в любой ситуации и  всегда  хотят
чаю.  Сестра  Мери очень надеялась,  что кто-нибудь ее  вскоре  сменит;  она
выполнила свою часть ответственного задания, а теперь хотела чаю.
     Дела человеческие  становятся намного яснее, если  четко  понимать, что
причина  великих триумфов и трагедий  истории не в  том, что люди по природе
своей добры или злы, но в том, что по природе своей они -- люди.
     В дверь постучали, и она открыла.
     -- Уже все, или еще нет? -- спросил мистер  Янг. -- Я отец. Муж. И то и
другое. Оба.
     Сестра Мери ожидала, что американский атташе по культурным связям будет
выглядеть как Си-Си из "Санта-Барбары", или  хотя  бы Мейсон. Мистер  Янг не
был похож ни на одного американца из тех, которых она видела по  телевизору,
разве что на одного по-отечески  добродушного шерифа из детективного сериала
(не самого плохого) [Того, в котором  в  роли  детектива выступает маленькая
пожилая особа, и в котором нет ни одной погони. А если есть,  то машины едут
очень, очень  медленно.]. Он ее несколько разочаровал. И  куртка его тоже ей
не понравилась.
     Она постаралась скрыть разочарование.
     -- О да, -- сказала она. -- Поздравляю. Ваша жена спит, бедняжка.
     Мистер Янг заглянул  ей  через плечо.  -- Двойня? -- спросил он. И стал
доставать  трубку из кармана. И не стал доставать трубку.  И  снова стал. --
Двойня? Никто ничего не говорил про двойню.
     --  Нет-нет, -- затараторила сестра Мери. -- Этот не ваш.  Этот... этот
чужой.  Просто смотрю за  ним, пока сестра Грейс не  вернулась.  Нет-нет, --
повторяла она,  указывая  на  Врага  Рода Человеческого, Низвергателя Царей,
Ангела Преисподней, Великого Зверя, именуемого Дракон, Князя Мира, Отца Лжи,
Отродье  Сатаны и Повелителя Тьмы, -- вот этот вот  точно ваш. От макушки до
самых копытичек... которых у него нет, -- торопливо добавила она.
     Мистер Янг склонился над младенцем.
     -- Ну да, -- с сомнением в голосе произнес он. -- Похоже, пошел в меня.
Ну что ж, здоров и весел?
     --  Разумеется,  --  ответила  сестра  Мери.  --  Абсолютно  нормальный
ребенок, -- добавила она. -- Очень, очень нормальный.
     Они замолчали и уставились на спящего младенца.
     -- У вас почти нет акцента, -- сказала сестра Мери. -- Вы у нас давно?
     -- Лет  десять, -- чуть-чуть озадаченно ответил  мистер Янг. -- Перешел
на другую работу, понимаете ли, и пришлось переехать.
     -- У вас, должно быть, очень интересная работа, -- сказала сестра Мери.
Мистер Янг благодарно взглянул на нее. Не всякому удается проявить интерес к
животрепещущим проблемам бухгалтерского учета.
     -- Наверно, там, откуда вы приехали, все было по-другому, -- продолжала
сестра Мери.
     --  Наверно,  --  согласился мистер Янг,  который никогда  об  этом  не
задумывался.  Насколько  ему помнилось, Лутон  был очень похож  на  Тэдфилд.
Такие же живые изгороди от дома до вокзала. Такие же люди.
     --  Дома были повыше, это уж  точно, -- безрассудно предположила сестра
Мери.
     Мистер Янг удивленно взглянул на нее. Единственный высокий дом, который
ему вспомнился, был зданием банка "Альянс и Листер".
     --  И  вас,  наверное,  часто приглашают  в  гости. Приемы на  открытом
воздухе, все такое, -- монашку было не остановить.
     С  этой темой мистер  Янг  был  знаком  лучше. Дейрдре очень  нравились
вечеринки в саду.
     --  О  да, --  с  чувством  сказал  он.  --  Дейрдра сама варит для них
варенье. А мне обычно приходится помогать с  играми.  "Испорченный телефон",
ну вы понимаете...
     Об  этом  аспекте  жизни в  Букингемском дворце сестра Мери никогда  не
задумывалась, но теперь поняла, почему туда невозможно дозвониться.
     -- Что же они его не починят? -- удивилась она. -- А если что случится?
     -- Извините?
     -- Знаете, мне очень нравится семья королевы.
     -- И мне тоже, -- оживился мистер Янг, с благодарностью перепрыгивая на
так удачно  подвернувшуюся  льдину  в безумном потоке  сознания.  По крайней
мере,  разговор  в отношении королевской семьи не  вызывал  опасений.  Если,
конечно,  речь шла о  настоящих  ее  представителях,  которые  добросовестно
выполняют  свою работу, приветствуя народ с балкона и спуская  на воду новый
авианосец.  Не  тех, которые всю ночь шляются по клубам и блюют на папарацци
[Здесь,  возможно, следует заметить: мистер Янг полагал,  что "папарацци" --
это разновидность итальянского линолеума.].
     -- Как мило, -- сказала сестра Мери. -- А я-то думала, что вы ни в грош
не ставите  королевский титул после того, как  ваши  отцы-пионеры  в Бостоне
выбросили весь чай в реку.
     И  она продолжала  болтать, следуя уставу Ордена, согласно которому его
члены  должны всегда говорить то, что у них на  уме.  Мистер  Янг отдался на
волю волн: он слишком устал, чтобы придавать  этому  значение.  Возможно,  в
результате  праведной  жизни  в  поведении  людей   появляются  определенные
странности. Если бы миссис Янг сейчас проснулась, это была бы весьма кстати,
подумал он. И  тут  одно понятное ему слово, мелькнувшее в  болтовне  сестры
Мери, отозвалось в его душе благодарным эхом.
     --  Скажите, не  могу ли  я где-нибудь,  по возможности,  выпить  чашку
чаю... если можно? -- осведомился он.
     -- Ой, -- сказала сестра  Мери, в ужасе закрыв рот  ладонью,  -- как же
мне это в голову не пришло?
     Мистер Янг не стал высказывать предположений на этот счет.
