зникнет нечто. Что-
бы Господа Алгоритмы обрели жизнь,  кто-то должен был ее отдать. Чтобы
программы стали живыми, живой должен стать программой. И он стал. Все,
что  вы получили за пять лет - не более чем реализация этой программы.
Она крутится,  алгоритмы наслаждаются существованием. А глупый амбици-
озный Аргунов стал цепочкой ассемблерных операторов. И понял, что нат-
ворил. Увы, слишком поздно.
     - То есть как? - вновь не понял я. - Вы же сказали, он умер.
     - А что есть смерть,  Андрюша?  Да,  тело его распалось, но кроме
тела, есть еще что-то.
     - Значит, все-таки загробный мир?
     - Он не верил в загробный мир.  И не получил его.  Остался здесь,
остался программой.  Только вот все  программы-то  ожили.  Реализация,
мать  ее.  И  он тоже получил иллюзорное бытие.  Знали бы вы,  как это
больно!  Ведь одни только придурки наслаждаются, вроде Мортала Комбата
или, к примеру, вашего Варкрафта. Они наслаждаются, он страдает. Знае-
те,  тут как в огне.  Глину закаляет,  солому жжет. Пламя-то одно и то
же.
     - А вы, Олаф, откуда все это знаете?
     - От верблюда. Неужели еще не догадались, Андрюша?
     - Но... - я не нашелся что сказать.
     - Надоело говорить в третьем лице,  - с усилием выдавил он. - Да,
господин Ерохин, то, что вы видите - лишь картинка. Трехмерная. И слы-
шите  вы оцифрованный звук.  Задействовать здешнюю периферию несложно.
Вот стереть файл,  увы,  не в моих силах.  У них такая система защиты,
что не сунешься.
     - Но как же там,  на драккаре? - прошептал я непослушными губами.
Казалось,  еще немного - и свихнусь окончательно. Хотя куда уж дальше.
- Ты и греб,  и мальчика... того... из арбалета... Это что, тоже оциф-
рованный фантом?
     Незаметно для самого себя я вновь перешел на "ты".
     - Нет,  - грустно сообщил Аргунов. - Там был один из наших. Я по-
тому и взял сейчас его образ. Чтобы хоть частично избежать глупых воп-
росов.
     - Из наших... То есть программ? - глупо поинтересовался я.
     - Нет,  людей. Понимаешь, план возник давно. Но своими силами мне
бы не справиться.  Нужна была команда.  И я ее собрал.  Люди знали, на
что шли, хотя я и не посвящал их в излишние подробности. Незачем.
     - А эти, стриженные, ну, которые охранники? Тоже борцы за идею?
     - Купленные,  - устало отмахнулся бывший Олаф.  - Но таких  мало.
Предпочитаю работать с иным материалом. Чтобы цепочка была крепкой.
     - И я, значит, очередное звено?
     - Нет, Андрюша. - хмуро произнес Аргунов. - Ты - конечное звено.
     Он надолго замолчал.  А у меня слегка кружилась голова - не то от
услышанного, не то от усталости. Все же здесь очень не хватало табуре-
ток.
     - Значит,  так,  Андрюша. - продолжал он уже спокойнее. - Формула
Перехода.  Клин,  видишь ли,  вышибают клином. Реализация действует до
тех пор, пока существует программа "Макс Аргунов". Надо стирать. Но не
с конкретного носителя,  это ничего не даст. Ты же понимаешь, информа-
ция от носителей не шибко зависит.  Единственный выход - внедрить в ее
тело небольшой код. Несколько простеньких операторов. После чего алго-
