ин.
   И ни под пыткой, ни под обычным гипнозом от своих слов не откажутся.
   Теоретически,  до  конца  своих   дней.   Впрочем,   утверждать   это
категорически  Сашка  бы  не   стал.   Не   располагал   соответствующей
статистикой. Если  даже  на  пару  суток  хватит  силы  внушения,  и  то
достаточно.
   ...Получив, кроме положенной платы, щедрые чаевые, ночной  портье  не
выразил удивления неожиданным отъездом постояльца.
   И Шульгин с британской надменностью не стал ничего объяснять.
   Это русский, независимо от чина и сословия, не преминул бы  пуститься
в пояснения, мол, срочное дело требует немедленного отбытия  в  столицу,
или жена заболела, или в карты проигрался и  денег  осталось  только  на
билет третьего класса, а западный человек непоколебимо уверен,  что  его
поступки никого не касаются, а уж тем более - обслуги.
   При  этом  он  внимательно  и  цепко  осматривал  и  обширный,   едва
освещенный настольной лампой вестибюль, и  улицу  за  высокими,  на  два
этажа, окнами.
   Хотя ничего действительно  важного  увидеть  не  надеялся,  скорее  -
просто по привычке.
   Если кто и собирается устроить очередное покушение, болтаться на виду
перед входом в гостиницу он не будет.
   Или в подворотнях накапливаются, или через  чердак  проникать  будут,
через подвалы, к примеру.
   Забавно новая жизнь началась.
   Проще  всего  было  бы   попросить   отпереть   дверь,   ведущую   на
хозяйственный двор, и оттуда прорываться на полной  скорости.  Никто  бы
задержать не успел.
   Да только... Швейцар, пожалуй, просто не поймет, для чего господину в
темноте пробираться среди мусорных баков с кухонными отбросами, дождевых
луж  и  конских  яблок,   оставленных   битюгами   ломовых   извозчиков,
доставлявших припасы для  завтрашнего  дня,  если  слуга  обязан  подать
экипаж прямо к крыльцу.
   Нет уж, будем  действовать  согласно  протоколу.  Шульгин  кивнул  на
прощание портье и швейцару, отдавшему по-военному  честь,  и  шагнул  за
порог.
   Дождь, слава богу, наконец-то прекратился.
   До  последнего  Сашке  не  верилось,  что  сейчас  произойдет  что-то
экстраординарное. Скорее всего он спокойно сядет в машину  и  отправится
неизвестно куда и неизвестно зачем.
   Впрочем,  зачем  -  более-менее   понятно.   Чтобы   поддержать   уже
достигнутую  стабильность  в  мире,  который  начал   каким-то   образом
самоорганизовываться  в  ответ   на   грубо   предложенные   ему   новые
обстоятельства и правила игры.
   Вся беда в том, что 99 и 9 в периоде процентов обитателей этого  мира
никогда не воспринимали свою деятельность или бездеятельность именно как
"созидание" или "сохранение" реальности.
   Они  просто  жили  так,  как  подсказывали  обстоятельства,   обычаи,
привычки или даже придуманные цели. Для них все просто и обычно.  И  для
фон Мюкке, для Славского, для Пичуги на с его ребятами.
   Жизнь  такова,  какова  она  есть,  и  больше  -  никакова.  Он   же,
Шульгин-Мэллони, обречен постоянно помнить, что есть очередная, отдельно
взятая  реальность  и  есть  он,  каждый  поступок  которого   постоянно
превращает эту реальность в нечто совершенно иное.
   И никогда не догадаешься, к лучшему  или  наоборот.  Думаешь  так,  а
выходит совершенно иначе. Не подошел бы он за завтраком к  немцу,  и  на
данный  момент  десятки,  а  впоследствии  и  сотни  людей  прожили   бы
совершенно иную жизнь... Все это промелькнуло в голове мгновенно, не  до
конца даже оформившись в слова, и  Шульгин  хмыкнул  скептически.  Тогда
проще всего застрелиться,  подумав  напоследок,  что  уж  это  изменение
реальности, судеб всех  тех  людей,  к  которым  ты  больше  никогда  не
подойдешь, - последнее. Дальше все будет изменяться по тем  же  законам,
но всего лишь без тебя. Ну и что?
   События же тем временем покатились по  вновь  предназначенной  колее,
повинуясь щелкнувшему механизму стрелочного перевода мировых линий.
