемте.
   Через  пять  минут  они  прошли  через  государеву  спальню   в   светлую
восьмиугольную комнату. Стражники таращили глаза: если здесь, в  огражденных
покоях, и бывали когда-то земляне, - Ванвейлен или  Нан,  -  то,  во  всяком
случае, это было достаточно давно.
   Бемиш не обманулся: рисунки государя Варназда были на диво хороши. Может,
он не был гениальным художником, скорее  всего,  даже  подражал  кому-то  из
старых мастеров, - все рисунки, до единого, были  выполнены  в  традиционной
манере, легкой, чуть выцветшей от рождения акварелью, и  во  всех  них  было
что-то грустное и беззащитное, до удивления гармонировавшее с  лицом  самого
государя страны Великого Света. "Я бы не взял его на работу даже начальником
отдела", - мелькнуло в голове Бемиша.
   Бемиш надолго остановился перед одним из рисунков. Это был вид из окна, -
вероятно, дворцового, судя по завитому уголку рамы, на зимний сад.  Огромные
пласты мокрого снега  пригибали  к  земле  сухие  кисти  цветов,  посередине
большой черной прогалины четверо садовников-простолюдинов, нахохлившись, как
воробьи, от холода, разжигали костер. Позади костра сиротливо торчало копье.
Было видно, что рисовавшему жалко этих людей, но он считает, что  ничего  не
может сделать. Зима. Из года  в  год.  Unfathomable  sea,  whose  waves  are
years...
   - Ну, - сказал государь Варназд, - какой вам больше всего по душе?
   Бемиш показал на рисунок с садовниками вокруг костра.
   - А еще?
   Бемиш выбрал еще.
   - У вас отменный вкус, - сказал государь. - Это лучшие.
   - Вы давно их написали?
   - Да, семь лет назад, я тогда был в плену у Хана-лая. Это мои  стражники.
Видите - копье?
   Бемиш побледнел. Да, ведь семь лет назад государь Варназд был в  плену  у
мятежников, и не просто в плену: Ханалай только что не  морил  его  голодом,
вытирал на пирах пальцы о волосы, ждал только полной победы,  чтобы  казнить
недостойного императора...
   - Наверное, - сказал Варназд, - чтобы хорошо рисовать,  надо  плохо  себя
чувствовать. У меня был тогда повод жалеть себя.
   - Мне не кажется, - осмелился Бемиш,  -  что  вы  тут  жалеете  себя.  Вы
жалеете этих крестьян, которые вас сторожат.
   Они вышли из восьмиугольной  комнаты  на  террасу.  У  балюстрады  стояло
легкое кресло с золотой головкой  и  распростертыми  крыльями  по  краям,  -
казалось, что кресло летит, и несколько скамеечек для ног.  Государь  сел  в
кресло и указал Бемишу на скамеечку. Они сели, государь помолчал и спросил:
   - В ваших газетах пишут, что я должен созвать парламент и передать  право
выборов  главы  правительства  народу:  только  так-де  можно  справиться  с
произволом и коррупцией. А мои  чиновники  уверяют,  что  народ  мой  беден,
растерян и озлоблен, что в стране  множество  тайных  сект.  Если  позволить
голосовать только богатым - вспыхнет  бунт,  если  же  позволить  голосовать
всем, то одна половина парламента будет состоять из сумасшедших сектантов, а
другая - из чиновников, подкупленных бандитами. И еще говорят, что только  в
спокойные времена может управлять собрание, в неспокойные же времена  должен
править один человек. Ведь в природе собраний думать долго, а в  неспокойные
времена надо решать быстро, и любое долгое решение в неспокойные  времена  -
неправильно. Что полагаете вы?
   Бемишу было неудобно сидеть  на  своей  золоченой  жердочке,  -  что  он,
попугай? Он встал и сказал:
   - Я полагаю, что всегда найдется  тысяча  доводов,  почему  демократия  -
плохая вещь. И я думаю, что все эти доводы - нечистоплотны. Я не  верю,  что
народ так глуп,  как  это  пытаются  изобразить  бессовестные  политики,  и,
простите, государь, я уверен,  что  миллион  глупых  простолюдинов  обмануть
труднее, чем одного умного императора.
   Варназд помолчал.
