ановить  даже  то,  что  для  маскировки
природного акцента господин "Славский" прежде  русского  в  совершенстве
выучил сначала польский.
   А вот это было странно. Неужели  он  готовился  к  возможности  столь
квалифицированного  лингвистического   анализа?   Или   все   получилось
случайно, просто по ситуации.
   Сначала потребовался польский (например, для работы против австрийцев
во Львове в начале войны или против России в Варшаве ближе к ее  концу),
а  уже  потом   на   этой   базе   (или   параллельно)   и   в   русском
усовершенствовался.
   - Хорошо. Если уж так получилось... Наверное,  придется  сказать  вам
всю правду.
   Боюсь только, что она вам не очень  понравится.  Есть  вещи,  которые
нормальным людям лучше бы и не знать... - Ничего, господин Славский.  Не
такое переживал, переживу и это.  А  за  вами  я  вернусь,  не  извольте
сомневаться. Если найду дорогу наверх - обязательно вернусь.  Еще  никто
не упрекал  Ричарда  Мэллони,  что  он  бросает  спутников  на  произвол
судьбы... Hasta la vista , - сказал он,  неизвестно
почему, по-испански.

***

   ...Чем  дальше  он  шел,  тем  отчетливее  становилось   видно,   что
количество штреков постоянно  увеличивается  и  они  произвольно  меняют
направления.
   От  базового  лагеря  Шульгин  сейчас  двигался,  разматывая  шнур  и
сверяясь со сделанными ранее засечками.  Миновал  последнюю,  прошел  по
наиболее ему понравившемуся штреку еще шагов  семьдесят,  пока  шнур  не
кончился.
   Теперь предстоял путь в неведомое.
   Он осмотрелся. Снова перед ним три прохода. Два расходятся  V-образно
и с легким подъемом, третий ответвляется вправо под прямым углом.
   Надо выбирать. Но рационального критерия нет. Наудачу... Вместе с тем
Шульгин почти совершенно был уверен, что, какой  путь  ни  выбери,  итог
окажется совершенно одинаковым.

