еваться.
Ньют, обычно готовый при посещении бассейна  полчаса ждать, пока освободится
кабинка  для переодевания, лишь  бы  не разоблачаться  в присутствии других,
почувствовал легкий шок и сильный душевный трепет.
     Тело  Анафемы то  открывалось его взору,  то  снова скрывалось из виду,
словно руки иллюзиониста. Ньют все пытался пересчитать ее  соски, и  это ему
никак не удавалось, хотя он не имел ничего против.
     -- Почему нет?  -- спросил он. Он собирался добавить, что это не займет
слишком много времени, но внутренний голос  посоветовал ему не делать этого.
Он очень быстро взрослел.
     Анафема пожала плечами -- не самый простой трюк,  если  одновременно ты
пытаешься влезть в  скромную  черную  юбку.  -- Она сказала, это будет всего
один раз.
     Ньют молча открыл рот два или три раза, а потом сказал:
     -- Нет. Не могла она так сказать. Она не могла предсказать этого. Я  не
верю.
     Анафема,  которая уже оделась, подошла к картотеке, вытащила карточку и
протянула ему.
     Ньют прочел ее, зарделся и, не открывая рта, отдал обратно.
     Не  потому,  что   Агнесса  все  знала  заранее   и   выразилась  самым
незамысловатым образом. Его  больше смутило  то, что за  сотни лет различные
представители  семейства  Деталей  оставили  на  полях   свои  одобрительные
комментарии.
     Анафема передала  ему сырое  полотенце. --  Держи, -- сказала она. -- И
поторопись. Я займусь сэндвичами, а потом нам надо еще приготовиться.
     Он посмотрел на полотенце. -- А это для чего?
     -- Для душа.
     А. Так значит, это делают и мужчины, не только женщины. Он обрадовался,
что ему удалось это выяснить.
     -- Только не задерживайся, -- сказала она.
     -- Почему? Нам  что,  нужно убраться  отсюда, потому что  дом взорвется
через десять минут?
     -- Да нет,  у нас есть еще пара  часов. Просто я использовала почти всю
горячую воду. А у тебя в волосах полно штукатурки.
     Еще  один порыв  ветра, уже из  числа  отставших, налетел на Жасминовый
Домик, и Ньют, заняв стратегическую позицию за сырым розовым полотенцем, уже
не таким пушистым, бочком пробрался в ванную и полез под холодный душ.

