и
присохшими мухами, пепельниц с плесневелыми чайными пакетиками, бумажных
завалов и прочей ерунды - превратилась в нормальный офис. Может,  Степан
и не правильно понимал название Сашиной  должности,  но  она  занималась
жизнеобеспечением конторы и делала это исключительно талантливо.
   Она моментально уволила уборщиц, которые почему-то отродясь ничего не
убирали,  зато  очень  любили  рассказывать  Степановым  посетителям   и
сотрудникам, как замечательно они жили, когда здесь еще не было Степана,
а был научный институт с поэтическим названием "Мосгортеплица".
   Секретаршу Зоеньку,  которая  не  знала  падежей  и  немецкую  краску
"Садолин" называла почему-то "Засадикс", а также была уверена, что модем
- это лазерное шоу Жан-Мишеля Жарра, и принимала приглашения в  ресторан
от всех без исключения клиентов, перевела на  склад.  Зоенька,  поплакав
немного  для  порядка,  обрела  себя.  Клиенты,  правда,  на  склад   не
приезжали, зато  водителям  тяжелых  грузовиков  было  наплевать,  знает
Зоенька падежи или нет.
   Откуда-то появилась кухарка, расторопная и опрятная  женщина  средних
лет,  бухгалтерия  переселилась  в  отдельное  крыло,  длинноволосые   и
очкастые парни, обмениваясь непонятными и красивыми  до  ужаса  словами,
соединили все  компьютеры  в  единую  сеть,  факсовая  бумага  перестала
заканчиваться в середине важного сообщения, почта перестала скапливаться
в углах, и стало совершенно непонятно, как все предыдущие  годы  контора
существовала без Саши Волошиной.
   Где-то приблизительно в то же самое время  выяснилось,  что  никакого
романа у них со Степаном нет и не намечается.
   - Во дает!, - однажды сказал Чернову Белов, когда они  оба  провожали
скорбными взглядами Сашину попку, затянутую в дорогие  джинсы.  -  Такая
красота каждый день рядом, а он - ни бэ ни мэ...
   Степан с Сашей честно и безыскусно дружил, чего Чернов никак  не  мог
себе объяснить. Он был совершенно уверен, что любой нормальный мужчина в
Сашином присутствии не может и не должен думать ни о чем,  кроме  как  о
том, как бы половчее затащить ее в постель. А Степан  ни  о  чем  таком,
кажется, вовсе и не думал. На день рождения в прошлом году  он  притащил
ей громадный букет белых роз, медведя величиной  с  небольшой  шкаф  для
книг и золотой браслет  -  "от  коллектива".  Саша  смеялась,  краснела,
прижимала к груди розы, гладила медведя и браслет с тех пор  никогда  не
снимала.
   Однако браслет браслетом, а никакого романа у них так и не сложилось.
   "Эх, - с привычной мрачной досадой думал Чернов про Сашу, поспевая за
Степаном, - достанется же кому-то такое сокровище".
   Просто так достанется. Ни за что.
   Выйдет замуж, родит  таких  же  платинововолосых  красавиц  и  станет
возить их на горнолыжные курорты. Почему-то в представлении Чернова Саша
изумительно сочеталась с  горнолыжными  курортами,  на  которых  он  сам
никогда в жизни не был.
   У входа в вагончик Саша помедлила и как бы невзначай оглянулась.  Все
трое - Степан и Чернов  с  Беловым  -  уже  стояли  возле  милицейского,
который со скучным лицом в упор рассматривал их.
   Сердце колотилось, и ладони были мокрыми.
   Вадим, кажется, обо всем догадался Он слишком наблюдателен и умен. Он
все понял, и теперь ему остается только проверить, правда это или  ложь.
Сделать это очень просто.
   Она потеряет все - свободу, работу... Жизнь.
   Она передохнула, унимая бешено стучащее сердце, и  взялась  рукой  за
поручень вагончика, приятно нагретый солнцем.
   "Или нет? Или все-таки он ничего не  понял?  Списал  все  на  женское
волнение при виде трупа? А что, собственно, он мог понять из того, о чем
я его спрашивала? Скорее всего ничего..."
   Она посмотрела по сторонам и шагнула на первую ступеньку.
   Если он ничего не понял сейчас, шепнул ей ее страх,  значит,  он  все
поймет, когда мертвого Муркина  обыщут.  И  Степан  поймет.  И  Эдик.  И
буфетчица Зина, которая смотрит  сейчас  из  окошка  своего  прицепа.  И
Валентин Петрович, который называет ее дочкой. Все.
   Этого никак нельзя допустить.
