пастух из Йоркшира в компании скряги из Сомерсета. При этом кто
бы ни выныривал на поверхность, общение не становилось более приятным.
     -- Зубы у тя все целы?
     -- Да, конечно. Правда, есть пломбы.
     -- Здоровье как?
     -- Вроде  бы нормально, -- смутился Ньют. -- Ну,  то есть,  я тут хотел
вступить в резервисты.  Брайан Поттер из бухгалтерии  уже вступил и  здорово
накачался. Может сделать упражение  на пресс почти сто  раз. И  участвовал в
параде для королевы-матери.
     -- Сосков скока?
     -- Что-что?
     -- Сосков,  паренек, сосков, -- пробрюзжал мистер Шедуэлла. -- Скока  у
тебя сосков?
     -- Э-э... два, а что?
     -- Ладно. Ножницы свои имеются?
     -- Что?
     -- Ножницы! Ножницы! Глухой, что ль?
     -- Нет. Да. То есть... у меня есть ножницы. Я не глухой.

x x x

     Какао почти высохло. На стенках чашки появилась зеленоватая плесень.
     А на Азирафеле -- тонкий слой пыли.
     Стопка  карточек перед  ним росла.  "Прекрасные  и  точные пророчества"
ощетинились закладками, на скорую руку оторванными от "Дейли Телеграф".
     Азирафель пошевелился и ущипнул себя за нос.
     Он почти все понял.
     Во всяком случае, в общих чертах.
     Он  никогда не  был знаком с  Агнессой. Видимо, она была чересчур умна.
Обычно или Рай, или Ад быстро распознавали личность,  склонную к прорицанию,
и  глушили  ее  ментальный  канал,  чтобы  предотвратить любую  неподобающую
точность предсказаний.  Вообще  говоря, в этом  почти  не было  смысла: чаще
всего  сами  предсказатели,  из  чувства  самозащиты, прибегали к  различным
способам генерации  помех, достаточных для того, чтобы снизить интенсивность
образов в собственном мозгу.
     Бедняга св. Иоанн,  к примеру, для этой цели использовал грибы. Матушка
Шиптон -- эль. У  Нострадамуса была целая коллекция нетривиальных  восточных
снадобий. У пророка Малахии -- самогонный аппарат.
     Добрый старый Малахия. Сидеть бы  тебе, старина, и видеть  сны про  то,
кто  наследует  папский  престол. А  у  тебя дня не проходило,  чтобы ты  не
нажрался в хлам. Мог бы стать настоящим философом, если бы не самогон.
     Печально.  Иногда  в  голову  приходят  непрошеные  мысли  о  том,  что
непостижимый план следовало бы продумать получше.
     Продумать.  Именно.  Вот что надо сделать. Позвонить  своим людям и все
уладить.
     Он встал, потянулся и позвонил.
     А потом он подумал: почему бы нет? Надо попробовать.
     Он вернулся  к столу  и порылся в  своих записях. Агнесса действительно
была точна. И умна. Кому нужны точные пророчества?
     Прихватив с собой листок бумаги, он снова подошел к телефону и позвонил
в справочную.
     -- Алло? Добрый день. Спасибо. Да, так вот: мне нужен номер в Тэдфилде.
Или, я думаю, в Нижнем Тэдфилде...  или, может быть, в  Нортоне, я не уверен
насчет кода. Да. Янг. Фамилия -- Янг. Нет, имени не знаю, извините. Не могли
бы вы подсказать все их номера? Благодарю вас.
     Карандаш на столе подскочил и бешено забегал по бумаге.
     На третьем номере он сломался.
     -- А!  -- сказал Азирафель и продолжал уже  автоматически, потому что в
мозгу  у него  словно вспыхнула  сверхновая. --  Мне кажется, это  тот самый
номер. Благодарю вас. Спасибо. До свидания.
