ете,  -  спросил  его  вернувшийся  из  города  вечером
первого дня Славский, куда он,  очевидно,  ездил  повидаться  с  местной
своей  агентурой  или  руководством,   -   требуется   нашему   пациенту
консультация специалистов или?..
   - Думаю, что непременно и обязательно. Рана,  по  счастью,  оказалась
намного легче, чем я предполагал. Но - только  рана.  О  последствиях  я
судить не рискую. Я ведь всего-навсего не слишком хороший военно-полевой
хирург, давно не имевший практики. А здесь нужен авторитетный специалист
именно по поражениям нервной системы. Так  что  ищите  такого  врача.  В
большом городе его не может не быть. И сделайте это как  можно  быстрее,
иначе... Случайно  ли  так  вышло  или  намеренно,  но  в  этом  флигеле
предыдущим жильцом тоже был какой-то немец, гувернер хозяйских детей или
квартирант - преподаватель гимназии,  оставивший  после  себя  множество
книг в картонных и кожаных переплетах, отпечатанных почти непонятным для
Шульгина готическим шрифтом.
   Фон Мюкке же эта библиотека восхитила,  и  он,  благо  состояние  его
заметно улучшилось, погрузился в беспорядочное чтение, добирая упущенное
за большую часть предыдущей жизни.
   Да и что может быть лучше для человека, почти простившегося с жизнью,
а  сейчас  выздоравливающего,  никуда  не  спешащего,  как  окунуться  в
сокровища родной литературы, от Шиллера и Гейне до Шопенгауэра  и  Карла
Мая.
   Шульгин  и  сам  бы  с  удовольствием  последовал  примеру  капитана,
улегшись на соседней койке и потягивая глинтвейн или  водку  с  лимонным
соком, если бы во флигеле  нашлись  какие-нибудь  русские  книги,  кроме
разрозненных томов энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
   Говорил он по-немецки совсем неплохо, а вот читать легко и  свободно,
так, чтобы получать от процесса удовольствие, пока не научился.

***

   ...Одесса при первом выходе в город разочаровала Шульгина. Он  помнил
ее по последнему посещению в 1977 году и по  книгам  Катаева,  Бабеля  и
Паустовского.
   Сейчас же она выглядела почти жалко. Хозяйственное возрождение  новой
России коснулось ее отчего-то мало.
   На каждом шагу видны были следы двухлетнего владычества  большевиков,
а местные деловые, люди скорее всего  в  силу  врожденной  осторожности,
усугубленной слишком свежими воспоминаниями,  не  до  конца  поверили  в
окончательность врангелевской власти.
   А средства, если они у них и сохранились, предпочитали  вкладывать  и
приумножать не слишком заметными способами. Или - в других местах.
   В знаменитом кафе Фанкони крутились подозрительные  типы,  ухудшенные
издания (точнее,  неотшлифованные  талантом  авторов  прототипы)  Остапа
Бендера,  привычно  торгующие  сомнительного  происхождения   долларами,
фунтами,  затертыми   транспортными   накладными   на   неизвестно   где
пребывающие вагоны с вряд ли существующими в природе грузами.
   Аналоги "пикейных жилетов" все так же горячо обсуждали свежие новости
о сражении "Алексеева" с  английской  эскадрой  и  грядущие  перспективы
международной политики.
   Сашка не удивился бы, услышав слова: "Колчак - это голова, и  адмирал
Воронцов тоже голова..."
   Фасады домов были  обшарпаны,  улицы  грязны,  и  даже  шляпы-канотье
щеголей и порыжевшие лапсердаки старых евреев с  Портофранковской  улицы
производили грустное впечатление.
   Впрочем, возможно, все дело было в том, что на Сашку вдруг навалилась
мутная тоска. Кратковременная, несомненно, но от того не  менее  нудная.
Как зубная боль в сердце.
   Вроде бы привык он уже давно мотаться "в дали времен, в пыли  веков",
а тут вдруг накатило.
   Скорее  всего  оттого,  что   слишком   хорошо   ему   было   давними
августовскими днями, когда он с очередной подружкой  сподобился  прожить
целых две недели в  шикарном  пансионате  ЦК  ВЛКСМ  Украины  "Чайка"  в
Лузановке.
   И сейчас очень не хватало тогдашней  веселой  уличной  толпы,  потока
машин, шелестящих вдоль Дерибасовской и Пушкинской,  музыки  в  кафе  на
Приморском бульваре... Ну и всего  прочего,  что  бывало  в  двадцать  с
небольшим лет почти с каждым, кто вырывался  из  будничной  суматохи  на
море,  да  еще  не  в  провинциальные  Лазаревку  или  Геленджик,  а   в
легендарную Одессу.
