крупнее:

     И в оной Прiводится
     Множество Разнообразных Чудесъ
     и Наставленiй Жене.

     Другим шрифтом:

     Самая Полная из раньше Издававшихся!

     Шрифтом помельче, но прописными:

     КАСАТЕЛЬНО УДИВИТЕЛЬНЫХЪ
     ВРЕМЕНЪ, ОЖИДАЮЩИХЪ НАСЪ

     Почти доведенным до отчаяния курсивом:

     и событiй Чудеснаго Рода.

     Снова покрупнее:

     "В лутчих традицiяхъ Нострадамуса" -- Урсула Шиптон

     Пророчества были пронумерованы и всего их было более четырех тысяч.
     -- Спокойно, спокойно, -- пробормотал Азирафель себе под нос. Он прошел
в  кухоньку по  соседству,  приготовил себе какао  и  несколько  раз глубоко
вздохнул.
     Потом он вернулся  к  столу и  прочел  первый попавшийся  ему на  глаза
абзац.
     Сорок минут спустя он так и не притронулся к кружке.

x x x

     Рыжеволосая женщина, сидевшая в баре отеля, была лучшей из всех военных
корреспондентов  мира.  У нее был  паспорт на имя  Кармин Шарлах, и она была
везде, где шли войны.
     Более или менее.
     Точнее, она была там, где еще не шли войны. Там, где шли войны, она уже
побывала.
     Она была широко  известна  в узких кругах.  Соберите  полдюжины военных
корреспондентов в баре  в аэропорту,  и в  беседе, с той же неизменностью, с
какой  стрелка  компаса указывает на север, рано  или поздно всплывут  имена
Мерчисона из  "Нью-Йорк  Таймс", или Ван Хоума из "Ньюсуик", или Анфорта  из
"Ай-Ти-Эн".   Тех,  кого  сами  военные   корреспонденты   считают  Военными
Корреспондентами.
     Но  когда  Мерчисон, Ван  Хоум  и  Анфорт  натыкаются  друг  на друга в
установленной на  скорую руку  палатке  в  Бейруте, Афганистане или  Судане,
когда они похвастаются новыми шрамами и пропустят по стаканчику -- тогда они
начинают благоговейно  обмениваться историями о Рыжей Кармин из "Нэшнл Уорлд
Уикли".
     -- Эти идиоты из этой идиотской газетенки, --  обычно заявлял Мерчисон,
-- просто сами, мать их, не знают, какое чудо, мать их, у них есть.
     На самом деле руководство "Нэшнл  Уорлд  Уикли" прекрасно знало, что  у
них есть: у них есть Военный Корреспондент. Они только не знали, почему он у
них есть, и что с ним, точнее, с ней, делать.
     Обычно  "Нэшнл  Уорлд  Уикли"  рассказывал  миру,   как  на  булочке  в
"биг-маке",  купленном  в  Де-Мойне,  появилось лицо Христа, приводя также и
высокохудожественный  рисунок булочки;  как недавно  Элвиса Пресли  видели в
Де-Мойне, где он работает в "Бургер-Лорде"; как одна домохозяйка из Де-Мойна
вылечилась от рака, слушая записи Элвиса;  как оборотни, наводнившие Средний
Запад   США,   произошли  от   гордых  жен   первопоселенцев   в  результате
изнасилования их снежным человеком; и  как Элвиса забрали с собой  пришельцы
из космоса в 1976 году,  потому  что он был  слишком  хорош для  этого  мира
[Следует заметить, что одна из этих историй не выдумана.].
     Вот такой вот  "Нэшнл  Уорлд Уикли",  тираж четыре миллиона экземпляров
еженедельно, и ему был так же нужен  Военный Корреспондент, как эксклюзивное
интервью  с Генеральным  Секретарем  ООН  [Состоялось  в  1983 году;  беседа
проходила следующим образом:
     Вопрос: -- Так вы и есть Секретарь  Объединенных  Наций? Ответ: --  Si.
Вопрос: -- Элвиса ни разу не видели?].
     Итак, они платили Кармин Шарлах  немалые деньги за то, чтобы она ездила
и  разыскивала войны, и  не обращали  внимания на  толстые конверты  с плохо
