льше.
     Судя по всему, эти стихи попали  в текст  уже при вычитке. В те времена
общепринятой практикой печатников  было  вывешивать  гранки перед  входом  в
типографии, для  вящего  просвещения  народа  и бесплатной  вычитки, и  лишь
поскольку весь  тираж  в конце концов  пошел в печку,  никто  не обращался с
вопросами  по  этому поводу к некоему господину А. Зирафелю,  который держал
книжную лавку  по  соседству,  всегда  любезно  помогал с  переводами, и чей
почерк был легко узнаваем.]
     Второй крупный просчет издательского дома Билтона и  Скэггса случился в
1653 году. По неимоверно  счастливой случайности им  в  руки попался один из
пресловутых "Утраченных ин-кварто", то есть трех пьес  Шекспира,  которые не
вошли в издание ин-фолио, и признавались безнадежно утраченными как в ученых
кругах,  так  и в  среде театралов.  До  нас дошли только их  названия.  Та,
которую  приобрели Билтон и Скэггс,  называлась "Комедiя о Робiнъ Гуде,  или
Шервудскiй лесъ" [А две  другие называются "Мышиная  западня" и "Возвращение
принца Датского".].
     Хозяин  Билтон  уплатил  за  книжечку  ин-кварто  почти шесть гиней,  и
рассчитывал  выручить  едва  ли не  вдвое  больше за переиздание ин-фолио  в
твердой обложке.
     Потом он ее потерял.
     Причину  своего  третьего крупного просчета не смогли понять даже  сами
Билтон и  Скэггс.  Куда  ни  глянь,  пророчества  брали  нарасхват.  Перевод
"Центурий" Нострадамуса на английский только что переиздали в  третий раз, и
по  всей  Англии  при  полных  залах  шли  гастроли  по  меньшей  мере  пяти
Нострадамусов,  каждый   из  которых  утверждал,  что  он  --   единственный
настоящий. И "Собрание пророчеств" матушки Шиптон тоже разбирали с лету.
     Во всех крупных лондонских издательствах -- а их  было  восемь -- вышло
хотя  бы  по  одной  книге  прорицаний.  Каждое  из  этих  изданий  страдало
чудовищными   неточностями,  но  благодаря  присущей   им   всем   атмосфере
недоговоренности  и  универсального  всеведения,  все они  стали  неимоверно
популярны. Их раскупали тысячами и десятками тысяч.
     -- Воистину,  это что денги печатать!  -- сказал хозяин Билтон  хозяину
Скэггсу  [У  которого  были  свои  соображения  на  этот  счет,  и после  их
воплощения  в  жизнь  он последние  несколько лет жизни провел в Ньюгейтской
тюрьме.]. -- Народу потребна сiя  белибердень! Нужно и намъ срочно разыскать
колдунью, и напечатать томъ ея пророчествъ!
     На следующее утро к их дверям была доставлена рукопись,  автор которой,
как обычно, точно рассчитал время.
     И  хотя ни хозяин Билтон, ни хозяин Скэггс этого не знали, та рукопись,
которую им прислали, была единственной книгой во всей  истории человечества,
состоящей из абсолютно точных  прогнозов на следующие триста сорок с  чем-то
лет.  И эти прогнозы  точно и аккуратно  описывали все события, кульминацией
которых станет Армагеддон. Все, до мельчайших деталей.
     Билтон  и  Скэггс  выпустили  ее  в  сентябре  1655  году,  как  раз  к
предрождественской  распродаже  [Еще  один  великолепный  маркетинговый ход:
пуританский парламент Кромвеля объявил Рождество вне закона в 1654 году.], и
она  стала  первой   книгой  в   истории   Англии,  тираж   которой  остался
нераскупленным.
     Ее не покупали.
     Ее не покупали даже в крохотной книжной лавке  в Ланкашире, где рядом с
ней гордо красовалась вывеска "Ланкаширскiй авторъ!".
     Автор  книги, некая  Агнесса Псих,  ничуть не была  этим удивлена. Хотя
трудно представить себе, что могло удивить Агнессу Псих.
     А  вообще-то она писала  свою книгу не для того, чтобы ее раскупали или
чтобы получить гонорар. Даже не  для того, чтобы прославиться. Она  написала
ее для  того,  чтобы  получить единственный авторский экземпляр, на  который
имел право автор.
