болит. Ну, он сперва криком кричал, а потом уже не  мог,  хрипел
только. Ну, а все ж на  виду.  Алоста  и  пожалела,  можно  мне,  говорит,
попробовать? Авось хуже не  будет.  Ну,  промыла  она  ему  ножку,  листья
какие-то приложила. Может, еще чего и пошептала - меня рядом не  было,  не
стану врать - не знаю. Вот и все.
     - А что дальше?
     - А дальше что? Сошла опухоль-то, на следующий день. Еще  денька  два
Гуарада его  дома  подержала,  а  теперь  вот  уже  третий  день  вовсю  с
приятелями носится - и хоть бы что.
     - Я чего-то не понимаю, - признался Хенг. - Донос-то о чем? Ладно  бы
еще пацанчик этот помер, а то ведь выздоровел.
     - Вот я и говорю, дитя ты еще  малое,  -  махнула  рукой  тетушка.  -
Кормить тебя еще и кормить березовой кашей, покуда не поумнеешь. Да  разве
ты ничего не понял? Чем бы ни кончилось,  все  в  руку.  Выжил  мальчик  -
значит, ведьма она, коли вылечить сумела. Помер - тем более. Ведьмы - они,
стало быть, завсегда вредят. Кто хочет доказать, тому все сгодится.
     - Да кому же это нужно, Алосту оболгать? Разве  она  хоть  кому  злое
чего сделала?
     - Разные люди бывают. Очень разные. Одному  зло  сотворят,  он  через
день и помнить не  помнит.  Другому  покажется  чего  сдуру  -  век  будет
изводиться и других изводить. Да и то, пожалуй, что боятся.  Люди  же  как
думают? Коли смогла вылечить, сможет  и  порчу  навести.  Так  лучше  беду
упредить. Вот и донесли. А кто - поди разбери. Да и стоит ли гадать?  Этим
делу не поможешь.
     Хенг неожиданно почувствовал, как в глазах  рождаются  злые,  горячие
слезы. Не дай Бог! Никогда он тут не плакал, даже в первые дни. Не ребенок
же он! Вышел  из  этого  щенячьего  возраста.  Но  как  быть  сейчас?  Как
справиться с собой, если еще мгновенье  -  и  по  щекам  поползут  соленые
капли? Алоста... Ее голос - красивый, точно колесо  радуги  после  теплого
дождя. Ее золотистые, чуть рыжеватые волосы,  ее  прищуренные  зеленоватые
глаза. И родинка на правой щеке... Алоста...
     Все же  ему  удалось  сдержаться.  И  хмурым,  каким-то  механическим
голосом он произнес:
     - А может, все-таки что-то можно сделать?
     - Да что уж теперь, - пожала плечами тетушка. - Остается только  Бога
молить. Да и то - поможет ли? Грешные мы все, грешники великие.  За  то  и
терпим.
     - Да какие же у Алосты грехи? - закипая, но все еще сдержанно спросил
Хенг. - Она что, воровала, разбойничала? Ей-то за что?
     - Вот я и смотрю, вы с ней точно с  одной  луны  свалились,  -  хмуро
обронила тетушка. - Она вон тоже  не  понимала  все.  Те  же  самые  слова
говорила. И впрямь - странная она девочка. Уже, почитай, больше года бок о
бок с ней живем, а вот не могу я ее понять. И откуда такие берутся?
     - А я думал, она племянница ваша, - удивился Хенг.
     - Да уж какая там племянница, - горько вздохнула тетушка. -  Одинокая
я. Братья да сестры мои в детстве перемерли, одна я осталась. Ну,  и  муж,
покойник, недолго меня радовал. Убили его, в Орбаннскую войну  еще.  Деток
мы завести не успели. Ну и вот... Алосту  я  в  деревне  подобрала.  Ты  ж
знаешь, я по деревням хожу, когда ноги не болят. Шерсть покупаю. Там  ведь
куда дешевле, чем на здешнем-то базаре. Там я ее и встретила. Болела  она.