   - Когда я был в плену у Ханалая, я много об этом думал. Я думал, что  это
мои собственные ошибки привели к гражданской войне и что самое скверное было
в том, что я не очень-то был  виноват  в  этих  ошибках.  Просто,  если  все
зависит только от одного человека, чиновники вокруг хотят  решить  все  свои
проблемы, обманывая этого человека, и конечно, им это удается.  И  я  решил,
что один человек не должен править страной,  потому  что  вообще  не  бывает
государей, которые не ошибаются, а бывают только государи,  которые  думают,
что не ошибаются.
   Бемиш усмехнулся.
   - Извините, государь, но не очень-то заметно, что вы так решили.
   - Меня  отговорили,  -  сказал  Варназд,  -  отговорили  земляне,  Нан  и
Ванвейлен. Принялись доказывать, что выборы приведут к  анархии;  что  народ
сочтет  их  позором  и  уступкой  землянам,  которые  диктуют  свои  условия
освобожденному императору; что даже Ханалай понимал, что мироздание  империи
Ведикого Света держится на  почитании  Бога-Государя,  а  выборное  собрание
будут не почитать, а презирать. Может, это и  так,  но  на  самом  деле  все
упиралось в то, что Нан и Ванвейлен понимали, что им легче будет править  от
моего имени, чем от имени выборного собрания. Да, они отговорили меня.
   -  Не  думаю,  -  сказал  Бемиш.  -  Вы  позволили  себя  уговорить.   Вы
отнекивались от власти, пока ее у вас не было, а когда ее вам  вернули,  вам
не очень-то захотелось от нее отказываться.
   Бемиш ожидал гнева или равнодушного  "нет",  но  государь  вдруг  опустил
голову, и на ресницах его показались слезы.
   - Странное дело, - сказал Варназд, - я ведь сам себе много раз говорил то
же, что и вы. А вот вы сейчас мне сказали эти слова, - и я готов вас за  них
возненавидеть.
   И всплеснул рукавами:
   - Где же она, моя власть? Вы даже побоялись подписать у меня бумаги,  те,
которые  завтра  принесет  мне  на  подпись  Шаваш!  Испугались,  что  Шаваш
заподозрит в этом интригу, что подписанным мной бумагам  не  дадут  ходу!  А
ведь вы с Шавашем друзья!
   - Государь, - сказал Бемиш, - если вы все понимаете, почему вы  так  себя
ведете? Почему не назначите дату выборов?
   - Знаете, - спросил Варназд, - кто после выборов станет первым  министром
империи?
   Бемиш пожал плечами.
   - Шаваш! Я не верю, что мой народ изберет сектанта или глупца! Он изберет
умного человека. Шаваш подкупит всех и понравится всем, он даже к  сектантам
найдет дорожку через своих шпионов, - но, пока я жив, господин Бемиш,  я  не
потерплю, чтобы Шаваш правил моим народом. У нас нет такого бога, каков  ваш
Сатана, - но, поверьте мне, если бы он был, - Шаваш был бы сыном Сатаны.
   Прощаясь,  государь  Варназд  внезапно  повел  своего  гостя  в  один  из
павильонов, где  висели  картины  прошлых  веков.  Картины  покрывали  стену
плотным пестрым ковром, подобно иконостасу, и перед  прекраснейшими  из  них
были устроены маленькие мраморные алтари с курильницей и золотым тазиком,  в
котором плавали свежие сосновые ветки.
   Бемиш сразу увидел "девушку и дракона", - перед ней тоже стоял алтарь,  и
Бемиш еще с беспокойством подумал: не  причиняет  ли  дым  воскурений  вреда
живописи - или, наоборот, оберегает ее?
   - Я хочу подарить вам ее, - сказал император. Бемиш поклонился.
   - Ваша вечность, я не могу принять такой подарок.
   - Но я так хочу!
   - Из-за этой картины был убит человек. Она будет мне  постоянно  об  этом
напоминать.
   - Кто?
   - Мой управляющий Адини. Человек,  который  по  приказу  Шаваша  подменил
копию оригиналом.
   Бемиш поколебался, раздумывая, не будет ли истолковано то, что он скажет,
как наглость, и докончил:
   - Я бы предпочел "садовников вокруг костра".
   "Садовников" государь Бемишу, конечно, не подарил. Однако спустя два дня,
на малом дворцовом приеме, вручил землянину акварель,  изображавшую  бешеную
пляску русалок, щекотунчиков и людей вокруг  вздымающегося  к  небу  костра.