     Никто  не  знает,  что произошло  с  нераспроданными экземплярами,  имя
которым было легион. Точно известно, что их нет ни в одном музее, ни в одной
частной  коллекции. Даже у  Азирафеля  не было  этой  книги; более того, его
ухоженные руки задрожали бы  при  одной мысли  о  том,  что она  может в них
попасть.
     Так вот: во всем  мире остался только один экземпляр пророчеств Агнессы
Псих.
     Он стоял на полке в шестидесяти  километрах от того места, где в данный
момент наслаждались обедом Кроули и Азирафель, и, выражаясь метафорически, в
нем как раз начал тикать часовой механизм.

x x x

     Было три часа пополудни. Антихрист пришел в мир пятнадцать часов назад,
а некий ангел и некий демон целенаправленно напивались последние три из них.
     Они сидели  друг  напротив друга  в  задней  комнате неуютного  с  виду
магазинчика Азирафеля в самом богемном районе Лондона, в Сохо.
     В большинстве книжных магазинов в Сохо есть  задние комнаты. По большей
части они  заполнены редкими или, по крайней мере, очень дорогими книгами. В
книгах Азирафеля  не было  картинок.  У них  были  старые  рыжие  обложки  и
похрустывающие страницы. Изредка, если  не было другого  выхода, он продавал
одну-другую.
     Время от времени  к нему заходили серьезные мужчины в темных костюмах и
очень вежливо  осведомлялись,  не  намерен ли он  продать  свой магазин,  из
которого  сделали  бы   торговое  заведение,  более  приличествующее  своему
окружению.  Иногда  они   предлагали  деньги,   толстые  пачки   потрепанных
пятидесятифунтовых купюр. А иногда, пока одни говорили  с Азирафелем, другие
прогуливались по магазину,  рассматривали  книги из-под темных очков, качали
головами и делали туманные  намеки на  то, что  бумага  -- очень огнеопасный
материал, и если что случится, и пожарные не помогут.
     В  таких случаях Азирафель кивал,  улыбался, и говорил, что он подумает
над их предложением. И они уходили. И никогда не возвращались.
     То, что ты ангел -- совсем не обязательно означает, что ты еще и дурак.
     Стол между ними был уставлен бутылками.
     -- Я говорю,  -- Кроули попытался сфокусировать взгляд на Азирафеле. --
Я говорю... я говорю...
     Он сосредоточился и вспомнил, о чем он говорил.
     -- Вот о  чем я говорю, -- радостно  заявил  он. --  О дельфинах. Вот о
чем.
     -- О рыбах? -- рассеянно удивился Азирафель.
     --  Нет-нет-нет, -- Кроули погрозил ему пальцем. --  Млек-питающие. Как
есть млек-питающие.  Разница  в том... -- Он попытался выбраться  из трясины
собственного  сознания на  возвышенное  сухое место и вспомнить, в  чем  же,
собственно разница. -- Разница в том, что они...
     --  Для  того,  чтобы  спариваться,  выходят  на  сушу?  --   подсказал
Азирафель.
     Кроули нахмурился.
     -- Не думаю. Уверен, что нет. Что-то  у них с детенышами. Короче. -- Он
взял себя в руки. -- Я говорю. Я говорю. У них мозги.
     Он потянулся за бутылкой.
     -- Что у них с мозгами? -- спросил ангел.
     -- Большие мозги. Вот что я говорю. Большие. Большие.  Большие-большие.
А есть еще киты. Мозговые центры, точно говорю. Представляешь, океан, полный
мозгов?
     -- Кракен, -- угрюмо заметил Азирафель, уставившись в стакан.
     Кроули пристально и холодно посмотрел на него, давая понять, что только
что на рельсы его сознания прямо перед паровозом подбросили огромное бревно.
     -- Что?
     --  Большущий  сукин  сын,  --  пояснил   Азирафель.  --  Под  грохотом
чудовищных валов. Он в глубине среди поли... среди полип...  чтоб  их, среди
кораллов!...  спит.  И  предположительно,  всплывет  на  поверхность,  когда
закипят моря.
     -- Ну да?
     -- Факт.
     -- Вот такие дела, -- Кроули с трудом сел прямо. -- Океан кипит, бедные
дельфинчики свариваются  в уху,  и никому до этого нет дела. То же  самое  с
гориллами. Ух ты, скажут они, небо покраснело, звезды падают,  что они такое
добавляют в бананы? А потом...
     -- Ты знаешь, они вьют гнезда. Гориллы.
     Азирафель налил себе еще. Это ему удалось с третьей попытки.
     -- Да ну.