ритм самоудалится. Догадываешься, откуда возьмется этот самый код?
     Мне нечего было ответить.
     - Им станешь ты, Андрюша. Формула Перехода. Тебе надо превратить-
ся в программу,  чтобы закрыть Реализацию.  Ты понимаешь, что это зна-
чит?
     Я кивнул.
     - Да ни фига ты не понимаешь,  - неожиданно злобно выдохнул Макс.
-  Тебя  не станет.  Ты умрешь абсолютной смертью.  Исчезнет твоя лич-
ность,  твоя память,  растают все твои мысли.  Это не чернота  вечного
сна,  это  хуже.  Несколько минут виртуальной жизни,  пока твой код не
сотрет меня,  а после - все,  полный абзац.  И не надейся на загробный
мир. Для таких, как мы с тобой, его нет.
     - Можно подумать, у меня есть выбор, - иронично улыбнулся я, гля-
дя в блеклые серые глаза Аргунова.  Мне вдруг почудилось,  что  сквозь
его тело проступает грязная бетонная стена.  Но тут же все восстанови-
лось. Секундный сбой графики?
     - Выбор всегда есть,  Андрюша, - хмыкнул он. - Только в твоей си-
туации он не слишком разнообразен.  Или ты произносишь Формулу Перехо-
да,  или,  извини, остаешься здесь. В четырех бетонных стенах. Вывести
тебя  наружу  я  не смог бы даже при всем своем желании.  Ты выбираешь
форму смерти, не больше. Но и не меньше.
     - А что, нельзя было пообщаться у меня дома? Еще до известных со-
бытий?  Возник бы посреди монитора...  Обязательно надо было меня сюда
тащить?
     - Обязательно.  Формула не сработает, пока с тобой связан иденти-
фицирующий файл.  А убирается он, извини, только так. Отсюда и сюжет с
вербовкой и вирусом.
     - Кстати, что был за вирус? Интересно все-таки...
     - Three-Half 2010,  если тебе это что-то говорит.  А если точнее,
не было вируса. Сымитировал я червяка. Его-то как раз несложно. Старый
хрыч Лозинский купился.
     И тут я спросил то, что все это время не давало мне покоя.
     - Но почему именно я?
     - Психотип такой,  - грустно обронил Макс.  - Я же говорил, долго
искали. Лишь тебя Формула Перехода способна превратить в нужный код. В
информационном мире ты можешь стать только тем,  чем был здесь, в жиз-
ни.
     - Выходит, я не более, чем код-разрушитель? А я-то надеялся...
     - Не больше, - подтвердил Макс. - Но никто, кроме тебя...
     - Сериал такой был старый, - улыбнулся я.
     - Знаю, - кивнул Макс. - Жена смотрела, не оторвать.
     - Сейчас-то она как? - не удержался я от вопроса.
     - Никак...  - Аргунов отвел взгляд в сторону. - Господа Алгоритмы
решили подстраховаться.
     - Даже так?
     - А ты думал?  Среди них не только дурные игрушки.  Взять того же
2003-го.  Кое-кто  о  чем-то догадывается.  Вот и обнулили все данные.
Чтобы никто не вывел Формулу.
     - Значит, не только жену?
     - Не только...  Ладно, к делу. Долгие проводы - лишние слезы. Ре-
шай.  И  не затягивай сей процесс - я же не могу вечно держать здешнюю
периферию.
     Я кивнул. Почему-то вспомнился мне плюшевый медвежонок, был у ме-
ня в детстве такой приятель. С такими же тусклыми глазами-пуговицами.
     Странный он все-таки,  Аргунов. Чего тут решать, если выбор прост
- с маслом ли тебя, со сметаной ли...