   Она, Саша Волошина, этого не допустит. Она еще точно  не  знает,  как
она может этого не допустить, но она что-нибудь придумает.
   Она умная.

***

   Примерно через  полчаса  после  начала  разговора  капитан  Никоненко
понял, что Павел Андреевич Степанов ему нравится.
   Конечно, он был новый русский, и все, что  его  окружало,  тоже  было
вполне новорусским: кожаное кресло и  стол  из  настоящего  дерева  -  в
вагончике на стройке! - мобильный телефон размером с зажигалку, как  это
называется в рекламе,  кофейные  чашки  английского  фарфора,  бронзовые
настольные часы, криво поставленные на кучу разъезжающихся бумаг, но сам
Павел Степанов производил впечатление вполне нормального  -  вменяемого,
как определил капитан Никоненко, - мужика. Может, потому,  что  выглядел
так, как будто одевался по команде  "Воздушная  тревога".  На  нем  были
стильные серые слаксы - очевидно, очень дорогие,  -  байковая  клетчатая
рубаха "Рибок" и  криво  застегнутая  жилетка,  волнами  вздыбленная  на
животе. Куртка из тонкой замши была кое-как пристроена на спинку кресла.
   Давешняя краля по имени Александра Волошина неслышно зашла следом  за
девушкой, принесшей поднос с кофе и разнообразной едой, быстро  и  очень
внимательно осмотрела всех по очереди  -  милицейского,  заместителей  и
шефа.  Сделала  какое-то  неуловимое  движение,  в  результате  которого
оказалась рядом с шефом, наклонилась, как  будто  поправляя  бумаги  под
бронзовым чудовищем - грудь под тонкой эластичной  блузкой  обозначилась
еще рельефней, - и таким  же  неуловимым,  совсем  незаметным  движением
одернула на нем жилетку.
   Шеф ничего не заметил.
   "Высший пилотаж, - одобрительно подумал капитан Никоненко. - Вот  это
услужливость! Вот это умение быть полезной! Вот это знание жизни!"
   Краля ретировалась так же  незаметно,  как  и  появилась,  и  капитан
только спустя некоторое время поймал себя с удивлением на мысли  о  том,
куда же она провалилась.
   Замы смотрели на капитана неприязненно, одинаково  прихлебывали  кофе
из чашек английского фарфора и время от времени косились друг на  друга,
словно спрашивая совета или делясь информацией на каком-то более высоком
и недоступном пониманию уровне. Шеф  в  их  переглядываниях  участия  не
принимал и вообще  выглядел  подавленно.  Капитан  Никоненко  -  человек
бывалый и опытный - его подавленность мысленно отнес в графу  со  знаком
"плюс". Было бы гораздо более странно,  если  бы  он  не  был  подавлен.
Ему-то как раз ничего, кроме неприятностей, не светит.
   - Мы опросили свидетелей, - начал капитан с того  места,  на  котором
остановился, когда принесли кофе,  -  не  могу  сказать,  что  это  дало
какие-то результаты. По словам ваших рабочих,  ночью  все  было  тихо  и
спокойно. Никто не кричал, не шумел, не дрался...
   Чернов в который уже раз быстро взглянул на Белова. Слава Богу, драки
не было. Значит, не было и убийства. Или.., не значит?
   - Охранники мирно почивали в своем домике, и никто  из  них  даже  не
проснулся, когда Муркин свалился в котлован.
   - Как только вы уедете, всех  к  чертовой  матери  уволю,  -  сообщил
Степанов Павел Андреевич своему шикарному настольному прибору.
   - Подождите, - попросил капитан Никоненко. - Они нам еще понадобятся.
   Степанов поднял глаза от прибора и посмотрел на него.
   Глаза у него были замученные, как у издыхающей от  усталости  ездовой
собаки.
   - Нет никаких данных, указывающих на то, что  произошло  убийство,  -
сказал Никоненко больше из жалости,  чем  потому,  что  это  нужно  было
сказать. - Экспертиза установит, был ли он пьян. Если был,  значит,  это
ваши проблемы.
   Если не был, значит...
   - Значит, ваши, - закончил за него Степан. - А работать  когда  можно
начинать?
   "Вот что тебя беспокоит, - подумал Игорь Никоненко. - Ну конечно! Как
же это я сразу не догадался? Работа стоит. Ты теряешь  свою  драгоценную
прибыль. Для тебя любые жизненные события  и  катастрофы  оцениваются  в
долларовом  эквиваленте.  Нет,  пожалуй,  ты  мне  не  нравишься,  Павел
Степанов".