***

   Через два с лишним часа блужданий Шульгин,  выругавшись  в  очередной
раз, сел на землю.
   Безнадежно. Теперь очевидно, что собственными  силами  выйти  ему  не
дадут. До тех пор, пока не сочтут это необходимым.
   Кому? Надо думать - пресловутым Держателям Мира, Игрокам.
   Следует ли понимать, что каким-то своим действием он  совершил  нечто
неподобающее, расходящееся с их планами?
   Вдруг сам по себе он им не нужен, они так и не заметили его  перехода
в новое качество, а пространственная флюктуация в катакомбах создана для
других целей и по другому поводу.
   Или, наконец, просто-напросто, как они уже  предполагали  с  Андреем,
очередной пролом пространства-времени при уходе "Призрака", самый мощный
за последние годы, вызвал такое возмущение Мировых линий, что полетела к
черту вообще вся Евклидова геометрия заодно с хронологией.
   Страшно ему по-прежнему не было, чувство страха в обыденном понимании
этого термина у него давно уже атрофировалось.
   Скорее  наоборот  -  без  систематических  и  массированных  выбросов
адреналина в кровь он себе и жизни не мыслил, как отчаюга-альпинист  или
специалист по прыжкам через пропасть на мотоцикле. Тем более что в  силу
определенной специфики положения угроза реальной и окончательной  смерти
для него была снижена раз в десять, если не более того.
   Моментами Шульгин вообще допускал, что правилами предложенной им игры
обычная смерть  вообще  не  предусмотрена,  иначе  отчего  же  все  они,
вступившие на  инопланетную  тропу  войны,  до  сих  пор  живы,  вопреки
стандартной формальной логике.
   Ему сейчас было скорее  интересно,  что  еще  новенького  приготовили
массовики-затейники и какой нестандартный ход придется придумать,  чтобы
в очередной раз с честью вывернуться из ситуации.
   А бродить по утомительно одинаковым каменным  тоннелям  стало  уже  и
скучновато.
   Спелеология никогда его не привлекала, знаменитую  книгу  популярного
когда-то Норбера Кастере "Моя жизнь под землей" он даже  не  дочитал  до
конца, о чем, впрочем,  сейчас  несколько  сожалел.  Возможно,  какие-то
полезные советы из воспоминаний специалиста можно было бы почерпнуть.
   Лучше всего, думал Сашка, отдаться сейчас полностью на  волю  судьбы.
Или - продемонстрировать свою полную незаинтересованность в исходе этого
предприятия.
   Хотите - сдохну для вашего удовольствия, но  шляться  по  холодным  и
душным коридорам больше не намерен... Если существует цель, ради которой
его загнали в "крысиный лабиринт", то рано или поздно она обозначится.
   Следует, может быть, подать какой-нибудь сигнал, что он все  понял  и
ждет указаний.
   Всего два раза,  причем  первый  -  с  помощью  Антона,  а  второй  -
профессора Удолина. Шульгин в этой жизни ухитрялся  входить  в  хотя  бы
частичный контакт с Великой  Сетью.  Имел  представление,  разумеется  -
весьма поверхностное, о том, что по большому счету не только сам он,  но
и все человечество вместе со всей историей и  материальной  культурой  в
масштабах Сети - не более чем комплект монад,  влачащих  свое  исчезающе
краткое  существование   внутри   одного   из   триллионов   микрочипов,
составляющих "Вселенский Процессор".
   Его данный факт не задевал, точно так же, как не  беспокоила  истина,
что прекрасная и  необъятная  планета  Земля  является  песчинкой  среди
миллиарда звезд одной из захолустных Галактик. Да, ну и что?..
   Земные девушки от этого не  становятся  менее  красивыми,  коньяк  не
теряет аромата, и закат солнца над лесными далями волнует ровно в той же
мере, как если бы это светило было единственным и неповторимым  во  всем
мироздании...  Он  только  не  знал  сейчас,  к  кому   именно   следует
адресоваться  своим  призывом  о  контакте.  В  этом   деле   признанным
специалистом был Новиков, ему  несколько  раз  удавалось  связываться  в
астрале не только с Антоном, но и с кем-то из самих Держателей Мира.  По
крайней мере, так Андрей утверждал, рассказывая о своем  возвращении  на
Валгаллу .
   Шульгин не завидовал другу, который оказался гораздо более  одаренным
в этом смысле медиумом, каждому свое, как  известно,  и,  если  мозги  у
Андрея устроены несколько по-другому, тут уж ничего не  поделаешь.  Зато
Сашка был почти уверен, что в пределах отпущенных  ему  возможностей  он
сумеет распорядиться даром куда лучше Андрея. Точнее - найти ему  лучшее
применение. К своей и общей пользе.
   Но... Он хорошо помнил разговор с Антоном,  который  произошел  перед
началом операции по  спасению  Новикова  и  Сильвии  с  Валгаллы.  Тогда
форзейль явился ему в облике  старого  шамана  Забелина,  единственного,
может быть, в позднесоветское время знатока оккультных тайн  тунгусского
народа.
   Антон предупредил, что каждая их попытка  самостоятельного  выхода  в
астрал, точнее - в Гиперсеть, - смертельно  опасна.  Куда  опаснее,  чем
прогулка альпиниста по  снежному  мосту  над  пропастью.  Неверный  шаг,