     Он почти благоговейно повесил трубку, сделал несколько глубоких вздохов
и набрал номер. Рука у  него так  сильно дрожала,  что  последние три  цифры
дались ему с трудом.
     В трубке послышались  гудки,  а  потом ему  ответил,  судя  по  голосу,
мужчина  средних  лет: не  то  чтобы  недружелюбно, но пребывая не  в лучшем
настроении -- словно он прилег на минутку и звонок его разбудил.
     Он сказал: -- Тэдфилд, шесть -- шестьдесят шесть.
     Азирафель чуть не уронил телефон.
     -- Алло? -- послышалось в ней. -- Алло?
     Азирафель взял себя в руки.
     -- Извините, -- сказал он. -- К сожалению, не ошибся.
     И повесил трубку.

x x x

     Ньютон не был глух. И у него были собственные ножницы.
     И еще -- огромная куча газет.
     Если  бы  он  знал,  что  армейская  жизнь состоит  главным образом  из
применения одного  к другому (как  думалось ему все чаще), он  бы никогда не
пошел в эту армию.
     Армии Ведьмознатцев сержант Шедуэлл составил для него список и приклеил
его липкой лентой на стену  крохотной  захламленной комнаты над магазинчиком
"Раджит: Газеты, журналы, видеопрокат". В списке значилось:

     "1. Ведьмы.
     2. Ниобъяснимые феномении. Феномени. Феномения. Ну, ты понял."

     Ньют вел поиск в соответствии с этим списком.  Он вздохнул, и взялся за
следующую  газету.  Он быстро  просмотрел  первую  страницу,  открыл газету,
пропустил страницу  номер  два (тут никогда  ничего интересного) и зарделся,
пересчитывая,  как того настоятельно требовал  Шедуэлл,  соски на фотографии
полуголой девицы на странице номер три.
     -- Им верить нельзя, этим коварным  тварям, -- объяснял ему Шедуэлл. --
Как  раз по-ихнему  будет выставиться  напоказ, словно они  нас и в  грош не
ставят.
     На странице номер девять парочка в  черных свитерах с воротом под горло
улыбалась в  камеру.  В статье под фотографией они  уверяли,  что  руководят
самым большим шабашем в Саффрон Уолден  и восстанавливают потенцию с помощью
маленьких, но в фаллическом смысле весьма одаренных куколок. Далее набор  из
десяти  таких куколок предлагался в подарок всем читателям, которые  пришлют
им  свои  истории на тему  "Самый неловкий момент в  моей жизни, связанный с
импотенцией". Ньют вырезал статью и вложил ее в альбом.
     В дверь глухо стукнули.
     Ньют открыл. На пороге стояла огромная кипа газет.
     -- Шевелись,  рядовой  Импульсифер! --  рявкнула  она и протиснулась  в
комнату. Газеты посыпались на пол,  и  из  них появился  Армии Ведьмознатцев
сержант  Шедуэлл.  Он  мучительно  закашлялся  и  зажег  успевшую  потухнуть
самокрутку.
     -- За  ним глаз  да глаз. Он  тоже  один  из  этих, -- сказал  Шедуэлл,
успокоившись.
     -- Кто, сэр?
     -- Вольно,  солдат. Он. Этот  черный типчик. Мистер, так скать, Раджит.
Ох  уж мне  эти  жуткие заморские колдовства! Рубиновый  глаз косого желтого
божка. Богини те еще, и у каждой слишком много рук. Ведьмы они, почти все.
     -- Однако он отдает нам  газеты бесплатно, сержант, -- заметил Ньют. --
И даже не слишком старые.
     -- И  вуду. Он точно творит  вуду.  Жертвует кур своему Барону Субботе.
Этому  чернокожему  верзиле  в  цилиндре.  Воскрешает  мертвецов, значит,  и
заставляет их работать в день субботний. Вуду. -- И  Шедуэлл глубокомысленно
хмыкнул.