Краски были болезненно ярки, зрачки людей сужены от ослепительного света,  и
сам костер сплетался из хоровода призрачных змеевидных  демонов.  Кто-то  из
гостей с улыбкой шепнул, что примерно так в пятом веке  представляли  тайные
церемонии в честь бога богатства.
   Теренсу Бемишу накинули на плечи плащ,  в  котором  полагалось  принимать
подобные подарки, и он стал на колени и поцеловал руку императора и  золотую
кисть, прикрепленную к правому углу свитка.
   Сам факт того, что император  подарил  собственную  картину  человеку  со
звезд, вызвал немалые пересуды - Теренс Бемиш был первым таким человеком,  о
котором знали, что он родился на  небе.  Зашептались,  что  скоро  чужеземцу
предложат пост наместника Чахара или  министра  финансов,  но  люди  знающие
качали головами и говорили, что никто не  станет  менять  указ,  запрещающий
людям со звезд занимать должности в  империи  -  этот  указ  был  специально
устроен в свое время, чтобы выгнать из страны Нана.

   ***

   Этот  день,  когда  Бемиш  говорил  с  государем  Варназдом,  его  первый
заместитель Ашиник провел на новом  квадрате  А-33.  Участок  был  едва-едва
обжит - посреди его уже вилась продавленная  тракторами  дорога,  но  стоило
отойти от нее на десять метров, как из травы начинали  вспархивать  птицы  и
ящерки подставляли солнцу зеленые спинки на пестрых камнях. Когда  наступило
обеденное время, рабочие сели в джип и укатили в столовую. Ашинику  хотелось
побыть одному. Он выбрал себе освещенный солнцем взгорок,  сел  на  траву  и
развернул тряпочку, в которую был завернут его обед: две лепешки  с  овечьим
сыром и маслом.
   Кто-то опустился рядом на траву. Ашиник  оглянулся.  Рядом  с  ним  сидел
человек в грубом соломенном плаще, желтом поясе ремонтника - однако это  был
не ремонтник, а человек по имени Ядан. Ядан был тот самый  сектант,  который
учил Ашиника и который возвел его в третий круг. Ядан не был  главою  секты,
выше был еще один человек, которого  запрещено  было  называть  по  имени  и
которого все называли Белый Старец. Белый Старец - это было не  прозвище,  а
должность. Если бы Белый Старец умер, Ядан стал бы Белым Старцем.  Ядан  был
самым непримиримым противником землян во всей секте и стоял  в  ее  иерархии
вторым.
   - Добрый день, Ашиник.
   - Добрый день, учитель. Почему вы не сказали, что хотите видеть меня? Вам
опасно появляться здесь. Вдруг вас опознают.
   - Почему же опасно? Мне казалось, это самое безопасное для меня место  во
всей империи. Разве все, кто работает сейчас на стройке, - не преданны нам?
   - Что взять с простых крестьян, учитель?  Бесам  легко  сманить  человека
высокой зарплатой и толстой лепешкой, а этот дьявол Джайлс  понатыкал  везде
стальных глаз и следит за мной постоянно. Все,  чего  он  хочет,  -  поймать
через меня на  крючок  большую  рыбу,  которая  накормит  разведку  бесов  и
понравится Шавашу.
   Ашиник произносил слова механически, сжимая в руке развернутую тряпочку с
лепешкой и сыром. Он чувствовал, как  страх  липкими  пальцами  копошится  в
сердце. Что  потребует  от  него  Ядан?  Тон  учителя  не  предвещал  ничего
хорошего. Сейчас его накажут... Хотя за что? Что он,  Ашиник,  нарушил?  Все
обряды и ритуалы соблюдались им тщательно. Не было вечера, чтобы  Ашиник  не
созвал рабочих на краткое моленье, не было утра, чтобы он встал  с  постели,
не обрызнувши левое плечо водой... И все же сердце Ашиника трепетало...
   - А ты боишься, - неожиданно сказал Ядан. - Чего ты дрожишь, Ашиник?
   Ашиник молчал.
   - Впрочем, извини, мальчик, что я спрашиваю такую глупость,  -  промолвил
Ядан. - Трудно жить среди бесов и не бояться, не правда ли?
   - Да, конечно.
   Они немного помолчали.  Ядан,  сухой,  поджарый,  пристально  разглядывал
раскорчеванную делянку и  замерший  у  огромной  ямы,  перепачканный  глиной
экскаватор.
   - Я проголодался, - вдруг промолвил Ядан.
   Ашиник поспешно разломил лепешку напополам.
