бутылей из тыкв, изредка  отгоняя
мух; дети лениво возились в пыли.
     -- Какого черта, -- спокойно сказала она. -- Устроим себе праздник.
     Это было в среду.
     В пятницу город был объявлен закрытой зоной.
     Через  неделю  экономика  Кумболаленда   была  окончательно  развалена,
двадцать  тысяч  человек   убито  (включая  бармена,   которого  пристрелили
повстанцы, штурмуя  баррикады на рынке), почти  сто тысяч -- ранено, весь ее
ассортимент  оружия выполнил  свои штатные  функции,  а стервятник  умер  от
скоротечного ожирения.
     А она уже сидела в последнем поезде, который выпустили из Кумболаленда.
Пора двигаться дальше, думала  она. Она и так  уже  слишком  долго торговала
оружием.  Ей  хотелось перемен, причем с  возможностями карьерного  роста. К
примеру,  она  вполне  могла  представить  себя в роли журналистки. Неплохая
идея. Она обмахнулась шляпой, и вытянула длинные ноги.
     Где-то в поезде вспыхнула потасовка. Ала Рубин усмехнулась. Люди всегда
дрались,  воевали,  и убивали друг  друга вокруг нее --  и  из-за  нее. Что,
безусловно, было приятно.

x x x

     У Соболя были черные  волосы, аккуратно подстриженная черная бородка, и
намерение основать компанию.
     Он пригласил своего бухгалтера выпить.
     -- Как у нас дела, Фрэнни? -- спросил он ее.
     -- Уже продано двадцать миллионов экземпляров. Невероятно.
     Они сидели в  ресторане, который назывался  "Три шестерки",  на верхнем
этаже дома номер 666 по Пятой  авеню  в  Нью-Йорке. Название  это  почти  не
казалось Соболю  забавным. Из окон  ресторана был виден весь  Нью-Йорк, а по
ночам весь Нью-Йорк  имел возможность  наблюдать огромное красное  "666"  на
всех четырех стенах небоскреба.  Хотя  это, конечно, был всего-навсего номер
дома. Если начать считать,  в конечном итоге  доберешься  и до  него. Но все
равно забавно.
     Соболь  и  его бухгалтер пришли сюда сразу из  маленького, дорогого,  и
чудовищно престижного  ресторана в Гринич Виллидж, где подавали только блюда
новой  французской  кухни, к  примеру:  фасолину, горошину,  и пару  волокон
курячьей грудки,  со вкусом  расположенные на квадратной тарелке из  тонкого
фарфора.
     Соболь изобрел новую французскую кухню в последний свой приезд в Париж.
     Его спутница слизнула курятину с двойным  овощным  гарниром меньше, чем
за пятьдесят секунд,  и  остальное  время  за  обедом  провела,  разглядывая
тарелку, столовое  серебро,  и,  время  от  времени,  остальных  посетителей
ресторана. Во  взгляде ее ясно читалось желание попробовать их на вкус, что,
кстати, соответствовало истине. Это неимоверно забавляло Соболя.
     Он повертел в руках бокал с минеральной водой "Перье".
     -- Двенадцать миллионов... Неплохо, а?
     -- Это великолепно.
     --  Значит, мы основываем компанию. Время играть по-крупному,  верно? Я
думаю,  начнем с  Калифорнии. Мне нужны заводы,  рестораны,  все  по полной.
Издательский отдел у нас останется, но пора заняться и новыми направлениями.
Как считаешь?
     Фрэнни кивнула.
     -- Отлично, Вран. Нам понадобится...
     Ее фразу прервало  явление  скелета. Скелет был одет в платье от Диора,
над которым виднелся череп,  обтянутый  загорелой кожей так  туго, что  она,
казалась, вот-вот  порвется. Скелет  был  блондинкой с  искусно накрашенными
губами.  Она идеально  подходила для того, чтобы заботливые родители во всем
мире  могли показывать на нее и шептать детям:  "Вот что с тобой будет, если
ты не будешь  есть овощей"; она словно сошла  с  плаката "Помоги  голодающей
Африке!", который по ошибке заказали модному салонному фотографу.
     Это была нью-йоркская топ-модель и в руках у нее была книга, на которой
красовалась  фамилия Соболя, вытесненная серебряной фольгой. Она сказала: --
Ах, извините, мистер Соболь, простите, что  я вас прерываю, но ваша книга --
она  изменила всю  мою жизнь, и не могли бы вы ее подписать для меня? -- Она
умоляюще  уставилась  на   него  глазами,   глубоко  запавшими  в  тщательно
подведенные глазницы.
     Соболь благосклонно кивнул и взял книгу.
     Ничего удивительного в том, что она его узнала: с фотографии на обложке
смотрели его темно-серые глаза.  Книга  называлась  "Диета  без еды: Похудей
красиво!". И  чуть  ниже  подзаголовок: "Лучший курс  для  похудания  за все
столетие!"
     -- Как пишется ваше имя? -- спросил он.
     -- Шеррил. Две "р", одно "л".
     -- Вы похожи на одного моего старого доброго приятеля, -- сказал он ей,
быстро и аккуратно строча на титульной странице.  -- Вот,  держите. Рад, что
вам понравилось. Так приятно встречаться с поклонниками.
     Вот что он ей написал.
     "Шеррил, хиникс пшеницы за динарий, и три  хиникса  ячменя  за динарий;
елея же и вина не повреждай. Откр. 6:6.
     Д-р Вран Соболь"
     -- Это из Библии, -- пояснил он.
     Она почтительно  закрыла книгу и  попятилась от  стола,  шепча, как она
благодарна Соболю,  он  даже  и не  знает, как много это  для нее значит, он
изменил всю ее жизнь, точно изменил...
     На  самом деле  он  никогда  не получал  степени  доктора медицины,  на
которую  претендовал, потому что в  то время  еще  не  было университетов  и
академий, но он все равно видел, что она умирает с голоду.  Он бы дал ей еще
пару месяцев, не больше. Избавьтесь от лишнего веса. Навсегда.
     Фрэнни  с жадностью  вцепилась  в  компьютер и  занялась  планированием
следующего этапа  тех преобразований, которое Соболь намеревался привнести в
рацион питания  западного мира. Соболь сам подарил ей этот  ноутбук. Он  был
очень, очень  дорогой, очень  мощный, супер-тонкий и очень  изящный.  А  ему
нравились именно изящные вещи.
     -- Есть европейская  компания, которую мы можем приобрести для зацепки:
группа  компаний "Корпорация  "Холдинг"". Тогда у нас будет налоговая база в
Лихтенштейне.  Теперь, если  мы  проводим фонды через  Каймановы  острова  в
Люксембург, а оттуда в Швейцарию, мы можем оплатить заводы в...
     Но Соболь уже не слушал. Он  погрузился  в  приятные воспоминания о том
престижном ресторанчике,  в котором они обедали. Ему пришло в голову, что он
никогда  еще не видел столько очень богатых  и  очень голодных людей в одном
месте.
     Соболь ухмыльнулся. Это была  честная,  широкая  ухмылка,  с  сознанием
просто  идеально выполненного  долга.  Он  просто убивал  время  в  ожидании
главного  мероприятия,  но  при   этом  он  убивал  его  такими  изысканными
способами. Время, ну и людей иногда.