   Слева, на углу квартала, он заметил тихо, без огней выскользнувший из
ворот "Додж", сразу свернувший в переулок. Там  же  мелькнуло  несколько
теней, возможно - люди Славского. Откуда они появились, он не разглядел.
   Наверное, проскользнули сквозь  широкие  проемы  между  финтифлюшками
узорчатой кованой ограды, отделяющей гостиничный палисадник от улицы.
   И в тот же миг, словно только этого и  ждали,  сразу  с  двух  сторон
вспыхнули электрические фары чужих автомобилей Или  они  подкрались  так
бесшумно (что маловероятно при  здешних  моторах),  или  давно  ожидали,
затаившись под деревьями.
   Хлопанье дверок, топот подкованных сапог по брусчатке, крики,  в  том
числе и матерные.
   Настоящая группа захвата прибыла, неизвестно чья и по  чьему  вызову.
Угадал Славский, если это не очередная подставка. На  него,  иностранца,
рассчитанная.
   Лишь бы не оказалась это белая контрразведка.  Шанс  невелик,  нужные
предосторожности он принял, но все же... Шульгин выдернул  из-под  плаща
как раз на  этот  случай  приготовленный  "ППСШ",  с  двумя  сцепленными
магазинами, на сорок патронов каждый.
   Отвлекая  на  себя  внимание  противника,  несколько  раз   выстрелил
короткими очередями трассирующих, целясь поверх  голов,  но  так,  чтобы
нападающим был слышен свист пролетающих в опасной близости пуль.
   Еще две серии по три выстрела он пустил под острым углом к  стенам  и
мостовой.
   Рикошеты тоже звучат впечатляюще. Убивать он по-прежнему не хотел, не
зная, с кем имеет дело.
   Ну а если кого и заденет  шальная  пуля,  уже  потерявшая  энергию  и
скорость, то почти наверняка не смертельно.
   Присев на корточки, боком, как  краб,  Шульгин  перебежал  на  другую
сторону улицы, заскочил в подворотню, еще трижды  пальнул,  рассчитывая,
что вспышки из полной темноты достаточно его демаскируют.
   Дождался ответных выстрелов и  повторил  маневр,  вернулся  к  ограде
гостиницы,  пригнулся   ниже   цоколя,   чтобы   голова   и   плечи   не
проектировались на фоне светлой стены, заскользил в сторону машины.
   Оттуда, перекрывая подходы к переулку, молотили в пять  стволов  люди
Славского. Нападающие азартно и дружно отвечали, так что бой  разгорался
неслабый.
   Хорошо еще,  что  торопливая  револьверная  пальба  навскидку,  да  в
темноте имеет скорее психологическое, чем практическое значение.
   Джо, не получив соответствующей  команды,  не  стрелял.  И  правильно
делал.
   Потому что он-то и в темноте бил бы точно, наповал. Шульгин ухватился
рукой за борт джипа.
   - Все здесь?
   - Я и Джо здесь, остальные - сами слышите... - отозвался из-под тента
фон Мюкке.
   - Общий  отход.  Сигналь,  Джо,  и  медленно-медленно  трогайся.  Вы,
Гельмут,   крикните   господину   Славскому    что-нибудь,    непременно
по-немецки... Подействовало. На громовой, привыкший командовать в бою на
палубе крейсера голос корветтен-капитана, продублированный  Славским,  в
ближайшие секунды подтянулась вся группа. Похоже, без потерь. По крайней
мере, все передвигались самостоятельно, продолжая палить наобум  во  все
стороны.
   - Быстро, быстро, в кузов, на подножки, пошел, Джо, гони, отрывайся с
концами... - в азарте Шульгин не замечал, что  командует  по-русски,  но
роботу это было все равно, а остальным пока еще недосуг было  вникать  в
такие пустяки.
   Переводили дыхание, цеплялись пальцами за холодный  металл  и  резину
"запасок", стараясь удержаться, устроиться понадежнее, кто где оказался,
внутри кузова и снаружи.
   Из перпендикулярного улице темного переулка вдруг  вывернулся  черный
автомобиль, сверкающий яркими ацетиленовыми фарами, намеревавшийся не то
перегородить дорогу "Доджу", не то повиснуть у него на хвосте.
   Гораздо более мощные электрические фары  джипа  мазнули  по  лобовому
стеклу чужой машины, ослепляя водителя.
   - Ну-ка, Джо, давай!  Только  аккуратно,  вскользь.  Всем  держаться,
крепче!
   Тяжелым кованым бампером  Джо  ударил  автомобиль  в  левое  переднее
крыло. Тот с грохотом  и  звоном  бьющихся  стекол  отлетел  в  сторону.