   - Сейчас тело  увезут,  мы  произведем  дополнительный  осмотр  места
происшествия, потом подождем результатов экспертизы, и можно работать.
   Он сладко улыбнулся и отпил очень крепкого и очень горячего кофе. Что
же это за чашки такие? Специально,  что  ли,  сделанные?  Кофе  как  был
огненный, так и остался.  Эх,  и  чего  только  не  придумают  проклятые
капиталисты, чтобы лишние денежки из  покупателей  вытянуть!  Вот  чашку
придумали, в которой кофе не остывает...
   Он рассматривал чашку с искренним  интересом  деда  Щукаря  и  держал
паузу, ожидая, когда шеф снова заговорит. Вместо шефа  заговорил  Белов,
кавалергард и красавец, как определил про себя его сущность Никоненко  -
А этой вашей.., экспертизы долго ждать придется?
   - Смотря как эксперты загружены, - отозвался Никоненко и даже головой
помотал, показывая, как заняты порой бывают эксперты. - Вы не  поверите,
но у нас тоже бывает много работы!
   Степан усмехнулся.
   - Каков вопрос, - сказал он своему заму и  поднялся  из-за  стола,  -
таков ответ. Верно, Игорь Владимирович?
   - Верно, - согласился Никоненко, -  расскажите  мне  еще  что-нибудь,
пока я не уехал, Павел Андреевич. Что это за голодранцы с флагами?
   - Сие не голодранцы, - объяснил Белов непонятно, - сие  есть  местные
жители, протестующие против нашей стройки. А что? Неужели вы не слышали?
У нас тут целая баталия развернулась...
   - И что в результате баталии? - спросил Никоненко, обращаясь к  спине
Степанова. - Виктория или конфузия?
   - Скорее виктория, -  подумав,  сказал  Степан.  -  Вернее,  нет,  не
виктория. Пожалуй, один - один. Они продолжают стоять, а  мы  продолжаем
строить, только и всего.
   - А в чем суть-то?
   - А суть в том, что объявился тут еще зимой защитник  села  Сафонова,
который раскопал какие-то данные о том, что как раз на том месте, где мы
сейчас строим, в семнадцатом веке был храм. Потом с ним что-то  стало  -
то ли он сгорел, то ли  рухнул,  но  восстанавливать  его  почему-то  не
стали, а построили новый, который до сих пор стоит.  Николая  Чудотворца
храм. Во-он, его даже отсюда видно. Посмотрите.
   - Что мне на него смотреть, - пробормотал капитан Никоненко.  -  Я  в
этих местах вырос, и в храме этом мою мамашу крестили, а потом и меня...
Можно еще кофе попросить?
   - Да, - сказал Степан, - конечно.
   Почему-то известие о том, что капитана Никоненко крестили в том самом
храме, который виден из окошка его вагончика, Степана утешило, хотя  это
была явная глупость. Не все ли равно, где его крестили?
   - Ну вот. Активист собрал вокруг себя каких-то бабок и дедок, которые
теперь.., стоят.
   - А вы терпите? - спросил Никоненко с недоверием.
   - Терпим, - согласился Степан, поморщившись. - Не бить  же,  в  самом
деле. Хотя скажу честно, этого козла я принародно  грозился  убить.  Это
недели две  назад  было  или  больше  даже.  Да,  Черный?  И  денег  ему
предлагал, и с территории вывозил, и чего только не делал Не  унимается,
да и все тут.
   - А за что вы грозились его убить?
   Степан мельком взглянул на капитана.
   - Да они начали под машины ложиться.  Остальных  ребята-бульдозеристы
за ограждение вынесли, а этому козлу я в морду дал.  Сказал  -  еще  раз
ляжешь, убью. День был такой поганый, ну прямо как.., сегодня.
   - И тоже с трупом? - удивился капитан Никоненко.
   - Нет, слава Богу, трупов не было. - Степан улыбнулся. - Но день  был
поганый.
   - Вы пытались установить, кто ему платит за то, что он под бульдозеры
ложится, этот активист ваш?
   Замы опять переглянулись. На этот раз  смысл  их  переглядываний  был
Никоненко вполне ясен. Они  не  ожидали,  что  милицейский  капитан  так
быстро сообразит, что никто не станет кидаться под бульдозер просто так,
ради храма, снесенного при царе Алексее  Михайловиче,  папе  царя  Петра
Алексеевича, Великого.
   - Пытались, - не моргнув глазом  сказал  Степан,  -  частного  сыщика
нанимали.
   - Не помог частный сыщик? - уточнил Никоненко с удовольствием.
   - Не помог, - сказал Степан, которому тоже начинал нравиться капитан.