напечатанными рукописями, которые  она  время  от времени присылала из самых
разнообразных  горячих  точек,  чтобы  оправдать  свои  --  впрочем,  вполне
разумные -- расходы.
     Они находили это вполне справедливым, поскольку, с их точки зрения, она
не была настолько уж хорошим военным корреспондентом,  хотя она, безусловно,
была  самым привлекательным из них,  что уже немало,  если  разговор идет  о
"Нэшнл   Уорлд  Уикли".   В   ее  сообщениях  о  военных  действиях   всегда
рассказывалось  о  каких-то типах, паливших друг в  друга, но при этом в них
начисто отсутствовало  понимание  глубинных  политических связей и следствий
происходящего, а главное -- понимание Того, Что Интересно Аудитории.
     Иногда они передавали  очередную  ее историю на литературную обработку.
("Иисус  явился  девятилетнему   Мануэлю  Гонзалесу  во  время  решительного
сражения на Рио Конкорса, и сказал, чтобы тот шел домой, потому что его мать
беспокоится. "Я знаю, что это был Иисус," --  рассказал нам храбрый мальчик,
-- "потому что он  был в точности  такой, когда его картинка чудом появилась
на моей коробке с бутербродами."")
     Хотя  по  большей  части  "Нэшнл Уорлд  Уикли" оставлял ее  в  покое  и
тщательным образом помещал все ее сообщения в корзину для мусора.
     Мэрчисону, Ван Хоуму и Анфорту не было  до этого дела.  Они знали одно:
где бы ни разразилась война, мисс Шарлах оказывалась там первой. Практически
до того, как.
     --  Как ей это  удается? -- вопрошали они, теряясь  в догадках. -- Как,
мать их, ей это удается?
     А их взгляды, встречаясь, безмолвно кивали друг другу: если бы она была
машиной,  это  был  бы  "феррари".  Эта женщина  скорее  подходила  на  роль
красавицы-супруги продажного генералиссимо из терпящей крах  страны третьего
мира -- и она здесь, среди нас! Повезло нам, ребята, а?
     А мисс  Шарлах молча улыбалась и заказывала всем еще по одной  за  счет
"Нэшнл  Уорлд  Уикли".  И  смотрела,  как  из-за  нее начинают  не  на шутку
разворачиваться боевые действия. И улыбалась.
     Она оказалась права. Она создана для журналистики.
     Пусть даже так, но  отдыхать нужно всем, и Кармин как раз устроила себе
первый отпуск за одиннадцать лет.
     Она  отправилась  на  маленький  остров  в Средиземном море, получавший
основной доход  от  туризма. Выбор ее было  довольно странным, поскольку при
взгляде на мисс Шарлах было ясно,  что  она  может провести отпуск на  любом
острове размером меньше Австралии  только в том случае,  если владелец этого
острова -- ее личный друг.  А если бы вы за месяц до этого сказали любому из
туземцев,  что надвигается война, он бы посмеялся  над вами, и попробовал бы
всучить  вам подставку для бутылки, сделанную  из  пальмового  волокна,  или
картинку  с видом  на залив,  выложенную из морских ракушек. Так было  месяц
назад.
     А вот как было теперь...
     ...теперь  раскол  по религиозно-политическим соображениям (а именно --
частью какого из четырех миниатюрных  государств  на материке не является их
остров) разделил страну на три враждующих группировки, уничтожил статую Девы
Марии на главной площади единственного города и покончил с туризмом.
     Мисс Шарлах  сидела в баре отеля "Паломар  дель Соль" за  бокалом того,
что здесь именовалось коктейлем. В углу усталый пианист перебирал клавиши, а
официант в парике с начесом тянул в микрофон:

     О-о-о-о-о-о-однажды жил на свиии-ете
     Бии-еееееленький бы-чооооооооооок...
     О-о-о-о-о-отчень-отчень грууууууштный
     Бии-еееееленький бы-чооооооооооок ...

     В окно влетел человек  с  ножом в зубах,  автоматом Калашникова в одной
руке и гранатой в другой.
     --  Менем  Тювкфкой Фганивации Ффобоввения убъяввяю  этот фотевь...  --
начал он,  и  остановился. Он вынул нож изо рта, и  начал снова:  --  Именем
Тюркской Организации Освобождения объявляю этот отель нашей собственностью!
     Два  последних туриста, оставшихся на  острове [Мистер Томас Трелфол  с
супругой,  проживавшие  по адресу 9,  Элмс,  Пейнтон,  Девоншир.  Они всегда
придерживались того мнения, что самое лучшее в отпуске -- это возможность не
читать газет и не слушать  новости, то  есть полностью  отрешаться от  мира.
Вследствие  расстройства  желудка  у мистера  Трелфола и  легкого солнечного
удара, случившегося  с миссис Трелфол после  ее  первого  дня на пляже,  они
вышли из номера первый раз за десять дней.], нырнули под столик. Мисс Шарлах
невозмутимо  выудила  вишенку-мараску из  коктейля, поднесла к  алым губам и
слизнула ее с черешка так, что присутствующих мужчин бросило в холодный пот.
     Пианист встал, залез под крышку рояля и достал оттуда музейный пулемет.
     --  Этот  отель  уже  захвачен  Греческой Территориальной  Бригадой! --
завопил он. -- Один неверный шаг и в тебе появится несколько лишних дырок!
     В  дверях  показались  новые действующие  лица:  огромный  чернобородый
индивидуум с золотозубой ухмылкой и древней картечницей Гатлинга в руках. За
его спиной виднелся отряд его соратников, столь же огромных, хотя и не столь
же внушительно вооруженных.
     --  Этот   стратегически  важный  отель,   годами  служивший   символом
греко-турецких фашистских империалистов,  разграблявших страну своим поганым
туризмом, переходит в собственность итало-мальтийских борцов  за свободу! --
учтиво пробасил он. -- Теперь мы вас всех прикончим!
     -- Чушь! -- сказал пианист. -- Тоже мне -- стратегически важный! Просто
здесь лучший винный погреб.
     --  Он  прав,  Педро,  --  сказал обладатель "калашникова".  --  Именно
поэтому  он нашим и  нужен. Иль  хенерал Эрнесто  де  Монтойя  вызвал меня и
говорит: Фернандо, говорит, война кончится к субботе, парни захотят отметить
это дело. Будь так добр, дуй в "Паломар дель Соль" и захвати его как трофей.
     Чернобородый побагровел.
     -- Он  стратегически важный, Фернандо  Кьянти! Я  сделал большую  карту
острова, и  этот отель точно посередине, так  что  он  чертовски  дьявольски
стратегически важный! Можешь мне поверить!
     -- Как же!  --  парировал Фернандо. --  Ты еще скажи, что  если из дома
Малыша Диего виден  загнивающий капиталистический  частный нудистский  пляж,
так это тоже стратегически важный объект!
     Пианист залился глубоким румянцем.
     -- Наши заняли его сегодня утром, -- признался он.
     Наступила тишина.
     И в тишине раздалось  громкое  шуршание шелка. Кармин положила  ногу на
ногу.
     Кадык пианиста прыгнул вверх-вниз.
     -- Это очень стратегический объект, -- выдавил он, стараясь не обращать
внимания на женщину на  высоком стуле  у  барной  стойки.  -- То есть,  если
кто-нибудь решит высадить туда десант с подлодки, нужно занять место, откуда
все видно.
     И тишина.
     -- В любом случае, он стратегически важнее, чем  этот отель, -- выдавил
пианист.
     Педро зловеще кашлянул.
     -- Следующий,  кто  что-нибудь  скажет. Все  равно  что.  Умрет. --  Он
ухмыльнулся. И поднял ружье. -- Отлично. А теперь -- все к дальней стене!
     Никто  не  двинулся  с места. Они уже  его не слушали. Они слушали, как
кто-то  тихо  и невнятно бормочет что-то монотонно  неразборчивое у входа  в
отель.
     По  стройным  рядам борцов  за свободу внезапно пробежала  некая  рябь,
несмотря  на  все их  попытки  не  сходить  с  места.  Через них непреклонно
протискивалось  все то же  бормотание,  начинавшее превращаться в  более или
менее разборчивые фразы:
     -- Вы, господа, не обращайте на меня внимания, жаркий выдался денек, а?
Три раза обошел весь остров, никак не мог найти адрес, кто-то здесь считает,
что улицы на домах писать не надо, или что? Нет, нашел, конечно, четыре раза
спрашивал-переспрашивал, плюнул, пошел  на почту, на почте уж точно знают, и
то им пришлось мне план нарисовать, где уж он у меня...
     С  невозмутимостью  щуки,  заглянувшей в  садок  с форелью,  из-за спин
тяжеловооруженных мужчин  появился  человечек в  очках. В  руках  он  держал