x x x

     Иногда его  звали Уайт,  иногда Бланк, иногда Альбус, Вайсс,  Белов  --
любым  из  сотен прочих имен.  Он был светлокожим  светлоглазым блондином. С
первого взгляда ему было чуть больше двадцати, а  потом, как правило,  никто
на него и не глядел.
     Его было почти невозможно запомнить.
     В отличие от двух своих коллег, он никогда не задерживался  ни на одной
работе слишком долго.
     Зато он работал с интересными людьми в интересных местах.
     (Он работал  на ядерных  станциях  в Чернобыле,  и  в  Уиндскейле, и на
Три-Майл-Айленде, всегда на подхвате, никогда не вылезая в руководство).
     Он внес скромный, но высоко оцененный вклад в ряд научных разработок.
     (Он помог создать двигатель внутреннего сгорания, некоторые  виды новых
пластмасс, а также банку с кольцом на крышке).
     Он был на все руки мастер.
     Впрочем,  его  никто  не замечал.  Он  вел себя очень  скромно,  но его
присутствие всегда  сказывалось впоследствии, причем  все сильнее и сильнее.
Если тщательно подумать, можно было определить, к чему  он приложил руку,  и
где он был.  Может  быть,  он говорил и с вами.  Но мистера Уайта так  легко
забыть.
     Сейчас он работал палубным матросом на нефтяном танкере, который  шел в
Токио.
     Капитан  пил в  своей каюте. Танкером управлял первый помощник.  Второй
помощник сидел на камбузе.  Собственно, это и была почти вся команда: танкер
был  полностью  автоматизированным  судном.  Человеку на нем, можно сказать,
почти нечего делать.
     Однако, если бы некий человек вдруг зашел на мостик и случайно нажал на
кнопку "Аварийный сброс груза",  автоматика танкера  позаботилась  бы о том,
чтобы немедленно слить огромное количество черной слизи, миллионы тонн сырой
нефти, прямо в море. Это, разумеется, самым чудовищным  образом  повлияло бы
на растения, птиц,  рыб, зверей и людей данного региона. Конечно, танкер был
оснащен десятками  аварийных  блокираторов  и защищенных от ошибок персонала
резервных систем, так что с того? Обычное дело.
     После случившегося  много спорили, кто же  в действительности  виноват.
Виновника, однако, так и не установили, и возложили вину на всех поровну. Ни
капитан, ни первый помощник,  ни  второй помощник больше никогда не ходили в
море.
     Почему-то никто не вспомнил о матросе Уайте, который был уже на полпути
в  Индонезию на борту грузового  парохода, специально нанятого для перевозки
партии ржавых бочек с особенно токсичным гербицидом.