- Есть хотите, Игорь Владимирович? У нас здесь буфетчица необыкновенная.
Видите, как нас пирогами откормила?
   - Нет, - отказался Никоненко, - не хочу. Так что сыщик?
   - Ничего. - Степан пожал плечами. - Вон его доклад, на полу валяется.
Могу вам дать почитать. Никаких данных,  что  Леонида  Гаврилина  кто-то
нанял.  Он  в  этих  краях  объявился  лет  пять  назад,   переехал   из
Узбекистана. Купил дом в Сафонове  и  живет  тем,  что  зарабатывает  на
ферме. Говорят, что работает неплохо, старательный. Электрик он там, что
ли...
   Семьи  нет.  Исправно  ходит  в  церковь,  хотя  с  местным  батюшкой
расходится во взглядах на православную веру. Денег у него как  не  было,
так и нет, по крайней мере по данным нашего детектива.
   - Мы думаем, что это  кто-то,  из  конкурентов,  -  уточнил  Белов  и
закурил сигарету из какой-то невиданной пачки. - Но  подтвердить  ничего
не удалось.
   - Понятно, - сказал Никоненко. - Что вчера происходило на стройке? Вы
когда уехали, Павел Андреевич?
   - Я вчера не приезжал. - Степан отвернулся от  окна  и  посмотрел  на
капитана. - У нас несколько объектов по всей Москве. Этот самый крупный,
конечно, но я бываю здесь не каждый день. Вчера  я  проторчал  в  мэрии,
объяснялся там с одним  начальником  по  поводу  нашего  же  объекта  на
Профсоюзной.  Потом  забрал  сына  из  школы,  это  уже,   наверное,   в
полвосьмого. Потом был дома.
   - Никуда не выходили и не выезжали?
   - Куда я могу Выехать, когда  у  меня  ребенок  маленький!  -  сказал
Степанов с непонятной для Никоненко досадой. - Он один дома  никогда  не
остается. Вон с Черным, с Черновым то  есть,  по  телефону  лаялся  часа
полтора, наверное...
   - Когда это было?
   - Да около одиннадцати, что ли.  Да,  Черный?  Потом  бумажки  всякие
писал, все в ту же мэрию, потом спал. Утром Чернов позвонил, когда мы  в
школу собирались.
   - Я Ивана отвез и прямо сюда приехал.
   Как провели вечер и ночь Степановы замы, Никоненко уже знал.  У  всех
троих вечер прошел примерно одинаково  -  с  работы  поехали  по  домам.
Чернов еще заезжал в магазин, а Белов недолго играл в бильярд в каком-то
модном клубе.
   Да и не похоже, что кто-то из них просто так, забавы ради взял  да  и
столкнул в котлован разнорабочего Муркина.
   Солнце  неистово  светило  в  окна,  грело  темный  свитер   капитана
Никоненко. В  широком  луче  неспешно  танцевали  пылинки,  и  бронзовое
чудище, со всех сторон охваченное солнцем, казалось не таким уж чудищем.
Пахло  кофе,  диковинными  сигаретами,  смесью  разных  одеколонов  и  -
немножко - вчерашним дождем из приоткрытого окна. Мерно гудел компьютер,
на экране крутились разноцветные спирали, и  капитан  Никоненко  силился
понять, что не так в окружающем его мире.
   Понять никак не удавалось, и он даже рассердился немного.
   - А с прорабом можно переговорить?
   - Ну конечно. Его будка,  -  Степанов  так  и  сказал  -  "будка",  -
следующая за нашей. С ним, конечно, прямой резон  разговаривать,  потому
что он про рабочих больше знает, чем мы все трое, вместе взятые...
   Телефон  зазвонил  так  неожиданно  и  резко,  что   замы   одинаково
вздрогнули и посмотрели в изумлении. Степан в два огромных шага  пересек
вагончик, так что задрожали стекла и бронзовое чудище поползло с бумаг.
   - Да!.
   - Могу я поговорить со Степановым Павлом Андреевичем?
   Голос совсем незнакомый.
   - Я Степанов Павел Андреевич, но  разговаривать  мне  некогда.  А  вы
кто?
   Замы переглянулись. Никоненко положил ногу на ногу.
   -  Вам  все-таки  придется  со  мной  поговорить,  -   сказал   голос
настойчиво, - меня зовут Инга Арнольдовна, я учительница Ивана. В  вашем
офисе мне сказали, что я могу застать вас здесь, и дали этот номер.
   - Козлы, - пробормотал Степан.
   - Что вы сказали? - опешила Инга Арнольдовна. - Алло!