x x x

     Сон Шедуэлла: он летит над деревенским лугом. В центре луга -- огромная
куча щепок и  хвороста.  Из  середины кучи торчит деревянный столб. Мужчины,
женщины,  дети стоят в  траве вокруг,  глаза  горят,  щеки  раскраснелись  в
предвкушении зрелища.
     Неожиданное оживление  в толпе:  десять  мужчин идут  по лугу  и  ведут
приятную женщину  средних лет;  в молодости  она, по всей  вероятности, была
весьма  мила,   и  сквозь   сонное  сознание   Шедуэлла   проплывает   слово
"хорошенькая".   Перед   ней  шагает  Армии  Ведьмознатцев  рядовой   Ньютон
Импульсифер. Нет, это не  Ньют. Этот старше и одет в черную кожу.  Шедуэлл с
удовлетворением узнает древний мундир Армии Ведьмознатцев майора.
     Женщина взбирается на кучу мусора, охватывает столб за спиной руками, и
ее привязывают  к  столбу. Поджигают хворост. Она обращается к толпе, что-то
говорит, но  Шедуэлл  слишком высоко,  чтобы  расслышать, что  именно. Толпа
подходит ближе к костру.
     Ведьма, думает Шедуэлл. Они сжигают ведьму. В груди у него теплеет. Вот
это хорошо, это правильно. Так и должно было быть.
     Только...
     Она поднимает голову,  смотрит прямо на него, и говорит:  -- И ты тоже,
старый полоумный дурак.
     Только она  же умрет. Она сгорит заживо. И Шедуэлл,  во  сне, понимает,
что это ужасная смерть.
     Языки пламени поднимаются выше.
     И женщина смотрит  вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим.
И она улыбается.
     А потом раздается БУМ!
     Удар грома.
     Это гром, подумал Шедуэлл, проснувшись в непоколебимой уверенности, что
на него все еще кто-то смотрит.
     Он  открыл глаза,  и тринадцать стеклянных глаз  уставились  на него  с
разносортных  пушистых  мордочек  на  многочисленных полочках будуара  мадам
Трейси.
     Он отвел глаза и  взглянул прямо в лицо кому-то, кто не отрывал от него
взгляда. Это был он.
     Ох, в ужасе  подумал он, это  у  меня, значит, дух от тела отделился. Я
себя самое вижу со стороны, ну, на этот раз мне точно конец...
     Он  судорожно   замахал  руками,  пытаясь  подплыть  поближе  к  своему
неподвижному  телу, и  в этот  момент,  как  оно иногда бывает, точка зрения
сместилась и встала на прежнее место.
     Шедуэлл успокоился и  попытался понять, зачем нужно  вешать зеркало  на
потолок в спальне. Так и не найдя ответа, он покачал головой.
     Он сел,  натянул  ботинки  и, покачиваясь, встал  на  ноги. Чего-то  не
хватало. Ага, покурить. Он порылся в карманах, вытащил жестянку с  табаком и
стал сворачивать самокрутку.
     Ему снился сон, это точно. О чем был сон,  Шедуэлл не помнил,  но о чем
бы в этом сне ни шла речь, ему стало тревожно на душе.
     Он  прикурил,  и увидел  свою правую  руку:  идеальное боевое средство.
Оружие  судного  дня. Он  наставил  палец на  одноглазого  мишку на каминной
полке.
     -- Ба-бах! -- сказал  он и  издал  неубедительный  смешок. Он не привык
издавать смешки и поэтому закашлялся, что  знаменовало возвращение  на более
привычные позиции. Ему хотелось выпить. Скажем, сгущенки.
     Наверняка у мадам Трейси есть сгущенка.
     Громко топая, он вышел из ее будуара и направился в кухню.
     У входа в кухню он остановился. Она с кем-то говорила. С мужчиной.
     -- Так что именно вы просите меня сделать? -- спрашивала она.
     -- Ах ты,  карга, --  пробормотал  Шедуэлл. У нее явно был один из этих
посетителей, которые ей все время звонят.
     -- Откровенно говоря, дорогая моя, в данный момент в силу обстоятельств
мои планы несколько туманны.
     У Шедуэлла кровь застыла  в жилах. Он ринулся вперед прямо сквозь бисер
с воплями:
     -- Грехи Содома и  Гоморры! Думаете,  врасплох  взяли!? Прямо над  моим
хладным трупом!
     Мадам Трейси взглянула на него и улыбнулась. В комнате больше никого не
было.
     -- Ихде он? -- выдохнул Шедуэлл.
     -- Кто? -- спросила мадам Трейси.
     -- Какой-то чистоплюй-южанин, --  сказал Шедуэлл.  --  Я его слышал. Он
здесь был, предлагал всякое. Я его слышал.
     Рот мадам Трейси открылся, и  тот же голос, который Шедуэлл уже слышал,
сказал: -- Не КАКОЙ-ТО чистоплюй, сержант Шедуэлл. ТОТ САМЫЙ чистоплюй.
     Шедуэлл выронил сигарету. Слабо содрогаясь, он вытянул перед собой руку
и направил указательный палец на мадам Трейси.
     -- Демон, -- хрипло заявил он.
     -- Нет, -- ответила мадам Трейси голосом демона. -- Послушайте, сержант
Шедуэлл, я  знаю, что вы думаете. Вы думаете, что сейчас в любую секунду эта
голова может закрутиться вокруг своей оси,  и я начну изрыгать гороховый суп
ведрами.  Так вот,  не начну. Я  не демон. И мне бы хотелось, чтобы вы  меня
выслушали.
     -- Молчи, дьявольское отродье, -- приказал Шедуэлл. -- Не желаю слушать
твоих лживых увещаний. Знаешь, что это такое?  Это рука. Пять пальцев,  один
большой. Она уже изгнала одного из  ваших легионов сегодня  утром. А  теперь
вылезай из головы этой  доброй женщины,  или я отправлю тебя  прямым ходом в
царствие небесное.
     -- В этом как раз и  проблема, мистер Шедуэлл,  -- сказала мадам Трейси
своим обычным голосом. -- В царствии небесном. Оно уже совсем рядом. В  этом
вся проблема. Мистер Азирафель мне как раз об этом и  рассказывал. Не будьте
дурачком, мистер Шедуэлл, садитесь, выпейте чаю, он и вам все объяснит.
     -- Не буду я слушать его льстивых речей, женщина! -- взъярился Шедуэлл.
     Мадам Трейси улыбнулась ему. -- Глупенький, -- сказала она.
     И это было последней каплей.
     Он сел.
     Но руку не опустил.

