дено, они  собирались вместе  и  произносили
речи,  точно так же  как  те, кого они  считали своими оппонентами,  а потом
отправлялись домой и  всю неделю жили себе тихой, непритязательной жизнью, и
у них в головах даже не появлялось особенно неправедных мыслей.
     Что же до остальных...
     Были  люди,  называвшие  себя  сатанистами,  от которых  Кроули  просто
корчило. И дело не в том, что они делали, а в том, что они винили в этом Ад.
Стоило им забрать в голову очередную тошнотворную идею, какую ни  один демон
не  придумал  бы  за тысячу лет, какую-нибудь безумную  и  мрачную  гадость,
способную появиться  только  в  полноценном  человеческом  мозгу, и  заорать
"Дьявол заставил меня сделать это!" -- как тут же симпатии присяжных были на
их  стороне.  При этом Дьявол вряд  ли  кого-нибудь  когда-нибудь заставлял.
Нужды не было.  Вот чего некоторые никак не  могли взять  в толк. Ад  --  не
трясина зла,  точно так же как и Рай,  по мнению Кроули -- не водопад добра:
это просто  имена игроков  в  великой  космической шахматной  партии. А  вот
настоящее, неподдельное, неповторимое добро -- и равно  кровавое, кошмарное,
катастрофическое  зло  --  можно  найти   только  в  глубинах  человеческого
сознания.
     -- А-а, -- протянул Азирафель. -- Сатанисты.
     -- Ну и что же они  могли напутать? -- сказал Кроули. -- То есть, берем
двух  младенцев. Не так уж трудно их...  --  Он вдруг замолчал.  Из туманных
глубин его памяти выплыл образ монашки, которая тогда, в больнице, произвела
на него впечатление на редкость безмозглой особы, даже для сатанистки. И там
был еще кто-то. Кроули смутно вспомнил мужчину с трубкой и  в куртке покроя,
вышедшего  из  моды  в  1938  году. По всему  его виду было понятно,  что он
готовится стать отцом.
     Значит, должен был быть и третий ребенок.
     Кроули сказал об этом Азирафелю.
     -- Почти не за что уцепиться, -- заметил ангел.
     -- Мы знаем,  что ребенок  должен  быть жив, --  сказал Кроули,  -- так
что...
     -- Откуда мы это знаем?
     --  Ты  думаешь, если  бы  он вернулся Туда,  Вниз, я бы  все еще сидел
здесь?
     -- И верно.
     --  Значит, нам всего-то  нужно его найти,  --  заявил  Кроули. --  Для
начала просмотрим больничные записи. -- Мотор "бентли", кашлянув, завелся, и
машина рванулась вперед, втиснув Азирафеля в сиденье.
     -- А потом? -- спросил Азирафель.
     -- А потом мы найдем ребенка.
     --  А  потом  что? --  Машина резко  свернула за угол,  и ангел  крепко
зажмурился.
     -- Не знаю.
     -- Следи за дорогой!
     -- Думаю -- уйди с дороги, урод! -- ваши вряд ли согласятся -- вместе с
самокатом! -- предоставить мне убежище?
     -- Я как раз собирался спросить тебя о том же -- Осторожно, пешеход!
     -- Раз  вышел на дорогу, значит знает, чем рискует! -- заявил Кроули, и
"бентли"   протиснулся   между   припаркованной   на   обочине   машиной   и
притормозившим такси так, что между ними не влезла бы и лучшая  из кредитных
карточек.
     -- Следи за дорогой! За дорогой следи! А где эта больница?
     -- Где-то к югу от Оксфорда!
     Азирафель уцепился за ручку на двери.
     -- Сто пятьдесят километров! Так нельзя ездить в центре Лондона!
     Кроули, прищурившись, глянул на спидометр.
     -- Почему? -- спросил он.
     --  Мы  разобьемся!  Насмерть!   --  Азирафель  подумал,  и  неуверенно
поправился:  --  Развоплотимся.  Что  вызовет  определенные  неудобства,  --
добавил  он,  и немного  расслабился.  --  Ну  и  потом, ты  можешь задавить
кого-нибудь другого.
     Кроули пожал  плечами. Ангелу так  и  не  удалось полностью  вжиться  в
двадцатое столетие,  и  он  не понимал,  что по  Оксфорд-стрит вполне  можно
передвигаться  со  скоростью сто  пятьдесят километров  в  час. Просто  надо
устроить так, чтобы никто не лез под колеса. А тогда -- поскольку все знали,
что по Оксфорд-стрит невозможно  ехать с такой скоростью -- никто этого и не
замечал.
