ыл я про отца, про все дела, пошли мы  в  кино,  там  еще
мороженное брали, и четыре пятнашки на игральный автомат убухал,  а  домой
уже после шести пришел. Ну, захожу я в квартиру, а папаня меня за  шиворот
хватает и в комнату тащит. Где шлялся,  орет,  где  деньги?  Ну,  я  сдуру
говорю - очередь была на приемке, а он  -  врешь,  паршивец,  я  сам  туда
ходил, люди сказали, ты все сдал давно и умотал. Где деньги?
     Ну, я ему дал, что осталось, а он вопит -  двух  рублей  не  хватает.
Одним словом, заломал меня, провод электрический схватил  -  он  последнее
время проводом лупить повадился. Это вам не ремень, это больнее. Ну, и он,
когда с бодуна, злой как черт, и силы свой не замечает. Так выдрал, что  я
еле с дивана сполз. А он меня снова за шиворот  и  к  двери.  Вон  отсюда,
кричит, чтобы больше духу твоего не было. Мне, значит, такой сын не нужен.
А ты, я говорю, тоже на фиг мне сдался, без тебя проживу, не  заплачу.  Он
меня тогда пинком на лестницу и дверь захлопнул.
     Ну, посидел я на ступеньке, подумал про все - и решил. На хрен он мне
нужен, отец такой? Каждый день  терпеть...  Я  и  в  школе  с  медосмотров
сбегаю, и летом с пацанами купаться не хожу, чтобы  следов  не  видели.  А
есть некоторые, дразнятся. Что мол, Вовка, чешется заднее место? Ну, морду
набьешь, а толку? Все равно обзывают. В общем, надоело мне  все  это.  Под
лестницей у меня червонец и две пятерки еще с прошлого года были заначены.
На всякий случай. Ну, вытащил я деньги - и на вокзал.
     - И что же, - присвистнул Сергей, - тебе так  билет  и  продали,  без
вопросов?
     - А я дяденьку одного попросил, чтобы  он  мне  купил,  докуда  денег
хватит. Хороший такой дяденька, веселый. Я ему еще трояк накинул - ну,  он
и взял в кассе.
     - А что же проводница? Не удивилась, что один едешь?
     - А ей пофигу, - махнул рукой Володька. - Поддатая она была. В общем,
вышел я в Закрути, потом электричками сюда добирался,  там  же  без  денег
можно... Вчера только приехал.
     - Ну, и что ты собрался делать дальше?
     - Ну как, - замялся Володька. -  Известно,  что.  Жить.  Поступил  бы
куда-нибудь учиться, в путягу какую-нибудь, на работу бы устроился...
     - Да, брат, - только и оставалось усмехнуться  Сергею,  -  темный  ты
человек. Ну кто же тебя куда примет, несовершеннолетнего, без  документов?
Да и по закону не положено. Какая путяга, если у тебя только шесть классов
законченных? И на работу раньше  пятнадцати  лет  не  берут,  да  и  то  с
согласия райкома, в особых обстоятельствах.
     - А у меня что, не особые? - хмуро спросил Володька.
     - Да не слишком, -  честно  признался  Сергей.  -  Скорее,  типичные.
Ладно, проехали. И что же ты здесь делал эти два дня?
     - Так... Погулял малость по городу, в кино сходил, потом  вечером  на
улице с парнем одним познакомился, он меня домой к  себе  привел,  пожрать
дал и говорит - ночуй у меня. А тут мамаша его приперлась,  орать  начала,
мол, всякую шпану приводишь, он квартиру нам обчистит,  сейчас  в  милицию
его сдам. Ну, пока она вопила, я к двери -  и  на  лестницу.  Смотался,  в
общем. А то и вправду бы ментов вызвала.
     Ну, я бродил, бродил, а потом на вокзал пришел. Стал искать,  где  бы
заночевать можно, а отовсюду гонят, я почти до утра слонялся,  пока  склад
этот не нашел. Открыто там было, и  никого.  Лег  за  ящиками,  отрубился.