x x x

     Качающиеся   над   головой  знаки   сообщали,  что   проезд   грузового
транспортного транспорта в южном направлении закрыт, и посреди шоссе выросла
рощица  оранжевых конусов заграждения, уводящих водителей  на отведенную  им
полосу  на  противоположной  стороне дороги.  Другие  знаки  указывали,  что
водители должны  снизить  скорость до сорока  километров в час.  Полицейские
машины рыскали вокруг автомобильного стада, как овчарки в красную полоску.
     Четыре байкера не обратили на знаки, заграждение  и полицейские  машины
никакого внимания, и  поехали по пустой  полосе шоссе М6 на  юг.  Еще четыре
байкера, едущие следом, притормозили.
     -- А нам, типа, не надо остановиться или там  свернуть? -- спросил Типа
Крутые.
     -- Угу. Там, может, пробка, -- согласился Собачье Дерьмо Посреди Дороги
(он же Все Приезжие, Особенно Французы; он  же  Все  Равно Не Работает, Даже
Если  Пнуть  Хорошенько;  он  же,  к  известному неудовольствию  окружающих;
Безалкогольное Пиво; он же, очень краткое  время, Нескромные Личные Вопросы;
он же, исходно, Скунс).
     --  Мы же другие Четыре  Всадника  Покалипсиса, --  сказал  ТТП.  -- Мы
делаем то, что они. Мы едем за ними.
     И они поехали на юг.

x x x

     --  Это будет мир  только для нас, -- сказал Адам. -- Другие его всегда
портили, а теперь мы можем все исправить, и начать заново. Ну не здорово ли?