     Уж лучше машины, чем лошади. Изобретение двигателя внутреннего сгорания
было для Кроули Божьим да...  благослове... подарком  судьбы,  вот. В старые
времена, отправляясь по  делам,  он ездил  только  на огромных конях  черной
масти, глаза которых сверкали, освещая  путь, а  из-под копыт  летели искры.
Этого требовал этикет. А  Кроули  обычно  с них падал,  поскольку никогда не
умел обращаться с животными.
     Где-то  возле Чизуика  Азирафель принялся рыться в  россыпях  кассет  в
бардачке.
     -- Что такое "Велвет Андерграунд"? -- спросил он.
     -- Тебе не понравится, -- ответил Кроули.
     -- А, -- великодушно кивнул ангел. -- Бибоп.
     -- Слушай, Азирафель, а ты знаешь, что  если бы вдруг у миллиона  людей
спросили, каким  словом  они назовут  современную музыку, ни  один из них не
употребил бы термин "бибоп"? -- съязвил Кроули.
     -- А, вот  это  уже  лучше.  Чайковский, -- сказал  Азирафель,  вытащил
кассету и вставил ее в "блаупункт".
     -- Вряд ли, -- вздохнул Кроули. -- Она провалялась в машине больше двух
недель.
     Тяжелый  ритм бас-барабана поплыл через  салон  "бентли", как раз когда
они миновали Хитроу.
     Азирафель нахмурился.
     -- Не узнаю, -- признался он. -- Что это за вещь?
     -- Это  "День на скачках" Чайковского, -- сказал Кроули и закрыл глаза.
Они проезжали Слау.
     Чтобы  скоротать  время, свернув  на  Чилтерн,  они прослушали  "Мы  --
чемпионы"  зачинателя  английского  мадригала  Уильяма Берда и  "Шоу  должно
продолжаться" Бетховена.  Однако  ни то,  ни другое  не  могло сравниться  с
"Радио Га-Га" Вогана Уильямса.

x x x

     Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.
     В общем, это правда. Зато все лучшие балетмейстеры -- на небесах.

x x x

     Равнина между Лондоном  и Оксфордом уходила далеко  на  запад, и редкие
огоньки, тут  и  там  видневшиеся  на  ней, говорили  о  том, что вот сейчас
честные  селяне  укладываются  спать  после  долгого  дня,  полного   забот,
редакционных совещаний,  консультаций по  финансовым вопросам, и  разработки
программного обеспечения.
     На вершине холма зажглось несколько огоньков.
     Теодолит -- один из самых ужасных символов двадцатого века. Тренога  со
зрительной трубкой  сверху,  установленная в  чистом  поле,  означает только
одно: грядут работы  по Расширению Трассы (единогласно) и Разметке  Участков
Под  Жилищное  Строительство на две тысячи домов,  в  полном  соответствии с
Духом Деревенской Жизни. С духом подготовки руководящих кадров, точнее.
     Однако даже самые трудолюбивые геодезисты не работают по  ночам, а  тут
именно посреди ночи тренога прочно стояла на торфянистом пригорке. Далеко не
все  теодолиты, правда, украшены резьбой с кельтскими  рунами и увенчиваются
ореховым  прутом, привязанным сверху.  И  не  со  всех  свисают  хрустальные
маятники.
     Ветерок пытался трепать плащ на стройной фигурке  девушки,  которая как
раз  подкручивала колесики на треноге, однако это был хороший, тяжелый плащ,
благоразумно непромокаемый и на теплой подкладке.
     В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом.
Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.
     Девушку звали Анафема  Деталь. Она не была сногсшибательной красавицей.
Если рассматривать черты ее лица по отдельности, они были весьма  миловидны,
но в  целом ее лицо производило  впечатление комплекта, наспех собранного из
наличных частей  без какого-либо определенного плана. Возможно, к  ней лучше
всего  подходило  слово  "очаровательная",  хотя  люди, которые  знают,  что
означает  это  слово, и могут  его  написать  без  ошибки,  добавили бы  еще
"милочка";  с другой  стороны,  слово "милочка"  звучит  в  духе  чуть ли не
пятидесятых годов, поэтому они, возможно, не стали бы его добавлять.
     Молодым  девушкам  не  стоит  гулять в одиночку  темной  ночью, даже  в
окрестностях  Оксфорда. Однако любой маньяк,  жаждущий жертвы и попытавшийся
обработать Анафему Деталь, обнаружил бы, что лишился не только сознания. Она
ведь все-таки  была  ведьма.  И именно  будучи  ведьмой,  и,  следовательно,
девушкой  разумной,  она мало доверяла защитным  амулетам  и заклинаниям,  а
больше -- длинному и тонкому ножу для резки хлеба, который носила за поясом.