Потом уже... Ну, потом вы знаете. Вот и все.
     - Такие, стало быть, дела, - протянул Сергей. - Ну ладно,  а  отец-то
все же как? Он, что ни говори,  родной  тебе.  Сейчас,  наверное,  бегает,
волнуется.
     - Ну как же, дожидайтесь, станет он бегать, - усмехнулся Володька.  -
Правильно  мама  перед  смертью  говорила:  он  всю   душу   пропил.   Она
рассказывала, он раньше хороший был, давно, когда я еще в ясли ходил, да я
уж этого не помню. При мне он всегда одним цветом.
     - А сестренка?
     - А что сестренка? Она в садике, на пятидневке, дорастет до школы,  в
интернат ее сдадут.
     - А сам ты насчет интерната не думал?
     - Что я там забыл? - Володька скривил губы. - Там по режиму все. Да и
лупят, кажись, почище, чем в этом вашем  детприемнике.  И  пацаны  старшие
лупят, и воспитатели. У нас в школе учатся интернатские, они  рассказывали
про всякое такое. Нет уж, я лучше два года протяну, а потом  в  путягу.  У
меня там друзья, сейчас на первом курсе, значит, когда поступлю, будут  на
третьем, помогут, если чего.
     - Ну что ж, ясно...
     Все было предельно ясно. За год здешней  работы  Сергей  насмотрелся.
Сперва возмущался, кулаки сжимал, а потом дошло до  него,  что  никуда  не
денешься. И до тех морд, что набить хочется, ему не дотянуться.  Да  и  не
поможешь этим. Вроде бы и никто не виноват, и всегда так  было,  и  всегда
будет, несмотря на  неуклонное  наступление  светлого  будущего  и  прочие
радости. Так что выхода никакого нет. Ну что он, Сергей Полосухин,  может?
Ладно, хоть поговорил с парнишкой путем,  выдоил  официальную  информацию,
теперь Володька в детприемнике надолго не осядет. Хотя это еще  вилами  по
воде писано. Папаша, судя по всему, едва ли ринется  в  наш  славный  град
сынка вызволять, а когда его, сынка,  на  казенный  счет  доставят  -  кто
знает? Тайна сия велика есть. Так что все они лапшу на уши пацану  вешали.
Вермишель и макароны. Покайся, мол, и сразу домой поедешь. Господи, как же
стыдно!
     Кондрашеву, впрочем, не стыдно. Для него это  привычная,  нудная,  но
неизбежная работа, и делает  он  ее,  кстати,  получше  многих.  Даже  без
рукоприкладства обходится, что само по себе достойно похвалы. А остальные?
Марьянка с Маринкой? Тем вообще все до  фонаря,  и  не  к  чему  им  такие
неприятные осложнения. Миха с Иваном? Ребята, конечно, ничего, но тоже  не
привыкли скрести себе на  головы  неприятностей.  Так  что  бесполезно  их
убеждать. Впрочем, так, наверное, даже и лучше. В конце концов, затянулось
его здешнее пребывание. Как там поется у Визбора? "И показалось мне, что в
новом месте горит поярче предвечерний свет..." Но все-таки жаль. Не  того,
конечно, что пилюлю вкатят (хотя и без нее лучше бы). Но просто не хочется
рвать со здешним народом, привязался он к ним все-таки.
     Не будет посиделок с  тортиками,  Сашкиных  песен  под  аккомпанемент
"мадам", да и пресловутого "чувства локтя". Конечно, все это  еще  не  раз
возникнет где-то в другом месте, с другими людьми, но  здешнюю-то  ниточку
все  равно  обрывать  больно.  А  что  поделать?  Донкихотство  глупо   по
определению. Но сейчас придется избрать именно  глупость.  Ничего  другого
все равно не придумать.