Послышались крики раненых или просто обозленных, перепуганных людей.
   Кто-то из помощников Славского тоже не  удержался  за  стойку  тента,
покатился кубарем по булыжнику.
   За спиной продолжали торопливо громыхать выстрелы.
   ...Оторвались от возможного преследования вчистую уже  за  первым  же
углом.
   Робот не включал фар, но легко и стремительно вписывался в  повороты,
едва не ставя "Додж" на  два  колеса,  вел  машину  самым  запутанным  и
сложным для погони маршрутом, руководствуясь не командами Шульгина и  не
интуицией, а подробнейшим планом или, точнее, макетом города, который он
держал перед "внутренним взором".
   - Команда выполнена. Преследование исключается. Куда ехать дальше?  -
Джо сбросил скорость, чтобы хозяин мог услышать его  голос,  только  что
перекрываемый ревом двигателя, грохотом покрышек по  булыжнику,  свистом
ветра и хлопаньем заднего полога тента.
   - Вопрос, однако. Что скажете, Гельмут,  или  надо  спрашивать  герра
Славского?
   Куда прикажете направиться после устроенного вами шухера? Учтите, что
до утра я предпочел  бы  убраться  из  этого  негостеприимного  городка.
Британцам здесь снова не везет. - Это он намекнул на Крымскую войну и не
слишком успешные действия флота  Его  Величества  в  1920-м  и  особенно
1921-м году.
   - Что скажете, Славский, - переадресовал вопрос Шульгина фон Мюкке. -
Вы-то, надеюсь, знаете, куда нам бежать, где  скрываться  и  что  делать
дальше... - Прошу также иметь в виду, - вставил Сашка, - что я  к  вашим
делам, ну совершенно непричастен и более всего  желаю  забыть  о  них  и
продолжить путешествие. Теперь уже - за пределами России. Этой. Надеюсь,
Советская  будет  гостеприимней...  -  Это  как  сказать,  -   будто   в
пространство хмыкнул Славский. - Причастны вы или нет, не мне решать.
   - Но вот господин капитан же может подтвердить... - Не  беспокойтесь,
разберемся. Во всем разберемся.  А  наилучший  способ  исчезнуть  -  это
немедленно отправиться в Одессу... - Как? Через весь  Крым,  Перекоп,  и
там еще пятьсот верст? Да у меня и бензина не хватит... - Морем.  Сейчас
едем на Корабельную сторону, там погрузим вашего железного коня на шхуну
и - вперед. По дороге и  поговорим...  На  все  времени  хватит.  И  без
всякого риска... По интонации Славского  можно  было  допустить,  что  в
понятие  "без  риска"  входит  и  возможность   утопить   нежелательного
свидетеля в открытом море в случае чего.
   - Выбора, как я понимаю, у меня особого нет, - вздохнул Шульгин.
   - Пожалуй что. Если  вам  не  улыбается  возможность  на  самом  деле
продолжить свой путь по суше, очень рискуя и без  надежды  на  дружескую
помощь... - "Никогда не заговаривайте  с  незнакомыми",  -  процитировал
Сашка.
   - Что вы сказали?
   - Так, ничего. Вспомнил одного умнейшего русского  писателя.  У  него
тоже нечто похожее на мой случай описано.  Правда,  там  он  с  дьяволом
заговорил на бульваре... ***

   ...Действительно ли Славский  готовился  к  подобному  варианту,  или
тридцатитонный  парусно-моторный  дубок  "Лев  Толстой"  с  экипажем  из
полурыбаков-полуконтрабандистов постоянно был готов к выходу в море,  но
уже через полтора часа,  задолго  до  рассвета,  постукивая  керосиновым
"Болиндером", поплевывая горячей водой из патрубка  системы  охлаждения,
крутобокий кораблик, похожий формой корпуса на скорлупку грецкого ореха,
вышел за боновые заграждения.
   Укутанный старым парусом,  принайтовленный  смоленым  канатом  "Додж"
угнездился между рубкой и трюмным люком, Джо устроился якобы спать в его
кузове,  демонстративно  пристроив  под  бок  "маузер"  с   пристегнутым
прикладом, а Шульгин с  сопровождающими  лицами  спустился  в  крошечный
кубрик под полубаком.
   Немолодой матрос, более похожий на грека,  чем  на  русского,  принес
медный чайник с кипятком, заварку, колотый сахар, хлеб, сало,  лук,  две
крупные  копченые  кефали  и  квадратный  штоф  с  жидкостью   понятного
назначения.