     Она заглянула в теодолит и еще немного подкрутила колесико.
     Она что-то пробормотала.
     Геодезисты часто что-то бормочут: например, "В два счета построим здесь
объезд" или "На три семьдесят пять метра, плюс-минус два пальца".
     Ничего подобного здесь не бормотали.
     -- Ночь темна... Светла Луна, -- бормотала Анафема, -- Юг  на Восток...
На Запад и юго-запад... запад-юго-запад... есть, поймала...
     Она  достала  аккуратно  сложенную  топографическую карту  и  посветила
фонариком.  Потом  она  вынула  прозрачную линейку  и карандаш, и провела на
карте аккуратную прямую до пересечения с другой прямой.
     Она улыбнулась,  не потому, что в этом было что-то смешное,  но потому,
что сложная работа была выполнена с блеском.
     Затем она сложила свой  странный теодолит, привязала его к раме черного
старомодного  велосипеда  с высоким рулем, прислоненного к кусту, убедилась,
что Книга в корзинке  на  руле, и вывела нагруженный велосипед на  тропинку,
теряющуюся в тумане.
     Велосипед  был настоящей древностью: рама его, по всей  видимости, была
сделана  из  водопроводных  труб.  Его   соорудили  задолго  до  изобретения
трехступенчатой передачи и, возможно, сразу после изобретения колеса.
     Анафема уселась поудобнее, и  двухколесное чудовище,  набирая скорость,
загромыхало под горку,  направляясь  обратно в деревню. Теплый ветер  трепал
волосы Анафемы, и ее плащ раздувался сзади, словно тормозной парашют. Хорошо
еще, что так поздно ночью на дороге не было машин.

x x x

     Мотор  "бентли"  остывал, тихо потрескивая.  Кроули, напротив, медленно
закипал.
     -- Ты сказал, что видел указатель, -- процедил он.
     -- Мы слишком быстро  пролетели  его. И  вообще я думал, что ты там уже
был.
     -- Одиннадцать лет назад!
     Кроули швырнул карту на заднее сиденье, и снова завел мотор.
     -- Давай спросим, как туда проехать, -- предложил Азирафель.
     -- Ну  конечно, -- отозвался Кроули. -- Просто остановимся  и спросим у
первого  же  прохожего,  который попадется нам  на этом...  на этой  просеке
далеко за полночь, да?
     Он переключил скорость и направил "бентли" на дорожку между буками.
     -- Что-то здесь не то, в этом месте, -- сказал Азирафель. --  Ничего не
чувствуешь?
     -- Что именно?
     -- Притормози на минуту.
     "Бентли" притормозил.
     -- Странно, -- пробормотал ангел. -- Явно чувствуется...
     Он поднял руки к вискам.
     -- Чувствуется что? -- спросил Кроули.
     Азирафель уставился на него.
     -- Любовь, -- сказал он. -- Кто-то очень любит это место.
     -- Прошу прощения?
     -- Здесь  чувствуется  очень большая любовь. Не  могу объяснить  лучше.
Тебе особенно.
     -- Ты имеешь в виду... -- начал Кроули.
     Послышался удар, крик, и лязг. "Бентли" остановился.
     Азирафель зажмурился, опустил руки, и осторожно открыл дверь.
     -- Ты на кого-то налетел, -- сказал он.
     -- Нет, не я, -- отозвался Кроули. -- Это на меня кто-то налетел.
     Они  вышли  из  машины.  Позади  "бентли"  на  дороге лежал  велосипед,
переднее  колесо которого превратилось  в неплохое подобие ленты  Мебиуса, а
заднее все еще зловеще крутилось.
     -- Да будет свет, -- сказал Азирафель. Бледное голубое свечение повисло
меж буками.
     Из канавы за их спинами донесся голос:
     -- Как, черт побери, вы это сделали?
     Свечение исчезло.
     -- Что сделали? -- виновато спросил Азирафель.
     -- Ох, -- теперь в  голосе явно слышалось замешательство. -- Наверно, я
стукнулась головой.
     Кроули взглянул на длинную свежую царапину на блестящем боку "бентли" и
на вмятину в бампере. Вмятина выправилась сама собой. Царапина затянулась.