     -- Истинная правда. В кино видел. Гнезда.
     -- Это птицы, -- сказал Кроули.
     -- Гнезда, -- настаивал Азирафель.
     Кроули решил не настаивать.
     -- Вот такие дела, -- сказал он. -- Все создания, большие и мертвые. То
есть малые. Большие и малые. И у многих есть мозги. И тут -- ба-ДАММ!
     --  Ты  же приложил к этому руку, -- сказал Азирафель.  -- Ты искушаешь
людей. Искусно искушаешь.
     Кроули стукнул стаканом по столу.
     -- Это другое. Они не обязаны соглашаться. В этом вся и непостижимость.
Это  ваши  придумали.  Все  бы  вам  испытывать  людей.  Вплоть  до  полного
уничтожения.
     -- Ладно. Ладно. Мне это не больше нравится, чем тебе, но я же говорил:
я не могу не повиновы... повинови... не делать, что сказано. Я -- анх-хел.
     -- А в Раю нет театров, -- сказал Кроули. -- И почти нет кино.
     --  Меня  искушать  даже  не  пытайся, --  сказал  Азирафель несчастным
голосом. -- Знаю я тебя, змей старый.
     -- Только представь, -- безжалостно продолжал Кроули. -- Ты знаешь, что
такое вечность? Знаешь, что такое вечность? Нет, скажи, ты знаешь, что такое
вечность?  Вот  смотри:  стоит  большая скала,  представил?  В милю высотой.
Огромная скала, высотой в милю, на краю  Вселенной.  И вот каждые тысячу лет
-- птичка.
     -- Какая птичка? -- с подозрением в голосе спросил Азирафель.
     -- Такая птичка. И каждую тысячу лет.
     -- Одна и та же птичка каждую тысячу лет?
     -- Ну... да, -- неуверенно сказал Кроули.
     -- Нехилый возраст у птички...
     -- Ладно. И каждую тысячу лет эта птичка летит...
     -- Ковыляет. С трудом.
     -- ... летит к этой скале, и точит себе клюв...
     --  Постой-ка. Не выйдет. Отсюда до  края  Вселенной просто куча...  --
ангел, шатаясь, помахал руками, чтобы показать, сколько именно, -- куча чего
только не! Вот...
     -- А она все равно туда добирается, -- настаивал Кроули.
     -- Как?!
     -- Неважно!
     -- Наверно, на ракете, -- сказал ангел.
     Кроули решил несколько ослабить напор.
     -- Ладно, -- сказал он. -- Пусть так. Короче, эта птичка...
     --  Но мы же говорим о крае Вселенной, -- рассуждал  Азирафель. --  Так
что если  это ракета, тогда  такая, из которой на другом конце вылезают твои
потомки. Так что ты им  должен об этом сказать: И,  взойдя на гору, сделайте
вот что... -- Он неуверенно взглянул на Кроули. -- Что им там делать?
     --  Поточить клюв  о камень, -- подсказал  Кроули.  -- Потом  она летит
обратно...
     -- ... в ракете...
     -- А  через тысячу  лет  она  прилетает, и  снова  точит себе  клюв, --
скороговоркой выпалил Кроули.
     Над столом повисла особая, нетрезвая тишина.
     --  Столько сил -- только  чтобы поточить клюв?  -- задумчиво  произнес
Азирафель.
     -- Дослушай, -- упорствовал Кроули. -- Смысл в  том,  что  когда птичка
сточит скалу до основания...
     Азирафель  открыл  рот. Кроули  был  просто уверен,  что  он собирается
сделать замечание  об  относительной  твердости  ороговевших тканей  птичьих
клювов и гранитных скальных пород, и рванулся в атаку.
     -- ... обязательный просмотр "Звуков музыки" еще не закончится!
     Азирафель замер.
     -- А ты будешь получать от  этого удовольствие, -- неумолимо  продолжал
Кроули. -- Искреннее удовольствие.
     -- Милый мой, но...
     -- Выбора у тебя не будет.
     -- Но послушай...
     -- Вкус у Рая отсутствует начисто.
     -- Но...
     -- И ни одного японского ресторана. Даже суши-баров нет.
     По внезапно посерьезневшему лицу ангела скользнула гримаса боли.
     -- Мне это не под силу, когда я пьян, -- сказал он. -- Ты как хочешь, я
трезвею.
     -- Я тоже.
     Оба  зажмурились, пережидая, пока алкоголь улетучится из  организма,  и
сели прямее. Азирафель поправил галстук.