Сильно болела. Мне сказали, нищая она. Шла по дворам, хлеба просила, да  и
свалилась. Пожалели ее все-таки, в избе одной  лавку  выделили.  Да  и  то
изнылись. Ну, я как про это услышала - меня как что-то в  грудь  толкнуло.
Не все же, - думаю, - в одиночестве жить. Вот и взяла ее с собой. Хозяева,
те уж не знали как и благодарить меня. Такую обузу с ихних плеч  сняла.  С
Божьей помощью до города добрались, мужики из той деревни в  город  ехали,
торговать, взяли нас в телегу. И даже денег не запросили.  Так  тоже  ведь
бывает. Вот и получилось. И сама я не пойму, племянница ли мне она  стала,
дочка ли. Люблю я ее, люблю точно свою. Да, вот. А теперь...
     Плечи ее  затряслись,  и  тетушка  зарыдала  -  тихо,  без  криков  и
причитаний. Это было страшно. Хенг  стоял  рядом,  не  зная,  что  делать,
растерянный, слабый. И не  решившись  что-либо  говорить,  он  просто  сел
рядом, обнял тетушку за плечи. Так они и сидели, пока  заоконная  мгла  не
начала потихоньку сереть - приближался рассвет.



                                    7

     Он не помнил, как добрался до дома. В голове звенела пустота, не было
ни мыслей, ни желаний - ничего, кроме беспредельной пустоты. И лишь  тоска
заполняла пустоту - вязкая, безнадежная  тоска.  Все  было  потеряно,  мир
таял, исчезал - и не только этот, чужой и равнодушный, но и все миры, даже
Земля. Какой в них теперь смысл, если все потеряно?
     А что потеряно все, он не сомневался. Алосту из цепких лап Священного
Ведомства не вырвать. А даже если и вырвать - что делать дальше? Здесь,  в
Олларе, ей оставаться нельзя - начнется такая охота, от которой никому еще
не удавалось скрыться. Взять ее с собой, когда подойдет  срок  -  об  этом
нечего даже и мечтать. На Землю ее отправить нельзя - не  пропустят.  Этот
закон действует уже больше века, и не было ни одного исключения.  Остаться
здесь  самому,  бежать  с  Алостой  в  дальние  пределы?  Кто  будет   его
спрашивать? Вернут  силой.  Да  и  силы  никакой  не  надо  -  стоит  лишь
Наставнику нажать кнопку у себя на пульте. Там,  на  спутниковой  базе.  И
все, привет. Перенос  произойдет  автоматически.  Транслятор  настроен  на
параметры его биополя. С транслятором не поборешься - легче уж  выпрыгнуть
из своей кожи.
     Все эти мысли появились уже потом, на пороге  спящего  дома.  В  одно
мгновение промелькнули они в голове,  пробив  каменные  слои  пустоты,  но
легче не стало. И по-прежнему липкой своей  паутиной  обволакивала  сердце
тоска, по-прежнему ломило висок, а ладони сами собой сжимались в кулаки.


     - Господи, где ты пропадал?! - всплеснула руками  Митрана.  -  Что  с
тобой стряслось-то? Это ж надо, вечером ушел, а заявляется под утро! Я  же
извелась вся!
     - Уймись, - хмуро обронил Хенг, заперев за  собой  входную  дверь  на
тяжелый кованный засов. - Со мной-то ничего не стряслось...
     - Да что ж ты весь взмыленный такой? Глядеть страшно!
     - Алосту забрали, - отрывисто проговорил он. - В Священное Ведомство.
Еще вчера утром.
     - Боже мой! - выдохнула Митрана, опускаясь на лавку. - За что  ж  ее,
бедную?!
     - Спроси что-нибудь полегче, - крикнул Хенг. - Какая тебе разница, за
что?
     - Да тиши ты, тише! - всполошилась Митрана. - Хозяина разбудишь!