длинный, узкий, завернутый в оберточную бумагу пакет, перевязанный бечевкой.
Единственной  уступкой  местным  климатическим  условиям в  его  облике были
коричневые открытые сандалии, однако теплые зеленые носки,  выглядывавшие из
них,  демонстрировали  глубокое врожденное  недоверие к переменам погоды  за
рубежом.
     На  голове его  была  форменная  фуражка, на  которой  большими  белыми
буквами было написано: "Интернешнл Экспресс".
     Он не был вооружен, но  никто его не тронул. Никто даже  не направил на
него ружье. Они просто изумленно смотрели на него.
     Человечек огляделся, разглядывая живописную  компанию, заглянул  в свой
блокнот, а потом подошел прямо к Кармин, все еще сидевшей у стойки.
     -- Вам посылка, мисс, -- сказал он.
     Кармин взяла ее и начала развязывать бечевку.
     Курьер из "Интернешнл Экспресс" сдержанно кашлянул  и положил перед ней
замусоленную книжку квитанций и желтую шариковую ручку, привязанную к книжке
куском шпагата.
     -- Распишитесь, мисс. Вот  тут. Полное имя печатными буквами,  а тут --
подпись.
     --  Да, конечно, -- Кармин  поставила неразборчивую  подпись,  а  потом
печатными буквами  вписала свое имя,  которое  оказалось намного короче, чем
"Кармин Шарлах". Намного короче.
     Человечек  любезно  поблагодарил ее и направился к выходу,  бормоча  по
дороге, что неплохое тут у вас местечко,  господа, всегда  собирался сюда  в
отпуск приехать, извините за беспокойство, прошу прощения, сэр... И он исчез
из их жизни так же тихо, как и появился в ней.
     Кармин  наконец  развернула пакет. Борцы  за  свободу из  задних  рядов
начали тихонько пробираться вперед,  чтобы было  лучше видно.  В пакете  был
большой меч.
     Она осмотрела его. Это был очень простой меч, длинный и острый. Судя по
виду, его выковали очень давно, но с тех пор ни разу не пускали в ход. В нем
не было  ничего декоративного или хотя бы внушительного -- не волшебный меч,
не таинственное оружие, наделенное  силой и могуществом. Это был  меч, самым
очевидным образом  предназначенный для того, чтоб им  рубили, резали, ранили
--  предпочтительно убивали,  а  если  не выйдет,  то  наносили непоправимые
увечья. При этом рассчитан  он  был  на  очень  большое число жертв.  Он был
окружен неописуемой аурой угрозы и ненависти.
     Кармин сжала эфес искусно  наманикюренными  пальцами  и подняла меч  на
уровень глаз. Лезвие ярко блеснуло.
     -- Ну... что ж! -- сказала она и поднялась со стула. -- Наконец-то.
     Она допила  коктейль,  удобно  пристроила лезвие на плече,  и  оглядела
плотный  круг   лиц,  одинаково   озадаченных  независимо  от   политической
ориентации.
     -- Извините, ребята, мне пора бежать,  -- сказала  она. -- Жаль, что не
могу остаться и познакомиться с вами поближе.
     Борцы за свободу внезапно поняли, что не хотят знакомиться с ней ближе.
Она  была  прекрасна,  но красотой  лесного  пожара:  восхитительное зрелище
издали, и не дай Бог оказаться поблизости.
     И она подняла меч. И она улыбнулась узкой, как нож, улыбкой.
     Все ружья в баре  медленно,  дрожа, нацелились на нее. В  грудь, спину,
голову Кармен Шарлах.
     Они со всех сторон окружили ее.
     -- Стоять! -- рявкнул Педро.
     Остальные согласно кивнули.
     Кармин пожала плечами. И пошла вперед.
     И пальцы на спусковых крючках сжались у всех  сразу, сами собой. Воздух
наполнился  свинцом  и  запахом  пороха.  Бокал  в  руке  Кармин  разлетелся
вдребезги. Еще не разбитые зеркала взорвались дождем осколков. Часть потолка
обрушилась на пол.
     А затем все кончилось.
     Кармин  Шарлах  медленно  повернулась  и посмотрела  на тела,  лежавшие
вокруг, так, словно она не имела ни малейшего понятия, откуда они взялись.
     Она слизнула  каплю  крови --  чужой крови -- с тыльной стороны  ладони
алым кошачьим язычком. И улыбнулась.
     И вышла из бара, и ее каблучки стучали по мостовой, как отзвук далекого
барабанного боя.
     Супруги Трелфол вылезли из под стола и осмотрелась.
     --  Этого  бы  не случилось,  если  бы  мы,  как обычно, поехали  бы  в
Торремолинос, -- жалобно сказала миссис Трелфол.
     -- Иностранцы, -- вздохнул мистер  Трелфол. -- Они  просто абсолютно не
похожи на нас, Патриция.
     --  Значит, решено.  В  следующем году мы  едем  в  Брайтон, -- заявила
миссис Трелфол, что доказывает, что смысл произошедшего остался ей абсолютно
непонятен.
     Смысл в том, что следующего года не будет.
     Да  что  там:  шансы на то, что будет следующая  неделя,  устремились к
нулю.