x x x

     -- Я надеюсь, вы знакомы с Книгой Откровения?  -- спросила мадам Трейси
голосом Азирафеля.
     -- Угу, -- ответил Шедуэлл, покривив душой.  Его  знакомство  с Библией
началось  и закончилось с Исхода, Гл. 22, стих 18, где говорилось о ворожеях
и о том, как следует с ними поступать. Однажды его взгляд упал и на стих 19,
предписывающий предавать  смерти скотоложников, но это он посчитал выходящим
за рамки его юрисдикции.
     -- И вы слышали об Антихристе?
     -- Угу, -- сказал Шедуэлл, который однажды смотрел кино, и речь там шла
именно об  этом. Как  ему помнилось,  там было про  то,  как стекла  летят с
грузовиков и начисто срезают людям  головы. И ни одной нормальной ведьмы. Он
заснул на середине.
     --  Живой  Антихрист   сейчас  идет   по  земле,  сержант.  Он  готовит
Армагеддон, Судный День, даже если сам об этом не знает. Рай и  Ад готовятся
к войне, и война эта будет очень грязной.
     Шедуэлл только фыркнул в ответ.
     -- Мне,  вообще говоря,  не  дозволено  напрямую вмешиваться в то,  что
происходит, сержант. Но я уверен, что вы понимаете: ни один разумный человек
не может допустить неизбежную гибель мира. Прав ли я?
     --  Угу.  Наверно,  --  сказал Шедуэлл,  прихлебывая сгущенку  из  чуть
поржавевшей банки, которую мадам Трейси нашла в шкафчике под мойкой.
     -- Тогда нам поможет только одно. Вы единственный человек,  на которого
я могу положиться. Антихриста нужно убить, сержант Шедуэлл. И вы  должны это
сделать.
     Шедуэлл нахмурился.  --  Ну,  это  я  не знаю, --  сказал он. --  Армия
Ведьмознатцев  убивает  только   ведьм.  Правило  такое.  В  крайнем  случае
колдунов. Ну, еще демонов и бесов, конечно.
     -- Да, но Антихрист -- это хуже, чем просто ведьма или колдун. Он... он
как Самый ГЛАВНЫЙ колдун. Хуже его вообще не бывает.
     -- А,  от него, значит, трудней отделаться, чем, скажем, от  демона? --
спросил Шедуэлл, оживившись.
     -- Ненамного, -- ответил Азирафель. Единственным способом отделаться от
демона, к которому он когда-либо прибегал, был весьма недвусмысленный намек,
что  у него,  Азирафеля,  еще много  работы, а ведь уже довольно поздно,  не
правда ли? И Кроули всегда правильно это понимал.
     Шедуэлл  посмотрел  на  свою  правую руку  и ухмыльнулся.  И  вдруг его
охватило сомнение.
     -- А у этого Антихриста -- сосков у него сколько?
     Цель оправдывает средства, подумал  Азирафель. А  дорога в Ад  вымощена
добрыми намерениями [Что не совсем верно. Дорога в Ад вымощена замороженными
коммивояжерами,  которые при жизни приставали к вам на  улицах.  По выходным
многие демоны помоложе катаются там на коньках.]. И он соврал, жизнерадостно
и убедительно: -- Тысячи. Хоть мешками собирай. У него вся грудь в сосках --
по сравнению с ним у Дианы Эфесской вообще нет сосков.
     -- Про эту вашу Диану знать не знаю, --  буркнул Шедуэлл, -- но если он
хуже  ведьмы, а  мне  сдается, что  так  оно  и  есть,  тогда,  как  я  есть
АВ-сержант, я в вашем распоряжении.
     -- Отлично, -- сказал Азирафель через мадам Трейси.