громкий звук - и "прощайте, скалистые горы".
   Ловушки Сознания, стерегущие Гиперсеть от попытки проникновения в нее
посторонних мыслеобразов, всегда на боевом  взводе  и  готовы  подсунуть
нарушителю правил  такую  псевдореальность,  что  не  выбраться  из  нее
никогда.
   Да вдобавок,  оказавшись  там,  никогда  и  не  поймешь,  что  отныне
существуешь в специально для тебя  придуманном  мире,  теперь  уже,  без
всяких оговорок, виртуальном.
   Тогда же он добавил, что, возможно, и  сама  Валгалла,  и  аггры,  ее
населяющие, и солидный  кусок  Метагалактики  вместе  с  Землей  -  тоже
иллюзия, Ловушка высшего порядка. Но рациональным путем  установить  это
невозможно.
   Такой вот солипсизм .
   "Вам же было предложено сидеть  тихо  и  земными  делами  заниматься.
Целая подлинная Реальность вам на откуп отдана. А вы снова  в  Гиперсеть
полезли. Причем в своей обычной манере - напролом. По ковру  из  розовых
лепестков - в грязных кирзовых сапогах...  Вот  хозяева  этого  ковра  и
решили вас несколько... э-э... окоротить..."
   Тогда они сошлись на том, что в обмен на возвращение Андрея с далекой
планеты земляне окончательно пообещают сидеть тихо и не в свои  дела  не
соваться...  Иначе...  Антон  еще  добавил,  что,  по   его   ощущениям,
Держатели,  играющие,  условно  говоря,  "черными",  почувствовали,  что
партия зашла в тупик, и сделали нестандартный ход. Только вот непонятно,
в чем именно он заключается.  В  том,  что  Новикова  решили  пожизненно
изолировать на  Валгалле,  или  наоборот,  что  созданы  условия  к  его
возвращению. Как раз через эту встречу Шульгина и Антона.
   - Так отсюда вытекает, что противоположная сторона в любом  случае  -
на нашей стороне. И  можно  надеяться  на  соответствующий  контрход?  -
оживился Шульгин.
   Антона аж передернуло от возмущения.
   - Не знаю даже, как тебя назвать. Иногда вроде умный, а иногда тупой,
как три слоновые задницы, накрытые брезентом... Ты  бы  хоть  задумался,
чем для вас может обернуться такая "помощь". Я лично вообразить не могу.
Большевики тоже помогли русскому народу выйти из Первой мировой войны  и
экспроприировать экспроприаторов. О  чем  он,  народ,  кстати,  страстно
мечтал. Хорошо получилось?
   Так что не совет тебе даже, а категорическое пожелание - сидите,  как
мышь за печкой, и не мечтайте в подходящее время с решающим  результатом
вмешаться в кошачью драку... Очень  все  тогда  доходчиво  ему  объяснил
Антон, и оснований не соглашаться с ним не  было.  Шульгин  с  Новиковым
потом обсуждали эту  коллизию,  пришли  к  единодушному  мнению,  что  и
вправду нужно завязывать. И длительный отпуск  с  путешествием  в  Южные
моря был ими спланирован во многом из-за желания полностью погрузиться в
частную жизнь.
   Но сейчас-то что происходит? Не  сам  же  он  загнал  себя  в  аналог
крысиного лабиринта. Он мечется в поисках  спасения,  а  экспериментатор
наблюдает и делает пометочки в рабочем журнале.
   Или не эксперимент это, а просто способ изолировать  его  навсегда  и
бесследно?
   Значит, какой-то его шаг скорее  всего  именно  попытка  вмешаться  в
интригу Мюкке - Славского, признана опасной для Держателей?
   Пока, размышляя подобным образом, он продолжал бессмысленно брести по
штреку, судьба или те, кто ею управлял, подкинули ему последний сюрприз.
   Очередной тупик, поворот, и Шульгин оказался в сравнительно  обширном
помещении, в котором совсем недавно жили люди.
   Высеченные в стенах ниши  с  каменными  нарами,  застеленными  серыми
шинелями и лоскутными  одеялами.  На  каменном  кубе,  заменяющем  стол,
лампа, кажется, еще теплая, с закопченным стеклом, в  комнате  вроде  бы
даже висит запах керосиновой копоти.
   Эмалированный чайник, две кружки,  алюминиевая  миска  с  недоеденной
кашей.
   На ржавых крюках, вбитых в стену, висят вниз стволами автомат "ППШ" и
короткий трехлинейный карабин.
   Он даже засмеялся хрипло, присаживаясь на край нар.
   Ну, господа, это совсем уже... Неостроумно, что ли.
   Во-первых,  слишком  похоже  на   декорацию   тех   самых,   музейных
Нерубаевских катакомб. Экспозиция: быт партизан 1941 - 1944 годов.
   Вот-вот, этого только и не хватало - рядом с лампой раскрытая  книжка
в  зеленоватом  картонном  переплете.  "Краткий  курс  истории  ВКП(б)".
Некоторые абзацы четвертой  главы  подчеркнуты  красным  карандашом.  Не
иначе, комиссар отряда готовился к политинформации.
   Сейчас вот вывернется из-за угла, худой, утомленный,  с  серым  лицом
давнего обитателя подземелий, но непременно гладко выбритый.
   И спросит хмуро: "А вы что, товарищ, здесь делаете?".
   Увидит, что обознался, что не свой это человек, неизвестно как  здесь
оказался, и рука дернется к кобуре.
   А скорее всего дело тут совсем в другом.
   Шульгин  вспомнил  пещеру,  бывшую  базу  совсем   других   партизан,
кордильерских, куда, бежав с виллы Сильвии, он пришел по сигналу Антона.