     -- Минуточку, я сейчас сбегаю, -- залепетала  она. -- Вы уверены насчет
чая? Может быть, кофе? Этажом выше стоит этот... как его... кофематор.
     -- Чаю, пожалуйста, -- сказал мистер Янг.
     -- Ну, вы  действительно  отуземились, скажу я вам, -- радостно заявила
сестра Мери, и выбежала из палаты.
     Мистер  Янг, оставшись  наедине  с  женой  и  двумя младенцами, которые
крепко спали, опустился на стул. Да, видимо, когда рано встаешь, и молишься,
и подолгу стоишь  на коленях -- это сказывается.  Нет, они, конечно,  добрые
люди,  но не совсем в трезвом уме  и здравой памяти.  Он однажды видел фильм
Кена  Рассела,  так  там  монашки  стали  сатанистками. Не  то  чтобы  здесь
что-нибудь подобное, но нет дыма без огня и все такое...
     Он тяжело вздохнул.
     Именно  в  этот момент  проснулось  Дитя  А,  и разразилось  добротным,
отборным ревом.
     Мистеру Янгу уже  много лет не  приходилось успокаивать  ревущих детей.
Честно  говоря,  ему это  никогда и не  удавалось. Он всегда  питал огромное
уважение к сэру  Уинстону Черчиллю  и похлопывать его  уменьшенные  копии по
попке представлялось ему, мягко говоря, неподобающим.
     --  Добро  пожаловать в  наш мир,  -- устало  сказал  он.  --  Потерпи,
привыкнешь.
     Дитя  закрыло рот  и уставилось  на мистера  Янга так, словно  тот  был
генералом, докладывающим о крупном поражении.
     Сестра Мери не могла найти более подходящего момента, чтобы вернуться с
подносом в руках. Сатанистка она была или нет, но она даже разыскала блюдце,
на котором разложила печенье с глазурью -- такое всегда оказывается на самом
дне пакета с надписью "К чаю" или "Бабушкина сдоба". Мистеру  Янгу досталось
печенье хирургически розового цвета, украшенное глазурованным снеговиком.
     -- У вас,  наверно,  таких почти нет, -- сказала сестра Мери. -- Вы это
называете "печенье". А мы -- бисквиты.
     Мистер  Янг  едва  успел  открыть  рот,  чтобы  сказать,  что  он  тоже
использует  второе из  приведенных слов,  и не только  он, но и  большинство
жителей Лутона, как в комнату, задыхаясь, ворвалась другая монашка.
     Она  взглянула на сестру Мери,  сообразила,  что мистер  Янг никогда не
заглядывал внутрь пентаграммы,  начерченной мелом  на  полу,  и ограничилась
тем, что указала на Дитя А и подмигнула сестре Мери.
     Сестра Мери кивнула и подмигнула в ответ.
     И вторая монашка увезла младенца.
     Подмигивание как метод  общения между людьми  -- довольно универсальное
средство. Многое  можно сказать, просто подмигнув собеседнику.  Например,  в
данном случае подмигивание второй монашки означало:
     Ангел тебя раздери, ты где ходишь? Дитя Б родилось, мы готовы подменить
младенцев, а  ты  тут не в той палате  вместе с  Врагом  Рода Человеческого,
Низвергателем Царей, Ангелом  Преисподней, Великим Зверем, именуемым Дракон,
Князем Мира, Отцом Лжи,  Отродьем Сатаны и  Повелителем Тьмы чаи распиваешь.
До тебя не доходит, что меня только что чуть не пристрелили?
     А, ответное подмигивание сестры Мери, с ее точки зрения, означало:
     Вот он, Враг Рода Человеческого, Низвергатель Царей, Ангел Преисподней,
Великий  Зверя, именуемый Дракон, Князь Мира,  Отец  Лжи,  Отродье  Сатаны и
Повелитель Тьмы, и я не могу с тобой говорить при посторонних.
     Тогда как сестра Мери решила,  что подмигивание второй монашки означает
скорее:
     Отлично проделано, сестра Мери -- вы  сами  подменили младенцев. Теперь
покажите мне лишнего, и я  избавлю вас от него, и вы  можете продолжать пить
чай с его Королевским Превосходительством Американским Культуристом.
     И, соответственно, ее ответное подмигивание означало:
     Вот он, дорогая моя; это Дитя Б, забирайте его, и дайте мне поболтать с
Его  Превосходительством.  Я всегда хотела  спросить у  него,  зачем  им эти
высоченные дома, которые они обделывают зеркалами.
     Все эти тонкости прошли на цыпочках мимо внимания мистера Янга, который
был необычайно смущен вниманием, проявленным заговорщиками к его собственной
персоне,  и в данный момент думал о том, что  мистер Рассел, похоже, знал, о
чем снимал свое кино.
     Вторая  монашка могла  бы  заметить ошибку  сестры Мери, если  бы ее не
вывели из себя охранники в палате миссис Даулинг, которые смотрели на  нее с
нескрываемым  и  все  возрастающим недоверием. Вызвано это было  тем, что их
специально обучали реагировать особым образом на людей в длинных балахонах и
головных платках, и теперь они страдали конфликтом сигнальных систем. Людям,
страдающим конфликтом  сигнальных систем,  лучше бы не давать в руки оружие,
особенно   если   они  только  что  присутствовали   при  рождении   ребенка
естественным  путем,  что абсолютно  не соответствует  их представлениям  об
американском способе  появления  на  свет  новых граждан Соединенных Штатов.
Кроме того, краем уха они слышали, что в здании курят фимиам.
     Миссис Янг пошевелилась.
     -- Вы уже выбрали для него имя? -- хитро прищурилась сестра Мери.
     -- А? -- отозвался мистер Янг. -- Да. Нет. Нет, еще не выбрали. Если бы
была девочка, мы бы назвали ее Люсиндой в честь моей мамы. Или Жерменой. Это
Дейрдра так решила.
     --  Девочку  можно  было бы назвать  Полынь,  --  сказала  сестра Мери,
вспомнив школьный курс литературы. -- А мальчика -- Дамиан, или Демьен, если
по-вашему. Очень модное нынче имя.