     - Именно это я и собираюсь сделать,  -  бросил  Хенг,  и  не  обращая
внимания на всхлипывания Митраны, пошел к лестнице. Он сам  не  знал,  что
сделает, и есть ли в этом  какой-нибудь  смысл,  но  поднимался  по  узким
ступеням все выше.
     А потом он резко, не таясь, толкнул дверь в спальню Старика.  Та  еле
скрипнула -  петли  надо  бы  смазать,  -  мелькнула  совсем  уж  некстати
затесавшаяся в голову мысль.
     Старик спал чутко. При  звуке  открывающейся  двери  он  вздрогнул  и
приподнялся на подушке, нашаривая свечу на столике возле постели. Впрочем,
это было лишним - бледный утренний свет сочился сквозь щели в ставнях.
     - Кто здесь? - пробормотал он, еще не совсем проснувшись. - Ты, Хенг?
- Старик был удивлен. - Что тебе нужно?
     - Спокойно, ваше благобдение! - ответил Хенг, без приглашения  садясь
на стул в изголовье постели. Усевшись, мрачно произнес:
     - Не дергайтесь. Не советую.
     - Да ты что?! - Старик задохнулся от возмущения. - С ума  сошел?  Кто
тебе разрешал сюда ходить? Да я тебя! Или ты? - он  внезапно  замолчал,  в
ужасе уставившись на Хенга. - Господи, заслони и оборони!  -  вырвался  из
его груди хриплый возглас.
     - Я же сказал, спокойно. Не надо молитв, грабить и горло вам резать я
не собираюсь.  Мы  просто  поговорим.  И  чем  меньше  вы  станете  делать
глупостей, тем лучше закончится наша беседа. Во всяком  случае,  для  вас.
Уяснили, ваше благобдение?
     Старик, надо отдать ему должное, умел, когда нужно,  сдерживать  свой
нрав. Он молча кивнул и, помолчав, спросил:
     - Так что же тебе  надо?  Что  случилось  такого,  что  ты,  забыв  о
надлежащем слуге поведении, поднял меня ни свет, ни заря? Между прочим,  я
лишь под утро уснул. Всю ночь заснуть не мог, кости болели.
     - Кости, значит, говорите? А больше  ничего  не  болело?  Совесть,  к
примеру, как? Не  беспокоит?  Или  вам  в  Священном  вашем  Ведомстве  ее
удаляют?
     - Что ты себе позволяешь? - спокойно прервал его Старик.
     - Пускай эти вещи вас больше не волнуют, - отрывисто бросил Хенг. - Я
больше вам не слуга и дня не останусь в этом доме.
     - Наглец! И это после всего?! Да я так тебя  отдеру,  месяц  на  пузе
спать будешь!
     - Вам все еще невдомек? Между прочим, еще одна подобная  фраза,  и  я
заставлю вас проглотить любимую плетку. Надеюсь, вы понимаете, силы у меня
хватит.
     - Ладно. Кончай ломать комедию, - велел Старик. - Если тебе  есть,  о
чем говорить, говори. Если нет - уходи. Я не  стану  держать  тебя  силой.
Хотя мог бы поднять на ноги всю городскую стражу. И это кончилось  бы  для
тебя намыленной веревкой. Но этого я делать не  стану.  Я  даже  не  стану
напоминать тебе, как прошлой зимой ты постучался в  мой  дом,  голодный  и
больной. Как я три недели выхаживал тебя, прежде чем  ты  смог  произнести
свои первые слова. Я не стал допытываться - кто  ты,  откуда,  нет  ли  за
спиной у тебя разбойного прошлого. Я  дал  тебе  кусок  хлеба,  крышу  над
головой. Иногда я, быть может, был с тобой излишне строг -  но  для  твоей
лишь пользы. Ты не можешь сказать, что тебе жилось хуже других. И вот  чем
все кончилось! Хочешь уходить - давай,  иди.  Ты  знаешь,  где  лежат  мои
деньги - возьми, сколько надо, и ступай.