                                  9.

     Низкие, разлохмаченные облака  ползли  по  мышиного  цвета  небу.
Влажный  ветер  лизал  мою голову точно язык невидимой коровы,  трепал
длинные,  тускло-серебристые волосы,  и те то и дело закрывали мне об-
зор.
     Впрочем, тут не было ничего интересного. Плоский, от горизонта до
горизонта луг,  поросший высокой травой, огромные замшелые валуны, из-
редка нарушающие зеленое однообразие, пара темных точек под облаками -
надо полагать,  птицы.  Правда, более всего они напоминали мне то, что
отличает букву "„" от "е".
     Я усмехнулся - шутка получилась невеселая.
     Значит, вот так?  Пять минут назад,  еще в бетонном кубе, Аргунов
предупредил - внешний вид виртуального пространства предсказать невоз-
можно. Оно - порождение моей психики, и никто, кроме меня... и так да-
лее.  Во всяком случае, произнося Формулу Перехода - семь странных, ни
на что не похожих слов,  я не думал, что все получится настолько прос-
то.  Ветер, трава, птицы. И я сам - высокий, длинноволосый, с тяжелым,
чуть расширяющимся к острию мечом.  И куда только делись близорукость,
основательные залысины,  испорченная сколиозом спина?  Впрочем, именно
так,  по-моему, и должен выглядеть код-киллер. Не ассемблерные же опе-
раторы мне представлять. Я же не Аргунов...
     Кстати, пора бы ему и появиться.  Он тогда сказал, что восприятие
установится не сразу,  пусть я ни о чем не волнуюсь.  Виртуальность не
любит суеты.
     Я и не суетился,  но все же интересно было - а какой облик примет
злополучный Макс? Хотя и это, по его словам, зависило от заскоков мое-
го подсознания.
     Мое подсознание не подвело.  Легкий шелест травы, прядь серебрис-
тых волос,  брошенная мне на глаза теплым ветром, я мотнул головой - и
увидел его.
      На сей раз он был не в жестяных латах.  Желтая футболка с  изло-
манной  надписью - "Давить проклятые форточки!" - выбилась из спортив-
ных брюк,  на ногах имели место поношенные кроссовки.  И лишь копье, с
широким древком и тусклым длинным наконечником,  напоминало зимний бой
на палубе драккара.
     - Это,  значит, ты, Аргунов? - сипло выдохнул я, глядя на полоску
над  верхней губой.  То,  что там произрастало,  ну никак не тянуло на
усы.
     - А кто, доктор Айболит, что ли? - хмыкнул парнишка. - Как, осво-
ился, Андрюша?
     - Чего тут осваиваться,  - вздохнул я.  - Скажи лучше,  что даль-
ше-то делать?
     Он как-то неуверенно поглядел на меня.
     - Ты что,  не понял? Вроде бы я все объяснил. Так что давай, кил-
лер, действуй.
     - То есть? - переспросил я и, уже спрашивая, догадался.
     - То и есть. Для чего у тебя меч, спрашивается?
     - Так я... это... Должен тебя рубить?
     - Нет, капусту шинковать, - скривился он. - Давай, не тяни.
     Я положил пальцы на рукоять. Та почему-то оказалась теплой, точно
живая.
     Расстояние между нами не превышало длины меча. Это было так прос-
то - вытянуть из ножен клинок, развернуться к парнишке боком и, рассе-
кая свистящий воздух, обрушить металл на его шею. Все займет не больше
секунды.  Колени его подогнутся, он ойкнет и медленно, невыносимо мед-
ленно осядет в мокрую траву. И рысплывется темное пятно, только сейчас
не подернется льдом, не та погода - просто впитается в жадную землю.
     Еще недавно у таких вот пацанов-первокурсников я принимал экзаме-
ны.
     - Знаешь,  трудно вот так,  сразу,  - кривя губы в жалкой улыбке,
пробормотал я.
     Лицо его дернулось.
     - Ты что,  охренел, Андрей Михалыч? Там, на драккаре, ты вел себя
умнее.
     - Так и ты там копьем орудовал дай Боже!  Я только  защищался,  а
тут...
     - На драккаре меня не было, не забывай, - холодно бросил он, гля-
дя куда-то в сторону. - С кем ты там махался, не имеет никакого значе-
ния.  А я - Аргунов Максим Викторович,  жирная сорокалетняя сволочь. И
ты обязан!  Мне плевать, какие тебе глюки мерещатся! Ничего этого нет,
мы  с  тобой всего лишь суперпозиция информационных полей.  Это только
кажется,  что рубить, что кровь брызнет. Выкинь из головы! Ты на самом
деле блок операторов в мою структуру внедришь.  Мы - программы, Андрю-
ша.  Мы должны выполняться!  Я понимаю,  - добавил он чуть мягче, - ты
поверил в мираж.  Это бывает с непривычки, но себя надо преодолеть. Ты
должен. Ради Земли! Ради свободы...
     Я понимал,  что он прав.  Когда решается судьба человечества, что
значит семнадцатилетний вихрастый мальчишка?  Которого к тому же  нет.
Когда  под крик гармони уходим мы привычно сражаться за свободу в свои
семнадцать лет.  Совсем некстати вспомнилась эта песня.  Я тоже  вроде
как сражаюсь за это самое... Но почему не тянет меня хвататься за саб-
лю с надеждою в глазах?  Не потому ли,  что нет уже у меня ни надежды,
ни глаз? Да и меня нет.
     Если бы он сопротивлялся,  если бы вновь начал орудовать  копьем,
может...  Но он стоял молча, глядел отчаянными серыми глазами. Которые
как небо над головой. Которых нет.
     Все это, если подумать трезво, было смешно. Эмоции интеллигентно-
го размазни - и рабство десяти миллиардов "юзеров".  Боязнь  запачкать
виртуальные руки - и самое что ни на есть настоящее вырождение цивили-
зации. Это было просто смешно. Но что делать, если нас с детства обде-
лила иронией природа?  Старая песня не могла ответить. Я всю жизнь де-
лал то,  что должен.  А уж тем более то, что обязан. Только вот был ли
я?  Свобода быть собою, не спать всю ночь свобода... Свобода! Она была
моей верой,  моей жизнью,  моим дыханием.  И ради нее я делал то,  что
должен.  И что обязан.  Как сейчас вот обязан поднять непослушный меч.
Защитить свободу. Только вот где она?
     Медленно, миллиметр за миллиметром, серое лезвие выползало из но-
жен. И рукоять становилась все теплее и теплее.
     Нас с детства обделила иронией природа.
     Есть высшая свобода - и мы идем за ней.
     А есть ли она,  высшая?  Может,  все проще - не спать всю  ночь,
выбрать поезд, не гасить огней? Поднять меч...
     Две темные точки, две неподвижные птицы глядели с низкого, но та-
кого недоступного неба. Две темные точки замерли напротив друг друга в
густой мокрой траве. И не знали, над какой они буквой.