   "Все тот  же  сон?"  -  как  восклицал  персонаж  "Золотого  теленка"
Хворобьев.
   Или исходящий опять от Антона сигнал. Ты не  забыт,  мол,  ничего  не
потеряно, сражайся, и победа за нами...  Тонких  зеленоватых  сигарок  в
портсигаре осталось совсем мало. Всего три, если быть точным.
   Вздохнув, он одну из них все же закурил.
   А  лампа  действительно  теплая,  убедился  он,  коснувшись   ладонью
пузатого стекла.
   Так, может, в ней и керосин еще есть? Хоть фонарик отдохнет...  Лампа
и  в  самом  деле  охотно  вспыхнула.  Широкий  язычок  желтого,  слегка
коптящего пламени обрисовал на столе ровный  уютный  круг  света.  Сашка
фитиль немного прикрутил.
   Интересная жизнь нам досталась,  господа.  Расскажи  кому  у  себя  в
институте, даже после пары хороших  мензурок  "спиритуса  вини"  -  хрен
поверят... Из чистого любопытства он снял с крючка автомат.  Тяжелый,  с
неудобным, грубо выструганным прикладом, торчащими вдоль краев ствольной
коробки заусеницами.
   Убедительно для не слишком грамотного человека. Именно так  выглядели
автоматы   военной   поры,   изготовленные   в   какой-нибудь    наскоро
приспособленной кастрюлькиной фабрике.
   Да только неувязочка получается. В катакомбах  Одессы  никак  не  мог
оказаться автомат выпуска 1943 года. Наиболее удачливые  из  окруженцев,
подавшихся в партизаны,  могли  владеть  трофейным  "МП-38",  кто-то  из
командиров - редким, как жемчуг в навозной куче, "ППД".
   А те изготавливались  чрезвычайно  тщательно,  с  лакировкой  дерева,
полировкой  металла,  и  не  штампованные  детали  там  применялись,   а
исключительно фрезерованные.
   Впрочем, все это чепуха. И без этого штришка он видел, что  декорация
- она и есть декорация.
   А вот что все-таки прикажете сейчас делать?  Помирать  в  подземелье,
гордо не покорившись шантажу Держателей, или в очередной раз  пообещать,
что "больше не буду"? Или все-таки поискать третий путь?
   "А ведь скучно, господа, все равно скучно. Ничего новенького  вы  при
всех своих способностях не придумали", - успокаивая самого  себя,  думал
Шульгин. Хотя, конечно, догадывался, что те, кто в  состоянии  создавать
силой воображения Вселенные со всеми  обеспечивающими  их  существование
законами природы и даже подходящими цивилизациями, как-нибудь сумели  бы
изобрести нечто, лично для него удивительное.
   Да скорее всего просто не считают нужным.
   И так сойдет.
   Чем-то сложившееся положение  напоминало  то,  что  им  уже  довелось
пережить с Новиковым при попытке выбраться из форзейлианского Замка.
   А раз прием повторяется, значит, и выход надлежит искать  примерно  в
том же направлении, что и прошлый раз.
   Шульгин стал восстанавливать в  памяти  формулу  профессора-эзотерика
Удолина, которую следовало наложить на состояние "О мусе дзю  ни  се  го
син" ("Не пребывая ни в чем, дай уму действовать").
   Буддисты другого толка склонны  были  называть  означенное  состояние
духа "Самадхи". При должном  навыке,  впав  в  него,  некоторые  умельцы
ухитрялись жить годами в виде почти что  мумии,  пока  их  дух  витал  в
высших сферах. Тело же при этом сохранялось в целости и сохранности,  не
старея ни на миг. Ходят слухи, что кое-кто из  посвященных  таким  путем
живет не одну уже тысячу лет.
   А один знаток писал, что и миллион лет не предел.
   Сашке, однако же, сейчас было  нужно  не  это.  Он  намеревался  лишь
освободить свой дух для поисков "истины" в небесных сферах, и  надеялся,
что более получаса эта рекогносцировка у него не отнимет.
   Он задул лампу, в наступившей мертвой темноте и тишине лег на спину и
принялся вводить  себя  в  транс,  пытаясь  Увидеть  ту  самую  картинку
зрительной проекции Сети, которая однажды открылась ему в Замке.
   И одновременно он постарался сосредоточить луч мысли  таким  образом,
чтобы дать о себе знать кому угодно. Будто зажег сильный фонарь в глухой
ноябрьской тьме.
   Идеальный вариант, конечно, если бы сигнал "SOS" раньше  всех  принял
Антон.
   Как они ни конфронтировали в прошлом, форзейль все-таки умел  мыслить
"по-человечески", и договариваться с ним можно  было,  и  в  критических
ситуациях он приходил на помощь, пусть и преследуя собственные цели.
   Ну а если Сашка и нарушает сейчас предыдущую договоренность, так  что
делать?
   Держатели же, если и услышат призыв к контакту,  отреагировать  могут
самым непредсказуемым образом.
   Условия для медитации в катакомбах были исключительные, не хуже чем в
подземельях буддийских монастырей, и очень быстро  Шульгин  ощутил,  что
"плывет".
   Состояние,  близкое  к  тому,  когда,   как   следует   устав   после
многокилометрового лыжного перехода, напаришься в  бане,  примешь  грамм
полтораста настоянной на травах водки и уляжешься в свежую  постель  под
вой метели за окном.
   И начнешь погружаться в сладкий сон, а в глазах все мелькает лыжня  и
косо летят крупные снежинки.