     - Знаете что, старший инквизитор, - бесцветным голосом ответил  Хенг,
- не стоит  напрашиваться  на  мою  благодарность.  Считайте,  вы  ее  уже
получили. Дело в другом.  Впрочем,  и  впрямь  хватит  вилять.  Давеча  вы
рассказывали о своем тяжелом трудовом дне. О ведьме, которую  допрашивали.
Кто она?
     - Зачем тебе это знать? - искренне удивился Старик.
     - Зачем - это уж мое дело. Но я  могу  ответить  и  за  вас.  Ее  имя
Алоста. Она со Змеиной улицы. Ей шестнадцать лет. Так?
     Старик помолчал, пожевал губами. Затем негромко сказал:
     - Да, все верно. Но откуда ты знаешь?
     - Неважно. Не забывайте - сейчас спрашиваю я. Мне нужно знать: в  чем
ее обвиняют?
     - Мог бы и сам догадаться, - проворчал Старик. - Раз ведьма, то не  в
недоимке же налога. В колдовстве, естественно.
     - Кто ее обвинил?
     - Этого я тебе сказать не могу.
     - Интересно, почему же?
     - Не забывай, я  работник  Священного  Ведомства,  и  не  имею  права
разглашать следственную тайну. Да и желания у меня такого, представь себе,
нет.
     - И все же вам придется рассказать, - хмуро отозвался Хенг.
     - Ты грозишь мне? - удивился Старик. - Чем же? Зарежешь  меня?  Но  я
этого не боюсь. Рано или поздно всем нам идти на суд Небесного Владыки,  и
лишь Ему решать -  кто  когда  пойдет.  Если  Ему  угодно  меня  призвать,
используя твой нож, как средство - что ж, разве Его воля - не моя воля?  А
если Он хочет, чтобы я еще пожил в грешном нашем  мире,  то  Он  остановит
твою руку. Чем же еще можешь ты мне грозить? Пытками?  Но  я  их  выдержу.
Господи, о чем мы говорим! Да ты ведь даже не знаешь, как это делается!
     - А вы зато хорошо знаете. Вы пытали ее?
     - Кого, эту ведьму, Алосту? Пока что нет. Испытание,  да  будет  тебе
известно, применяется только после третьего неудачного допроса.  А  у  нас
только первый был.
     - Почему вы так уверены, что она ведьма? - сдерживая слезы в  голосе,
проговорил Хенг.
     - Похоже на то. У меня же опыт, много их насмотрелся. Но окончательно
судить рано. Ты ведь знаешь - бывают и ошибки. Не так часто, конечно,  как
болтают на базаре бабы, но бывают.
     - И что тогда? Вечная  тюрьма?  Грязное  окошко  под  потолком?  Нет,
знаете ли, меня это тоже не устраивает.
     - Не устраивает? _Т_е_б_я_? - переспросил  Старик.  -  А  почему  это
должно устраивать или не устраивать _т_е_б_я_? Ведь речь шла, насколько  я
понимаю, об этой девочке, Алосте?
     - Считайте, что нет никакой разницы. Что она, что я - все равно.
     - Вот  теперь  я,  кажется,  начинаю  что-то  понимать,  -  задумчиво
протянул Старик. -  "Да  станут  двое  единым  _т_е_л_о_м_..."  Что  ж  ты
раньше-то не сказал?
     - А толку? - ответил Хенг. - Что это изменит? Вы же не  отпустите  ее
ради меня?
     Старик тыльной стороной ладони вытер пот со лба.
     - Да, пожалуй, ты прав. Если она действительно ведьма, ее  не  спасет
сила твоей любви. Лишь пламя  костра  очистит  ее  душу,  спасет  от  ада.
Страшное, конечно, средство, я понимаю. Но поверь мне, мой мальчик - иначе
нельзя. Иначе ей самой будет хуже. Огонь  пожрет  ее  тело,  но  останется
душа. А если в бесовском невидимом пламени сгорит душа - спасется ли тело?