x x x

     И  был  Еще Один. Он  был  на главной площади столицы Кумболаленда. И в
ресторане.  И в  рыбе,  и  в воздухе, и  в бочках с  гербицидом. Он  был  на
дорогах, в домах, во дворцах и хижинах.
     Нет места, где он был бы чужим, и уйти от него невозможно. Он делал то,
что умел делать лучше всего, и то, что он делал, было тем, чем он был.
     Он не проводил время в ожидании. Он работал.

x x x

     Гарриет Даулинг вернулась  домой вместе с сыном. По совету  сестры Веры
Нуден, которая  оказалась более  настойчивой, чем сестра Мери,  и с согласия
мужа, полученного по телефону, она назвала его Магом.
     Атташе по культурным связям вернулся домой через  неделю, и заявил, что
малыш  --  точная  копия  всех  его  предков. А  еще поручил секретарю  дать
объявление  о поиске  няни  в "Леди", самом  старом  британском журнале  для
женщин,.
     Однажды  на Рождество  Кроули  посмотрел  "Мери  Поппинс" по телевизору
(кстати, он приложил руку практически ко всей ТВ-индустрии, не слишком явно,
разумеется; больше всего он гордился изобретением игровых шоу). Поначалу его
развлекла  идея  применить  ураган  в  качестве  эффективного  и  невероятно
стильного способа избавиться  от  стаи нянечек, которая,  безусловно,  будет
кружить  над  лужайкой перед  резиденцией мистера Даулинга в  Риджентс-Парк,
ожидая разрешения на посадку.
     Однако   он   сдержался,  ограничился  несанкционированной  забастовкой
работников метро, и в результате  к  назначенному  сроку явилась всего  одна
няня.
     Трикотажный твидовый костюм и скромные жемчужные серьги -- что-то в ней
говорило о том, что она действительно няня. Это что-то, однако, выражалось с
неким подтекстом  -- так обычно  говорят  английские дворецкие  в известного
сорта  американских  фильмах. Еще оно неодобрительно покашливало и  невнятно
намекало  на  то,  что  она вполне  может оказаться из тех  нянечек, которые
предлагают   свои  не  оговоренные,  но  вполне   недвусмысленные  услуги  в
известного сорта журналах.
     Ее  туфли  без каблуков  скрипели на  посыпанной песком  дорожке  перед
домом. Рядом с  ней безмолвно трусил  серый пес,  и белая слюна капала с его
челюстей. Глаза у него  светились  алым, и он окидывал  окрестности голодным
взглядом.
     Она подошла  к тяжелой двери, коротко  и удовлетворенно  улыбнулась,  и
потянула за шнурок звонка. Угрюмый удар колокола послышался в доме.
     Дверь открыл дворецкий,  что называется, старой школы  [Вечерняя  школа
неподалеку  от  Тотнем-Корт-Роуд.  Занятия в  ней  ведет престарелый  актер,
который играл английских дворецких в кино, театре и на телевидении,  начиная
с 1920-х годов.].
     -- Я няня Ашторет,  -- сказала она. -- А это, -- продолжала она, кивнув
на пса,  который внимательно  разглядывал дворецкого, возможно,  прикидывая,
где он зароет кости, -- это Пират.
     Пес остался  в саду,  а она без  заминки прошла собеседование, и миссис
Даулинг повела ее знакомиться с ее новым подопечным.
     Няня Ашторет неприятно улыбнулась.
     -- Какой  прелестный ребенок, -- сказала она. -- Скоро ему  понадобится
трехколесный велосипед.
     По очередной  странной  случайности,  в тот же день в доме появился еще
один новый работник.  Это  был садовник, причем, как оказалось, на удивление
хороший садовник. Никто не мог  понять, в чем причина, но он, похоже, вообще
не брался за лопату,  и  даже не делал попыток избавиться от  многочисленных
птичьих  стай, которые вдруг облюбовали  сад,  и рассаживались по веткам при
малейшей возможности.  Он просто сидел в тенечке, а все  вокруг него  цвело,
как будто само собой.
     Когда  Маг  подрос  настолько,  что  мог  ковылять  самостоятельно,  он
приходил к нему, если  няня  Ашторет  брала выходной  и  отлучалась по своим
делам.
     --  Вот братец  Слизняк, -- говорил ему  садовник, -- а  этот  малыш --
братец Колорадский Жук. Всегда помни, Маг, что на широком жизненном пути, на
всех его дорогах и тропках, надо любить и уважать все сущее.
     --  А  няня говофит, фто ффе  фуффее надо только давить и гнетать, дядя
Ффанцифк, -- замечал Маг,  гладил братца Слизняка,  и  добросовестно вытирал
руку о комбинезон с Кермитом из "Маппет-шоу" на кармашке.
     --  Не слушай ты эту женщину, -- обычно говорил  Франциск. --  Ты  меня
слушай.
     По вечерам няня Ашторет пела Магу песенки.

