нужно было практически понюхать выхлопную трубу,  чтобы убедиться, что мотор
завелся,  и  выдавала  своим  синтезированным   голосом  сообщения  в   виде
изысканных и безупречных по  форме хайку, ни одно из которых не повторялось,
и каждое было исключительно  уместным. Например, в салоне звучало:  Засохнут
цветы. / Только глупец забудет / Ремни пристегнуть. ...или: Лепесток вишни /
С самой вершины упал. / Мало бензина.]
     Он сидел,  уставясь в  стену  перед  собой. На землю его вернул  стук в
дверь.
     На крыльце стоял одетый с иголочки человечек в черном пальто. В руках у
него была картонная коробка и он широко улыбнулся Ньюту.
     --  Мистер... -- он  взглянул в листок бумаги, лежавший поверх коробки,
-- ...Импуль-Зифер?
     -- Импульсифер, -- поправил его Ньют. -- Ударение на последний слог.
     --  Ах, извините,  ради  Бога,  -- продолжал  человечек.  --  Здесь  не
указано. Э-э... Да. Отлично. Это, видимо, вам и миссис Импульсифер.
     Ньют непонимающе поглядел на него.
     -- Никакой миссис Импульсифер нет, -- холодно сказал он.
     Человечек снял с головы котелок и опустил глаза.
     -- О, мне очень жаль, -- сказал он.
     -- Я имею в виду... ну, есть моя мать, -- пожал плечами Ньют. -- Но она
еще жива, она просто в Доркинге. А я не женат.
     -- Как странно. В письме точно указано.
     -- Вы  вообще кто?  -- спросил  Ньют.  Он стоял в  одних брюках,  а  на
крыльце было прохладно.
     Человечек, неловко держа коробку на весу, выудил из внутреннего кармана
визитную карточку и подал ее Ньюту.
     На ней было написано:

     Джайлз Баддиком
     Роуби, Роуби, Редфирн и Ненарокомб
     Поверенные
     13 Демдайк Чамберс,
     ПРЕСТОН

     -- Да? -- вежливо спросил Ньют. -- И чем могу служить, мистер Баддиком?
     -- Вы можете меня впустить в дом, -- сказал мистер Баддиком.
     -- Вы, случайно, не собираетесь вручить мне повестку в суд? --  спросил
Ньют. События прошлой  ночи висели в его памяти, как туман, изменяясь каждый
раз,  когда   он   пытался  вглядеться   пристальнее.   Однако   ему  смутно
вспоминалось, как  что-то ломалось и рушилось,  и теперь,  видимо, следовало
ожидать возмездия в любой форме.
     -- Нет, -- возразил мистер Баддиком с видом оскорбленного самолюбия. --
У нас есть кому этим заниматься.
     Он прошел мимо Ньюта и поставил коробку на стол.
     -- Если честно, -- сказал он, -- нам самим всем очень интересно. Мистер
Ненарокомб  даже  был почти готов  приехать  сам,  но он  уже не так  хорошо
переносит дорогу.
     --   Слушайте!   --  воскликнул  Ньют.  --  У  меня  нет  ни  малейшего
представления, о чем вы говорите!
     -- Вот это, --  торжественно произнес мистер Баддиком,  подвигая к нему
коробку, и сияя, словно Азирафель, готовый  вытащить голубя из шляпы, -- это
ваше.  Кто-то  хотел,   чтобы  вы  это  получили.  И  оставил  очень  четкие
инструкции.
     -- Это  подарок?  -- с подозрением в голосе спросил  Ньют. Он осторожно
осмотрел заклеенную липкой лентой коробку, а потом стал рыться в ящике стола
в поисках острого ножа.
     --  Я  бы  сказал, скорее  наследство,  -- ответил мистер Баддиком.  --
Понимаете,  мы храним это  триста  лет.  Ах, прошу прощения. Я что-то  не то
сказал? Подержите в холодной воде, мне всегда помогает.