     * * * * *

     Анафема Деталь -- ее мать была не слишком начитана в  вопросах  религии
и,  когда  ей  однажды  встретилось  красивое  слово,  она  решила,  что это
прелестное  имя для девочки -- была  восьми с  половиной лет от  роду, и она
читала Книгу, спрятавшись под одеяло с фонариком.
     Другие дети учатся читать по детским книжкам  с цветными картинками, на
которых изображены арбузы, белки, вараны и так далее. Но не в  семье Анафемы
Деталь. Анафема училась читать по Книге.
     Там  не  было ни арбузов, ни белок.  Хотя одна картинка  была: неплохая
гравюра на  дереве  восемнадцатого  века, на которой была изображена Агнесса
Псих, сжигаемая на костре, и, с виду, немало этим довольная.
     Первое слово, которое прочла Анафема, было "прекрасныя". Очень немногие
дети  в  возрасте  восьми  с  половиной  лет  знают,  что "прекрасные" может
означать также "абсолютно правильные", но Анафема была именно из числа очень
немногих.
     Вторым словом было "точныя".
     Первой фразой, которую оно прочла вслух, было следующее:

     "Истинно говорю  вамъ, и поручаю вамъ  слова мои: Поскачутъ  Четверо, и
Четверо  также  поскачутъ,  и  Трое поскачутъ  в  Небесах  промежъ,  и Одинъ
поскачетъ  в пламене,  и не  остановитъ  Их ни рыба, ни гроза,  ни путь,  ни
Дiаволъ, ни Ангелъ. И ты будешь с ними, Дитя мое".