     --  Поднимайтесь,  юная  леди,  --  ангел  выудил  Анафему  из зарослей
папоротника. -- Переломов нет. -- Это  было утверждение, а не предположение:
небольшой  перелом  все-таки  был,  но  Азирафель  не   мог   устоять  перед
возможностью сотворить добро.
     -- Вы ехали без фар, -- начала Анафема.
     -- Вы тоже, -- извиняющимся тоном заметил Кроули. -- Все по-честному.
     -- Астрономией интересуетесь? -- спросил Азирафель, поднимая велосипед.
Что-то посыпалось из корзинки. Ангел указал на потрепанный теодолит.
     -- Нет, --  сказала  Анафема. -- То есть да.  Глядите, что вы сделали с
бедным старым Фаэтоном.
     -- Извините? -- не понял Азирафель.
     -- С моим велосипедом. Его весь...
     -- Старые  механизмы на  редкость прочны,  -- радостно возразил  ангел,
подтягивая  велосипед  поближе.  Переднее  колесо  блестело в лунном  свете,
напоминая своей идеальной формой один из Кругов Ада.
     Она уставилась на него.
     -- Ну, раз мы  все уладили, --  быстро сказал  Кроули, -- нам, пожалуй,
пора ехать в... да. Вы, случайно, не знаете, как проехать в Нижний Тэдфилд?
     Анафема разглядывала велосипед. Она была почти уверена, что, выезжая из
дома, не видела укрепленной на раме сумки с инструментами.
     -- Сразу за холмом, -- сказала она. -- Это точно мой велосипед?
     -- Разумеется, -- сказал  Азирафель,  начиная  подозревать, что немного
переусердствовал.
     -- Но у Фаэтона точно не было насоса.
     На лице ангела снова появилось виноватое выражение.
     -- Но вот же для него место, -- беспомощно сказал он. -- Два крючочка.
     -- Сразу за холмом, вы сказали? -- Кроули толкнул его в бок.
     -- Наверно, я все-таки стукнулась головой, -- сказала девушка.
     -- Мы бы, конечно, вас  подвезли, -- быстро среагировал  Кроули,  -- но
велосипед не влезет в машину.
     -- Его можно положить наверх, на багажник, -- сказал Азирафель.
     -- У "бентли" нет... а! Хмм...
     Ангел  наспех  побросал  содержимое  велосипедной  корзинки  на  заднее
сиденье, и туда же усадил с трудом приходящую в себя Анафему.
     -- И не оставишь в беде нуждающегося, -- сказал он Кроули.
     -- Кто  не оставит?  Я не  оставлю? У нас полно других  дел! --  Кроули
злобно посмотрел на новый багажник на крыше  "бентли". Ко  всему прочему, на
нем были клетчатые, под шотландку, ремни.
     Велосипед взмыл в воздух и прочно привязался к багажнику. Кроули сел за
руль.
     -- Где вы живете, милочка? -- любезно спросил Азирафель.
     --  И  фар у моего велосипеда тоже  не было. То есть они были, но в них
надо вставлять по две батарейки,  знаете,  а они потекли, и  я их  сняла, --
сказала Анафема. Потом она свирепо посмотрела на Кроули. --  Кстати, у  меня
есть нож, -- заявила она. -- Должен быть...
     Судя  по выражению  лица  Азирафеля, он был  потрясен несправедливостью
подобного предположения.
     -- Мадам, уверяю вас...
     Кроули включил фары. Ему они были не нужны, но на дорогах встречаются и
люди,  и  им  спокойнее,  когда  у машину  зажжены фары. Потом он переключил
скорость и  медленно двинулся под гору. Дорога вынырнула из-под  деревьев  и
примерно через полмили они оказались на окраине аккуратной деревушки.
     В ней определенно было что-то знакомое. Хотя прошло одиннадцать лет, но
тем не менее...
     -- Здесь нет поблизости больницы? -- спросил Кроули. -- При монастыре?
     Анафема пожала плечами.
     -- Вроде  бы нет, -- отозвалась она. -- Здесь единственный большой дом:
поместье Тэдфилд. Не знаю, что там теперь.
     -- Божий промысел, -- тихо пробормотал Кроули.
     -- А тормоза? --  вдруг сказала Анафема. -- У моего велосипеда не  было
тормозов. Я точно знаю, что у моего велосипеда не было тормозов.
     Кроули наклонился к ангелу.
     -- Боже, исцели велосипед, -- саркастически прошептал он.
     -- Извини, увлекся, -- прошипел Азирафель в ответ.
     -- С шотландкой тоже?
     -- Шотландка -- это стильно.