     --  Какого черта  здесь  творится?  -- невнятно сказал  Ньют, но  в его
голове уже появилось вполне определенное, леденящее душу подозрение.
     Он нервно сосал порезанный палец.
     -- Это забавная история. Ничего, если я присяду? Я,  конечно,  не  знаю
всех  подробностей,  потому  что  пришел  работать  в  нашу  компанию  всего
пятнадцать лет назад, но...
     ...  Когда шкатулку со  всеми  предосторожностями  доставили, это  была
мелкая адвокатская контора; и  Редфирн, и  Ненарокомб, и оба Роуби  появятся
значительно позже.  Изо  всех  сил  отбивавшийся от  неожиданного  поручения
поверенный, получивший шкатулку, с  удивлением обнаружил, что к ней шпагатом
прикреплено письмо, адресованное лично ему.
     В  нем содержались недвусмысленные инструкции и пять интересных  фактов
из  истории  следующего десятилетия,  которые, если неглупый молодой человек
найдет им должное применение,  могли способствовать  весьма успешной карьере
на поприще юриспруденции.
     Все, что от него требовалось -- обеспечить шкатулке тщательный присмотр
на  протяжении более  трехсот  лет,  после  чего ее  надлежало  доставить по
некоему адресу...
     --  ...  хотя,  разумеется,  фирма  за  все  эти сотни  лет  много  раз
переходила из рук  в руки, -- закончил мистер Баддиком.  -- Но эта  шкатулка
всегда оставалась частью нашего движимого имущества, с самого начала.
     -- Я даже не знал, что в семнадцатом веке  делали "сникерсы", -- сказал
Ньют.
     --  Это  просто, чтобы  не поцарапать ее  в багажнике,  --  заверил его
мистер Баддиком.
     -- И ее ни разу не открывали все эти годы? -- спросил Ньют.
     --  Дважды,  насколько мне  известно, --  ответил мистер Баддиком. -- В
1757  году ее открывал мистер  Джордж  Кранби,  а  в 1928  --  мистер  Артур
Ненарокомб,  его  сын  --  нынешний мистер Ненарокомб. -- Он  откашлялся. --
Мистер Кранби, видимо, нашел письмо...
     -- ... на его собственное имя, -- вставил Ньют.
     Мистер Баддиком тут же сел прямо. -- Именно так. Как вы догадались?
     --  Похоже, я узнаю этот стиль,  -- мрачно заметил Ньют. -- Что  с ними
случилось?
     -- Вы уже слышали эту историю? -- с подозрением в голосе спросил мистер
Баддиком.
     -- Не настолько подробно. Их не разорвало на куски?
     --  Ну...  у  мистера  Кранби,  по  общему мнению,  случился  сердечный
приступ.  А  мистер Ненарокомб сильно  побледнел  и, насколько мне известно,
положил свое  письмо обратно в конверт, после чего  строго-настрого приказал
при  его  жизни никогда  не  открывать коробку.  Он  заявил, что любой,  кто
откроет шкатулку, будет уволен без рекомендации.
     -- Прямая и явная угроза, -- саркастически заметил Ньют.
     -- Это было в 1928 году. И кстати, их письма все еще в шкатулке.
     Ньют открыл коробку из-под "сникерсов".
     Внутри была окованная железом шкатулка. Без замка.
     --  Ну же,  открывайте,  -- возбужденно бормотал  мистер  Баддиком.  --
Должен признаться, мне очень хочется узнать, что  же там.  Мы в конторе даже
делали ставки...
     -- Знаете что? -- щедро предложил Ньют. -- Я налью нам по чашке кофе, а
вы можете ее открыть.
     -- Я? Но... прилично ли это?
     -- Почему нет? -- Ньютон поглядел  на кастрюли над плитой. Одна из  них
была достаточно большой.
     -- Давайте, -- сказал  он. --  Сыграйте  роль  дьявола. Я  не возражаю.