     Анафеме нравилось читать про себя.
     (Есть такие детские книги,  которые  могут  заказать родители, читающие
правильные воскресные газеты.  В  них  можно впечатать имя их ребенка вместо
имени   главного   героя   или  героини.   Предполагается,  что  это   будет
способствовать поднятию интереса ребенка к книге. В этом конкретном случае в
Книге рассказывалось не только про Анафему -- причем  без малейшей ошибки --
но и про ее родителей, и  бабушек с дедушками, и  всех ее предков вплоть  до
семнадцатого века. На данный момент Анафема еще слишком мала, чтобы думать о
ком-то, кроме себя, и придавать значение тому, что в книге не упоминаются ни
ее дети, ни,  если уж об этом  зашла  речь, какие-либо события после  одного
определенного  момента, который наступит  через одиннадцать лет. Когда  тебе
восемь  с половиной, одиннадцать лет -- это целая жизнь,  и разумеется, если
верить Книге, так оно и есть.)
     Анафема была способным ребенком. У нее было бледное лицо, черные волосы
и черные глаза. Как правило, рядом с ней люди чувствовали себя неудобно: эту
особенность,  вместе со слишком  талантом  экстрасенса,  проявлявшимся,  как
правило, некстати, она унаследовала от своей пра-пра-пра-пра-прабабушки.
     Она была развита не по летам  и  хорошо владела собой. Единственное, за
что учителям хватало мужества корить Анафему -- это правописание, хотя здесь
все  ее проблемы были в не в ужасных  ошибках, а  в  том,  что писала она по
правилам, устаревшим лет этак на триста.

x x x

     Монашки  взяли  Дитя  А и подложили  вместо него Дитя Б  под носом жены
атташе  по культурным связям и ее охранников, искусно изъяв из палаты одного
младенца  ("надо  взвесить,  дорогуша, это  обязательно, так  полагается") и
через некоторое время вернув в палату другого.
     Сам  атташе по  культурным связям, Тадеуш  Дж.  Даулинг,  отсутствовал,
поскольку его  несколько дней  назад срочно  вызвали в  Вашингтон. Однако он
связался  с  миссис  Даулинг  по телефону  и  на  всем протяжении  родов  не
отрывался от трубки, помогая ей дышать ровнее.
     На  пользу делу, правда, не  пошло то, что он одновременно разговаривал
по другому телефону со своим советником по инвестициям. В какой-то момент он
даже был вынужден переключить жену в режим ожидания на двадцать минут.
     Ничего страшного.
     Рождение  ребенка  --  самое  радостное событие  из всех, которые могут
разделить два человека, и он не собирался пропустить ни единой секунды.
     Уезжая, он поручил одному из охранников записать роды на видео.