   - Казенка по нашим средствам дороговато выходит,  а  это  сам  боцман
дома гонит. Из груш и яблок. Забористая, - счел нужным сообщить он.
   - Местный кальвадос, - объяснил "темному", как он считал,  иностранцу
Славский. - Теперь, наконец, и поговорить можно по человечески.  Ну,  за
спасение... - поднял он по первой.

ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА

   Возможно, Индийский океан.
   Время неизвестно.

   Я, верно, болен на сердце туман, Мне скучно все, и люди, и  рассказы,
Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган.
   Н. Гумилев Проход "Призрака" через фиолетово  пульсирующую  в  ночном
тумане   рамку   межпространственного    окна    сопровождался    резким
оглушительным хлопком, похожим на выстрел противотанкового  гранатомета.
У меня даже зазвенело в голове, и корпус яхты загудел, резонируя.
   Перепуганные женщины, невзирая на  строгий  приказ  сидеть  внизу  до
конца боя, выскочили на мостик.
   "Вот этого мы не предусмотрели", - подумал я.
   По  странному  закону  природы  межвременной  переход   осуществлялся
беззвучно, а межпространственный всегда вызывал звуковой  эффект,  но  -
незначительный.
   От легкого, едва слышного щелчка при перемещении массы в 50-100 кг до
звука  откупориваемой  бутылки  шампанского,   когда   сквозь   "барьер"
переносился, например, автомобиль. Как-то никому не пришло в голову, что
зависимость здесь линейная,  и  океанская  яхта  в  четыре  сотни  тонн,
отправляясь в Южные моря, вызовет такой вот "прощальный салют".
   Впрочем, беды в этом, кроме  посеянной  среди  моих  спутниц  паники,
никакой.
   Наоборот, этот гром подтвердит версию гибели "Камелота" от вражеского
снаряда.
   - Все, девчата, успокойтесь. От англичан мы оторвались, видите,  море
чистое, а грохнуло так на прощание.  Воронцов  всем  бортом  пальнул  из
крупного калибра.
   - Где же они теперь, я не вижу, - удивилась Анна.
   Действительно, гладь вечернего моря была абсолютно пустынна,  как  во
времена Магеллана. Небо покрывали  густые  облака,  только  в  узком  их
разрыве у самого горизонта багровое солнце касалось краем  зелено-черной
воды.
   - Ушли к северу, вот их и не видно.  Все,  дело  сделано.  Иди  вниз,
отдохни полчасика, и будем ужинать... Анна послушно застучала каблучками
по трапу, Ирина,  отчего-то  поджав  губы,  но  ничего  не  сказав  мне,
направилась следом.
   Ну и  хорошо.  Мне  вдруг  захотелось  побыть  одному.  Перепсиховал,
наверное.
   Сейчас хорошо покурить, привести в порядок мысли. Может быть, послать
рассыльного с вахты в бар за рюмочкой.
   Потому что и вправду проблемы, заботы, терзания кончились.
   Так я ощущал себя как в первый день отпуска,  приехав  куда-нибудь  в
Геленджик или Новомихайловку.
   Душевная расслабленность, радость при  виде  совершенно  экзотических
для москвича пейзажей, а главное, все-таки море.
   Не резервуар соленой воды, а  символ  абсолютно  других  критериев  и
принципов жизни.
   Никто в Москве после работы не идет на набережную, чтобы  в  компании
друзей пить кофе десятками чашек и  обсуждать  семейные,  городские  или
общемировые проблемы И не играет в нарды. В  Сухуми  же  это  в  порядке
вещей. Никто там не поймет нашего, столичного образа жизни.
   Дурацкого, по большому счету.
   Ирина появилась рядом со мной совершенно неощутимо. Только что ее  не
было. И вот она стоит рядом, положила теплую ладонь мне на шею.
   Я даже не успел заметить, как наступила ночь.
   - Все? - спросила она, придерживая пальцами волосы, раздуваемые  куда
более свежим и соленым, чем в Эгейском море, ветром.
   - Выходит, что все. Полюбуйся на небо. Давно такое видела? - Я  обнял
ее за плечи и ниже.
   Зрелище действительно было эффектное. Пожалуй, даже чересчур.
   Словно на театральной декорации.
   В разрывах быстро бегущих по небу  туч  слева  открывалась  моментами
громадная полная луна,  с  отчетливо  видимыми  и  невооруженным  глазом
морями и цирками.