     Ньют попытался представить себе мистера Раджита, который сдавал комнату
Шедуэллу, в роли исполнителя вудуистских ритуалов.  Конечно,  мистер  Раджит
работал по субботам. Более  того, вместе со своей тихой  кругленькой женой и
своими  веселыми кругленькими детьми он вообще работал день и ночь, невзирая
на календарь  и  прилежно  удовлетворяя спрос  жителей квартала  на лимонад,
хлеб,  сигареты,  сладости, газеты,  журналы  и материалы  порнографического
свойства, которые, впрочем, он размещал на самой верхней полке, вне пределов
досягаемости.  У Ньюта  слезы наворачивались на глаза при одной мысли о них.
Худшее,  что  мог сделать мистер Раджит  с курицей,  насколько Ньют мог себе
представить --  это продать ее после истечения срока годности, указанного на
упаковке.
     -- Но мистер Раджит вроде бы  из Бангладеш, -- сказал Ньют. -- Я думал,
вуду появилось в Вест-Индии.
     -- Ага,  --  отозвался Армии  Ведьмознатцев  сержант  Шедуэлл,  и опять
глубоко  затянулся.  По крайней мере,  так показалось  Ньюту. Ему никогда не
удавалось разглядеть сигареты своего непосредственного начальника -- Шедуэлл
умел каким-то особенным образом складывать ладонь так, что их не было видно.
Даже окурки исчезали таинственным образом. -- Ага.
     -- Так не из Вест-Индии?
     -- Тайное  знание,  паренек.  Военная тайна  Армии  Ведьмознатцев.  Вот
пройдешь посвящение, как  должно,  будешь знать все секреты. Какое-то  вуду,
может,  и  из  Вест-Индии.  Тут  я,  так  и быть, с  тобой  соглашусь.  Ага,
соглашусь.  Но вуду худшего рода, самого  черного  рода, оно из этого... как
там...
     -- Бангладеш?
     -- Во-во, из Бангладеш! Точно, паренек, оттуда. Ну ты прямо вперед меня
сказал. Бангладеш. Точно.
     Шедуэлл  докурил  самокрутку  (при  этом  окурок  непостижимым  образом
бесследно  исчез)  и ухитрился сразу же  свернуть  следующую. Ньют  снова не
успел разглядеть ни бумаги, ни табака.
     -- Ну, так. Нашел чего, Армии Ведьмознатцев рядовой?
     -- Вот, вроде бы, -- Ньютон протянул ему вырезку.
     Шедуэлл, прищурясь, взглянул на нее.
     --  А-а, эти...  --  протянул  он.  --  Вздор.  Это  они себя  называют
ведьмами?  Я  их прошлым  годом  проверил.  Взял с собой весь добродетельный
арсенал  и кой-чего  на  растопку, забрался к  ним, а  они чистые,  что твой
младенец. К  горло-носу  не ходи, это они нас просто  дразнят. Вздор. Да они
дедушки  родного  призрак  не узнают,  хоть он  им из штанов вылезет. Чистый
вздор. Вот раньше, паренек, все было по-другому.
     Он уселся и налил себе чашку сладкого чая из липкого термоса.
     -- Я тебе уже рассказывал, как меня завербовали в Армию? -- спросил он.
     Ньют решил принять это за разрешение сесть. Он покачал головой. Шедуэлл
прикурил  от  видавшего  виды "ронсона"  и со вкусом  откашлялся, прежде чем
начать.
     -- Сидели мы с ним вместе, вот как. Армии Ведьмознатцев  капитан Ффолк.
Десять лет за поджог. Хотел сжечь сборище ведьм в Уимблдоне.  Всех  бы там и
спалил, да  днем ошибся.  Добрый человек. Все мне рассказал  про  войну: про
великую битву Небес и Преисподней... Вот, значит,  и про Военные Тайны Армии
Ведьмознатцев.  Про  семейных  духов.  Соски.  И  прочее...  Он,  понимаешь,
помирал.  И ему нужно  было, чтобы кто-то продолжил традицию. Ну  вот как ты
сейчас... -- И Шедуэлл покачал головой.