   - Ничего я не сказал. - Степан  зажал  трубку  ладонью  и  неизвестно
зачем объяснил аудитории:
   - Это из школы. Наверное, Иван опять...
   - Алло, вы слушаете меня?
   - Ay меня  есть  выбор?  -  спросил  Степан  подозрительно  мягко.  -
Уважаемая, я не могу сейчас разговаривать. У меня люди.
   - Вам придется разговаривать, - отрезала Инга Арнольдовна, - если  вы
не хотите, чтобы ваш мальчик по  моему  представлению  был  отчислен  из
школы.
   - Послушайте, - сказал Степан и повернулся вместе с креслом спиной  к
слушателям, - я плачу за его обучение бешеные деньги. Я буду обсуждать с
вами вопросы его воспитания, когда сочту нужным. Сейчас я это делать  не
могу. Вам понятно?
   -  Павел  Андреевич,  вы  всегда  не  можете  обсуждать  вопросы  его
воспитания. Последний раз вас видели в школе первого сентября  минувшего
года. Я навела справки. Если вы не в состоянии отвечать за своего  сына,
дайте мне телефон матери, я позвоню ей.
   Степан от злости поперхнулся табачным дымом и стал кашлять  так,  что
неведомая Инга Арнольдовна в трубке изумленно примолкла.
   Она позвонит Леночке?! Сука, дрянь! Дайте ей  телефон,  она  позвонит
матери! Наверняка же знает, что мать давным-давно не  живет  с  ними!  В
школе об этом все  знают,  и  ей,  конечно  же,  доложили  Не  могли  не
доложить!
   -  Вы  что?  -  справившись  с   кашлем,   спросил   Степан   голосом
Карабаса-Барабаса. - Совсем невменяемая? Вы не понимаете  русский  язык?
Объяснить вам по-китайски?
   Чернов перехватил взгляд капитана  Никоненко,  устремленный  в  спину
Степана. Во взгляде  было  неподдельное  любопытство  старухи-сплетницы,
неожиданно узнавшей  о  том,  что  жильцы  из  пятой  квартиры  получили
наследство. Чернову стало противно. Чтобы отвлечь внимание  капитана  от
Степановой спины, он нарочно громко спросил у Белова:
   - А что там на Профсоюзной, не знаешь?
   Белов  посмотрел  вопросительно,  и  Вадим  глазами  показал  ему  на
капитана.
   - Там сегодня на пятом этаже плитку кладут, -  все  поняв,  заговорил
Белов деловито, - которую вчера завезли На  сегодня  должно  хватить,  а
остальное под вечер привезут.
   Мне, наверное, часа через два туда придется уехать,  посмотреть,  что
там происходит. Еще кофе хотите, Игорь Владимирович?
   - Вы можете грубить мне сколько угодно, Павел Андреевич, - между  тем
говорил Степану голос в трубке, - это ничего не изменит. Или мы  с  вами
встречаемся и обсуждаем положение дел,  или  я  делаю  представление  на
отчисление.
   От бешенства Степану  стало  жарко.  Придерживая  трубку  плечом,  он
неловко содрал с себя жилетку.
   - Хорошо, - сказал он, швырнув жилетку на  соседний  стул,  -  завтра
вечером. В шесть. В семь я должен забрать Ивана, у вас будет час.
   И, не дожидаясь ответа  и  не  спрашивая,  подходит  это  ей  или  не
подходит, он с силой бахнул трубку на аппарат.  Потом  потер  затылок  и
пробормотал в стену:
   - Идиотизм.
   Проделав все это, он повернулся лицом к  капитану  и  замам,  которые
активно несли какую-то ересь, и сказал неловко:
   - Извиняюсь. Что-то там опять с Иваном...
   - Сколько ему? - спросил Никоненко с искренним интересом.
   - Восемь, -  ответил  Степан.  -  Нет,  он  совершенно  замечательный
парень. Он мой.., друг, если вы понимаете, о чем я говорю.
   - Думаю, что понимаю. - Никоненко задумчиво покрутил в чашке  остатки
кофе. - Спасибо за угощение. Пойду еще  с  прорабом  потолкую.  Как,  вы
сказали, его зовут?
   - Фирсов, Валентин Петрович. -  Степан  тоже  поднялся,  увидев,  что
капитан встает. - Он с нами уже лет.., семь работает. Да, Черный?
   Почему-то с вопросами он обращался исключительно к Чернову.  Ни  разу
он не спросил "Да, Белый?", и это было странно, но думать об этом просто
так Никоненко было лень Он еще успеет надуматься,  если  выяснится,  что
Муркина все-таки у