***

   Такие, как сейчас, за  окном.  Высокое  стрельчатое  окно,  стекла  в
морозных узорах,  заснеженные  крыши  внизу,  раскачивающиеся  от  ветра
фонари и крупный-крупный снег, падающий с  мутного  ночного  неба...  Он
стоит у подоконника, а в голове крутятся строки:

   Идут белые снеги,
   Как по нитке скользя.
   Жить и жить бы на свете,
   Да, наверно, нельзя.

   Идут белые снеги.
   И я тоже уйду.
   Не печалюсь о смерти,
   И бессмертья не жду.

   Шульгин покачнулся. Ему показалось, что  он  сейчас  вот,  немедленно
упадет в обморок. И не успеет довести до конца иезуитский с обеих сторон
разговор-спор с Антоном.
   Форзейль хочет, чтобы  он  пока  еще  подзадержался  в  теле  наркома
Шестакова,  помог  порешать  некоторые  возникшие  у  него  в  отношении
реальности 1938 года задачи.
   А он сам?
   Ему это нужно, или  следует,  как  и  наметил,  немедленно  бежать  в
прошлое?
   Чтобы воссоединиться со своей исходной личностью.
   Или поступить совершенно наоборот... Голова кружилась все сильнее,  в
ушах  нарастал  томительный  звон.  Может  быть,  так  вот   и   умирают
скоропостижно от инсульта?
   Головокружение, тошнота, потом резкая, как взрыв, вспышка  боли  -  и
конец?
   Добраться бы только до дивана, лечь, вызвать помощь... Он оттолкнулся
от подоконника, попытался сделать шаг, но не успел.
   Вспышка все-таки полыхнула в мозгу, но не болевая.
   Вспышка немыслимо яркого света  словно  расколола  череп  изнутри,  и
клочья мозга, сохраняющие при этом  способность  видеть,  чувствовать  и
мыслить,  разлетелись  в  пространстве  объемом  в  миллионы  кубических
парсеков, среди звезд, галактик, шаровых скоплений.
   Или - внутри  немыслимо  сложно  устроенного  квазиживого  механизма,
состоящего из нейронов, аксонов, пучков разноцветных проводов и искрящих
щеток электрогенераторов.
   Человек,  которым  целых  три  недели  был  Шульгин,  он  же   нарком
Советского правительства Шестаков, которого только сегодня... принимал в
своем кабинете  Сталин,  предлагал  один  из  высочайших  в  государстве
постов, этот человек застонал от боли и накатившегося  вдруг  отчаянного
страха смерти и,  цепляясь  ногтями  за  стену,  сполз  на  пол  большой
полутемной комнаты.

***

   Тут же Сашка снова пришел в себя,  но  не  в  темноте  катакомб,  как
ожидал, а в знакомом кабинете в доме в Столешниковом переулке. Он  сразу
вспомнил, что текущий момент хронологически предшествовал только что  им
пережитому.

***

   ...Шульгин сел перед экраном, по ту сторону которого уже  видна  была
приветливо улыбающаяся женщина.
   Она совершенно не изменилась с момента их  последней  встречи.  Да  и
сколько тут времени прошло, едва неделя.  И  тут  же  Сашка  спохватился
Никак он не привыкнет к этим вещам. Какая там неделя?!  Ей  еще  жить  и
жить до того дня... И одета Сильвия совсем  иначе,  и  прическа  другая,
накрашена довольно аляповато, на его вкус... - Вот вы какой,  -  сказала
Сильвия по-русски, с едва уловимым акцентом. - Рада нашему знакомству.
   - Увы, на самом деле я совсем не такой. О чем и пойдет  речь.  Только
чего же мы так  официально,  через  стекло?  -  Он  пощелкал  ногтем  по
поверхности экрана, которая, безусловно, не была стеклянной. -  Будто  в
тюрьме на свидании. Ва