Считайте... считайте, что у вас полномочия поверенного, и так далее.
     Мистер Баддиком снял  пальто.  -- Ну ладно, -- сказал он, потирая руки,
-- раз уж вы так считаете, будет что рассказать внукам.
     Ньют  незаметно  снял  кастрюлю с крючка  и  взялся за  ручку двери. --
Надеюсь, -- сказал он.
     -- Итак...
     Ньют услышал негромкий скрип.
     -- Что там? -- спросил он.
     -- Здесь два вскрытых письма... о, еще одно... кому это?..
     Было  слышно как  треснула восковая печать и  что-то  звякнуло об стол.
Потом он  услышал сдавленный вопль, грохот от падения стула  на пол, быстрый
топот по коридору, скрип двери, рокот заводимого  мотора  и звук удаляющейся
машины.
     Ньют снял кастрюлю с головы и вошел в кухню.
     Он  поднял письмо и  почти не  удивился, увидев,  что оно  адресовалось
мистеру Дж. Баддикому. Он развернул его.
     Там было написано: "Вот тебе Флорин, законник; теперь Беги со всех ног,
не то весь Мир узнает  Правду  о  Тебе и  мистрис  Спиддон, рабыне  Печатной
Машины".
     Ньют просмотрел и другие письма. На пожелтевшем листке с именем Джорджа
Кранби было написано  следующее: "Убери Лапы загребущие, мастер  Кранби. Мне
отлично известно, как ты мошеннически надул вдову Плашкин в прошлый Михайлов
день, старый Блудолиз".
     Ньют не знал, что такое "блудолиз", но подозревал, что Агнесса вряд  ли
имела в виду склонность мистера Кранби к подхалимству.
     В том  письме, которое вскрыл любопытный мистер Ненарокомб, говорилось:
"Не трогай, Трус. Верни сие письмо под замок, не  то весь  Мир  узнает,  что
воистину  произошло   Июня   Седьмого  дня,   в  году   Тысяча  и  девятьсот
шестнадцатом."
     Под письмами лежала рукопись. Ньют поглядел на нее.
     -- Что это? -- спросила Анафема.
     Ньют резко обернулся.  Она  стояла,  прислонившись к двери: симпатичный
зевок на двух ногах.
     Ньют оперся  о стол,  пытаясь спрятать  коробку  за спиной.  -- Да так,
ничего. Ошиблись адресом. Ничего особенного. Просто старая коробка. Мусорная
почта. Ты же знаешь...
     -- В воскресенье? -- хмыкнула она и отодвинула его в сторону.
     Он пожал плечами, когда она взяла стопку  пожелтевших листов и вытащила
ее из шкатулки.
     --  "Прекрасные и Точные  Пророчества Агнессы  Псих,  Часть Вторая", --
медленно прочла  она.  --  "О Мире, что  Будет  После;  Сага  Продолжается!"
Неужели...
     Она  почтительно положила  рукопись  на  стол  и  собралась перевернуть
первую страницу.
     Ньют мягко положил ладонь ей на руку.
     -- Подумай вот о чем, -- тихо сказал он. -- Ты хочешь остаться потомком
по гроб жизни?
     Она взглянула на него. И их взгляды встретились.

x x x

     Воскресенье, первый день мира, примерно полдвенадцатого.
     В  Сент-Джеймском  парке  было  сравнительно тихо.  Утки,  эксперты  по
хлебным   аспектам  геополитики,  приписывали  это  снижению   международной
напряженности. И действительно, мировая  напряженность  снизилась, но многим
все  равно пришлось выйти на работу, чтобы попытаться выяснить,  куда делась
Атлантида вместе с тремя  международными исследовательскими  экспедициями, и
что вчера произошло со всеми компьютерами.
     В парке  почти никого  не  было,  только  сотрудник  одной из служб MИ9
пытался  завербовать  нового  агента,  который   впоследствии,  к  обоюдному
смущению,  тоже оказался сотрудником MИ9,  да поодаль высокий мужчина кормил
уток.