     --  Вот ведь до чего дошло, паренек, -- продолжил он. --  А  ведь всего
пару сотен лет назад мы были в силе. Мы стояли  между нашим  миром и  тьмой.
Как тонкая красная линия. Тонкая красная линия огня, понимаешь?
     -- Я думал, церковь... -- начал Ньют.
     --  Фуй! --  сморщился Шедуэлл.  Ньют встречал это слово  в  книгах, но
действительно  услышать,  как кто-то  его  сказал, ему  довелось впервые. --
Церковь? А на что вообще  когда-нибудь  годилась церковь, а? Что  одни,  что
другие.  И работа у  них  почти что одна  и  та  же. Что,  церковникам можно
доверить покончить с нечистым?  Как же! Они ведь  если  с ним покончат,  так
сразу  потеряют  работу. Если идешь  на тигра, тебе не  по  пути  с тем, кто
думает, что лучший способ на него охотиться -- бросить ему кусок  мяса.  Нет
уж, паренек. Это наше дело -- сражаться с силами тьмы.
     Наступила тишина.
     Ньют всегда старался  видеть  в  людях только  хорошее, но вскоре после
вступления в АВ ему показалось, что его начальник и единственный соратник по
своей уравновешенности напоминает перевернутую  пирамиду. ("Вскоре" в данном
случае  означает "меньше, чем через пять  секунд".)  Штаб  АВ  размещался  в
вонючей комнатушке со стенами цвета никотина, которым, по всей  вероятности,
они и были  покрыты, и  полом  цвета табачного пепла, из  которого, по  всей
вероятности,  он  и состоял. Посреди комнаты  лежал  квадратный коврик. Ньют
старательно обходил его, потому что он любовно лип к подошвам.
     На одной из стен висела пожелтевшая карта Британских островов, и  в нее
кое-где были  воткнуты  самодельные флажки. По  большей  части  они отмечали
места,  куда  можно  было доехать из  Лондона,  по  самым  дешевым  льготным
билетам.
     Однако Ньют торчал здесь уже несколько недель потому, что, скажем  так,
сначала он  был  потрясенно очарован. Потом в его душе появилась потрясенная
жалость, и наконец -- что-то вроде потрясенной привязанности. Оказалось, что
в Шедуэлле  чуть больше  полутора  метров росту,  а одевался  он  во  что-то
неописуемое --  в том смысле,  что во чтобы он ни  одевался, описание,  даже
сделанное с натуры,  сводилось бы к  словам  "старый  длинный  плащ". Зубы у
него,  наверно, были  свои, но только  потому, что они больше никому не были
нужны:  если бы  он  положил любой  из них под подушку, чтобы Зубная Фея его
забрала, она бы тут же уволилась.
     Жил  он,  похоже,  исключительно  на  сладком  чае,  сгущенном  молоке,
самокрутках и особой строптивой разновидности внутренней энергии. У Шедуэлла
была Цель Жизни, и  он шел к ней,  задействовав все ресурсы души и льготного
проездного билета для пенсионеров. Он верил в эту Цель. Именно она приводила
его в движение.