     -- Я не очень уверена насчет того, что нужно убивать, --  сказала мадам
Трейси уже сама. -- Но если это тот человек, тот Антихрист, или кто там еще,
тогда, видимо, у нас нет никакого выбора.
     -- Именно, дорогая моя,  -- ответила она.  -- Итак, сержант Шедуэлл:  у
вас есть оружие?
     Шедуэлл  потер правую ладонь левой,  сжал  и разжал пальцы. -- Есть, --
сказал он. -- У меня есть вот это. -- И он поднял два пальца к губам и нежно
дунул на воображаемое дуло.
     После некоторого замешательства Азирафель спросил: -- Ваша рука?
     -- Угу. Страшное оружие.  На тебе  ведь сработало, дьявольское отродье,
а?
     --  Нет  ли  у  вас чего-нибудь  более,  э-э... существенного? Золотого
Кинжала из Меггиддо? Или Шивы Кали?
     Шедуэлл  покачал  головой. --  Есть еще шпильки, -- предложил  он. -- И
Громовик                                                          полковника
Не-Ешь-Ничего-Живого-В-Чем-Есть-Кровь-Равно-И-Не-Сотвори-Заклятья-И-Не-Будь-Занудой
Далримпла... Могу зарядить его серебряными пулями.
     -- Кажется, это от оборотней, -- сказал Азирафель.
     -- А чеснок?
     -- От вампиров.
     Шедуэлл пожал плечами. --  Да у меня и пуль-то  таких нету. Но Громовик
будет стрелять чем угодно. Пойду принесу.
     Он, шаркая,  двинулся  к  себе,  думая  по  пути:  зачем  мне нужно еще
какое-нибудь оружие? У меня умелые руки. Особенно правая.
     --  Итак,  дорогая моя, --  продолжал  Азирафель,  --  у вас ведь  есть
надежное средство передвижения?
     -- Ну конечно, -- сказала мадам Трейси. Из шкафчика в углу она вытащила
розовый  мотоциклетный шлем с  нарисованным на нем подсолнухом и надела его,
застегнув ремешок под подбородком. Потом она извлекла из шкафа две-три сотни
пластиковых  пакетов и кипу  пожелтевших газет,  и,  наконец,  пыльный  шлем
особого,  режущего глаза  оттенка зеленого цвета,  на  котором  сверху  было
написано "ВОЛЬНЫЙ  ГУЛЯКА".  Его подарила  племянница  миссис Трейси Петулия
двадцать лет назад.
     Шедуэлл,  вернувшись с Громовиком на плече, уставился на  нее, не  веря
глазам своим.
     -- И нечего на меня так смотреть, мистер Шедуэлл, -- сказала она. -- Он
стоит внизу,  на обочине. -- Она протянула ему шлем. -- Это надо надеть. Это
закон. Навряд ли разрешается ездить на мотороллере втроем, даже если двое из
них, э-э... спарены. Но это экстренный случай. И с вами ничего не  случится,
если  вы  будете  крепко  за  меня  держаться.  --   И  она  улыбнулась.  --
Развлечемся?
     Шедуэлл побледнел, пробормотал что-то невнятное и надел зеленый шлем.
     -- Что вы сказали, мистер  Шедуэлл? -- Мадам Трейси строго взглянула на
него.
     -- Я сказал: чтоб тебе в аду  окаянный  брюховицу раскаленным  сошником
скаргыкал, -- пояснил Шедуэлл.
     --  Надеюсь, что это  было последнее из  подобных  ваших  высказываний,
мистер  Шедуэлл, -- заметила  мадам  Трейси,  выпроводила его  из квартиры и
вывела   вниз  по  лестнице  на  Крауч-Энд-Хай-стрит,  где  стоял  немолодой
мотороллер, на котором им вдвоем -- хорошо, втроем -- и предстояло пуститься
в путь.