   А может, и погода влияла,  все-таки  не  солнечный  август  стоял  на
дворе, а сырой и туманный октябрь,  его  последний  день,  просквоженный
вдобавок пронзительно-резким норд-остом.
   Но... "Времена не выбирают, в них живут и умирают",  как  сказал  еще
один поэт.
   И вместо веселой подружки в коротеньком летнем  платье  ему  пришлось
довольствоваться  обществом  совсем  не  веселого  господина  Славского,
навязавшегося в  спутники,  то  ли  оттого,  что  действительно  захотел
прогуляться и  попить  пива  в  "Гамбринусе",  то  ли  с  целью  пресечь
несанкционированные контакты "поднадзорного".
   Так Шульгин, не стесняясь, ему и сказал.
   Если,  мол,  вы,  господин  Славский,   считаете   меня   по-прежнему
иностранным шпионом, так я все равно найду  способ  связаться  со  своей
здешней резидентурой, хотя бы с помощью своего слуги, а ежели и  вправду
намерены показать мне достопримечательности вашего бывшего черноморского
Марселя, то так и быть... Они не стали выезжать в город  на  "Додже",  а
вполне  демократически  добрались   до   железнодорожного   вокзала   на
разболтанном трамвае, почти полтора  часа  тащившемся  по  унылой  степи
вдоль "станций", а дальше пошли пешком.
   - Хочу вас также поставить в  известность,  что  в  ближайшие  дни  я
собираюсь заказать  железнодорожную  платформу,  погрузиться  на  нее  и
покинуть пределы гостеприимной России. Скорее всего - в сторону  Греции.
Осмотрю Акрополь и затем пароходом - в Африку. Там, мне  кажется,  будет
не в пример спокойнее... - Ну, зачем же так? Сами говорили, что обожаете
приключения, а стоило столкнуться с совсем маленьким недоразумением -  и
сразу  в  Африку.  Думаете,  туареги  или  берберы   отнесутся   к   вам
почтительнее? Ах да,  как  же!  "Несите  бремя  белых..."  Просвещенному
мореплавателю гораздо привычнее  общаться  с  дикими  туземцами,  чем  с
непостижимыми скифами. Так ведь, господин Мэллони?
   Ирония Славского была изящна  и  уместна,  Шульгин  подумал,  что  он
действительно весьма неглупый человек. Что его вполне устраивало.
   - Есть резон в ваших словах, есть. Туареги действительно относятся  к
богатому "ференги"   если  не  почтительнее,
то, по крайней мере, предсказуемее.
   - Ничего, попривыкнете. А то ведь уедете, ничего, по сути, не  увидев
и не  поняв,  и  будете  потом  описывать  нас,  вроде  как  Герберштейн
московитов шестнадцатого века.
   Обидно, честное слово,  читать  такие  глупости.  Давайте  вот  лучше
спустимся в этот подвальчик, выпьем  по  маленькой,  пивцом  заполируем,
перекусим опять же.
   Глядишь, и настроение у вас улучшится...  Шульгин  не  возразил.  Они
спустились по стертым чуть не до половины грязным мраморным ступенькам в
сводчатый зал ресторанчика, тот самый, где через полсотни лет  помещался
пивной бар "Гамбринус", не имевший, кстати, ничего  общего  с  настоящим
"Гамбринусом", описанным Куприным.
   По причине раннего времени, кроме них, в зале  оказалось  всего  трое
посетителей, пивших водку  и  нещадно  дымивших  контрабандным  турецким
табаком в дальнем углу.
   Сашка привычно напрягся. Слишком целенаправленно, как ему показалось,
Славский шел именно к этому заведению. Здесь вполне могла ждать  засада.
Но не беда, с  четырьмя  он  справится  голыми  руками,  не  придется  и
пистолет вынимать, а обстановка зато сразу прояснится.
   Привычно, словно бывал здесь каждый день, Славский  движением  пальца
подозвал официанта.
   - Ну-с, любезнейший, что у вас есть?
   - Все! - с великолепной уверенностью ответил остроносый  человечек  с
жидкими усиками.
   - Тогда угощайте... Не прошло и трех минут, как  на  столе  появилась
тарелка с крупными креветками, тарелка с золотыми здоровенными  кефалями
горячего копчения (здесь все ели кефаль, как через полвека -  мороженого
минтая. "Шаланды, полные кефали"
   - помните?), несколько ломтей хлеба,  две  высокие,  с  выщербленными
краями кружки пива и бутылка местной водки с подмокшей синей этикеткой.