     У Ньютона Импульсифера никогда не было цели в жизни.  А еще,  насколько
ему было  известно,  сам  он  ни  во что  не  верил  и  из-за  этого  ощущал
определенную неловкость,  потому что  ему давно уже  хотелось  во что-нибудь
поверить,  с  того  самого  момента,  когда  он  осознал, что  вера  --  это
спасательный  круг, благодаря которому большинство людей держится на плаву в
бурных  водах Жизни.  Он  хотел бы поверить  в  Бога-Вседержителя,  хотя ему
казалось  нелишним,  прежде  чем  связывать  себя  обязательствами,  сначала
поговорить с Ним хотя  бы  полчаса,  чтобы  выяснить некоторые  сомнительные
вопросы. Он  пробовал  ходить  в  самые  разные храмы, ожидая вспышки яркого
синего озарения, и ничего не произошло. Потом он попробовал официально стать
атеистом,  но  ему  не  хватало твердокаменной и самодостаточной уверенности
даже  для  этого.  Любая  из  политических  партий  казалась  ему  столь  же
бессовестной,  как  и  все остальные.  От идей "зеленых" он отказался, когда
прочел статью про планировку экологически чистого сада в  выписанном журнале
об охране окружающей среды. На  иллюстрации к этой статье было показано, как
экологически чистый козел пасется на привязи в метре от экологически чистого
улья.  Ньют  провел  достаточно времени  у бабушки в  деревне, чтобы  узнать
кое-что о  повадках как козлов, так и пчел, и пришел  к выводу, что редакция
этого журнала состоит исключительно  из пациентов психиатрической клиники. К
тому  же  в  нем  слишком  часто  упоминалась  "общественность"; Ньют всегда
подозревал, что люди,  постоянно употребляющие слово "общественность", имеют
в виду его какое-то особое значение, подразумевающее, что ни он, ни кто-либо
из его знакомых не имеют к этой общественности никакого отношения.
     Потом  он  пытался  поверить  во  Вселенную,  что  казалось  достаточно
разумным  до тех  пор, пока он,  в невинности своей,  не начал  читать новые
книги, в названии  которых мелькали слова  типа "Хаос", "Время", и "кванты".
Он  обнаружил,  что  даже те  люди,  которые,  так сказать, по роду  занятий
занимаются Вселенной, всерьез в нее не верят и даже едва ли не гордятся тем,
что не знают, что она собой представляет и даже существует ли на самом деле,
пусть даже чисто теоретически.
     Для неизощренного сознания Ньюта это было просто невыносимо.
     Ньют не верил в младших  скаутов, а  потом,  когда  подрос, и в старших
скаутов тоже.
     Он  однако, начинал  верить в  то, что работа бухгалтера по  начислению
заработной  платы в группе компаний "Корпорация  "Холдинг"", вероятно, самая
скучная во всем мире.
     Как мужчина, Ньютон Импульсифер выглядел следующим образом: если  бы он
вбежал бы в телефонную  будку и переоделся, ему бы, возможно, удалось слегка
походить на Кларка Кента. Настоящий Кларк Кент, конечно, мог вбежать в будку
еще  раз,  и,  как  обычно,  явиться  оттуда  Суперменом  --  но  не  Ньютон
Импульсифер.
     Однако Шедуэлл, к его собственному удивлению, ему понравился. Так часто
случалось  с  теми,  кто  знакомился   с  мистером   Шедуэллом,  к  крайнему
раздражению  последнего. Семья Раджита любила  его, потому что он иногда все
же  платил за комнату  и  не доставлял  особых хлопот, и был расистом такого
развесистого и  всеобъемлющего толка, что  становился  абсолютно безвредным;
говоря  попросту, Шедуэлл ненавидел  всех  в  этом мире, вне  зависимости от
расы, цвета кожи, или вероисповедания,  и не  собирался делать исключения ни
для кого.
     Он нравился мадам Трейси. Ньют был поражен, когда узнал, что в комнатах
по соседству проживает добрейшая женщина средних лет, которая  по-матерински
относится  ко  всем своим клиентам мужского пола.  А  запросы ее клиентов не
превышали  чашки чая и, в качестве интимного  бичевания, беседу  по душам --
собственно,  все,  на  что  она  была  способна.  Иногда,  приняв  стаканчик
"Гиннеса" вечером в субботу, Шедуэлл выбирался в общий коридор  и принимался
вопить что-то  про "блудницу Ввилонскую",  но с глазу на глаз  мадам  Трейси
призналась  Ньюту,  что  она  даже  благодарна   ему  за  это,   хотя  ближе
Торремолинос ("это в Испании")  к  Вавилону она не была ни разу. Так что это
все равно, что бесплатная реклама, считала она.