     -- Я не могу вмешиваться в божественный план, -- хрипло сказал он.
     Кроули  несколько  секунд  задумчиво  созерцал  стакан,  а потом  вновь
наполнил его.
     -- А в дьявольский можешь? -- спросил он.
     -- Прошу прощения?
     --  Так  ведь это дьявольский план, разве  нет? Мы по нему  работаем. В
смысле -- наши работают.
     -- Ну конечно, только он -- часть общего божественного плана, -- сказал
Азирафель.  -- Вы  просто  ничего не  можете  сделать,  если это не является
частью  непостижимого   божественного  плана,  --   добавил  он,   с  ноткой
самодовольства в голосе.
     -- Ага, как же!
     -- Нет,  в  этом-то  все  и  дело,  если зреть... если...  -- Азирафель
раздраженно щелкнул пальцами. -- Как это ты  любишь выражаться? Если зреть в
корне.
     -- Зреть в корень.
     -- Да, именно так.
     -- Ну... если ты в этом так уверен, -- сказал Кроули.
     -- Абсолютно.
     Кроули лукаво взглянул на Азирафеля.
     -- Значит, ты не можешь быть уверен -- поправь меня, если я ошибаюсь --
ты  не  можешь  быть уверен, что противостоять ему не является частью  этого
самого  плана.  Я  хочу  сказать,  предполагается,   что   ты  противостоишь
дьявольским козням на каждом шагу, разве нет?
     Азирафель колебался.
     -- В общем, да...
     -- Как увидишь козни, сразу им противостоишь. Правильно?
     -- Ну, в широком смысле, конечно. На самом деле я подвигаю людей, чтобы
козням противостояли они. Непостижимость, ты же понимаешь.
     --  Именно,  именно.  Значит,   все  что   тебе  нужно  делать  --  это
противостоять козням. Потому что если я хоть что-нибудь понимаю, рождение --
это только начало. Важно  воспитание.  Влияние.  Иначе  ребенок  никогда  не
научится использовать свои силы. -- Он запнулся. -- Во всяком случае, именно
так, как предполагалось.
     -- Разумеется, наши не будут возражать против того, чтобы я расстраивал
твои планы, -- задумчиво произнес Азирафель. -- Совсем не будут.
     -- Именно.  Еще  одно  перышко  в крыло добавят.  --  Кроули  подмигнул
Азирафелю.
     -- Что же случится, если ребенок не будет  воспитан в сатанинском духе?
-- размышлял Азирафель.
     -- Может быть, ничего. Он ни о чем и не узнает.
     -- Но наследственность...
     -- Не надо мне про наследственность. Она-то тут при чем? -- наседал  на
него Кроули. -- Посмотри на Сатану.  Создан ангелом,  вырос  Главным Врагом.
Если  уж говорить  про генетику,  можно с таким  же  успехом утверждать, что
малыш  вырастет ангелом. В конце концов, его отец в прежние времена  занимал
немалый пост  в небесах.  Так что говорить, что он  вырастет демоном  только
потому, что  его папаша  демоном  стал --  все  рано, что считать,  что если
отрезать мыши хвост, она будет рожать бесхвостых  мышей. Нет.  Воспитание --
это все. Можешь мне поверить.
     -- А без не встречающего сопротивления сатанинского влияния...
     --  Ну, в худшем  случае  Преисподней  придется  все начать заново. И у
Земли  будет  по  меньшей  мере  еще  одиннадцать  лет.  Стоит  того,  чтобы
попытаться, а?
     Азирафаль снова задумался.
     --  Так  ты  говоришь,  в  самой природе ребенка  не  заложено  зла? --
медленно проговорил он.
     --  В нем заложена возможность зла. И, точно  так же, возможность добра
-- скорее всего.  Всего лишь  две  могущественные  возможности, дожидающиеся
своего часа, -- пожал плечами Кроули. -- В любом случае, почему мы говорим о
добре и зле? Это всего лишь названия команд. Мы-то знаем.
     -- Думаю, следует попытаться, -- сказал ангел. Кроули одобряюще кивнул.
     -- Договорились? -- спросил он, протягивая руку.
     Ангел осторожно пожал ее.
     -- Это наверняка будет поинтереснее, чем возиться со святыми, -- сказал
он.
     -- И в конечном  итоге, это все для его же блага, -- сказал  Кроули. --
Мы этому младенцу  будем как крестные отцы.  Можно сказать, будем руководить
его религиозным воспитанием.