     По склону вверх король повел
     Полки своих стрелков.
     И сокрушил все народы мира
     И отдал их под власть Сатаны, владыки нашего.

     Эта свинка отправилась в Ад,
     Эта свинка осталась дома,
     Эта свинка ела парную человечину,
     Эта свинка насиловала девственниц,
     А эта свинка взобралась на кучу трупов, и была выше всех.

     --  А дядя Ффанцифк гофовит, я  доффен беффаветно и цефомудфенно фюбить
ффе фуффее, -- говорил Маг.
     --  Не  надо слушать этого  дядю, -- шептала  тогда  няня, и  поплотнее
укрывала его одеяльцем. -- Слушай меня.
     И вот так оно и шло.
     Договоренность работала великолепно. Счет  так и  не был  открыт.  Няня
Ашторет  купила  Магу  трехколесный  велосипед,  но  не  смогла  убедить его
покататься на нем в доме. А Пирата Маг просто боялся.
     Кроули  и Азирафель наблюдали за  происходящим  издали  и  обменивались
впечатлениями,  встречаясь  на верхних  этажах  автобусов,  в художественных
галереях и на  концертах.  При  встрече  они сравнивали  свои  достижения  и
улыбались.
     Когда Магу было шесть, няня  Ашторет уехала и забрала с собой Пирата; в
тот  же  день  уволился  и  садовник. Уходили  они  совсем  не  такой легкой
походкой, какой шесть лет назад пришли сюда.
     Теперь Мага учили два преподавателя.
     Мистер  Гаррисон   рассказывал  ему  про  Аттилу,   Влада  Дракула,   и
Непостижимую Тьму Человеческой Души [Он избегал упоминаний о том, что Аттила
любил  свою  матушку,  а  Влад Дракул  пунктуально  начинал  каждый  день  с
молитвы.].  Он  пытался  научить  Мага,  как  преуспеть в  искусстве  грубой
демагогии и завоевать сердца и умы миллионов.
     Мистер Кортезе  рассказывал ему про Флоренс  Найтингейл  [Не упоминая о
сифилисе.],  Авраама  Линкольна  и понимание  искусства.  Он пытался привить
своему ученику уважение к свободе воли, самопожертвованию, и другим людям, и
научить  его, чтобы  во всем, как хотел он, чтобы с ним поступали  люди, так
поступал бы и он с ними.
     И тот, и другой широко использовали примеры из текста Откровения.
     Несмотря  на   все  их   усилия,   Маг   проявлял   удручающе   хорошие
математические  способности.  Ни  тот, ни  другой  из его  учителей  не были
полностью удовлетворены его успехами.
     Когда   Магу  было  десять,  ему  нравился   бейсбол;   ему   нравились
пластмассовые роботы, которые, если повернуть вот здесь и  нажать вот здесь,
превращаются в совсем  других пластиковых роботов, которых может отличить от
первых только самый искушенный  знаток; ему  нравилась его  коллекция марок,
банановая жевачка, комиксы, мультики и вседорожный велосипед "BMX".
     Кроули забеспокоился.
     Они сидели в  кафе в Британском  музее, еще одном прибежище для усталых
рядовых  на фронтах холодной  войны.  За  столиком слева  два  американца  в
штатском, но с военной выправкой, тайком передавали кейс,  полный неучтенных
в бюджете долларов,  маленькой  даме  в  темных  очках;  за  столиком справа
заместитель   начальника  Седьмого  отдела  Управления  военной  разведки  и
руководитель местного  отделения КГБ  спорили,  кто  заберет  счет  за чай с
булочками.
     Наконец,  Кроули  сказал то, что  ни  один  из  них  не решался сказать
последние десять лет.
     -- Я лично так считаю,  -- сказал  он ангелу,  -- он, чтоб его, слишком