   Шульгин, вернее, в данном случае Ричард Мэллони смотрел на все это  с
некоторым изумлением.
   - По-русски слово "все" обозначает именно такой ассортимент блюд?
   Славский довольно рассмеялся.
   - Вот именно. Ничего другого здесь исстари не подают. Зато ручаюсь  -
и  "рачки",  как  здесь  говорят,  и  рыба  совершенно  изумительны.  Вы
попробуйте, попробуйте... Тут бывший гусар  не  солгал.  И  креветки,  и
рыба, и даже водка оказались чрезвычайно вкусны.
   В немалой мере потому, наверное, что море у  Одессы  было  совершенно
чистым, несколько лет в него не попадали ни промышленные отходы большого
города и порта, ни остатки нефти из топливных цистерн боевых кораблей.
   Сашка  ел,  пил,  поддерживал  разговор  и   одновременно   продолжал
размышлять, чем именно его все сильнее и сильнее настораживает  господин
Славский, что в нем не так, не по сюжету.
   А  чувство  несоответствия  было  вполне  отчетливым,  так,   бывает,
раздражают американские фильмы, построенные по совершенно чуждым русской
натуре канонам. И событийный ряд развивается совсем не в ту  сторону,  и
поступки героев неадекватны ситуации. Вот и сейчас...  Предположим,  что
Славский действительно бывший кавалерийский офицер, позднее -  эмигрант,
авантюрист, искатель приключений.
   Это  может  быть  правдой,  манера  говорить   и   держаться   весьма
соответствует легенде.
   Тогда непонятно, в качестве кого и зачем он опекает фон Мюкке. Что не
со стороны югорусской контрразведки - очевидно. Работает  на  ГПУ?  Тоже
как-то маловероятно, без санкции Агранова осуществлять операции на чужой
территории бывшая ЧК вряд ли стала бы, а ни о чем  подобном  собственная
агентура Шульгина в Москве его не информировала.
   Поверить в то, что осевшие в Берлине и Париже  эмигранты  имеют  свой
интерес в Югороссии, также сложно.  По  имеющимся  данным,  те,  кто  по
каким-то причинам  до  сих  пор  не  вернулись  на  родину,  собственной
политической структуры с независимой политикой не имеют.
   Да и работать на разношерстную русскую эмиграцию в  то  время,  когда
нет никаких препятствий к тому, чтобы вернуться домой  и  неплохо  здесь
устроиться, тоже странно, не похоже на такого, как Славский, человека.
   Разве что платят ему столько, что можно забыть и о патриотизме,  и  о
долге офицерской чести.
   Платят исключительно за прикрытие и обеспечение деятельности немца?
   Тогда задача, стоящая перед некстати  раненным  капитаном,  весьма  и
весьма ответственна.
   А ему, Шульгину, удалось почти случайно, но сразу оказаться в  центре
завязывающейся интриги чуть не мирового уровня?
   Если это не рука судьбы, то крайне удивительная игра случая.
   -  Сегодня  под  вечер  к  нашему  капитану   должен   приехать   для
консультации   профессор   Гронфайн,   крупнейшее   в   Одессе   светило
невропатологии.   Я   уже   договорился.   Если   его   диагноз    будет
обнадеживающим... - Славский  замялся,  словно  колеблясь,  говорить  ли
дальнейшее или нет.
   Шульгин ему  помогать  не  стал,  полностью  увлеченный  высасыванием
нежного розового мяса из тельца креветки.
   - Так вот, если фон Мюкке сможет в ближайшее время встать на ноги, не
согласитесь ли  вы  сопроводить  его  до  Стамбула,  раз  уж  все  равно
собираетесь направиться в ту сторону?
   "А вот это уже интересно, - подумал  Сашка.  -  Меня  все  же  решили
ввести в игру, хотя пока и втемную".
   - Если речь идет о том, чтобы сопроводить, отчего же и нет?
   - Хорошо. Тогда возьмем билет на поезд до  Софии,  там  пересядем  на
Восточный экспресс, и через двое суток мы в Стамбуле.
   - А зачем? - наивно спросил Шульгин.
   - Что "зачем"?
   - Зачем такие сложности? Не  совсем  оправившемуся  от  тяжелой  раны
человеку гораздо удобнее сесть на пароход прямо здесь и  без  пересадок,
без вагонной тряски на следующий день оказаться в столице  Блистательной
Порты.