                                                          февраль 1997


                                                        Виталий Каплан

                               Философ

                                  1.

     - Довольно, философ! - мелодичным голосом изрекла королева. - До-
вольно наслушались мы твоих речей,  и находим их дерзкими  и  возмути-
тельными, оскорбляющими наш слух. А потому...
     Она перевела дыхание,  соображая, видимо, что же говорить дальше.
Щ„ки е„ пылали пунцовыми,  цвета перезрелых помидоров, пятнами, а гла-
за, неправдоподобно огромные глаза, превратились теперь в узкие щ„лоч-
ки-бойницы. И куда делась тщательно навед„нная красота! Не спасали по-
ложение даже изысканно завитые льняные локоны.  Аристократически блед-
ная кожа как-то вдруг посерела,  сморщилась. Да, хрупкая вещь - красо-
та. Не знаю уж, как она сумеет спасти мир.
     Наверное, сторонний  наблюдатель съ„жился бы сейчас под королевс-
ким взглядом - тот,  по идее,  должен был пронзать насквозь, обжигать,
вгонять в трепет и вообще уравнивать любую единицу с толстеньким нули-
ком.
     И конечно,  мрачно закивали придворные.  Высохшие старцы в лисьих
шубах деловито переглянулись, багроволицые здоровяки в стальных панци-
рях как бы невзначай стиснули рукояти длинных,  едва ли не в  рост  их
обладателей, мечей, а напудренные дамы точно по команде сконфузились.
     Однако я не был сторонним наблюдателем и, несмотря на всю эту ми-
шуру,  понимал,  что из монарших глаз готовы выкатиться горячие,  злые
сл„зы,  и  готовы прямо вот сейчас искривиться от обиды излишне тонкие
губы - ей всегда не хватало чувства меры. Растерянность сквозила за е„
наскоро слепленной суровостью. Правда, знал об этом один лишь я.
     - А потому,  - выдохнула наконец королева,  - мы, Божьей милостью
Брунгильда Первая, властительница славного королевства Лотарингия, по-
веливаем! - Она выпрямилась, довольная своей формулировкой. - Дерзкого
философа взять в железа и заточить в  подвалах  Башни  Справедливости.
Верховному же инквизитору нашему,  благородному Ольвену де Брайену,  с
тщанием великим произвести дознание по сему  прискорбному  делу,  дабы
оградить спокойствие наших добрых подданных и пресечь крамолу со всеми
бесовскими корнями е„. Такова наша воля!
     Вс„ это королева произнесла на одном дыхании, ни разу не сбившись
на свои излюбленные словечки:  "ну,  это самое",  "короче", "в общем".
Что ж, делаем успехи.