   Ее яркий, но отчего-то выглядящий зловещим диск  окрашивал  края  туч
мерцающим зеленовато-янтарным цветом А чуть правее зенита,  склоняясь  к
юго-востоку, то открывался, то вновь задергивался облачной кисеей  Южный
Крест. Будто нарочно.
   Знаковое,  слегка  даже  культовое  созвездие  для  нас,   романтиков
шестидесятых годов, никуда не выезжавших дальше Пицунды или Паланги,  но
мечтавших о краях, прославленных Стивенсоном и Джеком Лондоном.
   Не слишком яркое и заметное, кстати сказать, созвездие, и, если бы  я
не штудировал в свое время звездные карты, вряд ли нашел бы его на небе.
А представлялось (вернее - хотелось думать), что оно должно сверкать  на
тропическом небе, как бриллианты королевы на черном бархате  сафьянового
футляра.
   - Наконец-то, - прошептала  Ирина,  прижимаясь  ко  мне  и  небрежным
движением плеча сбрасывая куртку на палубу.
   Действительно, я как-то сразу и не  заметил,  что  температура  здесь
градусов на двадцать выше, чем там, откуда мы пришли.
   - Неужели это правда, мы с тобой снова одни и никто не  помешает  нам
жить только для себя? Как мне все надоело... Мне тоже, хотел я  сказать,
но отчего-то воздержался. Может  быть,  мне  просто  вообще  расхотелось
разговаривать. "Уж если отдыхать, так от всего..." На самом деле.
   Наконец-то детская мечта осуществилась - я на собственной яхте  плыву
по Индийскому океану в сторону Южных морей, островов Фиджи и Туамоту,  и
больше не должен никому  и  ничего...  На  неограниченное,  определяемое
только мною самим  время.  "Отпуск  по  ранению",  вспомнилось  название
повести Вячеслава Кондратьева.
   Сюжет там совершенно другой, но в то же время...  Лейтенант  отвоевал
год на Ржевском фронте  и  вдруг  после  госпиталя  получил  отпуск,  до
перекомиссии. С правом поездки домой.
   Через месяц или два,  наверное,  возвращаться  обратно,  но  пока  он
гарантированно будет жив какое-то время и  уже  поэтому  счастлив.  А  в
Москве его ждет девушка... И со мной рядом тоже любимая женщина, которой
все последнее время я уделял непростительно мало внимания.
   Как она вообще меня еще терпит?
   Наверное, действительно любит, если  прощает  то,  что  обыкновенная,
нормальная женщина никогда бы не простила. Так она  и  не  обыкновенная,
слава богу!
   Только  что  я  собирался   заняться   навигационными   наблюдениями,
определить место, где мы оказались, и тут же  все  эти  дела  показалось
такими никчемными.
   - Пойдем к себе, отметим  это  дело,  -  шепнул  я  Ирине,  отодвинув
закрывающую ей  ухо  прядь  волос.  -  Я  только  отдам  соответствующие
распоряжения. Спускайся в каюту и приготовь все... - Все - это как? -  В
голосе ее прозвучал сдерживаемый счастливый смех.
   Словно тогда, девять лет назад, во времена нашей первой влюбленности,
еще  не  омраченной  ни  нелепой  ссорой,  ни  ее  еще   более   нелепым
замужеством, ни космическими проблемами.
   - Все - значит все, и по  полной  программе...  Я  вызвал  на  мостик
капитана Ларсена.
   Полностью вжившийся в свою роль робот слушал мои приказания  с  видом
человека,   сознающего   свое   профессиональное    превосходство,    но
вынужденного подчиняться хозяину.
   Безусловно, он и без моих инструкций сделал бы все в лучшем виде,  но
положение обязывало. И меня, и его.
   - Определите наше место, капитан, после чего  следуйте  под  парусами
генеральным курсом на чистый зюйд-ост, сообразуясь с  ветром  и  лоцией.
Скорость и галсы на ваше усмотрение. До  утра  меня  не  беспокоить,  за
исключением  форс-мажорных  обстоятельств,   которые   вы   не   сможете
предотвратить самостоятельно.
   Подъем флага в восемь ноль-ноль местного времени, завтрак должен быть
готов и накрыт в кают-компании в восемь тридцать.
   - Простите, сэр, но боюсь, что ваше приказание до утра выполнить вряд
ли удастся. Облачность все более сгущается, я скорее всего не успею даже
приготовить инструменты. Но если луна и звезды все же откроются до утра,
я обязательно произведу обсервацию.
   Все правильн