     - Ну, значит так, Володька,  -  глухо  заговорил  он,  чувствуя,  как
звенит внутри какой-то до предела натянутый нерв.  -  Слушай  внимательно.
Времени у нас мало. Через сорок минут явятся ребята с дежурства. Мы должны
все сделать прямо сейчас. Вот, держи, ключ. Это от моей  квартиры.  Сейчас
напишу адрес и как проехать. Квартира пустая -  родители  еще  две  недели
будут в доме отдыха, а женой,  видишь  ли,  пока  не  обзавелся.  Впрочем,
неважно. Будешь там сидеть и ждать меня. Денька два поживешь, пока я тут с
некоторыми делами раскручусь, потом отвезу тебя в Заозерск.  И  что-нибудь
придумаем. Безвыходных положений не бывает.
     Володька сидел неподвижно.
     - Ну! - повысил голос Сергей. - Время не терпит! Они могут  и  раньше
вернуться!
     - Вам же из-за меня такое будет... - растеряно протянул Володька.
     - Да ничего мне не будет, - процедил Сергей сквозь зубы.  -  Объяснял
же  тебе,  объяснял.  Я  ведь  здесь  практически   посторонний.   Никаких
осложнений не предвидится. Так что давай, шагом марш,  и  поживее!  -  ему
пришлось буквально подталкивать мальчишку в спину.
     - Ну, ступай. Я приеду где-то через час после тебя. Чует мое  сердце,
что разговор с  Кондрашевым  долго  не  затянется.  Так  что  держи  хвост
морковкой, все будет путем. Смотри только, в метро не попадись.  Выглядишь
ты, откровенно скажу, не первый сорт.  Да,  чуть  не  забыл,  вот,  мелочь
возьми на проезд.


     ...Сергей еще пару минут сидел, тупо уставясь  в  столешницу.  Тяжело
бухало сердце. С чего бы это? Не такой уж капитальный повод для  волнений.
Случались неприятности и покруче. Ладно, пока есть  время,  заняться,  что
ли, Анти-Дюрингом?
     И он вновь принялся мучить основоположника. Да так лихо,  что  только
пух полетел.
     Кондрашев с командой вернулись спустя полчаса. К этому времени Сергею
оставалось лишь пару страниц до полной победы над классиком.
     Команда в ускоренном темпе  развесила  мокрые  плащи  и  ввалилась  в
комнату.
     - Эх, сейчас чайку соорудим... - мечтательно  протянул  Кондрашев,  и
добавил: - С вышеобозначенным тортиком.
     Он повернулся к Сергею.
     - Ну ты как, не заскучал? Что конспект? Движется?
     - Куда он денется, - проворчал Сергей, не поднимая головы.
     - Чего это ты такой кислый?  -  подозрительно  осведомился  Сашка.  -
Небось, эманация теоретической мудрости  попала-таки  в  мозг?  Не  бойся,
детка, мировое счастье и стирание всяческих граней еще  не  скоро.  Пожить
успеешь. Кстати, как наш цыпленок? Сидит? - кивнул он на дверь КПЗ.
     - Да понимаешь, Михалыч, тут такое дело, - закашлялся Сергей, вылезая
из-за стола. - Я, конечно, очень виноват,  ты  сейчас  кричать,  наверное,
будешь. Одним словом, я этого пацана упустил.
     - Как упустил? - ничего еще не сообразив, протянул Сашка.
     - Да так, - виновато выдавил Сергей. - Я с  ним  говорил-говорил,  он
молчит. Пень пнем. Я убеждаю, угрожаю, снова убеждаю - глухо как в  танке.
Поверишь, чуть было не врезал ему по соплям.
     - Только этого еще не хватало для полного счастья, -  коротко  кивнул
Сашка. Точнее, уже старший лейтенант  Кондрашев,  деловитый  и  сухой  как
прошлогодний пряник. - Ну, и что дальше?