     Азирафель просиял.
     -- Ты знаешь, мне это даже  в голову  не  приходило,  -- сказал  он. --
Крестные отцы. Будь я проклят.
     -- Это не так страшно, -- заметил Кроули. -- Когда привыкнешь.

x x x

     Ее звали Ала Рубин. Сейчас она торговала оружием, хотя это  начинало ей
приедаться.  Она никогда не занималась  одним  и тем же делом слишком долго.
Три, ну максимум,  четыре  сотни  лет. Нельзя  же  всю  жизнь идти по  одной
проторенной дорожке.
     Ее волосы были настоящего медного цвета, не рыжего, и не рыжеватого, но
глубокого цвета гладкой  меди,  и  она  носила их длинными,  так  что локоны
спускались  до  пояса, и за эти локоны  мужчины были  готовы на убийство,  и
нередко решались на него. У нее были удивительные глаза -- оранжевые. На вид
ей было лет двадцать пять, и она оставалась такой очень, очень давно.
     У  нее  был  пыльный, кирпично-красного  цвета,  фургон,  набитый самым
разнообразным  оружием,  и  просто невообразимый талант  пересекать на  этом
фургоне любую границу мира. Она направлялась  в маленькую  страну в Западной
Африке,  где как раз  шла не  имеющего  особого значения  гражданская война,
чтобы  доставить туда свой товар. В результате не  имеющая особого  значения
гражданская война могла,  при определенном  везении,  стать войной,  имеющей
особое  значение. К несчастью, ее фургон сломался, причем  так, что даже она
не могла его починить.
     А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой.
     В данный момент она стояла в центре города [Городом он  считался только
формально. Размером  он был  с большую деревню  в Англии,  или, переходя  на
американскую систему  мер, с  небольшой супермаркет.]. Город, о котором идет
речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было
войн вот уже три  тысячи  лет.  Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч,
эта страна  именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом,  но  поскольку в ней  не
было абсолютно никаких  полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не
превышало   стратегического   значения   связки  бананов,   ее   переход   к
независимости  совершился просто с  неприличной  быстротой.  Кумболаленд был
бедной, и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена,
населявшие его, жили дружно и  вполне счастливо,  и давным давно  перековали
мечи  на  орала; в  1952 году, правда, на главной площади столицы  подрались
пьяный  погонщик скота  и  не  менее  пьяный  похититель  скота.  Эта  драку
вспоминали и по сей день.
     Ей  было жарко.  Она зевнула,  обмахнулась широкополой  шляпой, бросила
неподвижный фургон посреди пыльной улицы, и отправилась в бар.
     Она  купила банку пива, проглотила ее одним глотком и широко улыбнулась
бармену.
     --  Моему  фургону   нужен  ремонт,  --  сказала  она.  --  Есть  здесь
кто-нибудь, с кем это можно обсудить?
     Бармен  улыбнулся  в  ответ  --  широко,  белозубо, роскошно.  На  него
произвел впечатление ее способ употребления пива.
     -- Только Натан, мисси. Но Натан уехал в Каунду, к тестю на ферму.
     Она взяла себе еще пива. -- Значит, Натан. Не знаешь, когда вернется?
     -- Может, через неделю. Может, через две. Дорогая мисси, этот Натан, он
бездельник и плут, а?
     Он наклонился к ней через стойку.
     -- Мисси ездит одна? -- спросил он.
     -- Да.
     -- Опасно, а? На дорогах нынче  странные люди, плохие люди. Не местные,
-- быстро добавил он.
     Ала подняла бровь. Бровь была безупречна.
     Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь.
     -- Спасибо за предупреждение, -- промурлыкала она. При звуках ее голоса
на  ум приходило  нечто притаившееся в высокой  траве,  заметное  только  по
дрожанию  кончиков  ушей,  и  ожидающее, пока  рядом, по  неосторожности, не
пройдет нечто молодое, нежное, сочное.
     Она небрежно прикоснулась  к  шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо
вышла наружу.
     Жаркое африканское солнце  обрушилось на нее.  Фургон, набитый оружием,
боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял  посреди
улицы.
     Ала задумчиво посмотрела на него.
     На  крыше  фургона сидел  стервятник. Он следовал за ней уже три  сотни
миль. Он посмотрел на нее и тихонько рыгнул.
     Она  огляделась  вокруг:  на  углу оживленно  болтали женщины;  скучный
торговец  сидел  перед грудой раскрашенных