ЧЕТВЕРГ

     В деревне появилось новое лицо.
     Новые люди всегда  интересовали  ЭТИХ  [Как ЭТИ называли свою банду, не
имело значения, поскольку  частые перемены названия обычно зависели от того,
что Адам читал  или смотрел  накануне (Взвод Адама Янга; Адам  и Со.;  Банда
"Меловая   кошка";   Конкретно   Знаменитая  Четверка;   Легион   Конкретных
Супергероев;  Банда  из  Карьера;  Тайная  Четверка;   Тэдфилдское  Общество
Справедливости; Галаксатроны;  Четыре Справедливых Человека; Повстанцы). Все
остальные мрачно называли их просто  "ЭТИ".] и становились темой  оживленных
разговоров, но на этот раз Язва сообщила особенно впечатляющие известия.
     -- Она  въехала в Жасминный  Домик, и она ведьма, -- рассказывала Язва.
--  Я  точно знаю,  потому  что у нее  прибирается  миссис  Хендерсон и  она
говорила маме, что она получает ведьминскую газету. Обычные газеты  она тоже
получает, кучи прямо, а еще эту специальную, ведьминскую.
     -- Мой папа говорит, что ведьм не  бывает, -- заявил Уэнслидейл. У него
были светлые кудрявые волосы, и на жизнь он  смотрел очень серьезно -- через
толстые  очки в черной оправе.  Все  знали, что при  крещении ему  дали  имя
Джереми, но никто и никогда не звал его так, даже  родители, называвшие  его
Младшим. Они подсознательно надеялись, что Уэнслидейл, возможно, поймет этот
намек:  он  производил  такое впечатление, словно ум его  в  момент рождения
сразу шагнул на сорок семь лет вперед.
     -- Почему  бы и нет? -- сказал  Брайан. Его круглое жизнерадостное лицо
было покрыто  слоем  грязи, словно  бы никогда не исчезающей.  -- В  смысле,
почему у  ведьм  не может  быть своей  газеты? Со статьями  про все новейшие
заклятья,  и  все  такое.  У меня папа  получает  "Вестник  рыболова".  Могу
спорить, ведьм больше, чем рыболовов.
     -- Она называется "Новости парапсихологии", -- добавила Язва.
     -- Это не ведьминская, -- сказал  Уэнслидейл. -- У моей тети тоже такая
есть. Это  просто про то, как сгибают ложки взглядом,  и про гадание, и  про
людей, которые  думают, что они  в  другой жизни были  Елизавета Первая.  На
самом  деле ведьм  уже  не  бывает.  Когда люди изобрели  всякие  лекарства,
ведьмам сказали, что они больше не нужны, и стали их сжигать на кострах.
     -- А еще там могли бы быть картинки со всякими  лягушками, -- продолжал
Брайан, которому не хотелось,  чтобы  хорошая идея пропала зря.  -- А еще...
еще про новые метлы, с ходовыми испытаниями. И колонка про кошек.
     -- И  вообще, может, твоя тетя тоже ведьма, -- сказала Язва. -- Тайная.
Днем она вроде как твоя тетя, а по ночам идет и ведьмит.
     -- Только не моя тетя, -- мрачно сказал Уэнслидейл.
     -- А еще рецепты, -- не умолкал Брайан. -- Что еще можно приготовить из
холодной лягушатины...
     -- Ой, да заткнись, -- бросила Язва.
     Брайн фыркнул.  Если бы это сказал Уэнсли, началась бы дружеская  возня
без особого энтузиазма.  Но трое из  четверых  ЭТИХ давно  поняли, что Язва,
будучи хорошим  парнем, тем не менее не  считала себя  связанной  неписаными
традициями дружеской возни. Она могла пинаться и  кусаться с физиологической
меткостью, удивительной для девочки одиннадцати лет. К тому же ЭТИ,  в  свои
одиннадцать лет, уже  начали  смутно ощущать,  что  распустить руки с  Язвой
означало перейти в  область отношений,  которые, будучи  упомянуты, вызывали
серьезное учащение  дыхания,  но  при этом  пока еще оставались  территорией
почти  неизведанной.  А еще это  означало молниеносный  тумак,  который  мог
оставить без чувств самого способного из юных последователей Брюса Ли.
     И все же было  хорошо, что  она в их  шайке. Они с гордостью вспоминали
тот случай,  когда Жирняга Джонсон и его банда стали дразнить их за то,  что
они играют с девчонкой. Это вызвало такой  взрыв ярости у Язвы,  что матушке
Жирняги пришлось в тот же вечер  идти  к  ним  домой и  жаловаться  [Жирняга
Джонсон был грустным крупногабаритным ребенком.  Такой ребенок есть в каждой
школе  -- не то чтобы жирн