     И еще там были Кроули и Азирафель.
     Они неспешно шагали рядом по лужайке.
     -- То же самое, --  сказал  Азирафель.  -- Весь магазин  на месте. И ни
пятнышка копоти.
     -- Да нет,  ну  нельзя  же  сделать  старый "бентли",  -- развел руками
Кроули. --  На нем не будет патины. И  вот тебе,  пожалуйста,  стоит во всей
красе. Прямо на улице. Ни единого отличия.
     -- Ну, в моем случае отличий хватает, -- заметил Азирафель.  -- Я точно
знаю,  что  в  моем  магазине  не  было  книг  с  названиями  вроде  "Бигглз
отправляется на Марс", "Джек Кейд, герой Дикого Запада",  "101  занятие  для
мальчишек" и "Кровавые псы в Море Черепов".
     -- Вот ведь... мне  очень жаль, --  сокрушенно сказал  Кроули,  который
знал, как ангел ценит свою коллекцию.
     -- И  напрасно! --  оживился Азирафель.  -- Это все  самые-самые первые
издания  и я уже заглянул в каталог  Скиндла.  Мне  кажется, слово,  которое
употребил бы в этом случае ты, будет "оп-па!".
     -- Я думал, он вернет мир точно таким, как он был, -- сказал Кроули.
     -- Ну да. Более или менее. По мере возможности. Но с  чувством  юмора у
него тоже все в порядке.
     Кроули искоса взглянул на него.
     -- Ваши выходили на связь? -- спросил он.
     -- Нет. А ваши?
     -- Нет.
     -- Мне кажется, они делают вид, что ничего не случилось.
     -- Похоже, у нас точно также. Вот что значит бюрократия.
     -- Я полагаю, наши просто хотят посмотреть, что будет дальше, -- сказал
Азирафель.
     --    Передышка,   --    кивнул   Кроули.   --   Возможность   морально
перевооружиться. Выстроить  новые  линии  обороны.  Подготовиться  к главной
войне.
     Они стояли у пруда и смотрели, как утки ловят корки.
     -- Не понял, -- сказал Азирафель. -- По-моему, это и была главная.
     -- Не  уверен, -- сказал Кроули. -- Подумай-ка.  Если  хочешь знать мое
мнение, по-настоящему главная будет, когда все Мы будем против всех Них.
     -- Что? Ты хочешь сказать -- Рай и Ад против человечества?
     Кроули пожал плечами.  --  Разумеется, если он все  изменил,  он  ведь,
возможно,  изменил  и  себя  самого.   Может   быть,   избавился  от   своих
способностей. Решил остаться человеком.
     -- Хочется надеяться, -- вздохнул Азирафель.  -- И потом, я уверен, что
другого варианта просто не допустят. Э-э... или допустят?
     --  Не  знаю. Никогда нельзя  сказать наверняка, что входило в истинные
намерения. Планы, и в них планы, и так без конца.
     -- Жаль, -- сказал Азирафель.
     --  Кстати,  --  повернулся  к  нему  Кроули,  который  думал  об  этом
постоянно, пока у него не  начинала  болеть голова. -- Ты никогда не пытался
найти объяснение? Ну, понимаешь -- наши,  ваши, Рай и Ад, добро и зло, и так
далее? Ну то есть -- почему?
     -- Мне помнится, -- с  холодком в  голосе начал ангел, -- что произошел
мятеж и...
     -- Ну,  конечно. Только почему  он произошел,  а? То  есть  ведь  могло
обойтись  и  без  него?  --  наседал  Кроули,  в  глазах  которого  появился
сумасшедший  блеск. -- Любой, кто может  соорудить вселенную  за шесть дней,
способен предотвратить такую мелочь. Если, конечно, он этого не хочет.
     -- Да ну тебя. Рассуждай логично, -- с сомнением произнес Азирафель.