Ты же не станешь бросаться на врача, который отрежет гноящуюся руку, чтобы
спасти человеческую жизнь? Так и мы, инквизиторы - мы такие же врачи.  Вся
разница лишь в том, что толпе неизвестны  болезни  духа,  толпа  наивна  и
суеверна. Куда как проще думать про нас, будто мы - невесть какие злодеи.
     -  А  вы  не  думаете,  ваше  благобдение,  что  на  самом  деле  все
по-другому? Что "бесовское невидимое пламя" - это лишь ваши домыслы?  Одни
в бреду увидели, другие подхватили - и пошло... А люди  из-за  вас,  между
прочим, горят не в каком-нибудь там, а в самом настоящем огне.
     - Я тверд в своей вере, - негромко произнес  Старик.  -  И  мне  жаль
тебя. Похоже, глаза твои так и не смогли  открыться  навстречу  Свету.  Ты
бредешь во тьме наугад, и нет в тебе корня. И ты не справишься  с  вихрем,
когда оборвется цепь земной твоей жизни.
     -  Не  надо  цитировать  священные  тексты.  Это  не  имеет  никакого
отношения к делу. К делу имеет отношение лишь судьба Алосты. И вы все-таки
скажете мне то, что нужно. Я заставлю вас. Не верите?
     - Не верю. Ты еще мальчик, ты только начинаешь  жить  -  откуда  тебе
набраться мудрости? Или... Или ты грозишь мне бесовской силой? Но  в  тебе
ее нет. Уж я бы почувствовал, пойми, это мое дело, моя работа. Я знаю, что
ты чист. Иначе бы мы говорили по-другому.
     - Чист, значит? А Алоста - ведьма? Хорошее же у  вас  чутье,  старший
инквизитор, - зло усмехнулся Хенг. - Если я чист, она тоже чиста. Если она
ведьма - так и я колдун.
     - Нет, ты не колдун, - помедлив, ответил Старик. -  Но  в  тебе  и  в
самом деле есть нечто странное. Я давно это замечал. И не интересовался  я
твоим прошлым не случайно - знал, что не получу правдивого ответа. А зачем
мне пачкать тебя вынужденной ложью? Одно я знаю - ты не колдун. Ты  кто-то
другой. Поверь, я и в самом деле хотел бы тебе помочь - но не имею права.
     - Тогда ответьте на мои вопросы. Больше мне от вас ничего не надо.  Я
все сделаю сам. Я еще не знаю, что сделаю, но все равно. Она должна  жить.
И быть свободной. Я все сделаю для этого.
     Старик пожевал губами.
     - Погоди, дай мне подумать. Ведь я еще не знаю, в самом ли  деле  она
ведьма. А если нет... Быть может, если я увидел  бы  тебя  впервые  меньше
суток назад, прикованным к стене, я бы  тоже  принял  твою  странность  за
колдовские чары. Так что если я и впрямь  ошибаюсь...  Но  я  не  могу  ее
отпустить.  По  закону,  она  остается  подозреваемой  и  до  конца  жизни
содержится в заточении. Как я ее  отпущу,  какой  властью?  Я  всего  лишь
старший инквизитор. Это не так уж много, мой мальчик. Выше меня -  ведущий
инквизитор, главный инквизитор столицы, Генеральный  инквизитор  Короны...
Не думай, что я всесилен. Да, осудить я могу многих, но выпустить...  Нет.
Хотя ладно. Задавай свои вопросы.
     - Где она находится?
     - В подвалах Ведомства, где ж еще,  -  Старик  усмехнулся.  -  Третий
подземный ярус, двадцать седьмая камера. Одиночка.
     - Когда должен быть следующий допрос?
     - Сегодня. Но, видимо, придется отложить.  Что-то  я  плоховато  себя
чувствую, сегодня, судя по всему, работать не смогу. После восхода  солнца
тебе придется сходить туда. В канцелярии сообщишь, что я приболел,  а  без
меня чтобы не начинали. А дальше - как знаешь.