x x x

     Грузовик мешал  проезду.  Листы железа  мешали  проезду.  И  куча  рыбы
высотой с трехэтажный дом тоже мешала проезду. На памяти сержанта  еще ничто
с таким успехом не мешало проезду по дорогам Англии.
     Дождь только осложнял ситуацию.
     -- Кто-нибудь знает, когда сюда смогут добраться  бульдозеры? -- кричал
сержант в рацию.
     -- Мы... кррршшш... как можем... кррршшшш..., -- слышалось в ответ.
     Он почувствовал, что кто-то тянет его за брючину, и посмотрел вниз.
     -- Омары? -- Он дернул ногой, а потом подпрыгнул и приземлился на крыше
полицейской  машины.  --  Омары,  -- повторил он.  Их  было штук тридцать --
некоторые больше полуметра длиной. Большинство из них ползли вдаль по шоссе;
с полдюжины, однако, заинтересовались его машиной.
     -- Что  случилось,  сержант?  --  крикнул  патрульный, который,  отведя
водителя грузовика на обочину, записывал его рассказ во всех подробностях.
     -- Просто не люблю омаров, -- мрачно ответил сержант, зажмурившись  изо
всех сил. -- У меня от них мурашки по всему телу. У них слишком много ног. Я
тут посижу пока, а ты мне скажи, когда они уберутся.
     И он сидел под дождем на крыше  машины и чувствовал,  как тяжелеют  под
дождем его брюки.
     Послышался  рокот. Гром? Нет, этот рокот не  умолкал и  становился  все
ближе. Мотоциклы. Сержант приоткрыл один глаз.
     Боже праведный!
     Их было четверо, и скорость у них была больше под двести километров. Он
было собрался слезть, махнуть  им,  крикнуть, чтобы они остановились, но они
уже проехали мимо, прямо к перевернутому грузовику.
     Сержант уже ничего не мог сделать. Он снова  закрыл глаза  и стал ждать
столкновения. Ему было слышно, как они приближались. Потом:
     Вжжжшшш.
     Вжжжшшш.
     Вжжжшшш.
     И в голове у него прозвучал голос: Я ВАС ДОГОНЮ.
     (-- Видел!? -- спросил Типа Крутые. -- Они прямо над ним пролетели!
     -- Ну,  в натуре!  -- восхитился ТТП.  --  Если они так могут,  мы тоже
можем!)
     Сержант открыл глаза. Он повернулся к патрульному и открыл рот.
     Патрульный сказал: -- Они. Они, это... Они пролетели прямо...
     Бац. Бац. Бац.
     Шлеп.
     Их снова обдало потоком рыбы, на этот раз  не таким обильным  и имевшим
более понятное происхождение. Из кучи рыбы перед ним торчала рука, обтянутая
кожаным рукавом. Она  слабо  шевелилась. Рядом беспомощно  вертелись  колеса
мотоцикла.
     Это был  Скунс,  который почти  потерял  сознание,  но  успел придти  к
выводу, что если он  и ненавидит  что-нибудь больше, чем  французов, так это
кучу  рыбы, в  которую тебя зарыли с  переломом ноги.  Вот это  он ненавидел
по-настоящему.
     Он хотел  сказать ТТП  о  своем новом имени,  но не  мог  пошевелиться.
Что-то мокрое и скользкое нырнуло ему в рукав.
     Потом, когда его вытащили из смердящей кучи, и он увидел остальных трех
байкеров, укрытых простынями с  головой,  он понял, что уже ничего не сможет
им сказать.
     Вот почему их не  было в  этой  Книге  Откровения, о  которой все время
трепался Боров. Они не смогли проехать дальше по шоссе.
     Скунс что-то  пробормотал.  Сержант  наклонился к  нему.  -- Ничего  не
говори, сынок, -- сказал он. -- Сейчас приедет скорая помощь.
     -- Слушай, -- прохрипел Скунс. -- Я  должен сказать... это очень важно.
Четыре Всадника Покалипсиса... они настоящие, гады, все четверо.
     -- Это бред, -- выпрямился сержант.
     -- Сам ты Бред! Я -- По Горло В Рыбе, -- прохрипел Скунс и отключился.

x x x

     Транспортная  система  Лондона в  сотни  раз  сложнее,  чем  можно себе
представить.
     И дело тут не в том, что ей занимались демоны или ангелы. Дело скорее в
географии, истории и архитектуре.
     Большей частью это обстоятельство идет людям на благо, хотя они никогда
бы в это не поверили.
     Лондон строился не для автомобилей. Если уж на то пошло, и не для людей
тоже.  Все  происходило  как  бы  само  собой,  что,  естественно, порождало
проблемы. Решения этих проблем в свою очередь  становились проблемами: через
пять, десять или сто лет.
     Самым последним решением было шоссе М25, неровным кругом огибающее весь
город. До сих пор все проблемы были, в общем-то, простейшего характера, как,
например,  то, что  оно  устарело  задолго  до  того,  как  закончилось  его
строительство, или то, что пробки у въездов на него, в полном соответствии с
теорией  относительности Эйнштейна,  становились  в конце  концов пробками у
выездов, ну и так далее.
     Но  на  этот  раз  проблема  была  в том,  что  теперь  его  больше  не
существовало,  по  крайней   мере,  в  привычном  пространстве  человеческой
вселенной.  Хвосты машин,  водители которых  об этом  не  знали или пытались
найти дру