     -- Не самый хороший совет, --  выпрямился Кроули. -- Даже просто плохой
совет.  Если  сесть  и начать рассуждать  логично, у  тебя  появляются очень
забавные идеи. Например: зачем  творить людей с  врожденным любопытством,  а
потом совать им под нос  какой-то запретный  плод под неоновой  вывеской, на
которой нарисован указующий перст и мигают слова: "ВОТ ОН!"?
     -- Про неон не помню.
     -- Это метафора. Это я хочу сказать: зачем делать это, если ты на самом
деле  не хочешь, чтобы они его съели? Это я  хочу сказать: может,  ты просто
задумал  посмотреть, как оно  все  обернется. Может, это только часть одного
большого непостижимого плана. Все это. Ты, я, он -- все! Просто одна большая
проверка:  а работает  ли все  то, что  ты  соорудил? И тогда  ты  начинаешь
рассуждать:  это  вряд  ли великие космические  шахматы,  это, скорее, очень
сложный пасьянс. И  не  трудись отвечать. Если бы могли  это понять,  мы уже
были бы не мы. Потому что это все... все...
     НЕПОСТИЖИМО, сказал, проходя мимо них, высокий  мужчина, который кормил
уток.
     -- Вот-вот. Именно. Спасибо.
     Они посмотрели  ему вслед, а  он аккуратно бросил  пустой пакетик в бак
для мусора, и зашагал прочь по траве. Кроули покачал головой.
     -- Так о чем я? -- спросил он.
     -- Не знаю, -- ответил Азирафель. -- Вряд ли что-то важное.
     Кроули мрачно  кивнул. -- Давай  я искушу тебя на обед в  ресторане, --
прошипел он.
     Они снова пошли  в "Риц", где таинственным образом как  раз освободился
столик.  И,  возможно,  недавние события  все еще эхом отражались  в природе
вещей, потому  что, пока они обедали, первый раз  в  истории на Беркли-сквер
пел соловей.
     Посреди уличного шума никто не слышал его, но он пел. Точно пел.

x x x

     Воскресенье, час дня.
     Последние  десять  лет  воскресный  обед  в  мире  Армии  Ведьмознатцев
сержанта  Шедуэлла  был  подчинен одному  и тому же  неизменному распорядку.
Шедуэлл  сидел  за  шатким столом в подпалинах от окурков, и  листал одну из
древних книг библиотеки Армии Ведьмознатцев [АВ капрал Коврик, библиотекарь,
жалованье  1  пенс в год.] по магии  и демонологии: "Некротелекомникон", или
"Liber Fulvarum Paginarum", или свой излюбленный "Молот ведьм"  ["Неумолимый
бестселлер; сердечно рекомендую." -- Папа Иннокентий VIII].
     Потом, постучав в дверь, мадам Трейси кричала ему:
     -- Обед, мистер Шедуэлл! -- и Шедуэлл бормотал: -- Бесстыжая баба! -- и
выжидал шестьдесят секунд,  чтобы бесстыжая  баба успела убраться обратно  в
свою комнату; потом он открывал дверь и  забирал тарелку с  печенкой, обычно
аккуратно накрытую другой тарелкой,  чтобы не остыло. Он ставил ее на стол и
съедал  печенку, не особенно заботясь о том,  чтобы капли подливки не попали
на страницы книги,  которую он при этом читал [Для настоящего  коллекционера
библиотека Армии  Ведьмознатцев стоила бы миллионы. Настоящий коллекционер в
данном случае означает: очень богатый, и  не обращающий внимания на пятна от
подливки,  прожженные  сигаретой  страницы,  пометки  на  полях,  и  страсть
покойного Армии Ведьмознатцев  младшего капрала Уотлинга  к рисованию усов и
очков на гравюрах c ведьмами и демонами.].
     Так было всегда.
     Но не в это воскресенье.
     Для начала, он не читал книгу. Он просто сидел за столом.
     И когда в дверь постучали, он  сразу встал и  открыл. А торопиться было
незачем.