     - Спасибо вам, - сдавленным голосом прошептал  Хенг,  и  не  в  силах
сдержать слезы, выбежал из комнаты.



                                    8

     Темную громаду Ведомства видно было  издалека.  Точно  гнилой  зуб  в
оскаленной челюсти имперской столицы, возвышалась она над городом. Ее ни с
чем не спутаешь - бурые, грубо обтесанные камни  стен,  в  которых  скрыты
узкие щели-бойницы, взметнувшиеся к  небу  остроконечные  башни,  глубокий
ров, обычно доверху полный воды, но сейчас - жара, засуха, и  ров  пуст  -
лишь на дне мутно поблескивают оловянного  цвета  лужицы.  Когда-то  здесь
была настоящая крепость, ее не раз  штурмовали  орды  кочевников,  но  без
толку - такую махину с наскока не возьмешь, а долгими осадами кочевники не
увлекались.
     Но  те  времена  давно  прошли,  Империя  разрослась  и  окрепла,   о
кочевниках помнили только старики-летописцы, и  крепость  оказалась  ни  к
чему. Да и город за три столетия незаметно сместился вниз, поближе к реке.
Впрочем, для императорского дворца ей все равно  не  хватало  пышности,  а
столичный гарнизон размещался в городских казармах - чтобы в  случае  чего
всегда быть под рукой.
     Зато  Священному  Ведомству  крепость  весьма  приглянулась.   Здесь,
недалеко от города, стояла тишина, меньше было посторонних глаз и ушей,  а
огромные  подвалы  крепости  как  нельзя  лучше  годились  для   камер   и
следственных кабинетов.
     Хенг не раз уже здесь бывал - носил Старику обеды, приезжал за ним на
бричке, заменяя кучера Апларгу. Тот имел обыкновение несколько раз  в  год
впадать в запой, и ни Стариковские нотации,  ни  плеть  не  были  над  ним
властны. Впрочем, бричкой Старик пользовался изредка, если очень уж болели
ноги - обычно он предпочитал пешие прогулки.


     Войти в крепость мог любой. Стражники у входа лишь бегло  осматривали
- нет ли с собой оружия. Да и то не слишком старались. В  Ведомство  много
народу ходит, за всеми не уследишь. Кто по вызову, кто с доносом,  кто  за
справкой о благонадежности.
     А вот выйти было не просто. Для этого нужно получить выходной жетон -
глиняную табличку с выдавленным знаком.  Знаки  менялись  каждый  день  по
непредсказуемой системе, и подделать  их  было  невозможно.  Те  же  самые
стражники, лениво смотревшие на входящих,  вдруг  становились  грозными  и
неприступными. Тех, оказался кто без жетона, волокли в караульную,  где  с
ними разбирался начальник охраны. Если выяснялось,  что  жетон  потерялся,
бедолага получал сорок плетей  и  счастливый,  что  так  легко  отделался,
спешил убраться подальше. Если же нет - начиналось следствие.
     Хенг обычно получал жетон в канцелярии. Там его уже знали в  лицо,  с
этим проблем не возникало. И на сей раз толстый, скорбный от повседневного
недосыпа писец выслушал историю о заболевшем старшем инквизиторе, горестно
пожевал губами, черкнул несколько строк в огромной, занимающей  весь  стол
учетной книге, после чего выдал Хенгу новенький жетон.
     Хуже было другое. Вход в подземные ярусы охранялся сурово, и  пускали
туда лишь своих, никакой жетон тут не годился. А именно  там,  на  третьем
подземном, и находилась Алоста.
     Значит, надо пользоваться своими средствами.  А  это,  между  прочим,
строжайше запрещено. Можно считать, зачет завален. А может,  и  не  только
зачет. Может, и вовсе выгонят. Ну и что? Не найдет он себе дела,  что  ли?
Жаль, конечно. Столько лет мечтал. Ну и черт с ними, с мечтами. Главное  -
это вытащить отсюда Алосту, а там посмотрим.
     Между прочим, своими средствами может и не выйти. Сколько времени