     - Дальше? Молчит, значит, он как пень. Наверное,  слабоумный.  Может,
дал деру из больницы, или из школы какой-нибудь для дефективных. В  общем,
решил я дальше с ним не мучиться, загнал в КПЗ.  А  вот  дверь,  наверное,
прикрыл плохо. Мне показалось, она вроде как  защелкнулась.  Я  через  две
минуты возвращаюсь - тихо. Я думал, он сидит.
     - Это откуда же ты  возвращаешься,  позволь  полюбопытствовать?  -  с
нехорошим прищуром уставился на него Сашка.
     - Ну... - Сергей очень натурально замялся,  оглянулся  на  девушек  и
продолжал уже вполголоса, - мне ужасно захотелось в сортир. Я и  вышел.  А
потом вернулся, все тихо, я Энгельса лабаю, потом надоело, решил, дай  еще
попробую пацана расшевелить. Ну, открываю дверь -  а  там  пусто.  Я  вниз
бросился, обегал все вокруг - бесполезно. Кто  бы  мог  подумать?  Он  мне
таким тихим показался...
     - Тихим, - желчно подтвердил Кондрашев. - Этот тихий,  между  прочим,
через полстраны драпанул. А от тебя, размазни, и подавно ушел. Ну, детский
сад прямо, сплошные ясли! Скажу тебе честно, Сергей, я всегда  подозревал,
что для нашего дела ты не тянешь. Но чтобы до такой степени...  Воображаю,
какой из тебя получится специалист! Ладно. Орать я, конечно, не буду,  что
я, барышня, покусанная мышью? Но ЧП ты нам устроил внушительное. Эх,  если
бы на патрулировании его заловили... Протокол не оформлен, нет  бумажки  -
нет мальчишки, все тип-топ. Да ведь оказалось,  Пенкин,  придурок,  своему
начальству уже доложился, похвастался боевым подвигом.  Так  что  концы  в
воду при всем желании не скроешь. И отвечать придется одному лишь  мне.  К
Новому Году капитана обещали... Куда уж теперь...
     А что касается твоей виноватой личности... Уходи. По-тихому, ножками,
левой-правой. Ты, конечно, понимаешь, никаких бумаг и звонов в институт не
будет, мы тоже люди-человеки. Но тебе у нас больше делать нечего. Все. Нах
хаузен. Конспект, смотри, не забудь.
     Кондрашев повернулся к самовару и больше  уже  в  сторону  Сергея  не
смотрел. Сказал - и отрезал. Значит, финиш.
     Сергей повесил на плечо сумку, хмуро пробурчал: "Ну, всем  привет"  и
закрыл за собой дверь.  Медленно,  прощаясь,  прошелся  по  коридору  мимо
стендов "Наши сотрудники -  спортсмены",  "Отдыхаем  вместе",  "На  боевом
посту".   Миновал   потертую    табличку    -    "Инспекция    по    делам
несовершеннолетних". Взглянул зачем-то на часы, хотя  и  так  знал  время.
Спустился по лестнице. Та откликнулась печальным, басовитым трезвоном, еще
немного погудела вслед - и смолкла.
     Что ж, с "Замком" покончено.
     ...На улице уже сгустились холодные сумерки. И странное дело - дождь,
не прекращавшийся уже которую неделю, вдруг перестал. Свет фонарей мутными
лиловыми пятнами расплывался в лужах,  рассыпался  тлеющими  брызгами  под
колесами суетливых машин. Небо еще было затянуто бурой хмарью, но  местами
облака  уже  раздвинулись,  и  какая-то  одинокая  зеленоватая  звезда   с
интересом глядела на привокзальную площадь.