   Славский посмотрел на него несколько даже сожалеюще.
   - Вы же бывалый человек.  Должны  бы  понять,  что  после  всего  уже
случившегося... Враги у господина фон Мюкке - люди серьезные.  Выследить
и перехватить его в Одессе, на  пароходе,  при  прохождении  паспортного
контроля в Стамбуле для них несложно. Но если мы погрузим его в вагон на
носилках и с билетом до Берлина, интерес к нему будет потерян. Он опасен
своим врагам только живой, здоровый и здесь, в России.
   -  Нет,  положительно,  приключения  меня  преследуют  помимо   моего
желания. Даже там, где рассчитываешь совершенно на другое.  Знаете  что,
милейший... оберст?
   - Увы, всего лишь ротмистр. Я же говорил. Майор по-вашему. Так что?
   - А вы можете гарантировать, что меня самого не разыскивают все  ваши
местные спецслужбы, официальные и неофициальные? Если  бы  вы,  положим,
устроили  подобные  беспорядки  со  стрельбой  в  центре   Лондона   или
Эдинбурга, не думаю,  что  королевская  полиция  отнеслась  бы  к  такой
эскападе благосклонно. Фамилия моя им известна... - А вот  этого  можете
не опасаться, господин Мэллони. Мы уже позаботились.
   Все, кого это может  интересовать  в  Севастополе,  уверены,  что  вы
отбыли по назначению и сейчас давно уже пересекли границу Совдепии.
   "Так,  -  сообразил  Сашка,  -  то,  что  он  вполне   небрежно,   не
задумываясь, сказал не РСФСР, а Совдепия, само по себе ничего не значит,
это только Кадочников в  "Подвиге  разведчика"  не  мог  себя  заставить
поддержать тост за победу германского оружия, а вот сообщение о том, что
они в состоянии  организовать  убедительную  "дезу"  в  отношении  моего
маршрута, кое о чем говорит".
   - Ну-ну,  господин  Славский.  Ваша  предусмотрительность  прямо-таки
поражает.
   Здесь курят?
   - Разумеется.
   - Тогда я закурю, - он аккуратно обрезал кончик сигары, тщательно  ее
зажег.
   Славскому же не  предложил.  -  Вы  упоминали  о  своем  классическом
образовании?
   Помните Аммиана Марцеллина: "Когда человек много страдает - утешением
ему служит целесообразность тех причин, из-за которых он страдает"?
   Во имя чего должен страдать и рисковать своей пусть не жизнью,  пусть
лишь репутацией, я? Я уже говорил,  впрочем  не  вам,  нашему  немецкому
другу, что всегда помогу европейцу, встреченному на тропах Африки или  в
южноамериканской сельве. Я помог вам,  пусть  не  в  джунглях,  пусть  в
трущобах вашей страны. Но вы хотите большего,  не  так  ли?  А  это  уже
совсем другая тема. Как-то  я  помогал  вождю  одного  тайского  племени
против другого вождя, кажется, из племени мяо. За это  я  получил  право
беспрепятственно вести изыскания в поглощенном джунглями городе Ангкор.
   Изыскания  были  успешными...  Казалось,  Славский  удивлен   словами
новозеландца.
   - Вот как? А вы мне  показались  бескорыстным  искателем  приключений
вроде доктора Ливингстона.
   Шульгин отрывисто и, как он надеялся нагло, рассмеялся.
   - Вы знаете,  сколько  стоит  не  то  чтобы  организация  полноценной
экспедиции сроком на год-другой, а просто билет на пароход в каюту  1-го
класса от Окленда до Бомбея, потом из Бомбея в Кейптаун, а  оттуда  хотя
бы в Рио-де Жанейро? Только билет... Славский  забарабанил  пальцами  по
столу, потом закурил собственную папиросу.
   "Думай, паренек, думай, - веселился Сашка. - За  право  проникнуть  в
ваши тайны вы мне еще отстегнете неслабый кербеш. А как же? Не  я  же  у
вас должен информацию покупать".
   В то же время он решил,  что  партия  приобретает  до  чрезвычайности
занудливый  характер.  Как  если  бы  утомленный  карлсбадским  турниром
гроссмейстер решил не идти на  обострения  в  легкой  партии  с  крепким
мастером и ввязался в нуднейшую позиционную борьбу за лишнюю  пешку  или
качество.
   А ведь это даже не угроза проигрыша, это просто скучно.
   Значит, необходимо встряхнуться и резко обострить игру.