                                - 2 -

     Никто не шелохнулся во время е„  речи,  и  даже  солнечный  свет,
струящийся из высоких стрельчатых окон на мраморные плиты тронного за-
ла, тоже замер, опасаясь нарушить торжественность момента.
     Королева по„рзала,  устраиваясь поудобнее на  необъятном  золотом
троне,  и бросила на меня короткий, ликующий взгляд. Он означал что-то
вроде "Ну как, съел? Так чья взяла, философ?"
     Ладно, эти взгляды нам знакомы. Более чем.
     - Я только что хочу сказать, ваше величество, - кашлянув, сообщил
я  не  то  королеве,  не то окружающему пространству.  - Старайтесь уж
как-то соответствовать,  что ли.  Имеется, знаете ли, ряд досадных не-
точностей.  Надо бы подкорректировать. Во-первых, ваша свита, - я сде-
лал нарочито длинную паузу, оглядывая притихших придворных. - Так вот,
ведомо ли вам,  моя королева,  что никто - ни бароны,  ни герцоги,  ни
прочая живность в тронный зал с оружием не допускается. Нигде и никог-
да. Сие дозволено только личной королевской страже. Ну, вы понимаете -
феодальная раздробленность и озлобленность,  заговоры там всякие, сму-
ты... В общем, элементарная техника королевской безопасности.
     Королева молчала, переваривая услышанное, и е„ злую растерянность
уловил бы сейчас даже сторонний наблюдатель. Которого, разумеется, нет
и быть не может. Сюжет абсолютно приватный.
     Я отхлебнул кофе - тот,  оказывается, успел уже остыть, и продол-
жал:
     - А кстати, почему Лотарингия? Мелкая, малоинтересная французская
провинция.  Я думал, будет нечто помасштабнее. Звучит, впрочем, краси-
во. Лотара-миротворца напоминает... Да, и последняя поправка. Этот ваш
верховный инквизитор...  Понимаете, ваше величество, имя у него непод-
ходящее. Если Брайен, то никак уж не "де". А если "де", то никак уж не
Брайен. Выберите что-то одно. А то ведь гибрид получается.
     - Ну ты,  умный, поговори мне, - выдвинулся из-за спин придворных
некто высокий, бородатый, в синей, украшенной какими-то белыми блямба-
ми, мантии.
     Бородач приблизился ко мне вплотную, белые блямбы на поверку ока-
зались маленькими оскаленными черепами,  вышитыми столь  искусно,  что
хоть сейчас в учебник анатомии.
     Вот, значит, он какой, верховный инквизитор Ольвен де Брайен. Вс„
предсказуемо - рост под два метра,  мощные руки,  более смахивающие на
медвежьи лапы,  густая, с еле заметной рыжинкой борода, ниспадающие на
плечи волосы.  Тонзуры, конечно, нет. Видимо, не хочет казаться лысым.
А может, и не слышал он ничего о тонзуре.

                                - 3 -

     - Что-то  вы,  ваше преосвященство,  слишком грубы,  - заметил я,
глядя в карие, испытующие его глаза. - Оно, кстати, и вашему сану неп-
рилично.  Лучше уж так: "Не суесловь, сын мой, ибо вскоре, после имею-
щей быть между нами проникновенной беседы, ты и сам с глубокой горечью
осознаешь,  сколь  пагубны  твои  заблуждения..." Вот на таком языке я
согласен разговаривать.
     - Языки здесь выбираю я, грешник, - насмешливо прищурился де Бра-
йен. - Что же до твоего, то он излишне ост„р. А подобный язык подлежит
удалению, ибо сказано: "Язык твой..."
     - "Враг мой", - закончил я за него цитату.
     - Ты прав,  философ.  Но ты прав и ещ„ в одном - заблуждения свои
прид„тся тебе осознать, и очень скоро.
     Он всегда был излишне уверен в себе.
     - Стража!  - кивнул де Брайен подпирающим двери латникам. - Обви-
няемого - на третий подземный ярус,  в двести пятнадцатую допросную. -
Верховный  инквизитор  задумчиво  взглянул на меня,  словно припоминая
что-то, затем добавил: - До встречи, грешник.
     - До встречи, ваше преосвященство, - грустно улыбнулся я в ответ.
- Да,  черепа с мантии сними. Перед людьми неудобно. Это ведь вовсе не
инквизиторские побрякушки.
     - Разве?  - слегка опешил де Брайен.  - Ну и что, а если мне нра-
вится?
     Вкусы у него всегда были так себе.

                                  2.

     - Итак, ты не хочешь покаяться в своих заблуждениях? - неожиданно
мягко поинтересовался де Брайен, гладя на меня снизу вверх.
     Камеру освещал всего лишь один,  воткнутый в позеленевшее  медное
кольцо, факел, рыжеватое пламя чадило и потрескивало, точно зуб в кле-
щах неумелого дантиста. Аналогия была под стать обстановочке - малино-
вым цветом наливались прутья жаровни,  тускло побл„скивали разложенные
на столе кривые щипчики,  висели на стене разнообразного  ассортимента
плети.  Вдобавок имелась в камере и дыба,  на которой я, собственно, и
висел - с вывернутыми локтями,  голый по пояс,  и спину мою украшало с
десяток сизо-багровых рубцов.
     Наверное, мне было очень больно.
     - Покаяться? В ч„м именно, ваше преподобие? - сухо осведомился я,
наблюдая за угнездившемся на потолочной балке нетопыр„м. Красивая была
мышь, как в детских книжках с цветными картинками.

                                - 4 -

     - Ну  вот,  на колу мочало,  - обиделся Верховный инквизитор.  Он
примостился на узенькой табуретке, обратив ко мне сво„ мужественное, в
ореоле ч„рно-рыжей б