     Еще она сказала, что ей абсолютно не мешает то, что он колотит в стенку
и ругается, когда  у нее идет сеанс. Коленки у нее уже не те, что  раньше, и
ей  не  всегда удается  вовремя изобразить, как духи  стучат в стол, так что
когда мистер Шедуэлл барабанит в стенку, это оказывается даже кстати.
     По  воскресеньям  она ставила  ему под дверь  тарелку с едой, заботливо
накрыв ее другой тарелкой, чтобы не остыло.
     Шедуэлла нельзя не любить,  говорила она.  Что  до  его  благодарности,
впрочем,  так  она  могла  с  равным  успехом отпускать  хлебные  крошки  по
космическим течениям.
     Ньют  вспомнил,  что  у него  есть  и другие вырезки.  Он выложил их на
заляпанный клееем стол.
     -- Это еще что? -- подозрительно уставился на них Шедуэлл.
     --  Явления,  --  ответил Ньют.  --  Вы  сказали, что  я должен  искать
явления. Боюсь, в наши дни больше явлений, чем ведьм.
     --  И  что, никто не подстрелил зайца серебряной  пулей, а на следующий
день какая-нибудь старуха в деревне вдруг  охромела? -- с надеждой в  голосе
спросил Шедуэлл.
     -- Боюсь, что нет.
     -- Может, корова пала, когда старуха на нее посмотрела?
     -- Нет.
     --  А что тогда?  --  насупился Шедуэлл.  Он прошаркал к липкому рыжему
шкафчику и вытащил банку сгущенки.
     -- Странные происшествия, -- сказал Ньют.
     Он занимался ими уже несколько недель. Шедуэлл серьезно запустил дела с
газетами. Некоторые из них  копились годами.  У Ньюта была  неплохая память:
может быть, просто за двадцать шесть  лет его жизни произошло слишком  мало,
чтобы  заполнить ее, и в некоторых эзотерических вопросах он  стал настоящим
специалистом.
     --  Такое  впечатление,  что  каждый  день происходит  что-то новое, --
сказал  Ньют,  роясь  в квадратиках газетной  бумаги.  --  Что-то непонятное
происходит с ядерными  станциями,  и  никто не  знает, в чем дело. Некоторые
уверяют, что всплыла Атлантида. -- Ньют с гордостью поглядел на Шедуэлла.
     Тот был занят  тем,  что протыкал  перочинным ножом  банку  сгущенки. В
коридоре  зазвенел телефон. Оба  инстинктивно не обратили  на него внимания.
Все равно все звонившие спрашивали  исключительно  мадам Трейси, и некоторые
звонки явно не предназначались для мужского уха. Ньют однажды, в первый свой
рабочий  день,  добросовестно  снял  трубку,  внимательно  выслушал  вопрос,
ответил: "Как ни странно, трусы-плавки из отдела  мужского  нижнего  белья в
"Маркс и Спенсер", 100%-ный хлопок", и трубку тут же повесили.
     Шедуэлл глубоко затянулся.
     --  Да  не, не те  это  явления,  -- сказал  он.  -- Чтоб  ведьмы  этим
занимались? У них все больше тонет, чем всплывает. Ну, ты знаешь.
     Ньют открыл рот. Закрыл его. Снова открыл, и снова безмолвно закрыл.
     --  Если  мы   из   последних  сил   боремся  с   ведьмовством,  нечего
разбрасываться  на всякое  такое,  -- продолжал Шедуэлл.  -- Про ведьмовство
ничего больше нету?
     --  Но там  высадились американцы,  чтобы от  чего-то ее  защитить!  --
простонал Ньют. -- На несуществующем континенте!