нормальный.
     Азирафель  сунул  в рот очередной  кусочек яйца  в остром соусе  "а  ля
дьябло", запил его глотком кофе, и промокнул губы бумажной салфеткой.
     -- Это мое хорошее влияние, -- лучезарно  улыбнулся он. -- Точнее -- им
следует отдать должное -- моей маленькой команды.
     Кроули покачал головой.
     -- Это я  учитываю.  Но смотри: на данный момент он уже должен пытаться
изменять мир вокруг себя, подгонять его  под  свои желания, творить  его  по
своему образу и т.д.  Даже не  то, чтобы пытаться. Он будет делать это,  сам
того не замечая. А ты видел хоть какие-нибудь признаки этого?
     -- Ну, вообще-то нет, но...
     -- Он уже должен стать средоточием грубой силы. И что, стал?
     -- Во всяком случае, я этого не заметил, но...
     -- Он слишком нормальный.  -- Кроули побарабанил пальцами  по столу. --
Мне это не нравится. Что-то  здесь не  так. Никак не могу понять, в чем  тут
загвоздка.
     Азирафель  переложил  на  свою тарелку кусок  торта  "сердце ангела"  с
тарелки Кроули.
     -- Мальчик еще растет. Ну и потом, на него влияли силы небесные.
     Кроули вздохнул.
     -- Просто хотелось  бы  верить, что он знает,  как  справиться с адским
псом.
     Азирафель поднял бровь.
     -- С адским псом?
     -- Ему исполняется одиннадцать. Вчера ночью я получил послание из Ада.
     Послание передали в середине очередной (неимоверно смешной, как обычно)
серии  любимого сериала  Кроули "Будем здоровы!". Бармену Вуди  понадобилось
десять  минут, чтобы изложить простейшее сообщение, и к  тому моменту, когда
возобновилось не-адское вещание,  Кроули полностью потерял  представление  о
сюжете.
     -- Они посылают адского пса,  чтобы он шел с ним рядом и защищал его от
всех напастей. Самого крупного, какого только нашли.
     -- А  что скажут люди, если вдруг  откуда ни возьмись появится огромная
черная собака? Хотя бы даже его родители.
     Кроули вдруг вскочил, наступив на ногу болгарского атташе по культурным
связям, который вел оживленную беседу с хранителем древностей Ее Величества.
     -- Никто не заметит  ничего необычного. Это же реальность, ангел мой. А
юный Маг может делать с  ней все, что захочет,  догадывается он  об этом или
нет.
     -- Так когда она появится, эта собака? Кличка у нее есть?
     --  Я  тебе уже сказал:  в  день  его рождения,  когда  ему  исполнится
одиннадцать. В  три  часа пополудни.  Пес как бы  настроится  на хозяина.  А
кличку  мальчик должен дать сам. Это очень  важно,  чтобы он сам назвал его.
Тогда у пса  будет цель. Я думаю, малыш назовет его Палач,  или Террор,  или
Хватай-Терзай.
     -- Ты там будешь? -- как бы вскользь спросил ангел.
     -- Еще как буду, -- сказал Кроули. --  Надеюсь,  что с мальчиком все не
слишком  плохо.  В  любом случае, посмотрим, как он среагирует на пса. Тогда
что-нибудь да выяснится. Я надеюсь, что он его  отошлет обратно, или хотя бы
испугается. Если он даст ему кличку, все пропало. Он будет в полной силе,  а
Армагеддон -- сразу за углом.
     -- Ну что ж, -- проронил  Азирафель, пригубив вино (которое только  что
из  слегка  отдающего уксусом  "божоле"  стало вполне  приемлемым,  но очень
удивленным, "шато-лафит" урожая 1875 года), -- там и увидимся.



СРЕДА

     Над Лондоном нависла