   - Вай, мой мальчик! - тихо сказал сектант. - Ты уже ешь бесовскую пищу?
   Ашиник в ужасе поглядел на лепешку.
   Снедь была прихвачена  им  по  дороге  у  стойки,  где  деревенская  баба
торговала дешевой вейской  едой.  Лепешка  была,  по  правде  говоря,  самая
простая, такая, какую тысячи лет в этих местах  пекли  женщины,  и  сыр  был
домашний, острый козий сыр, скатанный в белые твердые комочки. Но  прослойка
между сыром и луком была обильно полита красным острым соусом, и вот этот-то
соус - тут Ядан был бесспорно прав - происходил не из  здешних  мест,  а  из
импортной бесовской банки. Ашиник похолодел. Еще месяц назад он, Ашиник, сам
бы заметил, что пища бесовская,  -  а  тут  купил  лепешку  и  автоматически
завернул ее в тряпочку. О боги, что же с ним, с  Ашиником,  такое  делается,
что он не замечает уже таких простых вещей? Или, в конце концов,  разве  так
важно, из какой банки этот соус?
   Ашиник густо покраснел и, размахнувшись, зашвырнул лепешку в  котлован  с
водой.
   - И часто ты ешь ихнюю пищу?
   Ашиник виновато молчал. Памятуя о чистоте  тела  и  заветах  учителя,  он
большею частью старался не трогать блюд землян, но  разве  это  было  легко?
Первый раз ему пришлось есть их еду как раз во время той  давней  банковской
делегации. Ашиника вместе с другими посадили тогда за банкетный стол, и хотя
Ашиник вполне перетерпел бы голод, он  не  вынес  понимающего  и  спокойного
взгляда Теренса Бемиша, которым тот мимолетно скользнул  по  пустой  тарелке
Ашиника.
   Ну а потом - то совещание, после которого Инис тащит пиццу, то работа  до
поздней ночи и гамбургер, - трудно жить с бесами и не есть их пищи.  Да  что
пищи - стыдно подумать, вот и костюм у Ашиника в шкафу висит - из той  самой
бесовской ткани, которой он так стращал единоверцев.
   - И часто ты ешь ихнюю пищу? - повторил вопрос Ядан.
   - Приходится, - пробормотал Ашиник.
   - Да, стало быть, вот какое дело, - усмехнулся Ядан, - боги застили бесам
разум, сделали их своим орудием - думали ли мы, что бесы  отдадут  нам  свою
главную стройку...
   И вдруг резко встал.
   - Хватит тебе есть бесовскую лепешку, пора поесть пищи духовной.  Будь  в
Иниссе шестого числа, а где - сам знаешь.
   Повернулся - и исчез.
   Ашиник некоторое время сидел неподвижно.  Ему  казалось,  что  все  будет
гораздо  хуже.  Ядан  мог  приказать  ему  убить  Бемиша.  Или  взорвать   у
пассажирского терминала бомбу. Что бы тогда делал Ашиник? Он .не имел  права
отказаться...
   Вместо этого его всего лишь позвали в Иниссу,  на  собрание  всех  кругов
секты. Что это значит? Что его поступок одобряют? Или, напротив,  его  будут
судить, и шестое число станет  последним  днем  его  жизни?  Или  ему  велят
искупить свою вину убийством того человека,  который  совратил  его  с  пути
истинного, - Теренса Бемиша?
   Ашиник резко встал. Он вдруг почувствовал, что тело его стало  липким  от
пота, и еще ощутил жуткий голод. В конце концов, он не ел с пяти утра. Он бы
с удовольствием подобрал лепешку, если бы выкинул ее на  землю.  Ашиник  был
деревенский и неизбалованный мальчишка, и в конце войны,  во  время  голода,
ему не то что извалянные  в  грязи  лепешки  приходилось  есть,  а  и  живых
гусениц. Но он выбросил лепешку в котлован, не плыть же за ней!
   Ашиник медленно побрел на запад, туда, где за отодранными досками  забора
начинались ангары и технические службы космодрома.
   Через пять минут по подземному переходу он прошел в основное  здание.  На
табло мелькали вейские и английские слова, в воздухе мушиной  толпой  висела
чужая речь, и тысячи людей сновали туда и сюда.
   Ашиник повертел было головой в  поисках  ближайшей  вейской  торговки,  а
потом резко повернулся и подошел к огромной сверкающей стойке какого-то fast
food, уставленно