   - Эти приятные молодые люди, - указал он кивком  головы  на  компанию
активно выпивающих и закусывающих молдаванских или пересыпских жлобов, -
ваша  группа  прикрытия?  Вы  меня  по-прежнему  опасаетесь  или   ждете
возможного эксцесса со стороны?
   -  Да  что  вы,  господин  Мэллони!  Зачем  так  грубо?  Если  мне  и
потребуется прикрытие, вы  его  гарантированно  не  увидите.  Мы  же  не
дилетанты... - Приятно слышать. Так  что  вы  скажете  в  ответ  на  мой
вопрос?
   Славский развел руками.
   - О какой сумме вы думаете?
   - Адекватной вашей заинтересованности в моих услугах.  Если  жизнь  и
здоровье вашего друга стоят меньше тысячи фунтов - говорить вообще не  о
чем. Если он вам дорог и вы  хотите,  чтобы  он  благополучно  прибыл  в
Стамбул с моей помощью - эту  сумму  следует  утроить...  -  Да-а...  Вы
высокого мнения о цене своих услуг. -  Славский  сделал  лицо  человека,
внезапно узнавшего, что чудотворные иконы изготавливаются  в  мастерской
захолустного монастыря вечно пьяным и не несущим ни  малейших  признаков
благочестия богомазом. - А если подойти к проблеме иначе?
   - То есть?
   - То есть вы  нам  поможете  из  чисто  альтруистических  побуждений,
которые так близки вашей натуре. Заодно и за  то,  что  МЫ  вам  поможем
беспрепятственно выехать из страны, в  которой  весьма  суровые  законы,
почти - законы военного времени. И очень просто может случиться так, что
проблемы у вас возникнут очень и очень серьезные. Шульгин удивился.
   - Независимо от судьбы вашего друга?
   - Если вопрос встанет  так,  как  вы  предлагаете,  то,  возможно,  и
независимо.
   Просто это будут две разные проблемы... - Хорошо, господин  Славский.
Очевидно, мне придется еще раз подумать. Я понимаю,  что  вы,  очевидно,
читали лорда Пальмерстона.
   - Это вы насчет того, что нет ни врагов, ни  друзей,  а  есть  только
интересы?
   - Славский проявил гораздо большую  эрудицию,  чем  Шульгин  от  него
ожидал, исходя из легенды.  В  кавалерийских  училищах  Пальмерстона  не
проходят. Но это ничего не меняло.
   - В данном случае я имею в виду другое высказывание: "Как тяжело жить
на свете, когда с Россией никто не воюет"  Он,  очевидно,  встречался  с
людьми, подобными вам по характеру. Такие, как вы, бывают сговорчивее  в
условиях назревающей катастрофы... С  удовлетворением  Сашка  увидел  на
лице собеседника почти незамаскированную гримасу самодовольства.
   - При всем к вам уважении, сэр Ричард... - Достаточно.  Я  больше  не
испытываю удовольствия от общения с вами.
   Позвольте  откланяться.  -  Шульгин  встал  и  бросил  на   мраморную
столешницу вчетверо  сложенную  врангелевскую  сторублевку.  -  Надеюсь,
этого достаточно, чтобы покрыть  ваши  расходы...  -  Да  подождите  же,
подождите. Скажите наконец, чего вы хотите на самом деле?
   - Только одного. Знать, в какую авантюру вы меня уже втянули  и  чего
хотите  еще.  Может,  все-таки  раскроем  карты?  Хотя  бы  здесь,   без
свидетелей?
   Славский улыбнулся как-то очень двусмысленно.
   - Вы и вправду уверены, что хотите знать ВСЮ правду? Не боитесь,  что
знание не сделает вас свободным, а совсем даже наоборот? Есть ведь вещи,
относительно которых благоразумный  человек  предпочитает  оставаться  в
неведении... - Эмерсона я тоже читал. И не согласен с ним... - И все  же
подумайте. Приличный заработок без  особого  риска,  или...  -  Вы  что,
господин  Славский,  лакея  себе  нанимаете?  За  такие  предложения   в
цивилизованных странах вызывают на дуэль, а в вашей стране, насколько  я
знаю, допустимо и просто дать в морду... Шульгин выразительно  пошевелил
пальцами, потом сжал их в кулак. Допил стоявшую перед ним  рюмку  водки,
щелкнув зажигалкой, прикурил погасшую сигару, встал.
   - Окончательный разговор состоится сегодня вечером. После  того,  как
больного посетит ваш профессор. Затем я не буду считать  себя  связанным
чувством долга.
   Хотя бы и