                              Виталий КАПЛАН

                                  ЗАЧЕТ

                            (вариация на тему)




                                    1

     Тень от большой  сосны  чуть  сместилась,  и  солнце  своими  острыми
зеленоватыми лучами ударило по закрытым глазам. Ну  что  ж,  значит,  пора
отсюда уходить. А так не  хочется!  В  старом  лесу  забываешь  обо  всем,
сидишь, привалившись к теплому стволу, и сам не понимаешь - то  ли  снится
тебе все это, то ли наяву. Кажется, само время здесь течет как-то не  так,
не по-городскому. Огромные сосны тянутся в  белесое  от  жара  небо  точно
скрюченные пальцы, островки густой травы неподвижны - лишь изредка  тронет
ее ветер, и тогда по  всему  островку  побежит  быстрая  волна.  В  душном
воздухе что-то изменится, то ли звон едва слышный почудится, то ли  шелест
чьих-то крыльев. А потом  -  снова  тишина,  снова  духота  и  неподвижный
солнечный диск. В такое время все звуки в лесу смолкают  -  полдень,  сон,
забвение. После, уже к вечеру, когда жара схлынет - вот тогда птичьи крики
заполнят вязкое лесное  пространство,  затрещат  ночные  насекомые,  тогда
начнется странная, скрытая от постороннего глаза жизнь.
     Жаль,  конечно,  возвращаться  в  город.  Опять  надевать  до  смерти
надоевшую  маску,  дышать  гнусными  испарениями,  притворяться.   А   что
поделаешь? Не для того же он здесь, чтобы полтора года гулять  по  древним
лесам и дремать на полуденном солнышке. Дело, разумеется,  превыше  всего.
Тем более, времени у него в обрез. До  города  самым  быстрым  шагом  часа
полтора, а нужно еще столько всего успеть.
     Во-первых, рынок. Закупиться всем необходимым дня на три, а может,  и
больше. Это значит, обойти  все  ряды,  ища  самые  дешевые  цены.  Старик
патологически бережлив, и если потратить хоть  на  грош  больше,  чем  ему
кажется допустимым,  опять  развопится,  опять  начнет  нудные  проповеди,
которые, к сожалению, придется слушать - Старик нуждается  в  аудитории  и
зорко следит за реакцией своих жертв. Может, еще и за  палку  возьмется  -
ну, не в первый раз, а все равно. Надоело до чертиков изображать смирение.
До чего  же  подмывает  ему  ответить!  Но  нельзя.  Стисни  зубы,  терпи,
приспосабливайся. Два месяца всего осталось, это же ерунда, это  же  всего
ничего. Семечки. Так утешают все они  -  Главный  Наблюдатель,  Наставник,
консультант по адаптации. Все их слова, разумеется, верны, разумеется, ему
по силам выдержать и большее. Все так. Но  побыли  бы  они  в  его  шкуре,
пообщались бы с его милым Старичком... Впрочем, это несправедливо. В  свое
время они испытали здесь и не такое. По сравнению  с  тем,  что  вытерпели
они, мудрые и опытные, полуторагодичный зачет - и впрямь  семечки.  Только
вот давно это было, а значит, быльем поросло. Сидят на спутниковой базе, в
нормальных условиях - и советуют. А советовать легко, даже если  и  советы
правильные.
     Ладно, хватит нытья. Значит, так. После рынка - убраться  в  конюшне,
задать корму всей живности. Это минимум на час работы. Живности-то  много.
Старик редко ездит, и недалеко, но и лошади есть, и мулы,  и  даже  был  в
свое время настоящий боевой верблюд из Южного Предела - кто-то из тамошней
епархии подарил Старику.  Ну,  эта  зверюга  недолго  прожила  в  конюшне.
Пользы, как заметил Старик, от нее  никакой,  а  всех  лошадей  умудрилась
перекусать, старого конюха Елланту лягнула в живот - бедняга  до  сих  пор
лечится, таскается по знахарям - и разумеется, без толку. Так  что  продал
Старик боевого южного верблюда, и даже не слишком торговался.
     И наконец, последнее - прибраться в доме. Тоже работка не на минутку.