     Кроули тихо зарычал. Если ангелу  и удавалось настроиться  на двадцатое
столетие, он никогда не заходил дальше пятидесятых.
     -- Высадите меня здесь, -- послышался сзади голос Анафемы.
     -- Пожалуйста,  -- радостно повернулся к ней ангел. Как только "бентли"
остановился,  он  выскочил из машины,  открыл  заднюю дверь  и  склонился  в
поклоне,  словно пожилой  чернокожий  слуга,  приветствующий  юного хозяина,
вернувшегося на плантацию.
     Анафема  собрала свои вещи,  и вышла  из машины, стараясь выглядеть как
можно надменнее.
     Она  была  абсолютно уверена, что ни  один из мужчин  не  прикасался  к
багажнику, но велосипед уже стоял у калитки.
     В них определенно было что-то очень странное, решила она.
     Азирафель снова поклонился.
     -- Рады были вам помочь, -- сказал он.
     -- Благодарю вас, -- ледяным тоном проговорила Анафема.
     -- Мы  уже можем ехать? -- осведомился Кроули. -- Спокойной ночи, мисс.
Ангел, в машину.
     Ну  что  ж, это многое объясняет. Значит,  она  все-таки была в  полной
безопасности.
     Она  посмотрела  вслед  "бентли",  направившемуся  в  центр,  и  повела
велосипед  по тропинке к коттеджу.  Дверь  была  не  заперта.  Анафема  была
уверена, что  Агнесса  упомянула  бы о том, что ее собираются  ограбить, она
всегда была очень точна в таких мелочах.
     Анафема сняла  дом  с  мебелью, что  означало, что  мебель была особого
сорта,  который  встречается только в таких  случаях просто  потому, что  ей
побрезговали сборщики добровольных пожертвований в  пользу неимущих. Но  это
не имело значения. Она не собиралась задерживаться здесь надолго.
     Если Агнесса была права, она  вообще нигде надолго не задержится. Как и
все остальные.
     Анафема положила свои  вещи на древний стол под единственной  лампочкой
без абажура, свисавшей с потолка в кухне.
     Ну и что ей удалось узнать? Она пришла к выводу, что ничего особенного.
По всей  вероятности, ЭТО  было на северном краю  деревни, но  она и так это
подозревала.  Если  подходить слишком  близко,  засветка от сигнала  слишком
сильная, если отходить дальше, невозможно снять точные показания.
     От этого можно было прийти в ярость. Ответ должен быть  где-то в книге.
Вся проблема в том, что чтобы понять Предсказания, нужно  было думать также,
как   думала  полубезумная  ведьма   с   неимоверно  высоким   коэффициентом
умственного развития, которая жила в семнадцатом веке. Ко всему прочему, для
того,  чтобы  разобраться в  ее  манере  выражения,  нужен  был  словарь для
любителей  кроссвордов. Прочие  члены  ее  семейства  считали,  что  Агнесса
намеренно  затемняла  смысл своих  высказываний,  чтобы чужаки  не смогли их
понять;  Анафема  же, полагавшая,  что  иногда  она  способна  мыслить,  как
Агнесса, лично для себя решила, что причиной этому было то, что Агнесса была
просто врединой с отвратительным чувством юмора.
     У нее даже не было...
     Где книга?
     Анафема в  ужасе  смотрела на  стол. Карта. Самодельный  бого-теодолит.
Термос с горячим бульоном. Фонарик.
     Пустой квадрат, где должна была лежать Книга Пророчеств.
     Она ее потеряла.
     Да  не может этого быть!  Агнесса была  неимоверно щепетильной во всем,
что касалось судьбы ее книги.
     Анафема схватила фонарь и выбежала из дому.

x x x

     -- Такое ощущение, как... в точности  такое же  ощущение, когда говорят
"такая  жуть,  что мороз по коже подирает"  --  только  наоборот,  -- сказал
Азирафель. -- Вот так, примерно.
     --  Я никогда  так  не говорю, -- заметил Кроули.  --  Лично я  за жуть
обеими руками.
     -- Светлое чувство, -- еще раз попытался объяснить Азирафель.
     -- Нет, ничего не ощущаю, --  притворно  веселым голосом заявил Кроули.
-- Ты просто чрезмерно чувствителен.
     --  Это  моя работа,  --  сказал Азирафель. --  Ангелы  не  могут  быть
чрезмерно чувствительны.
     -- Скорее всего  тем, кто здесь живет, просто нравится здесь жить. А ты
перехватываешь это ощущение.
     --  Никогда  не  перехватывал  ничего  подобног