x x x

     Зло, как правило, не дремлет, и, соответственно, плохо понимает, почему
вообще кто-то должен спать.  Но Кроули поспать  любил, и для  него  это было
одной из мелких радостей жизни. Особенно после сытного обеда. Он  проспал, к
примеру, большую часть  девятнадцатого столетия. И  не потому, что так  было
надо, просто ему это нравилось [Хотя  ему и пришлось  подняться в 1832 году,
чтобы сходить в туалет.].
     Мелкие радости жизни.  Пожалуй, стоит  обратить на них больше внимания,
пока еще есть время.
     "Бентли" рычал и вгрызался в ночь, направляясь на восток.
     Разумеется, Кроули поддерживал идею  Армагеддона -- вообще говоря. Если
бы  у него  спросили, зачем он торчал  тут  столько  веков и, спустя рукава,
вмешивался в дела человеческие, он бы ответил: "Ну конечно, чтобы приблизить
Армагеддон  и победу Преисподней". Но одно дело  -- готовить  Армагеддон,  и
совсем другое -- видеть, что он вот-вот действительно случится.
     Кроули  всегда знал, что никуда не денется, когда наступит конец света,
потому что был бессмертен, и никакого выбора у него не было. Но он все равно
надеялся, что до конца света еще далеко.
     Потому что  ему порядком  нравились люди. А  это большой недостаток для
демона.
     Нет, конечно,  он  делал  все,  что  мог,  чтобы ухудшить их и без того
краткую жизнь.  В этом была суть его работы,  но он не мог придумать  ничего
настолько плохого,  чтобы хоть в чем-то сравняться с теми гадостями, которые
они  придумывали сами.  Похоже,  это  был просто  талант,  каким-то  образом
встроенный в них с самого  начала. Они приходили в  мир,  который в любой из
тысячи мелочей был настроен против них, а потом все свои силы тратили на то,
чтобы сделать его  еще хуже. С течением времени Кроули испытывал все большие
трудности,  пытаясь  придумать  что-нибудь  настолько   дьявольское,   чтобы
выделиться на общем  омерзительном  фоне. В  последнюю тысячу лет ему иногда
хотелось  послать  в  Преисподнюю  письмо  примерно  следующего  содержания:
"Слушайте, здесь, наверху, уже можно прекращать работу; можно вообще закрыть
Дис, Пандемониум и  прочие  адские  города  и перебраться сюда на постоянное
место жительства; мы не можем сделать ничего, чего  они сами уже не сделали,
а они делают такое, что нам и в голову никогда бы не пришло,  причем нередко
используют  электричество.  У них  есть  то, чего  нет у  нас.  У  них  есть
воображение. И, разумеется, электричество."
     Один  из  них так  и написал, правда  ведь? "Ад пуст! Все дьяволы  сюда
слетелись!"  [У.  Шекспир "Буря",  акт I, сцена 2 (пер. М. Донской) -  прим.
переводчика]
     За испанскую инквизицию Кроули получил благодарность. Он и правда был в
то время в  Испании, большей частью околачиваясь в тавернах,  выбирая  места
поживописнее, и знать ничего не знал, вплоть  до  того момента, пока  ему не
сообщили  о  занесении  благодарности  в  его  личное  дело.  Он  отправился
посмотреть, что к чему, вернулся, запил и неделю не просыхал.
     К примеру, Иероним Босх. Чудовищно, право слово.
     И  именно в тот момент, когда  начинаешь думать,  что в них больше зла,
чем даже в  Преисподней, в них  вдруг обнаруживается  больше благодати,  чем
могут представить  себе ангелы в Раю. Причем нередко в одной и той же особи.
Тут,  конечно, сказывалась абсолютная свобода человеческой воли.  В этом вся
проблема.
     Азирафель однажды попытался объяснить  ему, в чем тут дело. Все дело  в
том, сказал он -- это было примерно в 1020 году, когда впервые зашла речь об
их маленькой Договоренности -- все дело в том, что человек становится добрым
или злым, потому что сам хочет этого. А такие, как  Кроули, или, разумеется,
сам Азирафель,  с самого начала настроены на  что-то  одно. Люди  не  смогут
достичь истинной  святости,  сказал  он,  если  им  не  будет  предоставлена
возможность решительно обратиться к пороку.
     Кроули некоторое время думал  над этим, а потом, примерно  в 1023 году,
заметил:  -- Постой,  но  ведь  это  сработает только,  если с самого начала
ставить их в равные условия. Вряд ли можно ожидать, что тот, кто появится на
свет  в  грязной  лачуге   в   зоне  боевых  действий,  окажется   столь  же
добродетелен, как и тот, кто родился во дворце.
     -- Ну да, -- ответил Азирафель, -- это-то и хорошо. У тех, кто начинает
с самого низа, больше возможностей.
     -- Идиотизм, -- сказал Кроули.
     -- Нет, -- сказал Азирафель. -- Непостижимость.
     Азирафель. Безусловно, Враг. Но он был врагом уже шесть тысяч лет и уже
стал в какой-то степени другом.
     Кроули достал телефон.
     Если ты  демон,  это, вообще говоря,  означает,  что у тебя нет свободы
воли. Но когда общаешься  с людьми  столь долгое время, поневоле чему-нибудь
научишься.

x x x

     Мистер Янг не испытал восторга по поводу предложенных ему вариантов: ни
Дэмьен,  ни,  разумеется,  Полынь  его  не  устраивали. Равно как  и  прочие
предложения сестры  Мери, которая успела  упомянуть  половину  Преисподней и
большую часть классики Голливуда.
     -- Ну,  не знаю, --  несколько обиженно заявила она в  конце концов, --
что уж  такого  плохого в  имени Кларк. Или Хамфри. Прекрасные  американские
имена, что одно, что другое.
     -- Я бы предпочел более, скажем так, традици