Дом огромный, Старик скупой, слуг  всего  двое  -  он,  Хенг,  да  кухарка
Митрана, она же прачка, она же и все остальное. Но на нем - дом, подворье,
закупки - самая тяжелая работа. Иногда Хенгу казалось, что это и к лучшему
- когда руки постоянно делом заняты, время течет незаметно, да и тоскливые
мысли в усталую голову реже приходят... А Старик весьма придирчив,  каждой
вещи  он  определил  точно  положенное,  неизменное  место,  не  дай   Бог
что-нибудь сдвинуть, переставить - скандал века!
     И если учесть, что сегодня Старик  приходит  из  Ведомства  к  заходу
солнца, то очень даже можно не успеть управиться с уборкой.  Этого  Старик
уж точно не вынесет. Обязательно возьмется за  свою  трость.  В  последнее
время нервы у него сдали, чуть что - дерется, а после приходит  в  себя  и
даже извиняется за горячность. Редчайшее в  здешнем  мире  явление.  После
зачета  нужно  бы  у  ребят  поинтересоваться  -  часто  ли   в   подобных
обстоятельствах слышали они извинения?
     Ну, а вечером, когда  Старик  угомонится,  поужинает  и  начнет  свое
нескончаемое молитвословие, можно будет и  смотаться.  К  ней,  к  Алосте.
Тетка ее, скорее всего, отправится  к  соседке  Нейтеле,  там  они  станут
прясть и делиться друг с дружкой  ужасными  историями  про  многочисленную
здешнюю нечисть. И это значит, Алоста до ночи свободна.
     Хенг улыбнулся и легко вскочил на ноги. Пора идти.  Время  поджимает.
Полтора часа до города. Гигантское расстояние. Полторы  минуты  лета.  Или
телепортация. Ноль целых,  ноль  десятых.  Кажется,  какие-то  стотысячные
доли. Но нельзя. Приспосабливаемся. Ничем  не  выделяемся.  Соблюдаем  все
правила и инструкции. Какие мы, однако, молодцы. Примерные стажеры.  Зачет
зарабатываем.



                                    2

     О том, что в мире есть Алоста, Хенг узнал зимой.  Получается,  меньше
чем полгода назад. По здешним  правилам,  всего-ничего.  Но  это  если  по
здешним. Сейчас Хенгу казалось, что она была всегда. Он не мог представить
себе мир,  где  ее  нет.  Такой  мир  просто-напросто  не  имел  права  на
существование, потому что все в нем тогда - бессмысленно.
     Сейчас даже подумать странно, что больше года он жил с ней рядом,  на
соседних улицах - и не замечал. Нет, конечно, видел ее не раз,  узнавал  в
лицо. Разумеется, не здоровался с ней - по здешним меркам, это неприлично,
если женщина не замужем. Он знал, что она  со  Змеиной  улицы,  знал,  что
живет со старой и больной теткой, а может, и не теткой - поди разбери.  Но
уж пожилая Конинте-ра точно не могла быть ей матерью. Просто  по  возрасту
не получалось. Хотя здесь женщины стареют рано - такая жизнь. Сама  Алоста
называла ее тетушкой, но это принятое обращение. Точно так же она называла
и  соседок.  Хенг,  разумеется,  подробности  не  выспрашивал.  Захочет  -
расскажет, ей виднее. Конечно, он не  раз  и  не  два  слышал  про  нее  -
приблудная. Собственно, с этого все у них и началось.
     Тогда, морозным днем, полгода назад. Точнее,  вечером  -  солнце  уже
садилось, и  сугробы,  облитые  слабыми,  нежно-зелеными  лучами  казались
ненастоящими. Оно и понятно - за год к зеленому солнцу не привыкнешь.  Как
ни пытайся, как ни адаптируйся.
     Он шел с базара, закупился  на  неделю  вперед,  левое  плечо  резала
перевязь с огромными сумками. Настроение было какое-то  странное.  Или