     Тарелки  не было. Была мадам  Трейси, на  груди которой сияла брошка  с
камеей, а  на губах -- помада незнакомого оттенка. Вдобавок к  этому, вокруг
нее пахло духами.
     -- Чего тебе, Иезавель?
     Мадам Трейси заговорила весело, быстро,  и неуверенно. --  Добрый день,
мистер  Ш., я  просто подумала,  после  того, что  нам пришлось пережить  за
последние два дня, мне  кажется --  просто глупо оставлять вам  тарелку, так
что я приготовила вам место. Пошли...
     Мистер Ш.? Шедуэлл осторожно пошел следом.
     Ночью  ему  приснился еще  один сон. Он  не  мог вспомнить его во  всех
деталях, но одна фраза все еще эхом отдавалась у него в голове и  беспокоила
его. Остальные  подробности расплывались, как в  тумане, точно  так же как и
все события предыдущей ночи.
     Вот  эта фраза: Нет  ничего дурного в  ведьмознатстве.  Я  бы тоже стал
ведьмознатец. Только  надо  просто  делать это  по очереди.  Сегодня мы идем
ведьмознатить,  а завтра мы будем  прятаться, и  будет ведьмина  очередь нас
искать...
     Второй раз за последние двадцать  четыре часа  -- второй раз в жизни --
он вошел в комнаты мадам Трейси.
     -- Садитесь сюда, -- сказала  она, указывая  на кресло. На подголовнике
лежала салфеточка, на сиденье --  взбитая  подушка,  а перед креслом  стояла
скамеечка для ног.
     Он сел.
     Она  поставила ему на колени поднос и  смотрела, как он ест, а когда он
закончил, убрала тарелку. Потом она открыла бутылку "Гиннеса", налила пива в
бокал и  подала  ему, а сама налила себе чаю.  Он пил пиво, а она --  чай, и
когда она опустила чашку, та смущенно звякнула о блюдце.
     --  Мне  удалось скопить  немного  денег,  --  заметила она без всякого
повода. -- И знаете,  я иногда думаю, как хорошо бы иметь домик где-нибудь в
деревне. Уехать из  Лондона. Я бы назвала его "Под лаврами"  или "Дом, милый
дом", или... или...
     --  "Шангри-Ла",  -- предложил Шедуэлл,  и он  не мог даже представить,
почему.
     -- Именно, мистер Ш.  Именно. Шангри-Ла, -- Она улыбнулась  ему. -- Вам
удобно, дорогуша?
     Шедуэлл  с  ужасом начал  понимать,  что ему  удобно. Ужасно, чудовищно
удобно. -- Угу, -- осторожно сказал он. Ему еще никогда не было так удобно.
     Мадам Трейси  открыла еще  одну  бутылку "Гиннеса" и поставила ее перед
ним.
     -- Только вся проблема с домиком в  деревне под названием... как это вы
удачно предложили, мистер Шедуэлл?
     -- А... Шангри-Ла.
     --  Да-да,  Шангри-Ла,  именно, что  он  не на  одного,  верно? Я  хочу
сказать, что он на двоих, говорят, что  расходов на двоих не больше, чем  на
одного.
     (Или на пятьсот восемнадцать, подумал Шедуэлл,  вспомнив  о  сплоченных
рядах Армии Ведьмознатцев).
     Она хихикнула. -- Я просто не знаю, где я могу найти кого-нибудь, с кем
можно там поселиться...
     До Шедуэлла дошло, что она говорит о нем.
     Он не был  уверен, что поступает правильно. У него было ясное ощущение,
что  если судить по "Книге правил и  уложений" Армии Ведьмознатцев, то и  АВ
рядового Импульсифера не  стоило оставлять  наедине  с  той  молодой леди из
Тэдфилда,. А тут опасность была еще больше.
     Но  в его  возрасте,  когда  становишься слишком стар, чтобы  ползать в
сыро